Глава 6 Генерал Калашников

Владимир Гугель
         
      С момента первого посещения клуба МВД  все  годы моей жизни в Тамбове были тесно   связаны  с художественной самодеятельностью в стенах этого клуба.
 
     Благодаря  вниманию и  участию  начальника управления МВД  генерала  Калашникова Григория Никифоровича, небольшой самодеятельный коллектив клуба со временем  превратился   в  полупрофессиональную  художественную организацию, с большим численным составом участников.  Состав  исполнителей – участников этого коллектива  был многоплановый:  большой – человек 50 -  хор,  настоящий  эстрадный оркестр,  вокальные дуэты,  танцевальная группа; драматический коллектив,  чтецы,  певцы-солисты.  И всё это организовал он - генерал Калашников! В этой,   весьма  далёкой от искуcства и культуры организации,   он заставил заниматься искусством всех   - сотрудников и их начальников, партийную, профсоюзную и комсомольскую организацию. Обязал кадровиков при подборе кадров  искать и брать на работу при прочих равных условиях людей с каким-либо талантом.  Считал, и в большинстве случаев не ошибался, что  талантливый человек  во всём талантлив. На вакантные милицейские должности брал профессиональных музыкантов, футболистов.  Эту категорию работников  обязанностями по номинальной должности  особо  не обременяли. В СССР ведь вообще профессионального спорта, например, не было, а спортсмены значились  кто кем - токарями, сварщиками, собаководами, надзирателями, офицерами   - без выполнения соответствующих обязанностей по должности.  Это –  одно из чудес социалистической системы.

     Создание хора в управлении МВД -  пример того, как Калашников «насаждал» культуру,  один из его фокусов. По Управлению  был объявлен набор сотрудников в хор. Результат мизерный, никто не записывается. Тогда он издаёт приказ, и пофамильно, не взирая ни на какие способности, зачисляет сотрудников в хор. В коллективе  - шок! Но это  же приказ, а приказ, тем более, в такой организации, не обсуждается, а выполняется.  Наступает день «икс», и в клуб приходит человек 100 подневольных «талантов». Все нервные, недовольные. Хормейстер  проверяет голоса, слух. Многие, даже имея  какие-никакие голоса, раньше в хоре  никогда не пели, вернее, не пробовали себя в таком занятии,  другие просто стеснялись. Отобрали более-менее способных, ещё   и с хорошим численным запасом.
      И начались репетиции. Сначала недовольство, ропот, насмешки, но постепенно…Вещи для исполнения подбирались специально мелодичные, напевные, те, что у многих на слуху. Стало кое-что получаться, и постепенно начали привыкать. Ушло   напряжение, недовольство, и люди как-то расслабились, раскрылись. Имело значение, что  это коллектив, где  все знают  друг друга,   но  общение не связано с работой, с  неприятностями, напротив, есть возможность после работы пару часов отдохнуть, отключиться, пошутить, посмеяться. Словом,  у людей появилось то, что  вкладывается в понятие «клуб» -  общение  в свободное время в своё удовольствие.  Тем более, что негласно на такие мероприятия можно было уйти с работы на полчасика раньше, слегка «сачкануть». Начальник управления этого как бы не замечал.

     А когда начались выступления  перед близкими - родственниками, знакомыми, да зазвучали аплодисменты, участие в самодеятельности  стало ещё больше  привлекательным.  Конечно, имело большое значение,  что за этим процессом  внимательно следит «сам»!
 
     Калашников действительно постоянно интересовался, как сотрудники   «занимаются культурой», сколько человек, от какой службы посещает хор и другие студии в клубе.   Он умел не напрямую, «в лоб» устраивать разнос  руководителю, чьи сотрудники  отлынивали от этого дела, а так, при случае, совсем  вроде бы по другому поводу  ввернуть: « Да что ж от него ожидать, у него люди  культурно не растут, потому и работают без фантазии, топорно» . И,  что удивительно, как-то так получалось, что действительно  в тех подразделениях, где сотрудники «западали на культуру», и пьянства  было меньше, и работали лучше. Хотя напрямую особых скидок за участие в художественной самодеятельности шеф не делал.

      Генерал Калашников был удивительно  колоритной личностью  Яркий, мощный руководитель, при этом, дипломат и хитрец. Думаю, что по национальности  он был украинец.  И фамилия  его настоящая  «Калашник» (Тогда  многие „косили” под  русских, добавляли  в конце  фамилии «ов»).  Но это - моё предположение, потому как напрямую расспрашивать, или выведывать о  таких вещах,  было невозможно.  Его  речь с неистребимым  украинским акцентом  и  прекрасный украинский язык,  «котрим він размовляв з нами, хлопцями з України» -   это  подтверждало мои догадки, «що  він завзятий хохол». Да и внешне – жгучий брюнет с хитрым, лукавым взглядом –   действительно типичный украинец.
     Григорий Никифорович принял Тамбовское управление МВД  незадолго до нашего приезда в этот город. Работая много лет под его  руководством, я проникся к нему глубоким уважением. Его умение управлять людьми, руководить таким сложным учреждением, каким было управление МВД области, вызывало у меня удивление и восхищение.  Делал он это  легко, как бы играючи. Если  кого-то из подчинённых распекал, то без крика, спокойненько, не повышая голоса, да ещё с подначкой, с юмором.  Такой манерой   приводил человека в растерянность, обезоруживал его. Это был, пожалуй, единственный мой начальник,  которого за много лет работы в разных организациях,  я боялся. Причём, боялся не каких-то неприятностей от него для себя  лично.Я глубоко  уважал его, и мне  не хотелось, стыдно было уронить себя в его глазах, не оправдать его доверия, надежд. Ко мне он относился прекрасно, что называется,  как отец родной. Я отвечал его  основным требованиям: был толковым работником да при этом ещё и певцом, и спортсменом, что шеф  особенно ценил.
 
    Честно сказать, большим профессионалом, знатоком оперативной работы  он не был, но как  умный человек и прекрасный организатор, да ещё и тонкий психолог,  на мой взгляд,  вполне мог управлять  руководящей структурой любого уровня, хоть министерством, а хоть и повыше... При этом был знатоком и ценителем и искусства, и спорта.  И не просто любил и разбирался и в том и в другом, но и  придавал им серьёзное  прикладное значение в основной работе. 

     Однажды я взбунтовался, мол, по его указанию слишком много времени уходит на занятия спортом и самодеятельностью и мало его остаётся, чтобы  с толком заниматься непосредственно делом. На эти мои сетования Григорий Никифорович  популярно разъяснил,  что   мне и в голову  не приходило

        -Представь себе,  Володя, наш стадион „Динамо” ( спортобщество „Динамо” – в составе  МВД). Идёт футбол. Тысячи болельщиков, и из города, и из области. И они ждут  победы команды „Динамо”. И хоть милицию  они вообще-то не очень любят, но  команде её  все дружно желают успеха. И в случае успеха футбольной команды у них уже и к  работникам милиции отношение  лучше.  А это – доверие населения, более тесный контакт с ним у милиции.   И информацию нужную для работы получить легче... Понял? Или другой тебе пример. Вот ты часто выступаешь в концертах, при большой аудитории. И со сцены объявляют: „Выступает старший оперуполномоченный областного уголовного розыска, капитан милиции Владимир Гугель! Он исполнит украинскую песню „Ридна мати моя”. Или что ты там ещё исполняешь на „бис”?  Какой-нибудь русский романс , или неаполитанскую песню, да? Люди растроганы. И песни им нравятся, и как ты поёшь –тоже. И думают они: какие же талантливые, душевные люди в милиции! Им можно доверять! ..."
 
      И всё это  генерал с такой хитрющей улыбочкой, не спеша, излагает, понимает, что я тоже  прекрасно знаю его приёмчики. И добавляет напоследок:
   
      - А наш процент раскрываемости или нераскрывемости преступлений им совершенно до лампочки. Важно показать людям, что мы – такие же, как все, и даже лучше! И вообще важно не отдаляться от людей. Вот так. Ты меня понял, Володя?

И,  разведя руками,  всё с той же озорной  улыбочкой добавляет:
   
-Ну, а работать ты должен лучше всех! Тут я тебе ничем помочь не могу...
    
Вот так он мог приподнять человека  в его собственных глазах и тут же опустить его. Дать козыри и  забрать их.   После такого разговора о недостатке времени для работы уже не могло быть речи.

            Хитромудрый Калашников придумал, как максимально использовать эстрадный оркестр в своих, далеко идущих целях. Наших  выступлений в клубе перед сотрудниками и  на концертах в городе ему показалось недостаточно.  Не тот масштаб!  Додумался ещё больше приблизить милицию  к  народным массам, а особенно, к нашим потенциальным „клиентам” – правонарушителям. 
      Стадион „Динамо” в Тамбове был  отличный:  хорошее футбольное поле, трибуны для зрителей, волейбольные и баскетбольные площадки, теннисные корты, беговые дорожки и прочие атрибуты для лёгкой атлетики. Да ещё и расположен он был в тихой,  спокойной и уютной части города и весь утопал в зелени. Прекрасное место не только для занятий спортом , но и для культурного отдыха.

        И генерал даёт команду ответственному секретарю  общества „Динамо” Грише Дряхлову  (моему ближайшему другу) срочно построить на территории стадиона классную танцевальную площадку и „раковину” для эстрадного оркестра. Открывать это мероприятие – „танцы” и играть для них будет наш эстрадный оркестр, а певцы  наши будут исполнять сольные номера!  Мало того, всех оркестрантов и солистов обеспечили концертными костюмами „а-ля милиция” :  тёмные фирменные брюки, голубые красивые рубашки с короткими рукавами и витыми шнурами из-под погон, типа аксельбантов. А я  по указанию  генерала выходил в парадной милицейской форме. При этом он говорил, развивая  давно уже высказанную мне идею:

    -Не все в городе тебя знают, а  в форме вообще  мало кто  видел. Вот и пусть увидят, какие люди у нас в „уголовке” есть!  Бояться тебя,  так они и так боятся. Н-е-ет, пусть ещё и зауважают, просто,   как человека. А милиции это плюс!  И деньги Гриша заработает на спортинвентарь. А футбольные матчи будет устраивать так, чтобы в аккурат после них  были  танцы. По радио об этом  объявят!

           И действительно, танцплощадку соорудили прекрасную. Организовали рекламу. На дворе лето, прохладный вечер, звёздное небо. Народу масса, в основном, молодёжь. И тамбовская милиция ( „бериевцы проклятые”!) устраивает танцы, да ещё с эстрадным оркестром, с сольными вокальными номерами.  У солистов  несколько вариантов репертуара. Словом, всё, как у «больших».  Я на этих  танцах пел танго „Утомлённое солнце”,  танго  из репертуара Вадима Козина, по-моему, „Осень” Там такие слова:

       „Осень, прозрачное утро.
        Небо как будто в тумане...”
 
    И   моё любимое „Аргентинское танго”.

       В сопровождении сольных вокальных  номеров  танцы были только в первые несколько вечеров, так сказать, для затравки. Затем мы отошли – работать же надо! А оркестр продолжал играть. На эти танцы ходила не только молодёжь, но и люди постарше, семейные пары.  Обстановка вполне располагала к такому времяпровождению:  был порядок, спокойствие и музыка на все вкусы.
          
.
          С нашим  большим самодеятельным коллективом  мы много гастролировали по области, особенно, в  районах, где наш шеф баллотировался во время выборов
 
        Но одно обстоятельство было для меня мучительным в этой концертной жизни. Программу праздничных концертов рассматривал и утверждал лично генерал Калашников. В моём исполнении он любил и всегда включал в неё  три вещи:   украинские песни  – „Чорнії брови, карії очі”  и „Рідна мати моя”, а также песню «Тишина». Она была популярна в   замечательном  исполнении  актёра  Малого театра Трошина:

     Ночью за окном метель, метель,
     Белый беспокойный снег.
     Ты живёшь за тридевять земель
     И не вспоминаешь обо мне…..     :
:          Знаю, больше писем не придёт
                Память больше не нужна…
                По родному городу бредёт  ти –ши- на!...

       Эта «Тишина» и эти украинские песни я пел в  каждом концерте,  они у меня уже в печенке  сидели, да и  слушателям, по-моему,   тоже надоели, а Калашников обязательно включает их! Я взбунтовался и сказал Бажилину – начальнику клуба, что больше петь это не буду. Он  так боялся Григория Никифоровича, что не смел  и рот открыть.  Но однажды всё-таки проговорился, мол, Гугель категорически отказывается петь одно и то же.
     Тогда «батя», как мы его называли, вызвал меня  «на ковёр».  Изобразил обиженного страдальца:

        -  Я, конечно,   не могу тебе навязывать, что ты должен петь. Насильно красиво не споёшь!  Но ты вспомни, как твоя мама плакала, когда ты в облисполкоме  пел  „Рідна мати моя”. А сколько в зале матерей, и старых, и молодых. Это ж такая любовь матери и сына!...  На этом же вся жизнь на земле стоит. Самое большое - это материнская любовь!

   (Такое действительно было.  Однажды, когда мои отец и мама были у нас в гостях,  мы давали концерт в облисполкоме. Григорий Никифорович тогда лично заехал за ними на машине,  привёз и усадил в зале рядом с собой, и все поняли, что это –мои родители, а уж как они были счастливы и гордились мной, а мама и вправду вся обрыдалась…)
 
      - А „Тишина” – продолжает Калашников – когда ты  её поёшь, я вспоминаю фронт и своё состояние. Всё о нём сказано в этой песне. А ведь половина зала – фронтовики и их жены, дети...
        И при этом так обречённо смотрит на меня, разводит руками, мол, воля твоя, делай, как хочешь. И продолжает:

       - А потом пой себе твоё „Вернись в Сорренто”, ты там всё просишь, чтоб она вернулась, может, ещё с ней и повстречаешься... Хотя Лилю я б ни на кого не променял.! . И вообще эти твои романсы и арии про барышень...Это, конечно,   тоже хорошо, я ж не возражаю, мы ж тут не в обкоме партии…
        И заключает:
        - В общем, пока  тут начальник твой я,  вот  и ублажай старика! Ты ж не откажешь? –  жалостно так и заискивающе спрашивает и хитро улыбается.
     Артист!  Играл со мной, как и с другими, как кот с мышкой!
           Но я его обожал. Моя вечная слабость – люблю умных людей, кайфую от общения с ними…