Случилось так, что я волею судьбы попал в профессиональный театр. Не актером, конечно, а заместителем директора. Директором театра и соответственно моим шефом был тоже, непонятно как попавший в театральную среду, армянин с экономическим образованием – Егоян Левон Казарович. Стройный мужчина с обостренным чувством собственного достоинства чем-то напоминал мага Калиостро из фильма «Формула любви», взглядом, наверное.
Своего здания в то время театр еще не имел. Левона Казаровича, скорее всего, и взяли в директора, чтобы он перестроил серенькое здание кинотеатра «Спартак» в приемлемую театральную сцену. Естественно, под эту стройку директор немного подправил свою дачу, доставшуюся ему от тестя академика.
Я как раз был принят на работу в самый разгар стройки и наивно полагал, что и мне начнет что-то перепадать. Но, мои надежды оказались напрасными. Директор с главным инженером Евгением Шабуней в лишнем нахлебнике не нуждались.
Шабуня – небольшого роста, но широкий и мощный, мастер спорта по тяжелой атлетике, с большой головой и пышными усами всегда был весел и добродушен. Он и вел стройку века. А пока все мы административные работники театра размещались в двух небольших комнатах в здании филармонии.
В большей комнате располагалась бухгалтерия, а в меньшей – директор со мной и с секретаршей Натальей – девушкой лет двадцати. Не знаю почему, но мне кажется, что между ними что-то было. Утверждать не буду. Это лишь мои предположения.
Обращался я к директору на «Вы». Во-первых, по должности шеф, во-вторых, на десять лет старше меня. Надо отдать должное, он старался быть для труппы, для подчиненных – отцом родным. Однако не терпел возражений и считал себя, как сейчас принято говорить, мачо.
Меня с техническим образованием сосватал к нему мой друг по университету. Так что я был как бы не со стороны. В мою задачу входило обеспечение труппы сценой для репетиций и организацией гастролей по стране. Правда, возить на гастроли было нечего, в репертуаре театра был один единственный детский спектакль «Необыкновенные приключения Эрни».
Режиссер этого спектакля Виталий Котовицкий – белобрысый спортивного вида мужчина тридцати с небольшим лет. Импонировало, что он занимался тогда модным карате. Снялся он к тому времени уже в двенадцати фильмах.
Художником театра был Зиновий Марголин. Маленький с густой черной шевелюрой и окладистой бородкой он был ярким представителем еврейского народа, но в отличие от многих был тактичен, и с ним приятно было беседовать.
Об актерах говорить не буду, это долгая песня. Скажу одно – раб у хозяина имеет больше прав, чем актер в театре. Режиссер может делать с актером буквально все. Хорошо если у режиссера ориентация нормальная – страдают, а может, выигрывают женщины. А если ориентация нетрадиционная? Хотя я уже и не знаю, какая ориентация у современных режиссеров считается нормальной.
В театре я впервые почувствовал себя начальником, благодаря принятому на работу администратором Сергею Фомину. Только что отслужившим в армии где он был штабным писарем и там научился печатать, не глядя на клавиатуру и угождать начальству.
Стоило к нему обратиться – он вскакивал, щелкал каблуками, руки по швам, взглядом ловил каждое слово. Меня сначала это забавляло, потом стало нравиться. Особенно когда на гастролях, где я в отсутствии директора был первым лицом – выбил мне одноместный номер. Нет, целенаправленный подхалимаж – страшное оружие. Бороться с этим бесполезно.
Постепенно я стал привыкать к театральной жизни. После шести лет преподавания в ПТУ, работа в театре была необременительна. Я уже говорил, что наш кабинет находился в здании филармонии. Однажды я задержался на работе до семи часов и когда вышел к метро- увидел, что трое мужиков висят на здоровенном парне. Мне бы пройти мимо, но как-то неудобно. Надо хоть спросить, за что убивают. Подхожу, спрашиваю:
-Что тут происходит?
Один из мужиков отвечает:
-Милиция, задерживаем насильника.
Так это же другое дело, решил я.
-Вам помочь?
-Помогите надеть наручники, - и мне протянули пару наручников.
Я приблизился к парню, на котором висели мужики, и с трудом поймал его руку. Схватил ее и больше ничего сделать не смог. Парень всех нас таскал на себе, разводил и сводил руки, пытался стряхнуть нас с себя, мы упирались, но тщетно, а он орал:
-Помогите!
Собралась толпа. Все с интересом смотрели на бесплатное представление. Я находился к парню спиной, он как бы обнимал меня левой рукой, а я двумя руками не мог развернуть его кисть, чтобы защелкнуть наручник. Пока возился, успел рассмотреть на его руке часы с белым циферблатом на желтом кожаном ремешке.
В этот момент один из ментов оторвался от парня, чтобы показать толпе удостоверение работника милиции. Парень, почувствовав слабину, стал нас, оставшихся на нем, еще интенсивнее сбрасывать с себя. От него исходила такая дикая сила, что мне стало страшно. «Надо что-то делать» – решил я, как-то развернулся и снизу, со всей дури, врезал ему правой рукой в челюсть.
Он пошатнулся, но устоял. Не долго думая, я повторил удар. Парень стал оседать. Я не заметил, как подъехал милицейский газик. Два сержанта подхватили парня и потащили к машине. Я тяжело дышал как после километрового забега.
-Я вам еще нужен? – спросил я у мужиков, которым помогал.
-Нет, спасибо.
-Откуда Вы? – поинтересовался я.
-Октябрьский райотдел.
Чего их занесло в чужой район? Я попрощался и вошел в метро. Сел в вагон, но на следующей станции вынужден был выйти – от перенапряжения меня душил кашель, и мне надо было отдышаться.
Дома я обнаружил, что моя новая куртка на спине измазана кровью. Пришлось куртку стирать, и она сразу потеряла свою первоначальную форму. Поистине: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».
Я все удивлялся силе парня, которого задерживали. Сколько же нас было? Начал считать – выходило четверо. Но решил, что такого просто быть не могло, чтобы четыре мужика не смогли скрутить одного парня.
Позвонил в Октябрьский отдел, но по телефону мне не дали информацию о задержании. И любопытство понесло меня в райотдел. Спрашиваю у дежурного:
-Кто вчера был на задержании у филармонии.
-Капитан Богук.
-Пройти к нему можно?
-Да, пожалуйста. Второй этаж двадцать третий кабинет.
Открываю дверь. За столом сидит мужчина небольшого роста в гражданском костюме, вопросительно смотрит на меня.
-Здравствуйте, я вчера с вами задерживал насильника.
Мужчина улыбнулся, протянул руку:
-А мы вас уже ищем.
-Зачем?
-Свидетели нам нужны.
-Черт! Знал бы, не приезжал. Любопытство сгубило. Скажите, сколько нас висело на том парне? Трое или четверо?
-Четверо нас было, четверо.
-И кто это, что за феномен?
-Штангист, супертяж, двадцать девять лет.
Я только присвистнул: «Тогда понятно».
Меня усадили за стол, записали установочные данные. Я попросил не привлекать меня в качестве свидетеля. Однако недели через две получил повестку в прокуратуру.
Хоть я и работал когда-то в органах – идти в прокуратуру было неприятно. Следователем оказалась женщина в майорских погонах на пол головы выше меня.
Я рассказал ей, как все было, а в конце добавил:
-Я его два раза ударил.
-И правильно сделали – поощрила она меня.
-Только не пишите это в протокол – попросил я ее.
Она внимательно посмотрела на меня и согласно кивнула головой.
А потом меня вызвали в суд. В зале с одной стороны сидели потерпевшая – женщина лет сорока пяти с дочкой двадцати лет и милицейские работники, а с другой – насильник, его мать и беременная жена. Я не относился ни к одним, ни к другим.
Секретарь суда стала опрашивать всех. Потерпевшую, милицию. Очередь дошла до меня. Фамилия, имя, адрес проживания. Я отвечаю. Вижу, что со стороны обвиняемого на меня смотрят, как на врага номер один. Думают, что подставной. Откуда парень меня мог запомнить? Я подошел, когда на нем уже висело трое, а потом, после моих ударов, он был уже под наркозом.
В тот день заседание суда не состоялось – не приехал адвокат. Когда я выходил из зала, беременная жена насильника зло посмотрела на меня и выругалась. «Дура, - подумал я – ты же еще не знаешь, что я буду говорить в суде, а уже так ненавидишь».
Через неделю процедура повторилась. Опять фамилия, адрес. В общем, все для успокоения свидетеля. Ходи и жди, когда тебя у собственного дома друзья преступника встретят, чтобы сказать простое «спасибо».
По ходу судебного разбирательства я понял, что не все так просто в этом деле. Потерпевшая, скорее всего, была в близких отношениях с насильником. Обещала помочь при поступлении в институт. Даже деньги взяла. Потом у них что-то не сложилось. В результате заявление об изнасиловании. Я бы еще понял, что двадцатидевятилетний парень хотел изнасиловать ее молодую дочь, но сорокалетнюю мать?! Здесь что-то не чисто.
Потом давали показания работники милиции. Суд хотел вменить парню сопротивление работникам милиции. Вот для этого я им и понадобился как свидетель.
Вызывают меня. Судья спрашивает:
-Оказывал ли сопротивление обвиняемый?
-Вот если Вы держите коня, а он вырывается? Оказывает конь сопротивление?
-Ну, он Вас бил? – допытывался судья. Я же, как еврей отвечаю вопросом на вопрос:
-А как Вы думаете, может ударить человек кого-либо, если у него на каждой руке висит по два мужика? Мы были все в гражданской одежде. Обвиняемый мог не знать, что его задерживает милиция.
Потом ко мне обратился обвиняемый:
-Я не помню Вас.
-А как Вы меня могли запомнить? Вы уже отбивались от троих, когда я подошел. Зато я хорошо рассмотрел ваши часы с белым циферблатом на желтом кожаном ремешке.
Обвиняемый оказался удовлетворен моими ответами. Была ли довольна милиция – я не знаю.
Мне они ничего не сказали. Когда я покидал зал – у дверей нос к носу встретился с матерью обвиняемого. Она стояла у двери и слышала все. Если до моего допроса она смотрела на меня как на врага, то сейчас ее взгляд потеплел, и она тихо сказала мне: «спасибо». Зато потерпевшая и ее дочь перестали со мной здороваться.
Третье заседание суда проходило на выезде, и я отказался туда ехать. Чем все закончилось, я не знаю. Остается только гадать.
Худо-бедно, но мы со своим единственным спектаклем объехали все города республики. Я обычно выезжал старшим труппы, где все было налажено и мне, честно говоря, делать было нечего. Я слонялся по городу, заходил в книжные магазины, что-то покупал. Однажды дождливым вечером вышел на вечернюю прогулку. Навстречу мне так же неторопливо шла миниатюрная женщина. Она, как и я была без зонта и не обращала внимания на мелкий дождь.
-Девушка, не скучно гулять одной?
-Нет, не скучно. А Вы что-то хотите предложить?
-Конечно, хочу. Зачем нам мокнуть под дождем? Пойдемте ко мне в гостиницу. У меня и бутылка есть.
-У меня то же, - и девушка достала из сумочки четвертинку водки.
Я улыбнулся:
-Остается только познакомиться. Меня зовут Виктор.
-Меня Вера.
Самое удивительное было то, что и я и она были практически равнодушны к спиртному.
Вера оказалась интересным человеком. Две зимовки провела на мысе «Надежда», на острове «Новая земля». Я не поверил. Но при следующей встрече она принесла фотографии.
Мы не плохо проводили время вместе. Как говорят: «Если твоя девушка не только симпатичная, но и умная, то заниматься с ней сексом не только приятно, но и интересно». Но, все хорошее кончается, закончились и наши встречи. Труппа переехала в очередной областной город.
Сергей Фомин опять постарался для меня – я снова имел отдельный одноместный номер. Я, стараниями Сергея стал привыкать к этому. Как-то, утром выходя из своей комнаты, я заметил женщину из соседнего номера. Тридцати – тридцати пяти лет, красивая холеная брюнетка.
-Здравствуйте, - раскланялся я. Она мельком взглянула на меня и кивнула головой.
В тот же день после спектакля ко мне зашел руководитель технического персонала Григорий Пашков. Мы с ним банально решили выпить. В театре артисты собираются своей компанией, техники своей. Я был ни с первыми, ни со вторыми. Вот Григорий и решил разделить мое одиночество.
Только мы расположились за столом, как за стеной послышались женские голоса.
-Слушай Григорий, пойдем в гости?
-Куда?
-К соседке. Рядом номер. Я с утра ее видел. Просто блеск!
-Неудобно как-то.
-С бутылкой и закуской всегда и везде удобно.
Мы быстро собрали нехитрую снедь, бутылку и постучали в соседнюю дверь. Стучать пришлось дважды. Наконец нам открыли. Соседка была никакая. Пьяными глазами она смотрела на нас.
-Еще раз здравствуйте. Я Ваш сосед, услышал, что у Вас вечеринка и решил присоединиться к Вам.
Женщина находилась в таком состоянии, в котором не отказывают. Она отступила в сторону:
-Проходите.
Мы зашли в номер такой же, как и у меня. Там за столом сидела рыжеволосая женщина. Она была в той же кондиции, что и первая. На столе стояла почти пустая бутылка водки.
-Меня зовут Виктор, а моего друга Григорий, - представился я.
-Лариса и Нина моя подруга, - и соседка указала рукой на рыжеволосую.
Мы присели за стол. Я разлил принесенную водку по стаканам. Мы выпили. Женщины продолжали говорить о своем. На нас с Григорием они обращали внимание только тогда, когда мы наливали им водки и предлагали выпить.
Минут через двадцать мы прикончили принесенную бутылку. Разговор между нами не клеился. Женщинам было не до нас. Как я понял, Лариса приехала сюда в командировку, а Нина, ее однокурсница, проживала здесь. Они не виделись несколько лет.
Пора было расходиться. Я решил, что вечер не удался. Григорий тоже заскучал. Нина оделась. Я вызвался проводить ее до такси. Лариса тоже собралась с нами. Григорий явно был лишним. Он откланялся и пошел в свой номер.
Я взял женщин под руки и повел к лифту. Благо стоянка такси была рядом. Мы проводили Нину и поднялись к своим номерам. Я помог Ларисе справиться с замком.
-К тебе можно? – спросил я.
-Нет, - с пьяной решительностью возразила Лариса.
-Я только помогу лечь в постель, - настаивал я.
-Я привыкла спать одна.
-Спокойной ночи, - произнес я с сожалением.
Лариса захлопнула дверь, и я был вынужден пойти к себе. Настроение упало до нуля. Я открыл окно, в комнату хлынул холодный ночной воздух, расстелил постель и даже лег, но спать не хотелось, телевизор смотреть тоже.
Все мысли были о ней, чужой женщине из соседнего номера. Если бы я был моложе, я, наверное, мучился так и дальше. Но с возрастом я понял, что не всегда женское «нет» - это «нет», это может быть и «да», но чуть позже. Я встал, оделся и постучал в соседнюю дверь.
Ждать пришлось недолго. Лариса открыла дверь, развернулась и пошла в номер, она была уже в ночном пеньюаре, и без слов легла на кровать. Я не знал что делать.
-К тебе можно? – спросил я как идиот.
-Ну, ты же трахаться пришел?
-Я сейчас только свою дверь закрою, - я быстро вышел и запер на ключ свой номер.
Когда вернулся - увидел Ларису с закрытыми глазами. Ей было дурно. Я нашел у нее на столе кипятильник и заварил стакан крепкого чая. Потом приподнял ее и усадил в кровати:
-Лариса, надо попить чайку.
После чая ей стало лучше. Она встала и пошла в ванную принять душ.
Пока она там плескалась, я сидел на кровати и созерцал обстановку. Все-таки номер, где живет женщина можно отличить от мужского. Косметика, аккуратно развешенные вещи – сразу бросаются в глаза. Рядом на стуле находилась ее раскрытая сумочка. Сверху лежала нераспечатанная пачка пятидесяток и паспорт. Это в то время когда нормальной зарплатой считалась зарплата в двести пятьдесят рублей!
-Да, непростая ты женщина Лариса. Но какая неосмотрительная! Что, если бы сейчас здесь был не я, честный парень, а кто-то другой. Чего не сделаешь по пьянке, - я заглянул в паспорт, затем положил его на место и защелкнул сумку на замок.
Наконец из душа появилась Лариса. Выглядела она лучше. Я помог снять ей последнюю одежду, и мы легли.
Первый раз она была как зомби. Выполняла все, о чем я ее просил, но из-за выпитого сама, скорее всего, ничего не чувствовала. Не знаю, но пьяных женщин я хочу больше, чем трезвых. Наверное, я их меньше боюсь. Ну, пьяная и пьяная, что с нее взять. Если у меня не получиться, ну и ничего страшного. А когда не страшно, вот тогда все и получается.
Через пол часа я ее опять захотел. На этот раз Лариса воспринимала все осознанно. Мы не торопились и к взаимному удовольствию пришли к финалу вместе. Потом она захотела покурить. Сам я не курю, но меня не раздражает, когда курит женщина. Лариса глубоко затягивалась, пуская дым в потолок. Я ее расспрашивал о семье, но она отвечала скупо. Хотел взять телефон, но она не дала.
-Нет, так я сам узнаю через адресное бюро.
-Ничего не получится. У супруга такая работа, что номер телефона просто так не дают.
Я ее обнял, мы начали целоваться, и у нас опять возникло дикое желание. Сейчас тон задавала Лариса. Сделай так, а теперь со спины, а сейчас на кресле. Желание было сильное, но я никак не мог разрядиться. С нас пот лил ручьем, но все же мы добились, чего хотели. Я несколько минут лежал обессиленный. Хотелось только в свой номер и спать.
-Я пойду?
-Иди. Только разбуди меня в половину девятого. Сама я не проснусь.
-Разбужу. Я всегда хорошо просыпаюсь.
Утром я постучал в соседний номер. Минут через пять Лариса открыла дверь. Вид у нее был ужасный. Вчерашний вечер и ночь читались на ее лице.
Однако она узнала меня. Пыталась улыбнуться и произнесла:
-Спасибо, что разбудили.
Больше я ее не видел. Пробовал через адресное бюро узнать телефон, но не смог. Наверное, действительно ее муж какая-то засекреченная шишка.
Дни рождения мы отмечали в строящемся театре. Мне как раз исполнилось сорок. Все было как будто хорошо. Выпили, посидели. На следующий день директора как подменили. Левон Казарович стал со мной сух и официален. Я не знал, что случилось, и попытался объясниться с ним, но он уходил от прямого ответа. Позже выяснилось, что меня подставил кто-то из бухгалтерии. Когда я принес им шампанское и торт меня спросили:
-А мужчинам?
-Мужикам я накрою отдельно, - ответил я.
Директору что-то переврали и «Отец» театра оскорбился, и до самого моего увольнения у нас с ним были натянутые отношения. В тот год проходила аттестация всех сотрудников театра, включая и меня. Я сам и готовил аттестационные характеристики на актеров и администрацию. Каково же было мое удивление, когда против моей фамилии хороший парень, свой в доску, как я считал, Евгений Шабуня поставил минус, а вот гнилые интеллигенты Катовицкий и Марголин порадовали меня тем, что не дали меня в обиду.
В те же времена наш театр впервые выполнил план по спектаклям и сборам. Полагалась премия. Дали всем, кроме меня. Сказать, что я был возмущен – это значит, ничего не сказать! Я был в ярости! Дело в том, что этот план сделал я. Это я последние месяцы мотался с труппой по гастролям!
Я решил поговорить с Левоном Казаровичем и утром попросил секретаршу оставить нас наедине. Светлана была несколько удивлена подобной просьбой, но вышла. Как только за ней закрылась дверь, я повернулся к Левону Казаровичу и жестко стал говорить, впервые за полтора года перейдя на «ты»:
-Ты что это делаешь?! Почему демонстративно премию мне не даешь? Я что ее не заработал?
Лицо у директора вытянулось. Он первый раз видел меня в таком состоянии. Он молчал, он впал в ступор. Костяшки пальцев побелели, сжимая карандаш. А я продолжал:
-Вот заявление на отпуск и материальную помощь. Может и это не подпишешь?
Я положил перед Левоном Казаровичем два листа и вышел из кабинета. Директор остался сидеть с неподвижным взглядом. О чем он думал, мне было наплевать.
Я ушел в отпуск. Впервые съездил как челнок в Польшу. После отпуска проработал месяц-полтора и уволился. Без слез и скандалов.
Прошло почти десять лет. Раздался звонок:
-Виктор – это Женя Шабуня. Помнишь такого?
-Конечно, помню Женя.
-Левон Казарович умирает, надо бы навестить.
-Когда едем?
-Да хоть сегодня.
На служебном «каблуке» я заехал за Женей. Он был таким же мощным квадратом, только живот стал побольше - еле-еле втиснулся в кабину.
Левон Казарович жил, как и раньше на даче. Он не удивился, когда увидел нас. Был такой же стройный, но совершенно седой и почти лысый.
-Не пугайтесь. Это все облучение и химия.
Нас провели в беседку. Мы привезли бутылку и торт. Левон Казарович достал свою настойку. Сели. Выпили. Директор вел себя достойно - о болезни ни слова. Вспомнили работу в театре. Стройку. Общих знакомых. Несмотря на нашу размолвку – он мне нравился.
Жаль мужика. Всего шестьдесят лет, а уже на краю, да и в жизни ему досталось. Был у него единственный сын. В четырнадцать лет он погиб. Я помню скорбное выражение лица Левона Казаровича на кладбище, куда мы заехали поправить могилу сына.
За полночь мы с Женей уехали. А через пол года Левона Казаровича не стало. Мне позвонил Григорий Пашков:
-Егоян умер! Поедешь?
-Конечно. Но ты забери меня. Температура тридцать восемь, за руль не могу сесть.
Людей на похоронах было много, но из театра только трое – я с Григорием, да актер Емельянов. Ни Катовицкого, ни Марголина, ни Шабуни.
-Вот и встретились, – сказал Григорий, имея ввиду, что, наконец, Левон Казарович ушел туда, где давно ждал его сын…