Ёська дёрнулся - в класс снова входила классная?
- Историчка, наверно, опять заболела? У неё двое маленьких пацанов-близнецов, болеют по очереди и теперь эта снова пришла - лучше бы та, та хорошая...
- Первый урок просидели, сейчас, наверно, математикой займемся. - сказал Пашка.
- Нет! Сейчас она тебя будет пытать: как у вас там плохо, да как у нас тут хорошо - сравнивать будет. Я её наизусть знаю: никогда не болел, ни одного урока не пропустил и с новенькими всегда так. Сразу тебе скажу: она, как твой Громыко, начнет с тебя, а закончит тем, что везде плохо и если бы она там была, то там бы всё по-другому было, как надо, а не так, как не надо. Ты уши не развешивай, думай, что говорить, а то обидится и всё - сразу плохим станешь. Я её знаю, она всё плохое помнит, а хорошее, вообще, никогда не вспомнит...
Как в воду Ёська глядел, видно, и правда, насквозь изучил свою учительницу - классная и сесть не успела, как заявила:
- Ну, что, Паша? Вы там, с Ёсифом, обо всём поговорили? Как я заметила, разговаривать ты умеешь, так что выходи сюда и будем знакомиться. Расскажешь нам о себе, ответишь на наши вопросы - ты теперь здесь и мы должны о тебе всё знать.
- Что я тебе говорил? - Ёська шептал, скривив рот вбок и не шевеля губами. - Ты не стесняйся, но и не нагруби, не простит...
Пашка вышел к доске и встал рядом со столом чтобы видеть и классную, и весь класс: стеснялся, он ведь никого толком не знает, но, вдруг, прошло всякое стеснение - он почувствовал, что он один и придется отбиваться в одиночку. Сразу же пришло какое-то зло, как бывало на улице, перед серьезной дракой с целой толпой, когда зрение становится круговым, ожидаешь подлости со всех сторон и соображаешь на шаг вперед, сразу зная, что ты не в выигрыше и придется уползать битым, но терять лица нельзя и надо до смерти сопротивляться - на тебя смотрят все твои и будет позорно просто убежать. Интуитивно, будто готовясь к схватке, сами собой сжались кулаки, он это заметил, пошевелил пальцами и заставил себя улыбнуться.
Классная повернулась на стуле и улыбаясь, задала первый вопрос:
- Первый вопрос тебе, Паша: почему ты, вдруг, захотел оставить свой детский дом и придти к нам, в обычную школу? Там что, плохо было?
И Пашка начал отвечать.
- Нет, не было там плохо. И не я захотел, а, во-первых, отец, а во-вторых, моя классная. Хотя, может и классная была первой - не знаю, как они к этому пришли, но они захотели, а не я, чтобы я закончил нормальную школу и был бы, как все. И, вообще, я хочу вас спросить: отвечать мне как - по-коммунистически или по-правде?
- Как это по-коммунистически или по-правде? Разве есть разница? - классная выпучила вопросительно-недовольно губы.
- Да! По-коммунистически, это когда думаешь одно, а говоришь то, что надо и всем хорошо, и тебе тоже. По-правде, это когда говоришь то, что думаешь и не всем хорошо, а тебе может быть и совсем плохо.
В классе зашумели, засмеялись, особенно Ёська, Скачок, а Соколова, вообще, прыскнула, несдержавшись и уткнулась в парту носом, но большинство молча смотрели вперед и не реагировали никак.
- Как-то ты замысловато? - сказала классная, внимательно глядя на него. - По-коммунистически и по-правде? Ведь хоть так, хоть эдак, оно все надо по-правде? У тебя с литературой-то как?
- Тоже пятерка.
- Что ты любишь читать?
- Всё, что все читают и по программе положено.
- Вот, от этого у тебя и суждения «по-правде, по-коммунистически...». Кто ж вас так научил-то? Кроме программы надо и ещё что-то читать. Хотя, речь у тебя поставлена неплохо. Ты каких-нибудь писателей кроме программных-то читал? Может любимые есть?
- Есть. Николай Островский, например. Больной, слепой, но написал хорошую книгу, про сильных людей, потому что сам такой. Конечно, Пушкин, Лермонтов, но только проза, а стихи я не очень, их учить надо: выучил, конечно, чтобы двоек не было. Жюль Верн, Дюма, Азимов и наш Толстой, не Лев, который, но самый мой - это Джек Лондон...
- И Гайдар у вас самый любимый! - встряла Вобла, прямо с места.
- Гайдара тоже читал, но это было давно: он ведь для детей писал? Очень понятный, просто пишет, жаль, погиб на войне, говорят, а то бы он еще что-нибудь написал. Читали мы его тоже...
- Это кто же вам такую любовь-то к чтению привил? Насколько нам известно у вас там и с грамотой-то беда?
- А это - Дюймовочка! - Пашка засмеялся, потому что вырвалось. - Учительница у нас такая есть.
- Кличка такая?
- Нет, это ее так "за глаза" зовут, от уваженья, а она - Любовь Михайловна! Она у нас два года уже, после института пришла и всё время плачет, чуть что. Толстенькая такая, маленькая и красивая. Это она нас научила говорить вслух и правильно. О ней я много могу рассказывать, она добрая...
- Не стеснительный ты, как я посмотрю? Ну-ка, расскажи, чем это она так вам понравилась? - заулыбалась классная.
- Стесняюсь я и, вообще, мне лучше, когда молчать надо, но вы ведь спрашиваете? А она нам всем понравилась. Она пришла к нам в пятом классе, вначале года, когда приходит на каждый урок другой учитель, а не все время один, как до пятого класса. Целый урок рассказывала нам, что «...люди рождаются уже говорящими, но красиво и правильно говорить могут не все, но смогут, если этим заниматься. А что такое красиво и умно говорить, плести, так сказать, сети, в которые можно поймать кого и что хочешь? Даже счастье можно найти и даже можно не учиться, но достичь того, что и умный, но неразговорчивый ученый человек не сможет! Сейчас вы упустите время, не научитесь, а потом увидите тех, кто ничего не может, но говорит так красиво и убедительно, что все ему верят и он идет и идёт, все выше и выше, а вы, неговорящие, так и будете со своей умной головой пахать на этого, ничего неумеющего, но красиво говорящего. А вот, если научитесь, мне уже счастье будет за то, что научила вас и вам оттого, что вас слушать будут, а это - счастье!".
- Да, - сказала учительница, - как говорится: всё счастье спереди у нас!
- Да! - поняв, что это издевка, подтвердил Пашка и незаметно исправил. - Так она и говорила: впереди у вас будет целая жизнь счастья!
Никто ничего больше не сказал, Пашка передохнул, заулыбался, вспомнив Любочку! Впервые, за весь сегодняшний день, ему стало легко и он понёсся вспоминать:
- Она отучила нас два первых урока, а потом сказала или спросила ли:
- «Почему вы молчите? Почему вы даже между собой не разговариваете, не смеетесь и не шкодите? Ведь у вас сейчас самое время когда смеются. Я вам не нравлюсь? Вы скажите что-нибудь, только не молчите...»
- И разрыдалась, упав на стол... - Пашка сделал веселую, но задумчивую мину, видно вспомнил, как это было. - Мы ее кое-как успокоили. Потом мы поняли, что она учит нас говорить где надо честно, а где не надо по-коммунистически. Она объяснила, что нам придется везде оправдываться за свое прошлое, которого еще нет у нормальных детей, а у нас оно уже есть, и стОит где-то оступиться или же что-то нехорошее случится в коллективе, где мы, все шишки всегда будут падать сначала на нас, потому что у нас такое прошлое, такая наследственность даже, и чтобы доказать, что всё это не так, надо уметь победить словом, а не физически и для этого надо всё время учиться и учиться. Наверно, я ее никогда не забуду, вот мы и подошли сейчас прямо к ответу: почему я оказался здесь, если там было так хорошо?
Опять никто ничего не говорил? Пашка осмотрел все глаза, Соколова прижмурила оба, вроде, как поддержку высказала и он продолжил:
- Классная сказала, что я должен закончить нормальную школу, чтобы не было и следа о том, что я был когда-то детдомовским: учиться я хочу на учителя, на математика. "Если будет по-другому, - говорила она, - трудно будет поступить, да и всё могут сделать так, чтобы ты никогда, никуда не поступил: кому нужны своенравные, упертые, воровитые и испорченные детдомом студенты? Себе на шею петлю никто не захочет надевать. Я работала в институте и сидела в приемной комиссии: характеристику, скажут, могли и хорошую дать, а на самом деле, такой же, как все, потенциальный нарушитель и преступник: мнение о таких давно устоявшееся и нет проблем твою отличную работу подменить на чью-то неудачную - примеров, тысячи! Поэтому, едешь домой, заканчиваешь десять классов и получаешь аттестат нормальной школы, чтобы не было, повторюсь, и следов о твоём прошлом, чтобы был ты, как все!"
- Так она сказала мне и отцу, и не она меня сюда привезла, а я сам приехал, а она позже приехала с документами и потащила меня прямо к директору, доказывать, что мне нужна математика. Она такая активная, что во всех советах состоит, её все в городе знают, потому что носится она всё время по отделам образования, горкомам, прокуратуре, милиции, училищам, где наши выпускники учатся и толк от неё есть - её везде знают и любят!
- Слышали мы, директор говорил, что палец в рот не клади - пробивная, про таких говорят. И речь поставлена, будто у твоей Любы училась...
Учительница ухмылялась? По-другому, Пашка и не назвал бы такую ехидную улыбку, потому что заметил какую-то неприязнь в ее голосе. Мельком глянул ей в глаза и подумал:
- Наверно, это и есть зависть оттого, что хвалят другого? Глаза у нее почему-то резко стальными стали...
- А почему математика, Павел? Литература тебе тоже пойдет: видишь, как слушают тебя, лучше даже, чем меня, иногда? Что тебе математика?
- Математика мне - всё, что и всем, потому что математика - это всё что в нас и вокруг нас! Учитель математики, Федор Иваныч наш, вот на кого я хочу быть похожим и учить детей так, как он - он интересный и самый у нас уважаемый! Он, правда, не наш, из школы приходит, когда наш учитель болеет, но часто, и мы его всегда ждем - он не даст никому бездельничать и всё у него легко и с шутками...
- Математика - наука точная и строгая! - внимательно посмотрела на Пашку учительница. - Какие в ней могут быть шутки? Ну-ка, рассказывай, как он с шутками преподает математику?
- Да, наука эта точная, он тоже так говорит, но и другое говорит: в математике тоже можно хитрить и даже подделывать, нарушая, незаметно для незнающих, даже и основные ее законы, утверждая и показывая, что всё это правильно. Если рассказывать о нём, тогда надо всё рассказывать от начала и до конца: а мы-то когда математикой займемся?
- Займёмся! Вот, расскажешь и я тебе уже примеры приготовила.
- Кажется, - подумал Пашка, - у нее настроение сменилось и в лучшую сторону? Может всё ей рассказать, хоть это и долго будет? А, пусть, о таком человеке надо рассказать, да и, вроде бы, все слушать согласны? - И он начал издалека:
- Он заходит в класс уже веселым, стоит возле двери секунду-две смотрит, кто встал, кто не встал и идет к столу. Забирает стул, ставит к окну, стоит, смотрит на улицу и говорит:
- Сейчас, я в вашей столовой перекусил - молодец тётя Стюра, умеет порадовать! Так поел, что меня разморило и поспать бы сейчас, как Федоров спит. Но, работать надо, зазря денег нигде не платят. Федоров! Просыпайся и займись математикой: быстро подсчитай сколько порций за завтрак уговорил?
Пашка засмеялся, вспомнив Федорова.
- А Федоров у нас, самый здоровый в классе и, как все крупные люди, ленивый и добрый! Ему пока не скажут, что в морду кулак летит, он и не пошевелится. Учится он тоже плохо и лениво, да и не старается, все равно тройки поставят и в ПТУ отправят, а на второй год у нас не оставляют...
- Вот хорошо! - сказал кто-то сзади. - А почему не оставляют? - спросила девочка с третьей парты: он давно ее заметил, она с интересом слушала и будто бы ловила его слова своим ртом.
- Если оставлять, - отвечал, глядя на нее, Пашка, - то тогда многие будут оставаться на второй год каждый год, чтобы никуда не уходить, а прямо в армию от нас идти или ждать будут, когда кто-нибудь замуж возьмет: плохо что ли - кормят, одевают и все родственники рядом? "Люди боятся больших перемен, это - врожденный инстинкт сохранения имеющегося благополучия." - так, кажется, какой-то умный китаец сказал.
- Так вот, что дальше происходит... - продолжал Пашка, оглядывая зашумевший класс.
- Федоров Ваня! - говорит Федор Иваныч. - Не будем позорить твое и мое имя - перепутались в них все Федоры и Иваны, и иди-ка к доске: будем начинать работать, а для этого сначала всех разбудим, а то, я вижу, что и кроме тебя... Бери мел в руки и пиши: головоломку будешь ломать!
- Про «...летели три гуся», как обычно? - вставила Вобла. - Один на север, другой с крокодилом?
- Может быть и про гусей, но Федор Иваныч переименовывает их в баранов и козлов, и говорит Федорову...
Паша, переходя к рассказу, вдруг, остановился и спросил:
- А давайте, я вам в лицах расскажу, как это обычно бывает, а не простым очерком с места событий?
Учительница заулыбалась, кивнула головой, а Вобла сказала: - Давай! Как артист в театре.
- Так вот, - начал Пашка. - Федоров, ни шатко ни валко, доковылял спросонки до доски и Федор Иваныч говорит:
- Пиши, Федоров! Действующих лиц записывай и больше никого : шло стадо баранов, а впереди всех козел... КОзел, Федоров, а не кАзел.
- КОзел - это скотина, а кАзел - это падла, но корчит из себя человека. Разница тут есть, Федор Иваныч. А причем тут я? - Ваня уставился глупыми, вроде бы, глазами на Федора Иваныча.
- Ладно, Ваня, ты будешь в стаде, а я тогда буду за козла, потому что баран не может водить стадо, куда зря идет, а вот козел, он и на хорошее пастбище выведет, и на бойню он всегда впереди, правда, потом куда-то смывается, но все ему верят, слушаются и идут за ним. Старый такой, аккуратный козел с седой бородкой ведет стадо и ты в стаде идешь, среди всех, у кого шерсть свалявшаяся, потому что ничего они сами делать не хотят и на ходу спят. Записал?
- Записал, кАзла... - скажет Ваня, покосившись на Федора Иваныча и ничего не поняв.
- Молодец, хорошо записал, Ваня! Навстречу академик, тоже с бородкой, седой и умный, идет к козлу и спрашивет:
- Тут, вас, наверно, целых сто? Может дашь мне одного, вон того: жирный какой, еле ноги волочит и спит на ходу. Диссертацию обмываем, на шашлычок, так сказать.
- А умный козел и говорит...
Федор Иваныч глянет на расставившего уши Федорова и скажет:
- Федоров? Ты проснулся? Теперь пиши, что говорит умный козел - это головоломка уже пошла!
- «Если отгадаешь сколько нас, тогда может и дам одного, самого жирного, потому что ленивого. Так вот: нам бы еще столько, да полстолька, да четветь от столька и меня еще впридачу, то нас сто и будет! Минута тебе, академик: не отгадаешь, ничего не дам!»
- Быстро сказал это умный козел и повел стадо дальше, потому что знал, что отдавать не придется: академик давно забыл, как и ты, Ваня, что есть иксы и игреки, потому что занимается он только интегралами, матрицами, производными и их функциями...»
Федор Иваныч пойдет к доске и будет разглядывать, что написал Федоров Ваня, потом спросит:
- Ты чего тут понаписал, Ваня? Что такое «К» я понимаю - это козел, а что это такое...
Паша заметил, что и в классе кто-то уже думает над этой головоломкой, что-то пишут и взяв мел, написал на доске: К + ст + пол ест + ещё чет ест = 100, а потом снова заговорил голосом учителя:
- Федоров? Тут никто ничего не ест: ни пол, ни ещё что-то...
- Это, я так, Федор Иваныч, закодировал: ст - это стадо, ест - это еще стадо, пол ест - это полстада еще и тд...
- Минута кончается, Ваня и, может быть, ты уже перейдешь на неизвестные Х и У, а то все давно всё решили, а ты всё никак, хотя, вроде бы и не спишь уже?
- Давайте, я лучше пример решу, а эти головоломки ваши, пусть будущие ученые решают: я ведь каменщиком буду и мне это ни к чему. Вон, в окно гляньте, весь забор я построил и сказали, что и каменщик так не сможет, как я! Вам будет стыдно, Федор Иваныч, когда стану Героем Социалистического труда и напишу вам, что вы меня головоломками своими замучили: пример вы мне дадите или нет?
- Ладно, Иван Федоров, каменщик знаменитый, бери вот, пример, оставь три четверти доски для себя, а кто-нибудь будет решать эту пустяковую головоломку, ему и четверть доски хватит, потому что тут одно действие всего, а ты мучайся долго с этим примером.
- Пустяковая? И четверть хватит? - скажет Ваня и возьмется за головоломку. - Сейчас я её через иксы решу и всё, и вы не подсказывайте, а намекайте.
И решит, всё же, Ваня, с божьей помощью! Победно посмотрит на всех и скажет, забыв про эту головоломку: - Блин! Мне же седня картошку идти окучивать, классная вчера сказала. Хорошее настроение было от этой вашей головоломки Федор Иваныч, но сразу испортилось из-за какой-то картошки. Ну, ладно, потом пойду, искупаюсь в речке, оно может и исправится...
Федор Иваныч будет смеяться, глядя на Ваню, который помнит только самого себя, но радует всех тем, что уже проснулся. Прошло минут десять, но класс уже смеется, значит проснулись и заработали, и можно переходить и к математике: вот такой у нас учитель математики!
- И что, всегда так? - спросила учительница, тоже смеясь и повернувшись на стуле лицом к Паше. - За это и любите?
- И за это и за то, что он волевой и всепонимающий человек: у него нет правой руки, он научился заново писать левой, правда, с неправильным наклоном, но красиво пишет, хром на правую ногу - заметно хорошо, а правый бок, говорят, вырван ямой и нет одной почки, так его на войне повредило, но он смеется над нами и говорит, что мы слишком уж боязливо смотрим вперед, в будущее. Не верит он, что имея все части тела можно быть несчастным - он и без них справляется и не разучился радоваться. Он никогда не садится на учительский стул, говорит, что не отдыхать пришел, а на работу и всё время ходит и ходит возле доски, и редко когда по классу. Глядя на него и самый неуверенный станет уверенным. Вот таким и я хочу быть и, думаю, что стану таким, потому я сюда и приехал.
Пашке показалось, что это ей камень в огород за то, что она, как пришла, так и упала на этот стул и ни разу больше с него не поднялась. Но он не её имел в виду, он рассказывал о своем учителе и, может быть, она бы еще что-то спросила про Федора Иваныча и он мог бы о нём еще много чего рассказать, но тут кто-то спросил из класса:
- А сколько баранов-то было?
Пашка засмеялся:
- В классе с математическим уклоном Ваня Федоров тоже есть? Не скажу, сами догадывайтесь.
- А еще что-нибудь знаешь? - спросила опять девочка, все время смотрящая Пашке в рот.
- Много он нам назадавал, много чего и знаю, но в основном только то, что по памяти и в уме решается, а что сложное, то надо долго решать и всем вместе думать.
- Еще одну давай, а то я эту уже решила! - она весело засмеялась.
- Хорошо! Если никто не против?
Пашка увидел согласные глаза учительницы и начал:
- Это тоже из его головоломок и попробуйте её не записывать, тут всё просто: возраст ваш определим или даже день рождения - простая математика! Вот: - «День своего рождения умножте на два, полученное умножте на десять +73 всё умножте на 5 + 6 – 365 = число, где первых две цифры - ваш день, а вторые две - месяц рождения». Это - так себе, как раз для Вани Фёдорова. Теперь мы будем вместе учиться и я много таких мелочей вспомню, да и таких, что всем классом будем неделями голову ломать и вряд ли получится её не сломать...
В классе еще решали, что-то переспрашивали, веселая девочка смотрела то на Пашку, то в тетрадь, видно у нее сошлось с ожидаемым ответом, а Пашка уже переписывал из учебника на доску пример, показанный в книге учительницей.
Написав, он стоял и смотрел на доску, а потом, улыбнувшись, что-то написал снизу, пошел к учительнице и сказал, склонившись к ней:
- Это пример совместных действий над алгебраическими дробями и мы это прошли давно. Этот пример я помню, потому что я его уже решал, поэтому написал сразу ответ, потому что и ответ помню. Если надо, расскажу, как это делается, потому что просто тут...
Учительница, недослушав его, повернулась к классу:
- Вот, Паша справился с примером очень просто, ответ взял и написал, а как он это сделал, он объяснит, говорит, устно! Кто-нибудь из вас так может? Взять и ответ написать?
Класс молчал, все смотрели на доску, а Пашка сказал:
- Я ведь вам сказал, что это я уже решал и быстро объясню устно, как это делается, потому что тут всё просто? Если надо, я распишу, как это делается? Звонок вот-вот будет и не успеем мы...
- Распиши, сделай милость, пожалуйста! - язвительно сказала учительница.
Пашка взялся писать и думал: - Я ведь тебе ничего плохого не сделал? За что ты меня сразу-то ненавидишь? Права была моя классная - относится к тебе будут совсем по-другому, чем ко всем! - Терпи, - говорил отец, - и я с тобой вместе терпеть буду. Много чего придется нам с тобой вытерпеть, но, ты постарайся, мы же вместе, я ведь тоже в этом виноват. - Ладно, - молча вздохнул Пашка, - надо терпеть...
Пашка торопясь писал, закончил, как раз зазвенел звонок, учительница рассматривала написанное:
- Это так тебя твой умный шутник научил? Он кем хотел быть, до ранения своего?
- Офицером. А что тут не так?
- Это же отклонение от методики, тебе этого не понять, это ему надо было в книге почитать, в учебнике. Это - неизвестно по какой методике ходы? Только что ответ сходится, но его можно и подогнать.
- Когда я его решал, никакого ответа я не знал, да мне он и не нужен был, мы ведь не контрольную писали, а был обыкновенный урок. Федор Иваныч меня похвалил, что не так, как надо, но правильно...
Учительница, положив голову на плечо, снисходительно смотрела на Пашку и ухмылялась и, вдруг, из шумного уже класса, раздался голос Соколовой:
- А что, нельзя так? Я нашла этот пример, мы его тоже решали, но у него проще и короче! Оригинально даже и никак в книге. Ответ тот же, что еще-то надо?
- Надо делать так, как рекомендует методика и книга, а всякую отсебятину, оставить при себе! И учителя, которые искажают современную систему обучения, находятся...
Класс зашумел крышками парт, собираясь на большую перемену, а ее никто и не слушал больше, по-видимому, давно привыкли к её стандартным речам, да и она, кажется, никого не видела, не замечала, но Пашка подошел к ней и дослушал ее до конца: ... не на своем месте и жаль, что пострадал человек, но место ему как раз там, среди муштры, где и спинного мозга достаточно, чтобы маршировать, а не в святая святых, в образование молодого поколения вмешиваться. И тебе, Паша, если ты так будешь оригинально и самопроизвольно решать примеры, лучше пойти в литературу, там ты больше преуспеешь, вон, как класс слушал твою болтовню...
Пашка ушел, недослушав, а она все молола и молола какую-то чепуху про Федора Иваныча, а потом за его классную взялась, которая его сюда привезла и он подумал:
- Надо же, какое у нее расстройство? Что произошло-то? Сказала бы просто: - Напиши так, как рекомендует книга. - И что тут такого? Я бы это быстрее написал, чем она бубнит и бубнит. Теперь, вот, отец узнает и скажет, со слезами на глазах: - Неужели не мог промолчать? Ну, понимаешь, лучше молчать и ничего никогда не говорить. - А как молчать, если брызжут грязью, ладно бы на меня, но на человека, которого никогда не видели и не знают кто это такой? Они не знают, что у него есть медаль и орден Красной Звезды, который мы еле-еле уговорили его нам показать, такой он скромный, а его тут, грязью... Он бы любое решение увидел и сказал бы, что и так можно, и так, но книга требует вот так и уж никого бы не оскорблял, как эта. Действительно, Кобыла, ей даже Любочка не понравилась, которая предупреждала, что в новом коллективе «по-правде» - это потом, когда приживёшься и начинать лучше с «по-коммунистически», а я забыл...
Расстроенный, со слезами в душе и обидой на эту дуру за своих учителей, вышел Пашка из класса - Ёська ткнул его в плечо прямо возле двери, видно, что ждал, и сразу заговорил весело:
- Ха-ха! Посадил ты ее на место, а то сидит, развалилась. Весь класс за тебя переживал, но ты здорово отбодался! А сейчас, я до самого буфета шел и слушал скандал Горы с Воблой: Гора ругалась, а Вобла сжалась до сушеного малька из-за того, что ты пример решил лучше, чем в книге написано и сказала этой Вобле, что заткнет ей рот всегда, если она на тебя ехать будет! Уссусь, но та заглохла сразу. Сёдни хотели с тобой перетереть прописку, но отложили, убил ты их своими рассказами. Но, теперь бойся: классная затаила обиду и где-то подставит тебя. Поверь, ничего не кончилось, все только начинается.
Ёська похлопал молчавшего Пашку по спине:
- Ладно, не про нее речь: я тут, вообще, покатывался, когда Скачок спросил, сколько было баранов? Вот такой у нас класс, с математическим уклоном!
- Сам-то решил? - Пашка засмеялся, прорвало. - Это ведь для детей!
- Решил. Конечно, для детей, но смешно!
- Ну? И сколько насчитал, с козлом вместе?
- Тридцать шесть!
Пашка засмеялся и потянул друга к буфету:
- Молодец, Ёська! Ты, прямо, не Ёська, а Исаак Ньютон! Тот, поди, от твоих познаний математики, там от зависти перевернулся. Пошли, пирожок с картошкой с меня!
Иван Атарин.