15. Разумный
Мой рис долго булькал и, наконец, сварился. Я добавил в него сухофруктов и ещё маринованной ламинарии из банки, потом щедро сдобрил сгущёнкой, всё это размешал и с удовольствием стал глотать немыслимую с точки зрения осёдлого обывателя смесь.
Вкусно! А теперь чайку, да такого, чтобы был чёрный, с дымком. И сигаретку для полного ощущения удовлетворённости жизнью взамен на призрачную гарантию здоровья.
Эх, хорошо!
Пристроив свой зад на сухом, выбеленном временем стволе, по которому редкой цепочкой шествовали муравьи, я достал походную карту и стал её изучать, одновременно сверяясь с местностью.
Ниже меня располагался лесистый склон. Отсюда казалось, что он совсем близко обрывается в воды Сейдозера, но эта иллюзия возникала из-за того, что за сложным рельефом низменная часть побережья не просматривалась. Где-то там брела моя знакомая группа туристов, и девочка Даша продолжала бояться свирепого йетти. Тучи над озером уже не было – развеялась, и теперь на фоне голубизны неба хорошо различались склоны южной части плато. Они пестрели пятнами теней, образовавшихся в результате причудливого расположения уступов. За моей спиной круто уходило вверх ущелье Суолуая. Тропа, идущая по склону вдоль левого берега потока, скоро должна будет затеряться в каменных осыпях. Об этом красноречиво говорила не только карта, но и весь мой опыт путешествий по подобным ландшафтам.
Справа и слева от русла ручья нависали тяжёлые шершавые скалы ущелья, и было неизвестно, смогу ли я найти подходящий проход в самом верховье Суолуая. Более того, до долины речки Светлая, имеющей местное название Вавнйок, мне всё равно сегодня не добраться, ночевать же на голом плато под ветром тоже не хотелось бы.
А если попробовать поступить по-другому?!
На западе, в трёх километрах от места, где я теперь нахожусь, стекает с плато ручей под названием Кунлухтнюнуай. Он, прежде чем низвергнутся со скал каскадом водопадов, сначала собирается из нескольких рукавов-проток. Там его долина довольно широка и заросла, если верить карте, лесом. Вдоль одного из рукавов можно добраться по не очень крутому подъёму почти до водораздела на плато, а затем спокойно спуститься к Светлой. Где-то у ручья в лесу можно с комфортом переночевать. Главное – наличие дров и возможность установить палатку. А добраться отсюда до Кунлухтнюнуая можно, если идти на запад вдоль скал, придерживаясь верхней границы зоны леса. Там наверняка встретятся осыпи, но их будет не сложно обойти, спустившись чуть ниже.
Что ещё может там быть?
Ничего, кроме камней, редких деревьев, ветра и покоя. Да ещё «следов невиданных зверей на неведомых дорожках», главные из которых я уже видел вчера.
Я поднялся с бревна, упаковал рюкзак и двинулся вверх по становящейся всё более неприметной тропе. Вскоре она вывела меня к самому берегу ручья. Здесь можно было легко его перейти, шагая по камням, что я и сделал.
На противоположном берегу тропы не было вовсе, не росли там и деревья. Выше лежали только камни среди редких, сочащихся влагой пятен мха.
Мне снова пришлось немного спуститься туда, где ниже узкой полосы колючего кустарника начиналась кромка леса. Выбрав в качестве направляющей эту естественную горизонталь, я неторопливо пошёл на запад, стараясь наиболее рационально использовать свойства рельефа с точки зрения минимизации общего времени спусков и подъёмов. В южных горах, прокладывая подобные маршруты, обычно используют одну замечательную способность ишаков. Именно они, как никто другой, способны с блеском выполнить эту задачу – преодолеть расстояние между двумя точками по линии, обеспечивающей наименьшую затрату усилий. Но сейчас мне приходилось самому выступать в роли ишака, поскольку, думаю, что ближайший из них находился от меня не менее чем за три-четыре тысячи километров. Впрочем, идти было не сложно – камни, устилающие путь не очень-то выпирали из поверхности и не были чересчур острыми. Единственное, что несколько утомляло – это необходимость постоянно ставить левую ногу ниже правой и, следовательно, сильнее её нагружать.
Так я и шёл, то спускаясь пониже, то чуть поднимаясь и рассчитывая часа за два добраться до русла Кунлухтнюнуая. Шёл, пока за очередным виражом не увидел нечто, притязающее на некоторую корректировку моих планов.
То был снежник – кусок спрессованного снега, принесённый сюда лавиной. По-видимому, ещё весной этот снег сорвался со скалы и теперь лежал здесь, намертво застряв в перегибе рельефа. Справа от снежника высилась скала, слева лежали большие круглые валуны среди вывороченных древесных стволов. Наверное, лавина спустилась далеко вниз, проделав заметную просеку в лесу, а потом снег растаял и остался только её след. Противоположный край снежника не просматривался, так как обзор закрывал выступ скалы.
Я знал, что идти по снежнику порой бывает даже легче, чем по земле. Испытав на прочность пласт, а затем, взобравшись на его белую холодную поверхность, я осторожно побрёл дальше, стараясь держаться как можно ближе к скале. Снежник имел некоторый наклон, поэтому приходилось ставить ноги на рёбра подошв. Впрочем, они почти не скользили.
«Вот и славно! – думал я, вдыхая свежий запах искрящегося на солнце подарка зимы, - Прогуляюсь по снежку. Немножко слепит глаза, зато ни камней, ни сучков под ногами! Идёшь, как по бульвару!»
Но вскоре характер моего «бульвара» изменился. Его наклон стал круче. К этому моменту я уже обогнул скалу и мог видеть конец снежника. За ним шла сухая и довольно ровная полоса камней. Оставалось пройти метров сто, не более.
Я сделал ещё несколько десятков шагов и вдруг оказался перед промоиной. Небольшой, менее метра в ширину ручеёк прорезал снежник и бежал по галечному руслу. Теперь его надо было как-то перепрыгнуть.
Я прорубил топориком ступеньку в снегу для того, чтобы создать точку упора, встал в неё пяткой правой ноги, а левой оттолкнулся. Но…
То ли прыти не хватило, то ли рюкзак оказался слишком тяжёлым, одним словом, я не смог благополучно достичь противоположного берега ручейка, соскользнул, оказался в русле и тихо поехал вместе с галькой вниз.
Прогулка вниз не входила в мои планы. Я развернулся и начал карабкаться вверх, преодолевая поток из смеси воды и гальки. Не без труда мне удалось достичь места, где ручеёк представлял собой всего лишь узкую щель. Однако, склон снежника здесь был весьма крут, поэтому мне пришлось взобраться на прилегающей к нему утёс.
«Да! Наверное, старею!» – с грустью прокомментировал я свою неудавшеюся попытку перепрыгнуть ручей. Потом принялся обследовать приютивший меня утёс.
Он напоминал своей формой нос большого океанского корабля, торчащий из монолитной стенки скалы. Чтобы возвратиться на горизонтальную поверхность снежника, надо было либо прыгать метров с восьми, либо спуститься обратно в русло, а потом штурмовать ледяную стенку. Но как это сделать, если она имеет отрицательный наклон и высоту более двух метров?
Есть ещё один вариант – по руслу ручья спуститься ниже и обойти снежник. Только я был отнюдь не уверен, что неустойчивая галька не поползёт под ногами и меня в конце спуска с силой не шмякнет о камни или стволы вывороченных лавиной деревьев.
Вот это я попал! Называется, сократил путь! И чего я не захотел подниматься вдоль русла Суолуая?!
Я добыл фотоаппарат и посмотрел на его встроенные часы, предусмотрительно установленные мною в избе егеря. На часах было десять минут седьмого.
Было ясно, что в любом случае, пока я выберусь из этой переделки, пройдёт достаточно много времени. Разумеется, устану; ноги промокнут в ручье, а спина от пота. А потом ещё предстоит устанавливать палатку и готовить ужин. И надо будет как-то сушиться. Кстати, дров, там, куда я стремлюсь, не найти – там растёт только корявая берёзка, а газовой горелке с сушкой одежды не справиться. И вообще – я даже не знаю, с чего мне начать попытку исхода отсюда, а не только каким способом потом сушиться!
Сейчас здесь на этом диком уступе я впервые ощутил некий внутренний холодок. Он зародился где-то в области солнечного сплетения и тихо «прошелестел» по всему телу.
Спокойно, только вот паники нам не хватает! Прорвёмся – не такое случалось! Тем более, никогда не бывает единственного выхода из любого, даже самого затруднительного положения – их всегда не меньше двух. Короче, прежде чем что-либо предпринимать, следует сначала хорошенько подумать.
Итак, что мы сейчас имеем?
Только поверхность моего гостеприимного уступа, представляющую собой горизонтальную площадку размерами примерно двадцать метров в длину и десять в ширину. Она состоит из плоских замшелых камней. Посередине валяется кусок бревна, неизвестно в какую эпоху и каким образом попавший сюда. Как слабая компенсация от злодейки-фортуны оказавшемуся здесь по причине собственного недомыслия путешественнику. Пусть погреется напоследок!
Я присел на тонкое покрывало лишайника, устилающее жёсткую плоскость одного из камней, и постарался расслабиться, устремив рассеянный взгляд в направлении простирающейся под моими ногами долины священного озера саамов.
Игра в жмурки
В эту детскую игру мне пришлось поиграть совсем недавно – менее двух лет назад. И очень близко от утёса, на плоской вершине которого я сижу сейчас и жду, когда меня посетит конструктивная идея о том, как его, наконец, покинуть.
В середине сентября того памятного 2008 года я путешествовал по этим местам. Подходил к концу второй день похода.
Я двигался на восток вдоль северного берега Сейдозера, причём последние два часа исключительно по болотистой тропе. Усталость сильно давала о себе знать, и надо было как-то определяться с ночлегом, но я никак не мог найти подходящего места.
Наконец, мне повезло. Тропа вынырнула из болота, и вышла к берегу озера. Я оказался на маленьком песчаном пляже, ограниченном с обеих сторон ручьями с быстрой и глубокой водой. На песке росли невысокие кусты ивы. Место мне понравилось, несмотря на близость болота, и я решил устроиться здесь.
Сказано – сделано! Сухостоя вокруг было в изобилии, поэтому, сбросив рюкзак, я первым делом занялся обустройством ночлега. Прежде всего, запалил хороший костёр.
Берег, где я остановился, представлял собой круглую бухту. Глубина воды в бухте была небольшая, о чём свидетельствовали многочисленные камни, торчащие над её поверхностью. Справа протянулся дугой длинный мыс, на котором росли мощные ели. Слева виднелся остров.
Стоял полный штиль, но, несмотря на это по озеру иногда пробегала невысокая пологая волна. Не чаще, чем один раз в минуту. Гуси, одиночные и стайками, коротающие вечер на глади вод, порой без видимой причины меняли место своего положения. Они стремительно летели низко над водой, издавая звуки, подобные скрипу несмазанных дверных петель.
В тот вечер я забрался в палатку в двенадцатом часу ночи после того, как вволю напился чаю. Но предварительно, воздавая дань существующей традиции, не забыл оставить в тарелке угощение для возможных непрошеных гостей. Вдруг кто-то захочет отведать супчика из концентратов! Но это просто так, только из уважения к местным традициям, а отнюдь не из каких-то практических соображений.
Я уже упоминал, что сильно утомился, поэтому уснул, практически, сразу, как только устроился в спальном мешке.
Однако ночь не прошла без «приключений». В 2.15 (естественно на часы я посмотрел после того, как всё произошло) я был разбужен громкими непонятными звуками. Это было похоже на плеск воды или, точнее, на прыжки по воде. Будто кому-то вздумалось купаться в ночном холодном озере.
Я приподнялся на локте, чтобы постараться понять причину происхождения доносившихся звуков, при этом, естественно, сам несколько нарушил тишину. Тотчас же возня в воде прекратилась. Слышались только вздохи пологой волны, время от времени набегавшей на берег да слабое потрескивание, продолжавшего гореть костра.
Сначала я не очень-то удивился, услышав звуки этих всплесков. В конце концов, любое животное имеет право купаться, где ему заблагорассудится, невзирая на температуру воды. Лишь бы меня не трогало. Впрочем, кому я здесь нужен?!
Но на этом удивительные события не закончились.
Едва я успел поплотнее закупориться в спальном мешке, как со стороны бухты послышались другие звуки – на этот раз нечто вроде смеха.
«И-хи-хи-и!» - явственно прозвучало снаружи палатки. Звук смеха был низким и каким-то скрипучим.
Уж не снится ли мне всё это?
Как подтверждение тому, что не снится, незамедлительно прозвучала серия новых ударов по воде.
И снова я резко приподнялся на локте, и в очередной раз звуки сменились тишиной.
Со смешанным чувством любопытства и (чего уж греха таить!) не слабого испуга, я выбрался наружу и, подбросив оставшиеся дрова в костёр, создал мощный огонь. Потом походил, покурил, хлебнул из кружки ледяного чая и забрался в палатку досыпать.
Вокруг царствовала тишина, даже озеро перестало посылать на берег свои пологие волны. Но только спустя довольно продолжительное время мне удалось задремать.
Не знаю – может, это мне приснилось или явилось следствием игры встревоженного воображения, но уже ближе к рассвету я услышал характерный скрип мокрого песка, который возникает при постановке на него тяжёлой ступни и сразу за ним звяканье ложечки в оставленной тарелке с угощением. Но на этот раз я даже не пошевелился – просто затаил дыхание.
Выдержав солидную паузу, я всё же потом выглянул из палатки, осторожно расстегнув молнию на входе и…
Ничего необычного не увидел!
Тускло блестела в лунном свете моя «ритуальная» тарелка с остатками супа. Огонь костра вяло долизывал большое обугленное полено. Чёрные ели на мысе устремили свои верхушки в начинающее сереть небо.
В тот момент я почему-то решил, что больше ничего необычного этой ночью произойти не должно, а потому снова уснул. Теперь уже крепко и без сновидений.
Наступившее утро заметно притушило яркость ночных впечатлений. Вокруг моей стоянки ничего необычного, никаких замечательных следов. Вот разве только…
Да! В моей «гостевой» тарелке заметно поубавилось, а ложка лежит рядом. Видимо, действительно кто-то ночью здесь хозяйничал. Но следов вокруг не видно - их здесь вообще трудно заметить на этом крупнозернистом сероватом песке. Впрочем, самое главное заключалось не в этом. Тарелочка-то стояла, практически у самого костра, и никакое дикое животное не дерзнуло бы к ней приблизиться. Только одно существо, не умея пользоваться огнем, отличается от всех животных тем, что огня совершенно не боится и даже проявляет к нему повышенный интерес. Есть ли необходимость называть, какое?!
А, может, всё это действительно лишь плод моего усталого воображения? Сейчас – днём я вполне готов был согласиться с такой точкой зрения.
Ну конечно! Ведь днем, при ярком свете я – так называемый цивилизованный человек. Венец творения! Работаю, гуляю, короче живу обычной жизнью. Ночью же, я всего лишь потомок собственного предка. Жмусь к костру, засыпаю чутким звериным сном. Малейший шорох и я уже проснулся. И не только встреча, но даже намёк на непонятное явление сразу пробуждает дремлющие гены первобытного ужаса. Возникает страх, не контролируемый здравым смыслом. В точности, как несколько часов назад.
* * *
Мои размышления о пережитом в недавнем прошлом были прерваны свежей мыслью, внезапно поднявшейся на поверхность сознания из его сокровенных глубин. Вот как бывает полезно абстрагироваться от реальности! Стоит на какое-то время отвлечься от насущных забот и правильное решение неожиданно приходит как бы само собой.
«Чего я жду?! – подумал я, - Ведь у меня есть верёвка!»
О том, что верёвка имеется, я, конечно, знал и раньше. Только это была тонкая верёвка – обыкновенный капроновый шнур длиной двадцать метров, купленный когда-то в магазине за сто рублей. Он мог только пригодиться для страховки на переправе и для сушки одежды, но никак не для спуска со скал. Однако его можно было сложить вдвое и перевязать узелками. Получится некое подобие верёвочной лестницы.
И как это я раньше не сообразил?!
Я добыл из рюкзака шнур и занялся изготовлением этого импровизированной лестницы. Дело шло не так скоро, как хотелось бы, поэтому я сделал паузу и переключился на обеспечение будущего ночлега – установил палатку, развёл костёр, топливом для которого послужило посланное мне «ангелом-хранителем» бревно и, свесившись с обрыва, добыл большой кусок льда из трещины в скале. Я собирался ночевать здесь.
Буду ужинать, пить чай, плести лестницу и наблюдать, как длинные полярные сумерки постепенно впитывают краски дня и превращают, раскинувшуюся передо мной величественную долину в чёрное «ничто». А на рассвете со свежими силами спущусь на снежник и снова в путь.