СОН ПЕРВЫЙ И ДРУГАЯ РЕАЛЬНОСТЬ.
Серое, почти чёрное, небо, которое, кажется, никогда не знало звёзд. Я стою совершенно один и у меня такое чувство, и даже уверенность, что здесь, в этом мире - всегда так. Это не ночь вовсе, как может показаться. Это – такой особенный сумеречный мир, мир, который существует где-то совсем рядом с нашим. Он такой же настоящий, как и наш, только он – параллельный. Как сюда попал и зачем я здесь – мне непонятно, но есть для этого какая-то причина, и я осматриваюсь.
Знакомый пейзаж. Это очень похоже на те места, где я родился тридцать три года назад. Так и есть: в отдалении лысые, покатые холмы, переходящие в горы, такие же лысые и неприветливые, а под ними изгиб широкой реки, отблескивающий в призрачном свете небес. Холмы, горы и река совершенно такие же, как и в нашем мире, а на этих холмах, и на том же месте - небольшой посёлок. Он очень похож на тот, который в нашем мире назывался – Сахарный. Посёлок, как и у нас, два десятка убогих бараков двух- и одноэтажных, но он иной: здесь совсем нет частных домов. Одни бараки. И ни в одном окне посёлка, почему-то, нет света. То ли там давно не живут, то ли что-то случилось и живых там не осталось. От всего этого веет тоской, безнадежностью, и мне становится страшно.
Жутковатая картинка в серых тонах оживляется: в большом доме, стоящем особняком, ярко освещёны высокие окна. Дом этот – дворец, на фоне окружающего его убожества. Он – вне посёлка, и место занял лучшее - на берегу реки, там, где у нас, в нашем мире, пристань. Смотрю на это издалека, от изгиба реки, на берегу которой и стою. В чёрной, водной глади чётко отражаются яркие огни и силуэт дворца. А я вдруг понимаю, что мне нужно идти туда, в сторону тех тёмных, убогих домов, только пока не знаю - зачем. Там я должен буду сделать что-то такое, что изменит жизнь мою, и может быть чью-то ещё. И это важнее всего остального, что было в моей бессмысленной жизни. Подчиняясь этому приказу, иду в сторону посёлка по берегу свинцовой реки, вдоль широкой излучины, увязая ногами в иле и песке.
Воздух неподвижен и спёрт, как в могиле. Он – густой и больше похож на воду, потому и в лёгкие вливается с трудом. Ещё труднее его оттуда вытолкнуть. Чем дальше иду по берегу, тем глубже проваливаются ноги и каждый шаг - то по щиколотку, а то и по колено. Но вот, наконец, пришёл: передо мной высокий щелястый забор из старых, не струганных досок. Мне даже показалось, что дальше, к посёлку – не пройти: кому-то не хочется пускать туда посторонних. А там за забором, в каменном дворце – свет и вечный праздник. Там - хозяева жизни. Там нет места таким, как я. Да и я не сюда шёл, мне, зачем-то, надо в тот тёмный, жуткий посёлок. Обхожу стороной огороженную территорию и иду вдоль забора в поисках прохода к посёлку. Наконец нахожу узкую дыру в заборе и, с трудом, обдираясь о колючки и щепки, пролажу в неё.
Теперь я, скользя и спотыкаясь, тяжело иду вверх, сквозь сетку мелкого дождя. Передо мной горбатая дорога, мощёная булыжниками, осклизлыми и поблёскивающими своими спинами в тусклом, мертвенном, разлитом вокруг, свете. Что за свет, откуда он – непонятно. Кажется, будто светятся красновато-серым сами небеса. Воздух, всё гуще и дышать становится всё труднее, только я иду всё выше и выше. И вот я уже не могу удерживать своё тело вертикально. Или склон такой крутой, или я так ослаб? Я – задыхаюсь, теряю силы и оттого склоняюсь вперёд и вниз всё сильнее. Мне кажется, что на мне лежит огромный груз. Но, уже и согнувшись, и опираясь мокрыми, в глине, руками в осклизлые булыжники, которыми выложена дорога, я всё ещё иду, или уже ползу, скользя взглядом по влажной брусчатке. Силы кончаются.
Но я всё-таки дошёл. Передо мной барак: длинный, двухэтажный - чёрные окна. Часть окон разбита, однако понимаю: здесь, внутри, живут люди. Просто они забыли - кто они. Они забыли важное, что они – люди. Они давно не знают электричества – у них свечи. Они многое чего не знают или когда-то забыли. Тусклый свет их свечей виднеется сквозь грязные, никогда не мытые окна. Кругом запустение, мусор и грязь. И безнадёжность, как покрывало, как и это странное небо, накрыла всё вокруг.
Захожу в барак через единственный вход и поднимаюсь сразу на второй этаж. Длинный, через весь барак коридор, от стены до стены, а концы коридора упираются в проёмы окон. Пусто. Десятки дверей – все закрыты, но из-за них слышны голоса. О чём они там говорят? Где-то ругаются, где-то спорят, где-то спят – везде живут. Зачем я здесь? Ведь зачем-то я сюда шёл? Я – не знаю. Стою, думаю – нет, не могу вспомнить. Что-то очень важное выпало из головы. Что?? Я выхожу из барака.
Стою возле стены никому не нужный, одинокий и несчастный. С неба моросит мелкий, тёплый дождь, а за тучами полыхает невидимая луна. Или это не луна. Какая-то она странная, эта луна - не земная. Из-за неё тучи светятся красноватым светом. А может здесь солнце такое?..
Далеко внизу, в призрачном сумраке - река, отсвечивающая своей чешуёй. Одиночество, безнадежность и дождь обнимают меня. И горечь переполнила душу. Ей, душе моей, больно и я теперь точно знаю, где она прячется, моя душа. Она посередине груди, там, сразу под сросшимися рёбрами, от ключиц до подвздошной впадины – там теперь и щемит. А кругом мир – чуждый и неприветливый. И всё – не так! Не так!
Я возвращаюсь в барак. Опять поднимаюсь по старой, выщербленной лестнице на второй этаж, и иду к окну в конце коридора. Стою и смотрю: передо мной склон, круто спускающийся вниз, где в призрачном сумраке – широкая, тёмная речная долина. За серебрящейся рекой темнеют кусты, деревья, и опять река. А за рекой - горы, такие же лысые и унылые, как и те, на которых этот посёлок и я. Правее чудятся мне развалины другого посёлка, того в котором я когда-то, давным-давно, родился и вырос. В этом странном мире он не выжил.
Всё, пора – решаю я. Отворяю створки окна, в которых нет стёкол, и встаю на подоконник. Стою недолго – сомнения исчезли. Да, пора! Прыгаю изо всех сил, отталкиваясь ногами от подоконника и широко раскидывая руки. Сзади кто-то кричит, но я не оглядываюсь – мне уже не до того. Я стремительно падаю вниз, в глубину и, вдруг, остро ощущаю, что мне хочется дотянуть до реки: свидание со смертью нужно отложить. Вытягиваюсь, изо всех сил, и начинаю планировать. Тут же, вдруг понимаю, что я могу не только задержать падение или изменить его траекторию, но смогу и вверх. Пробую: прогибаюсь в груди, вытягиваю вперёд и вверх руки, сильно напрягаю живот и грудь - получилось! Изнутри, там, где пластина разделяет грудь и живот, возникает подъёмная сила. Я весь напрягаюсь до кончиков пальцев широко разведённых рук и – лечу! Лечу по крутой вверх, воздух рычит вокруг, а радость вскипает и переполняет меня. Всё поёт внутри от счастья: я могу летать. Я летаю, летаю… И буду всегда летать!
Пора назад, к тем, кто в бараках. Я сегодня научу их летать, научу их быть счастливыми. Я покажу им, как можно жить и ничего не бояться. Вот, оказывается, для чего я здесь! Всё, возвращаюсь. Легко разворачиваюсь под облаками, снижаюсь и влетаю в то же окно, из которого совсем недавно прыгал, переполненный недоумением, горечью и отчаянием.
Влетаю слишком быстро - там, в коридоре, народ. Они ждут меня, о чём-то оживлённо говорят, спорят, жестикулируют, показывают на меня пальцами. С разгона пробегаю несколько шагов по коридору, сталкиваясь с ними плечами, и останавливаюсь. Я говорю им, что я такой же, как и они, и, что сегодня я понял, как можно жить без страха и как научиться летать. У меня не хватает слов, чтобы рассказать им, как это прекрасно. «Попробуйте, и у вас получится» - говорил я им. Но они только смеялись, качали головами, и никто не захотел.
А я, желая подбодрить их своим примером, побежал к окну и рыбкой выпрыгнул наружу. Сначала я опять быстро падал вниз, и даже испугался, что не получится у меня полететь, но, раскинул руки в стороны, сильно напрягся и – полетел. Почти сразу ко мне приходит понимание, что теперь уже можно не напрягаться – полёт стал для меня таким же естественным, как дыхание или сердцебиение. Я – совершенно счастлив! Я летал для них, как птица: легко и радостно, а они смотрели раскрыв рты, но глаза их были, как у кукол - мертвы.
Я летал и летал, а мелкий дождь ласково облизывал меня. Когда я вернулся в барак, в то же окно, они уже разошлись по своим комнатушкам. И я понял, как велик их страх. Страх – их господин. И тогда, в отчаянии, я закричал: «Я могу научить вас летать - вы станете свободными…» Но никто не вышел из сотен дверей, зато загрохотали тяжёлые сапоги на лестнице, и в коридор вбежали солдаты. Они бежали ко мне, и они хотели меня схватить. За что? – промелькнула мысль. Я повернулся и побежал в сторону окна, а они мчались следом, тяжело дыша и топая тяжёлыми сапогами, подбитыми железом.
Я добежал, успел. Прыгнул и полетел сразу легко и свободно, а сзади звучали крики, полные страха, изумления и злобы. Я прокричал им, в отчаянии: «Люди! Почему вы так ненавидите?!»
Я летел по тёмному небу, а мне некуда было лететь! Меня никто не ждал - я был не нужен здесь никому. И тут я заметил, как из-за туч вынырнул небольшой вертолёт. Он шёл, рыча в мою сторону, и я сначала думал, что это случайность. Но он включил прожектор и стал им обшаривать пространство, желая отыскать меня. И тогда я, сколько было сил, помчался прочь от него. Я попытался скрыться за сопками. Однако, луч прожектора поймал меня - осветил, и я услышал басовитый треск крупнокалиберного пулемёта. Всё! – понял я, и тут же почувствовал, как моё тело сотрясают и рвут раскалённые пули, а внутри у меня разгорается страшный огонь…
… Я стоял на полу того же грязного барачного коридора, только не ощущал под собой ног. Их, как будто не было, или вес мой сильно уменьшился. Я даже поглядел вниз, туда, где должны были находиться ноги, но там, ничего не было. Вернее: подо мной, на полу, лежала маленькая кучка то ли трубок, то ли косточек тонких и обугленных, и клочков чего-то, что дымилось и тлело. Что это? Что же это?? И вдруг я понял: это – я! Это всё, что осталось от меня! И в душе у меня стало так горько и обидно, так защемило в груди, что я заплакал безутешно и горестно, как дитя. Всё – кончено! И ничего уже, никогда не будет у меня. Ни полётов, ни того счастья. Ничего. Всё было зря. Ничему я их не научил, и никому не смог помочь. И ещё мучил меня вопрос: почему всё так?...
Открываю глаза – темнота. Ночь. В горле горький и болезненный тугой ком. Тишина, мама спит – значит, я не шумел. Поднимаюсь со старенького дивана и выхожу на кухню, чтобы успокоить взбесившееся сердце, чтобы осмыслить происходившее только что со мной, чтобы понять: где моя реальность...