Глава 3. 2. Моя Одесса

Жанна Жарова
Я вот сейчас думаю: когда, в каком возрасте, я «заболела» Одессой? Наверное, лет в 12-14, когда могла уже гулять не только «во дворе» или «возле дома», как в раннем детстве. Впрочем, я не спрашивала разрешения на эти свои «прогулки»: взрослым было не до меня. Обстановка дома была тяжелая – родители между собой не ладили, а тут еще болезнь, а потом смерть дедушки, потом – болезнь бабушки, которая затянулась на 10 лет... Поэтому, как только мама приходила с работы, я ей «сдавала дежурство» по бабушке, а потом отправлялась бродить по городу. (Уроки я обычно успевала сделать «до того» – училась легко, поэтому много времени они у меня не отнимали).
Уходила одна – собственно, больше и не с кем было. (Стелла приезжала только на каникулы, Люда Ткаченко к тому времени уже уехала в Сухуми. С Ленькой Филатовым мы в этот период как-то отдалились друг от друга – может быть, виной тому был «переходный возраст», в который мы вступали – сначала я (я старше), потом он. Во всяком случае, я помню одну поездку в Люстдорф на дачу, когда мы за всю дорогу... не промолвили ни слова! Какое-то странное ощущение скованности, которое ему, наверное, передалось от меня... Эта поездка была последней).
Но я любила эти прогулки, и одиночество меня не тяготило (во всяком случае, тогда). Наоборот – появлялось какое-то ощущение свободы, и – предчувствие открытия тайны: мне казалось – вот, за этим поворотом я найду что-то необыкновенное!
И я находила. Это мог быть кирпичный дом, каких много на Комсомольской (ныне снова – Старопортофранковская), увитый плющом или виноградом, с железными вензелями на фасаде (недавно я узнала, что в этом доме была мельница):

«Кирпичная стена и дикий виноград,
В чугунных вензелях затейливый фасад...»

– это опять строки из того же стихотворения «Моя Одесса», на которое я уже ссылалась в предыдущей главе. Здесь и далее я снова буду некоторое время себя цитировать, потому что именно тогда и был сделаны те мои маленькие открытия, которые потом «зарифмовались» и в этом стихотворении, и в некоторых других.
Интересно, что такой же кирпичный «затейливый фасад» с вензелями есть и на нашей – Коблевской – улице, но я его долго не замечала: как часто мы не видим того, что у нас под носом... Однажды, например, я обнаружила в одном из соседних домов – 26-м – две потрясающие винтовые лестницы, идущие с земли... на балконы: симметрично с двух сторон двора! Интересно, что одна из этих лестниц попала даже в выпущенный недавно фотоальбом Сергея Гевелюка «Лестницы старой Одессы». Но могу с гордостью сказать, что обнаружила ее раньше, сфотографировала для себя, а потом уже узнала этот двор в альбоме (там, кстати, адреса не указаны).
А «над Дюковским прудом склонившаяся ива», к сожалению, существует уже только в моей памяти – и в этом стихотворении...
И «трех мостов сквозная перспектива» уже практически не видна…
Это мосты на Греческой, Бунина (тогда – Розы Люксембург) и Жуковского – стоя на одном, можно было видеть два других. Сейчас там построили высокое современное здание, и второе строится – и «перспективы» как таковой почти нет.
С этим местом связана еще одна «заморочка», которую, впрочем, я узнала уже позже, в институте. Мне помнится, этот «секрет» мне открыла уже упомянутая мной Наташка Виноградова – тогда моя сокурсница, а ныне – жена директора Клуба одесситов Леонида Рукмана. Мы с ней гуляли в этом районе, спустились под мост, Наташка подвела меня к какому-то определенному месту на мостовой и... топнула. И раздался звук, как будто вдали проехала карета:

«Где эхо цокотом копыт
Повторит гулко
Мой шаг под сводами моста,
И рядом где-то
Прокатит в дальние места
Моя карета»

– эти строки из стихотворения «Облака. Моя Одесса-2» – как раз об этом месте. Звук этот на самом деле объяснялся весьма прозаически: просто там близко под мостовой проходила канализация. «Когда б вы знали, из какого сора…» – впрочем, дальше не цитирую, чтобы у читателя не создалось ложного впечатления, будто бы я смею себя сравнивать с автором этих строк.
Поэтому на время отвлечемся от классиков.
Еще одно мое любимое место – это ставший уже известный многим одесситам знаменитый «итальянский дворик» на Гарибальди (сейчас опять Польская), весь в металлических лестницах и верандах, через который можно было выйти на параллельную улицу – на Польский спуск. Мне сейчас кажется, что, может быть, в нем снимали фильм «Ты молодец, Анита!» – «интерьер», во всяком случае, самый подходящий! Кстати, он тоже попал в упомянутый фотоальбом.
Или дом в Воронцовском переулке, казавшийся, если смотреть на него с определенной точки, совсем плоским, как будто состоящим из одного фасада: настолько острый угол составлял этот фасад с торцовой стеной.
Или дворик в том же переулке с гипсовой вазой посреди клумбы и с огромными витражами в парадной. Сейчас парадная на кодовом замке, и я не смогла туда зайти. А в пору моего детства заглядывала – и как же я любила эти парадные с мраморными лестницами, с витражами на лестничных клетках – круглая розетка с цветными стеклами или длинное окно, где узкий витраж еще более подчеркивал высоту этажа...
А сам Воронцовский дворец – Дворец пионеров моего детства, куда мама меня водила на художественную гимнастику еще задолго до этих моих одиноких прогулок! Я должна признаться тебе, читатель – я совсем не помню его интерьер: но иногда он мне снится – и во сне я точно знаю, что я нахожусь там, и во сне я ВИЖУ эти залы – а просыпаюсь… и снова забываю. Причем этот сон повторялся несколько раз.
Как-то мы с мужем шли мимо Дворца – дело было как раз после 8-го марта: мы собирались поздравить с прошедшим Женским Днем одну из наших приятельниц. Видим, окна светятся, – стало быть,  решили мы – он уже открыт после реставрации. Впереди шла какая-то женщина с ребенком: они открыли дверь и зашли внутрь – стало быть, точно уже открыт! Ну, я и решила – воспользуюсь моментом! – уж по случаю праздника-то мне не откажут пройти!
Муж остался снаружи – видно, его жизненный опыт подсказал ему, чем это может кончиться…
Я зашла внутрь, поднялась по лестнице (успела заметить облупленную штукатурку на стенах). На площадке сидит вахтерша – суровая дама средних лет (моложе меня) «с выраженьем на лице...» – не будем продолжать известную частушку, скажем лучше: «я при исполнении», – и «блюдет». Обращаюсь к ней:
  – Вы разрешите мне пройти внутрь посмотреть интерьер – я когда-то в детстве  здесь занималась?
  – Нет! Везде идут занятия – вы будете мешать!
  – Да я тихонечко…
  – Нет! Если я вас пущу, я должна идти с вами – а сейчас начнут мамы приходить за детьми, и я не могу оставить пост (ПОСТ!!!).
Уж не знаю, в чем она меня заподозрила – наверное, я похожа на Усаму Бен Ладена…
Впрочем, думаю, дело не в этом – просто ей надо было показать свою власть – такого сорта люди очень это любят. Так и не пустила. Я потом подумала – наверное, мне надо было просто идти мимо нее уверенным шагом, как будто я пришла за своим ребенком – не сомневаюсь, что она бы меня не остановила. Но… «издержки воспитания» помешали!

Тем не менее я все же была однажды во Дворце, уже будучи взрослой: там проходило вручение премий какого-то литературного конкурса, в котором моя дочь Лена принимала участие (ей тогда было лет 15). Так что должна была бы, казалось, и вспомнить, и запомнить – а вот поди ж ты… Просто мистика какая-то!
Впрочем, при том последнем посещении Дворца мне было как-то не до интерьера – я «болела» за Ленку: и она получила-таки там какой-то приз за свои стихи – два сборника фантастики с соответствующей надписью, которые, разумеется, бережно хранятся в моей библиотеке.
Но сейчас речь не о ее стихах… а о моих, потому что пришло время привести очередную цитату:

«Создатель Эсперанто – Заменгоф –
Во дворике, на клумбе для цветов.
Зачем он здесь? И по какому праву
Так строго смотрит сквозь очков оправу?» 

– это было одно из первых моих открытий! Помню, когда я заглянула в этот двор по Дерибасовской, 3, мне сначала показалось издали, что это бюст Ленина: лысая голова, бородка… Я не могла понять, что делает Ленин во дворе – мы ведь привыкли видеть его на площадях! Зашла во двор: да что ж такое? Огромный гипсовый бюст стоит на колодце, окруженный вазонами цветов. Вижу, что это не Ленин – но кто же? Наконец нашла надпись – «Эсперанто» и «Заменгоф» – латинским шрифтом. Я к тому времени уже слышала краем уха, что существует такой язык, но имя его изобретателя узнала именно тогда.
А историю появления этого бюста на клумбе узнала значительно позже – даже после того, как было написано это стихотворение: прочла заметку в одной из одесских газет. Для тех читателей, кому эта история неизвестна (и интересна), вкратце повторю ее здесь.
Оказывается, в этом доме жил скульптор Блажков (или не жил, а там была только его мастерская в подвале – уже не помню). Когда он умер (видимо, был одиноким), соседи мастерскую открыли, более мелкие скульптуры (или что там у него было) разобрали – а этот бюст, поскольку он был слишком большой для чьей-нибудь квартиры, поставили во дворе «для красоты».
Сейчас бюст отреставрировали: он установлен на постамент, вокруг него уложили плитку, и клумба огорожена красивой решеткой. Что ж – в добрый час, и пусть водят к нему туристов, так уж и быть! Хотя тогда, в детстве, мне хотелось самой владеть этой «тайной» – и показывать ее лишь тем, кто, с моей точки зрения, этого заслуживает…

«От створного огня на небе красный луч,
И пламя «Крекинга» на фоне низких туч,
Приморского бульвара колоннада…»

–  эти строки и комментировать почти не надо: каждый, кто стоял на этой колоннаде в 60-х годах, мог видеть и пламя, и луч. Я только долгое время не могла понять, что там за костер горит вдали? А узнала после того, как у нас в школе была экскурсия на этот завод в старших классах: эти экскурсии проводились, чтобы мы могли определиться в выборе профессии.
Сейчас завод, насколько я знаю, принадлежит фирме «Лукойл», обработка нефти происходит по новой технологии, и пламени не видно.
А откуда идет луч, я сама однажды нашла: просто пошла в том направлении. «Тещиного» моста тогда еще не было – я прошла по Сабанееву и снова вышла на бульвар. И, дойдя до Преображенской, увидела, что этот луч идет из башни на одном из домов. Видимо, эта точка хорошо видна с моря, поэтому створный маяк (надеюсь, я не ошиблась в терминологии) именно там и установили. А второй створный маяк находится в парке Шевченко возле памятника Неизвестному Матросу, на склоне на территории судоремонтного завода – я тоже сама его там обнаружила однажды.
Сейчас в Одессе появилась еще одна необычная достопримечательность. Ее можно увидеть на «Тещином» мосту: перила моста с одной – а сейчас уже и с другой – стороны увешаны... замками. Оказывается, новобрачные после свадьбы вешают эти замки в знак вечной любви – это новая и, как мне кажется, очень симпатичная традиция. Некоторые замки прикреплены к мосту цепями. Замки и цепи самых неожиданных размеров и фасонов: и «мини», и «макси», с надписями и без – в общем, есть на что посмотреть. И есть что показать гостям и туристам, кроме обычного «джентльменского набора», связанного с историей города.

Конечно, в том возрасте «тинэйджера», когда я только начинала свои «экскурсии», я  еще историей города не очень интересовалась – мне просто нравилось бродить одной, нравилось самой находить эти «шальные чудеса», как позже назовет эти мои «заморочки» один из моих друзей.
Интерес к истории пришел позже, когда я, уже будучи взрослой, начала ходить в Дом Ученых на заседания открывшейся там секции «Одессики» – разумеется, только как слушатель. Там выступали и Александр Розенбойм, в те времена (да и сейчас порой) писавший под псевдонимом «Ростислав Александров», и Сергей Лущик, и Виктор Семенович Фельдман – старейший работник библиотеки Университета, – и многие другие, чьи фамилии я, к сожалению, сейчас уже не помню.
К восприятию того, что они рассказывали, я к тому времени уже была подготовлена и литературой: Бабель, Багрицкий, Ильф и Петров, Катаев, Куприн… Помню очень интересное сообщение на одном из заседании секции «о забытых одесских поэтах». Его делал Евгений Голубовский – «Женечка», как его называла (и называет) вся Одесса – и я в том числе – потому что уже была к тому времени с ним знакома (хотя и шапочно) через Леонида Рукмана (нынешнего директора Клуба одесситов – см. гл. 2.6), который и привел меня на это заседание.
А значительно позже был еще клуб «Беседа», о котором я уже упоминала на страницах этого рассказа, и где я познакомилась с такими замечательными людьми, как, например, журналист и историк Олег Губарь и врач-фтизиатр, писатель, поэт и собиратель «мемуатюр» об известных одесситах Леонид Григорьевич Авербух.  Там бывала и Ольга Юдовна Ноткина – жена Виктора Семеновича Фельдмана и тоже старейший библиотекарь, –их обоих уже, к сожалению, нет в живых. Ученый и писатель Валентин Максименко;  литературовед, работник литературного музея и журналист Анна Мисюк и ее муж – искусствовед и журналист Марк Найдорф, и многие-многие другие.  А в институте «ЧерноморНИИпроект» (где я проработала более 20 лет – с 1985 по 2008 год) гидротехнической лабораторией руководит Михаил Пойзнер – друг Олега Губаря – ученый, писатель, историк-краевед и коллекционер, влюбленный в наш город и его историю.
Но этих людей знают многие и в Одессе, и за ее пределами, поэтому о них я рассказывать не буду. Да и вообще это уже другая – «взрослая» жизнь. А между этой жизнью и детством была еще школа, потом институт, и там меня окружали другие люди – и многие из них тоже заслуживают упоминания в моем рассказе.
О них и пойдет речь в следующей главе.

На снимке - "плоский дом" в Вороновском переулке (фото автора).