МОИ ЖЕНЩИНЫ. Май. 1962. Врасплох.
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").
Май 1962 года в мире начался тем, что из Алжира ушли французские войска. При этом почему-то руководителю Фронта национального освобождения Алжира Ахмеду Бен Белле было присвоено звание героя Советского Союза…
Всё это я узнал от отца, который с каждым днём всё сильнее интересовался внутренними и международными делами. Он «заболел» политикой и среди мужиков-соседей нашего дома и нашей улицы стал считаться экспертом по политическим вопросам.
Папа часто рассказывал нам о войне в Лаосе, о французском легионе наёмников, в котором, по слухам, служили и бывшие советские военнослужащие.
Мама всякий раз при этих разговорах о наёмниках-легионерах очень сердилась и требовала от отца, чтобы он «держал язык за зубами»…
Иногда мама так сердилась на отца за его разговорчивость, что слегка хлопала ладонью по его губам. Странно, но отец не обижался, а только молча целовал маме руку…
Меня мало интересовали международные дела. Мне интереснее было слушать папины сообщения о том, как готовятся снимать киноэпопею по роману Л.Н.Толстого «Война и мир».
Так я узнал, что только на одну роль Наташи Ростовой пробовалось около 300 актрис, а выбор пал на студентку Ленинградского хореографического училища Людмилу Савельеву. Мне очень понравилось это имя – Людмила, милая людям.
Ещё мне понравилось сообщение о том, что конференция представителей Барбадоса, Наветренных и Подветренных островов решили создать новую Вест-Индскую Федерацию.
Я ничего не понял из слов «конференция», «представители» и «федерация», но мне очень понравились названия стран и островов. Наветренные и Подветренные острова…
Я тоже «заболел», но заболел приключениями, морскими путешествиями и дальними странами.
Мой старший брат рассказал мне, что значат слова «норд», «ост», «вест» и «зюйд». Это были слова, обозначающие стороны света: север, восток, запад и юг.
Брат нарисовал мне «розу ветров» или «картушку компаса» и я стал играть «в морские путешествия».
На старых контурных картах из коллекции моего брата я стал чертить пути моих путешествий и в учебнике географии читал о странах, мимо которых я «плавал».
Иногда в моих «морских путешествиях» принимал участие брат и мы вдвоём с упоением орали друг другу: «Свистать всех наверх! Паруса ставить! Подобрать шкоты! Лево руля! Право руля! Так держать! Одерживай! Курс 120 румбов!».
При этом мы прыгали на диване, лезли на воображаемые ванты, тянули шкоты, вязали узлы, защищались руками от воображаемых солёных брызг морской волны…
Самой любимой нашей настольной игрой в этот период стала игра «20 000 лье под водой» о приключениях капитана Немо и подводной лодки «Наутилус».
Мы с братом или с моим другом Колькой часами азартно кидали кубик с точечными цифрами и передвигали фишки по игровому полю.
Иногда фишка попадала в место, где герои французского писателя Жюля Верна встречались с гигантским осьминогом, врагами и другими приключениями.
В это время любимой моей книжкой стал «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Более того, я сам стал, как Робинзон Крузо, один на необитаемом острове. Мне нисколечко не было скучно одному дома, ведь со мной были книги…
К этому времени я прочитал и почти знал наизусть все свои учебники, учебники моего брата, а также практически все книжки из нашей домашней библиотеки.
Теперь я умел читать не по слогам, а целыми фразами и предложениями.
Я «глотал» книги одну за другой и ничто не могло меня остановить.
Особенно мне нравилось читать былины о русских богатырях. Это моя мама, видя мое стремление к книгам, прочитала как-то былину о Добрыне Никитиче.
При этом она, не запинаясь, а как-то по-особому нараспев читала былину, стародавние слова и ровным голосом часто поясняла их смысл и значение.
В её прочтении былины читались как песня. Я невольно замирал, восторгался и сопереживал приключениям героев этих былин.
Во стольном городе во Киеве,
А у ласкового князя у Владимира,
Заводился у князя почестный пир
А на многи князя, на бояра
И на все поляницы удалые.
Все на пиру напивалися,
Все на пиру наедалися,
Все на пиру да пьяны-веселы.
Особенно мне нравился язык былин и речь героев. Они были ласковые, добрые, терпеливые.
Мысленно я с нежной грустью и одновременным восторгом повторял за маминым голосом: «Свет государыня, моя матушка! Дай ты мне прощение-благословеньице ехать-то мне в Золоту орду, выправлять-то дани-выходы за двенадцать лет».
Мне казалось, что это я еду в далекую и опасную дорогу, а Золотая Орда представлялась мне той далекой жизнью, которая меня ожидает впереди…
Ещё несмело, тайно, смущенно я представлял себе молоду жену Добрыни Никитича, красавицу Настасью Микуличну.
Она виделась мне в образе моей Феи красоты и страсти, статной, красивой и доброй, как моя мама.
Мне тоже хотелось, чтобы моя молода жена верно ждала меня долгие три, потом еще три, а потом «да друго три года», пока я не вернусь с «чиста поля».
«Чисто поле» представлялось мне вольной волей, огромным пространством под названием «жизнь».
Я тоже не хотел, чтобы моя «молода жена» выходила замуж за смелого Алешу Поповича, который мне «крестовый брат», а крестовый брат «паче родного».
Нет, не хотел я отдавать моему другу Кольке свою тайну, мою Фею красоты и страсти…
Почти до слез и кома в горле я переживал, когда Добрынина матушка печальным голосом моей мамы говорила о своем сыне своему же неузнанному сыну:
- Отойди прочь, детина засельщина,
Ты засельщина детина, деревенщина!
Как ходят старухи кошельницы,
Только носят вести недобрые:
Что лежит убит Добрынюшка в чистом поле,
Головой лежит Добрыня ко Пучай-реке,
Резвыми ножками Добрыня во чисто поле,
Скрозь его скрозь кудри скрозь желтые
Проросла тут трава муравая,
На траве расцвели цветочки лазуревы,
Как его-то теперь молода жена,
Молода жена, любима семья,
Да выходит-то за смелого Алешу за Поповича.
А Добрыня Никитич, нарядился скоморохом, взял гусли яровчаты и дубину скоморошьюю и пошел он к князю Владимиру на почестный пир.
На том пиру выходила подневольно замуж за смелого Алешу Поповича красавица Настасья Микулишна.
Узнала она Добрыню Никитича по злачену перстню и сказал об этом всем.
Стал тогда Добрыня Никитич таскать за вихры Алешу Поповича, корить его и князя Владимира.
Только в одном месте мама «споткнулась», когда прочитала, как Алеша Попович ходит по гридне «окоракаю», то есть на карачках…
Видимо и в те легендарные времена русские люди тоже говорили по «фене»…
Мама смутилась, а я сделал вид, что не заметил её смущения. Последние былинные слова мама прочитала как будто от себя:
- Да всяк-то на сем свете женится, да не всякому женитьба удавается. На чужой каравай рот не разевай, - добавила мама и взъерошила мне мой чуб.
Я совсем не хотел чужого и чужую жену.
Я хотел иметь свою жену, мою Фею красоты и страсти, во всем похожую на мою маму.
А сам я хотел быть таким, как мой папа, сильным, добрым, верным, веселым и находчивым, как Добрыня Никитич.
В этот момент я ещё не знал, что мама не просто так прочитала мне эту былину и не просто так зародила во мне интерес к русской старине…
Странно, но я совсем не хотел вспоминать и думать о Фене.
Апрельское происшествие оставило во мне неприятный горький осадок.
Словно ком в горле долгое время во мне зрела и саднила досада на самого себя и моего друга Кольку за то глупое желание пойти к проститутке.
То, что Феня была проституткой, мы поняли сразу, как только Колька Азаров взахлеб стал её расхваливать.
Теперь мы её видели, наше желание исполнилось и кроме страха, потери денег и неприятного осадка это «приключение» нам ничего не дало.
Правда некоторое время Колька хвастался на улице перед ребятами, будто ему удалось помацать Фенечку, но ему никто не верил, а я хранил упорное молчание и не сознавался, что ходил вместе с Колькой к проститутке.
Колька страшно на меня обиделся за это молчание, а я обиделся на него за то, что он не сдержал данное им слово хранить все в тайне…
Наша дружба дала трещину. Мой друг Колька всё больше времени стал проводить со своим тезкой Колькой Азаровым.
Я не хотел становится блатным и не хотел ходить в «шестёрках» у Кольки Азарова, потому что он сам был «шестёркой» у кого-то…
Весна набирала темпы, трава уже покрыла зеленым ковром всю свободную землю во дворах и возле тротуаров, деревья нарядились в легкие зеленые вуали, а в небе вовсю заливались своим пением жаворонки.
Мне не хотелось думать о мрачном, страшном и опасном. Мне хотелось радости, легкости и счастья.
Я с удвоенной энергией помогал маме и папе по дому, участвовал вместе со всеми в разметке нового огорода, в посадке новых яблонь и кустарников в саду.
Мне нравилось вместе с папой и братом, устало и не спеша, идти на зов мамы, которая, мы знали это, приготовила своим мужчинам вкуснейший обед.
Мне нравилось, также как папа, окидывать взглядом вскопанную грядку или только что посаженное деревце и чувствовать, что ты сделал еще одно хорошее, доброе и мужское дело.
Мне нравилось быть богатырём Добрыней, добрым, сильным, трудолюбивым и надёжным, как мой отец.
Только этой весной я вдруг обратил внимание на одно качество характера моего папы – он всегда работал не на показ, а очень спокойно, размеренно, точно и слаженно. Любое дело папа делал так, что не видно было его «геройства»…
Иначе делал дела мой брат. Он геройствовал.
Он героически брался за неподъёмное, пыхтел, тужился, пытался поднять или сдвинуть с места и если не получалось, то яростно отвергал чужую помощь. Если же ему удавалось то, за что он брался, то он быстро охладевал к работе, долго ходил «гоголем» и отдыхал от своего «подвига».
Когда брату удавалось быстро сделать порученное ему дело, то он очень этим гордился. При этом надо было обязательно им восхищаться, славить его «геройство», возносить заслуги.
Сначала папа и мама с удовольствием это делали и хвалили его за героические поступки и дела, но потом эта похвальба стала шутливой, с юмором.
Сначала мой брат не замечал показного славословия в свой адрес и продолжал гордиться, но потом до него «доходило» и он стал обижаться.
Ему очень хотелось выделиться, стать героем, чтобы им могли гордиться папа, мама и даже я, младший брат. Вскоре он стал искать «героических приключений» на улице и в городе, среди своих одноклассников и друзей.
К «блатным» и уголовникам мой брат не ходил принципиально, считал их «отбросами общества», но в компанию так называемых «низовских» ребят вступил.
«Низовскими» ребятами назывались все мы, живущие на окраине в нижней части нашего города. Здесь, как правило, жили строители города и работники городских предприятий.
«Верховскими» ребятами назывались те, кто жил в новых домах, расположенных на вершине городского холма. Здесь, как правило, проживали семьи руководителей, инженеров и специалистов. Все «верховские» учились в недавно построенной современной средней школе №2.
Была еще одна небольшая группа ребят, которые проживали в частных домах на другой окраине города, вблизи глиняных карьеров. Этих ребят называли «карьерными».
Естественно все эти группировки враждовали друг с другом, соревновались в играх и проказах и не раз сходились «стенка на стенку».
В этих опасных «битвах» мой брат прославился как настоящий герой…
Желанию мальчишек быть сильными, ловкими, смелыми и храбрыми способствовало всеобщее увлечение героическими фильмами.
В городе с невероятным успехом прошел американский фильм о Спартаке и франко-румынский фильм «Даки».
Эти фильмы о Римской империи, которая завоёвывала и угнетала ближайшие соседние народы. Спартака захватили в плен и сделали из него раба-гладиатора. Государство даков располагалось вдоль Дуная. Царь даков Децибал с небольшой армией отважных бойцов дал бой римским легионам.
Немедленно все ребята в городе понаделали из дощечек, фанеры или осколков штакетника деревянные короткие «мечи» и с упоением рубились друг с другом в «кровопролитных» боях и сшибках.
Всякий раз, когда кого-то «убивали» в бою, погибший судорожно загребал горсть земли, посыпал ею свою грудь и счастливо улыбался, как герой-дак.
Мой брат очень не любил «погибать» и быть побеждённым. Всякий раз, когда он с кем-то из ребят сходился «один на один», возникали горячие споры – он «убит» или только ранен.
Однажды вся наша «низовская» ватага разновозрастных мальчишек и ребят разделилась на две группы и мы на развалинах старых железнодорожных мастерских беспощадно рубились на деревянных мечах.
Долгие тренировки с братом научили меня неплохо фехтовать, предугадывать поступки и движения моих противников и в итоге побеждать лёгким, но чувствительным «уколом» деревянного меча в грудь соперника или таким же ударом по руке или плечу.
Я фехтовал легко, увёртливо, с резкими и неожиданными выпадами, не азартно, а расчётливо, со сдержанной силой и упорством.
Мой брат «рубился» с отчаянной храбростью, сильно, с наскоком, как ураган. Он побеждал натиском, безудержным размахом, страшными по силе и хлесткости ударами своего длинного меча, сделанного из березового ровного бруска.
Так получилось, что я и мой брат оказались в разных группах и после горячих боев остались единственными «живыми» бойцами.
Все «убитые» и «раненые» живо и с любопытством следили со стороны, как мы с братом искали друг друга, одновременно прячась и скрываясь в закоулках разрушенного здания мастерских.
Десятки пар глаз настороженно следили за нами из-за укрытий. По правилам игры «в войну» убитым и раненым нельзя было подсказывать ни своим, ни чужим. Они только могли быть сторонними наблюдателями и осторожно располагались вокруг места боевых действий.
Девчонок в эти опасные игры мы не брали, но они всё-таки пробирались тайком в места наших баталий и издали заворожённо наблюдали, как мы истово «рубимся» на мечах.
Мы делали вид, что не замечаем их тайного присутствия, но под их взглядами даже самые осторожные и трусливые ребята старались быть отважными, сильными и ловкими.
Иногда, но очень редко на наши игры приходили посмотреть взрослые девушки, подружки наших предводителей. Как правило, они смешливо стояли группкой в сторонке и насмешливо обсуждали происходящее.
В этот раз на ристалище пришли девушки, среди которых выделялась одна девчонка небольшого роста. Она единственная не смеялась и не шушукалась с подругами, а внимательно смотрела, как мы с братом прячемся за оборудованием мастерских.
Наконец брату надоело меня искать по закоулкам гулкого помещения и он, выйдя на открытое пространство, стал громко звать меня на честный бой. При этом он хлёстко и вызывающе «крыл» меня всякими киношными ругательствами: «трус», «негодяй», «подлец», «каналья» и так далее.
Я не был и не хотел быть ни трусом, ни негодяем, ни тем более подлецом.
Просто у моего брата сабля-шпага-меч была толще, длиннее и тяжелея, чем моя. Он это знал и стоя на освещенной солнцем пыльной площадке, резко со свистящим фыркающим звуком рубил воздух вокруг себя.
В последней нашей стычке он так рубил по моей сабле-шпаге-мечу, что она треснула по всей длине и теперь в любой момент могла сломаться.
Однако делать было нечего…
Ребята из моей команды хмуро и молча слушали крики моего брата и старались не смотреть в мою сторону.
После очередного громкого ругательства в мой адрес мои ноги противно задрожали, сердце застучало, как бешенное. Я почувствовал, как мои щеки стали пунцовыми и жаркими.
Еле-еле передвигая вдруг отяжелевшие ноги, ругая и ненавидя себя за слабость, поэтому хмуро и медленно я вылез из вентиляционного короба, в котором прятался, спрыгнул на кучу битого кирпича и, скользя по осыпающемуся склону, вышел на то место, где уже не на шутку ярился мой брат.
Он встретил меня таким презрительным и гневным взглядом, что я опять невольно испугался.
Тем не менее, я как полагается, отсалютовал ему взмахом своей сабли-шпаги-меча, и когда она веером просвистела в воздухе передо мной, я почувствовал, как завибрировал треснутый деревянный клинок.
Свою саблю-шпагу-меч я любовно и тщательно выстругал сам из очень ровной сосновой рейки без сучков и с продольными слоями древесины. Теперь по одному из этих слоев проходила трещина, которая начиналась почти у самого кончика моего деревянного клинка.
Брат мощно отсалютовал мне своей саблей-шпагой-мечом. Она гневно фыркнула в воздухе, как будто ругнулась.
При этом мой брат принял одну из самых красивых и изящных поз, которую принимали наши любимые киногерои. Он выставил вперед правую ногу, гордо откинул голову назад, подбоченился левой рукой, расправил свои широкие плечи и теперь уже насмешливо и надменно оглядел меня и притихших ребят вокруг.
При этом он на мгновение взглянул на стайку девчонок, и я снова увидел у него на лице довольную усмешку.
- Сдавайся, - сказал мне брат миролюбивым, но приказным тоном, - Сдавайся и тебе не будет «бо-бо».
- Это мы ещё посмотрим, кто кого, - ответил я внезапно охрипшим голосом, оглянулся на своих зрителей болельщиков и мельком заметил, как побледнела внимательная девушка из группы наших «боевых подруг».
Мы встали в позицию, выставили перед собой свои сабли-шпаги-мечи и приготовились драться.
Брат первым сделал выпад прямо вперёд, но я легко коротким ударом отвел его шпагу в сторону. При этом от напряжения и волнения я не сделал шага назад, поэтому брату пришлось отскочить, чтобы снова сделать выпад.
Теперь он устремился на меня с серией коротких ударов саблей-шпагой-мечом, чтобы сблизиться и в итоге задавить меня своей массой.
Этот известный приём атаки я отбил тем, что ответными ударами усыпил его внимание и просто отскочил в сторону.
Брат промчался мимо меня. Я мог ударить его в спину, но у меня в ушах всё время слышался треск моей сабли-шпаги-меча. Я уже чувствовал, как клинок вибрирует и трещина удлиняется.
Я боялся, что моя сабля-шпага-меч сломается по слоям и превратится в острый деревянный кинжал.
Этот треск и вибрацию услышал и почувствовал мой брат…
Под обидные и азартные смешки зрителей он резко обернулся ко мне и внимательно взглянул на мою саблю-шпагу-меч. Я молча поднял её вверх, взялся за клинок рукой и показал, как и где она треснула…
Ребята вокруг зашумели. Одни требовали, чтобы я сменил саблю-шпагу-меч, другие настаивали на продолжении боя.
Исход спора решил брат. Он внезапно напал на меня и стал наотмашь рубить меня своей саблей-шпагой-мечом.
Мне ничего не оставалось, как бегать вокруг него, отпрыгивать в сторону и отбивать его мощные удары скользящими ответными ударами своей сабли-шпаги-меча.
Треск и вибрация усилились. Брат всё сильнее и сильнее рубил воздух вокруг меня.
Со стороны это наверно выглядело очень эффектно, потому что круг зрителей вдруг сузился. Я уже не разбирал, где лица ребят, а где девчонок.
Я стал уставать…
Рука тряслась от напряжения. Я всё слабее парировал удары сабли-шпаги-меча брата.
Мой брат ликовал, он с упоением беспощадно рубил меня, его натиск был неудержимым, как лавина.
Я уже не чувствовал пространство вокруг себя и не знал, что у меня за спиной. По его взгляду я понял, что сейчас я окажусь припёртым к стене. Отступать было некуда.
Ребята вокруг ревели, орали и азартно понукали моего брата: «Бей его!»…
Очередной размашистый удар и моя сабля-шпага-меч окончательно сломалась.
Теперь от эфеса-ручки моей сабли-шпаги-меча исходили два клинка – один короткий острый и другой длинный.
Воспользовавшись коротким замешательством, я юркнул мимо жаркого тела моего брата и снова очутился в центре площадки. Здесь я по правилам боев молча отломил длинную часть моего клинка и отсалютовал брату оставшейся небольшой тонкой и острой частью сабли-шпаги-меча…
Снова вокруг все заорали и заспорили. Мы с братом стояли друг против друга и тяжело дышали.
Тут только я впервые услышал голоса девчонок и их требования прекратить бой и признать ничью.
От этих призывов лицо моего брата сделалось еще злее. Он нахмурился, внимательно взглянул мне в глаза и всем своим видом снова предложил мне сдаться.
«Смирись, - говорили глаза моего брата. – Сдавайся, ты своё уже сделал и всем доказал, что настоящий боец. Только победить должен я. Понял!?».
Я всё понял.
Это был мой старший брат. Вокруг были его и мои друзья, среди которых он, а не я был героем.
Тут рядом были девчонки и девушки, его девушки, которые за счастье считали его небрежные панибратские объятия и случайные жаркие поцелуи. Он должен был победить, но я не чувствовал, что он мог меня победить…
У меня в мозгу упрямо застряла, как заноза, одна мысль о том, что если я сейчас поддамся и откажусь от борьбы, то победа моего брата будет не его победой, а моим согласием на его победу.
Он победит не потому, что сильнее ловчее и опытнее меня, а потому что я ему подставлюсь под удар.
Мне почему-то показалось, что такая победа может устроить любого из тех, кто сейчас напряженно следил за происходящим, но не меня и тем более не моего брата. Поэтому я молча стоял с вертикально поднятым осколком шпаги у своего лица и ждал окончания всеобщего спора…
Отвергая крики и требования сменить оружие, мой брат как-то обречённо, отчаянно и открыто ринулся на меня.
Он снова привычно размахнулся своей тяжёлой саблей-шпагой-мечом, чтобы окончательным ударом сломить мой осколок, но я сделал обманный финт, обогнул в пространстве его клинок и коротким выпадом вперёд выставил свой острый осколок прямо перед телом брата.
Двигаясь по инерции, брат успел локтем поддеть мой клинок. Моя ослабленная рука не успела отвести острие в сторону и брат щекой наткнулся прямо на кончик моей сабли-шпаги-меча.
Почувствовав укол, я отскочил назад и в сторону, а брат схватился за щеку рукой. Теперь его глаза и вид были испуганные и растерянные. Сквозь его пальцы проступила кровь…
Напряженное пространство вокруг взорвалось сплошным криком и ором.
Меня кто-то схватил в охапку, потащил в сторону, за ворота мастерских, на свежий воздух…
Ребята вокруг ликовали, кричали «Победа!», махали саблями, шпагами и мечами, прыгали вокруг меня, хлопали по моей спине и голове, заглядывали мне в лицо и что-то орали, кричали и вопили.
Я видел только, как медленно выходил из ворот мастерских мой брат, окружённый толпой его болельщиков.
Брата сопровождали девушки. Одна из них прижимала к его лицу что-то белое, видимо платок. Платок и руки моего брата были в крови.
Увидев эту кровь, я сильно испугался. Такого поражения брат мне не простит…
Я сжался в маленький комочек, когда к нашей группе подошли «другие» во главе с моим братом.
Он стоял передо мной гордый, раненый, с окровавленным лицом и под его правым глазом наливалась кровью огромная, как мне казалась, рана.
Мне было очень стыдно, страшно и горько оттого, что я победил старшего брата, чуть не выколол ему глаз, не уступил ему и, наверно, разрушил его авторитет.
Я ждал заслуженного возмездия и на этот раз хотел со смирением вытерпеть и выдержать любое наказание, согласиться со всем, что он скажет.
- Ничего, братишка, - сказал мой брат, - Сочтемся!
В его голосе я вдруг услышал нешуточную угрозу. У меня от страха и неловкости вдруг заныло под ложечкой, а ноги стали ватными…
- В следующий раз оружие будем проверять на прочность, - заявил более миролюбивым и непререкаемым тоном мой брат. – Ещё не хватало, чтобы мы тут друг друга покалечили.
Окружающие одобрительно загалдели.
Затем все стали собираться по домам и постепенно все разошлись, живо обсуждая и показывая друг другу, как мы с братом бились.
Я шёл домой в окружении своих уличных друзей, вдруг ставших моими подчиненными…
Я не понял, когда и как это произошло, но в какой-то миг наши отношения вдруг переменились.
Теперь я выбирал дорогу и все подлаживались под мой шаг.
Я видел и чувствовал, как мои друзья заглядывали мне в лицо, ловили мой взгляд, напряженно прислушивались к моему дыханию и редким словам.
Мы шли так, что я всё время чувствовал себя чуть-чуть впереди всех, даже тогда, когда кто-то забегал вперед и оживленно прыгал перед нами, показывая, как я ловко делал выпады шпагой или оборонялся.
Мне стало ещё более неловко от внезапно нахлынувшего уверенного чувства значимости, старшинства и предводительства.
Я не был старше моих друзей-ребят, но сейчас я как будто сильно повзрослел…
Я чувствовал, что во мне произошла какая-то перемена и мне уже совсем не интересны эти мальчишеские выкрики, восторги и замашки.
Я только что одним ловким и расчётливым движением руки мог убить человека…
Я мог запросто пронзить ему лицо, голову, мозг и кончик моей сабли-шпаги-меча мог упереться изнутри в свод его черепа. От этой внезапно нахлынувшей картины мне стало вдруг жутко и жарко…
Я невольно с испугом огляделся по сторонам, ища в лицах и глазах моих соратников такого же ужасного понимания, но они все были увлечены произошедшим и шумели точно так же, как после просмотра очередного приключенческого фильма.
Их глаза и лица горели ликованием, гордостью, радостью победы и приключения.
Только теперь я вдруг наткнулся взглядом на совершенно иной взгляд и выражение лица. Я увидел, как на меня смотрела та странная девушка, которая шла чуть впереди и сбоку от нашей группы.
Она смотрела на меня глазами Феи красоты и страсти…
Когда мы с братом подходили к дому, вся наша воинственность и геройство сменились смущением и стразом.
Нам предстояло встретиться с мамой и объяснить ей причины появления на лице моего брата существенной раны.
Ранка была на щеке возле левого глаза и конечно вызывала всеобщую тревогу. Эта тревога и досада была оттого, что наша мама обязательно расстроится. Это мучило нас более всего.
Так оно и оказалось…
Мама очень расстроилась и очень обиделась на нас.
Мама, молча быстро и ловко обработала ранку перекисью водорода, потом смазала ранку йодом, приложила маленькую марлевую салфетку и заклеила её крест-накрест полосками лейкопластыря.
Потом она также молча убрала все свои медицинские принадлежности и также молча строго воззрилась нам прямо в наши виноватые глаза.
- Ничего такого не случилось, - чересчур бодрым и весёлым голосом начал рассказывать мой брат. – Мы просто играли и Саша случайно, понимаешь мама, случайно, задел мне по лицу палочкой. Она оказалась на конце слишком острой. Я сам, сам, мама, сам, наткнулся на эту палочку. Вот и всё. Потом мы сразу пошли домой и вот мы здесь.
Мама внимательно всматривалась в честные и благородные глаза моего брата, который подчеркнуто, открыто и весело глядел ей в глаза и старался выдержать её не верящий молчаливый взор.
Я тоже старался сделать свое выражение лица максимально невинным и невиновным.
Я действительно очень сожалел в этот момент о содеянном. Особенно остро я стал сожалеть, когда почувствовал, что мама ни капельки нам не верит и сейчас об этом скажет нам…
- Вы не только нарушили данное мне и папе слово не играть в опасные для жизни и здоровья игры, но ещё и бесстыдно врёте мне. – сказала мама голосом и тоном, не предусматривающим никаких возражений и оправданий.
- Вы опять дрались на своих дурацких шпагах и мечах и бегали, как маленькие, тыкая друг в друга острыми палками. Ладно, Саша, он ещё не вышел из мальчишеского возраста, но тебе, мой старший сын, у которого уже растут первые усы, стыдно играть в такие игры…
- Вы думаете, что вы герои? – с нажимом и горечью в голосе сдержанно говорила мама. - Нет, вы глупые мальчишки. Я и папа считали, что вы у нас умные, сообразительные, всё понимающие, а вы просто бездумные оболтусы…
Слышать такие определения от мамы означало верх её негативного к нам отношения. В её устах эти слова означали, что мы ничего не соображающие дураки, никчемные люди.
Где-то в самой глубине души мы, конечно, не соглашались с нашей мамой, но теперь в её понимании мы чувствовали себя очень и очень неуютно. Особенно, когда мама с удивительной проницательностью стала нам рассказывать о нашем бое так, словно она при этом присутствовала…
- Наверное, - уже несколько спокойным голосом говорила мама, - вы одни остались в своих командах «живыми» и встретились друг с другом в решающей схватке.
- Потом, вместо того, чтобы вспомнить, что это только игра и война понарошку, вы решили драться до победы.
- При этом ни ты, старший, ни ты, младший, не захотели друг другу уступить и кончить дело по-умному, миром.
- Наверняка где-то сбоку глазели на вас ваши девицы и вы, как петухи, задирали друг друга и дрались со всеми показными эффектами, на какие были способны.
- Наверное, ты, старший, давил силой, а ты, младший, юрко крутился и отбивался. Потом у вас сломалась ваша дурацкая шпага и ты, младший, ткнул своего брата, чуть ли не в глаз. Зачем?
Мамин вопрос повис в тишине, как тяжелая глыба.
Действительно, зачем?
Почему это произошло, нам было ясно, но мы не могли ответить на вопрос «зачем».
Просто так получилось…
Мамин простой вопрос ввёл нас в ступор.
Мы чувствовали себя совершенными дураками, потому что не могли сейчас ни маме, ни самим себе ответить на этот простой вопрос.
Действительно, зачем мы всё это затеяли и зачем с такой яростью дрались, превратив игру понарошку в настоящую драку между двумя родными братьями?
Я опять вспомнил дикий злобный взгляд моего брата в горячке нашей схватки и мне стало ещё более горше от содеянного…
Теперь я чистосердечно раскаивался и корил себя за то, что не уступил старшему брату и не придумал какой-нибудь ход, чтобы с честью выйти из той сложившийся ситуации.
Мамин вопрос «зачем?» занозой вонзился мне в голову и мучил меня каждый день и час.
Я никак не мог ответить себе на этот вопрос, потому что после этого случая во мне что-то произошло.
Я уже воспринимал наши уличные игры, ссоры и драки, как нечто бездумное, глупое, бездельное, никчемное и по-детски наивное.
Наверно, я начал взрослеть.
Тут я вдруг вспомнил пристальный взгляд той странной девушки, которая смотрела на меня глазами Феи красоты и страсти. Мне очень захотелось разгадать тайну этого взгляда…
«Зачем она на меня так смотрела?!» - вспыхнула у меня в голове огненно горячая мысль.
Это новое «зачем» в один миг перемешало мои мысли и чувства, отодвинуло на задний план все мучительные ощущения от маминых вопросов и слов и возбудило во мне жгучий интерес и любопытство…
Теперь я жаждал узнать причину и необходимость такого взгляда этой странной девушки. Ведь она смотрела так не на моего брата, а на меня…
Я никак не мог объяснить самому себе, что значит «так» смотрела или «такой» взгляд.
Однако я ясно чувствовал, что этот взгляд был каким-то особенным, не таким, как обычные взгляды обычных людей.
Мне ещё раз до сильного сердцебиения захотелось ощутить на себе магическую силу этого странного взгляда. Я стал искать ту странную девушку.
Прошло несколько дней.
В школе и на улице, наконец-то, утихли восторженные рассказы о нашей дуэли на саблях-шпагах-мечах и о моей победе над моим непобедимым братом.
Вскоре ребята и девчонки перестали смотреть на меня с уважением и восхищением.
Новые приключения стали главными темами наших разговоров, споров и восторгов.
Я вздохнул с облегчением, но мне вдруг захотелось всерьёз заняться фехтованием. Мне нравилось чувствовать жгучую остроту своей тревожной и весёлой ярости на кончике моей деревянной сабли-шпаги-меча.
Я пошёл записываться в ДЮСШ – детско-юношескую спортивную школу, которая недавно открылась при самой большой в городе средней школе №2.
Эта школа находилась в верхней части нашего города, где жили «верховские».
Нам «низовским» мальчишкам и девчонкам «запрещено» было без дела подниматься наверх.
Исключения делались только на время общегородских праздников, походов в больницу, поликлинику или в гости и то, если мы ходили в сопровождении родителей или взрослых.
Если «низовские» ребята пытались «закадрить» местных девчонок, то одинаково попадало и ребятам и этим девчонкам.
То же самое происходило и на нашей «низовской» территории. Однако к нам редко кто-либо приходил без дела с «верха» нашего города.
Вот почему я робко и с опаской, в сопровождении отца, пришёл в ДЮСШ на «смотрины». Папа внял моим горячим просьбам записать меня в секцию фехтования. Тренер и начальник ДЮСШ согласились посмотреть меня в деле.
В большом спортивном зале школы тренировалось очень много ребят и девчонок. Одни занимались на бревне, другие на брусьях, кольцах и перекладине. Третьи разбегались и прыгали через «коня». Другие кувыркались на толстых матах.
Зал был наполнен шумом и гамом. Всё это крутилось, вертелось, прыгало и мельтешило так, что я невольно растерялся.
Папа и тренер подтолкнули меня в спину. Я только сейчас заметил пару ребят, которые были одеты в странную белую форму.
На головах у них были какие-то полукруглые маски с частой сеткой на лице. Они странно прыгали друг перед другом, выставив перед собой тонкие стальные шпаги.
Ребята то и дело подскакивали друг к другу и пытались уколоть другу друга этими гибкими шпагами. Я с завистью увидел, что их руки закрыты полушариями эфеса.
Мне бы такой эфес!
Когда мы бились на шпагах, большинство ударов и травм приходилось на наши пальцы рук.
Я завороженно смотрел, как бьются спортсмены.
Я с горечью понимал, что мне так ни за что не научиться.
Мы рубились не по-спортивному, а по правде, по-боевому. Тем более, что прыгать друг перед другом и отскакивать назад у нас было не принято.
Мы честно делали выпады или отскакивали в стороны, но никогда не пятились назад. Позади, как правило, были кучи строительного мусора или разных конструкций, где можно было упасть.
Тренер вдруг что-то громко сказал и бой спортсменов-фехтовальщиков прекратился. Они остановились и поочередно сняли с головы маски-шлемы.
Меня словно ударило током.
Одним из этих спортсменов была та самая странная девушка со странным взглядом. Я нашел её!
Девушка оказалась очень красивой и весёлой.
Она всё время счастливо улыбалась, хотя было видно, что она притомилась.
Её лицо блестело от пота, волосы на лбу слиплись, щёки покраснели, а глаза ещё горели азартом боя.
Вот оно что?!
Оказывается она спортсменка-фехтовальщица, и наверно, пришла посмотреть на наши бои на шпагах из своего спортивного интереса…
Тренер отобрал у другого спортсмена шпагу и вдруг подал её мне.
Я ощутил в руке горячую и влажную рукоятку настоящей шпаги.
Во мне вдруг всколыхнулась горячая волна бурных ощущений. Я держал в руках настоящее оружие, шпагу.
Теперь я видел, что это не шпага, а рапира – тонкое длинное стальное жало. Только на конце этого жала была странная круглая нашлепка.
Тренер предложил мне встать в позицию и показать несколько приёмом и выпадов.
Папа ободряюще мне кивнул. Я медленно вышел на то место, где тренировались спортсмены-фехтовальщики.
Чувствуя на своей спине жгучие взгляды, я встал в позицию и привычным жестом взмахнул шпагой-рапирой, приветствуя воображаемого противника.
Клинок рапиры со свистом и шуршанием рассёк воздух…
Я мгновенно перестал слышать все окружающие звуки. Свистящее фурчание клинка рапиры было наполнено скрытой угрозой и мощью настоящего оружия…
Я напрягся, выставил шпагу-рапиру вперёд и сделал несколько круговых движений клинком.
Шпага была непривычно тяжела для моей руки. Вращать клинок маленькими кругами было затруднительно. Напряжённая рука сразу почувствовала усталость. Я невольно опустил клинок вниз, к полу.
Тренер и мой отец переглянулись между собой. Я увидел, как тренер берет у кого-то другую шпагу-рапиру и выходит передо мной на дорожку.
Тренер также молча салютовал мне свой шпагой. Я опять услышал резкий свистящий звук рассекаемого воздуха.
- Нападай, - вполголоса сказал мне тренер. – Попытайся меня уколоть кончиком шпаги.
Он встал в позицию, как те спортсмены и приготовился отразить моё нападение.
Я растерялся.
Вот так сразу мне предлагалось нападать на человека с боевым, хотя и спортивным оружием, и поразить его уколом…
Я предчувствовал, что этот опытный взрослый человек сумеет разгадать мои тщетные попытки его достать и либо поддастся мне, либо насмешливо отразит все мои попытки его достать тупым кончиком моей шпаги.
Только теперь я заметил, что являюсь центром внимания всех присутствующих в спортивном зале. Вокруг нас застыла полная тишина. Тишина звенела у меня в ушах и кровь толчками била мне в мои красные уши.
Главное, в мутном мареве чьих-то лиц и фигур я угадывал опять тот самый странный взгляд той странной девушки.
Я разозлился…
Я разозлился на самого себя, на отца, на свою глупость, на этого самоуверенного и спокойного тренера, на любопытных зевак, большинство из которых были те самые «верховские», а значит мои недоброжелатели.
Сейчас они все ждали моего посрамления и после моих тщетных попыток справиться с этим всезнающим тренером должны были хором сказать: «Куда ты прёшь со своим плебейским рылом!».
Кто-то во мне очень обиделся и чуть не заплакал от обиды.
Кто-то другой взъярился и стал ругать меня самыми последними словами.
Кто-то испугался и стал лихорадочно искать глазами выход из этого зала.
Кто-то сдержанно и тайно хотел обернуться и встретиться с глазами моего отца, чтобы спросить у него, как мне быть.
При всём при этом, кто-то очень спокойный и мощный хладнокровно тихим голосом приказывал мне принять бой и победить…
Тренер настороженно и уверенно чуть-чуть двинулся ко мне и коротко стукнул по кончику моей шпаги-рапиры.
Я ответил на этот жест и наши клинки, звеняще шипя, как змеи, скрестились в пространстве.
С этого мгновения все лица и звуки вокруг меня исчезли. Я видел только лицо моего противника и его шпагу.
Тренер сильнее стукнул по моему клинку и сделал короткий прямой выпад. Я излишне нервно и размашисто отклонил движущуюся ко мне шпагу противника и резко отскочил в сторону.
Тренер покачал головой и кивком предложил мне вернуться на дорожку перед ним. Я медленно встал в позицию.
Вероятно, со стороны мой отскок выглядел как бегство…
Теперь я видел, что тренер ждёт мой выпад. Я не стал его задерживать.
Сделав короткий круговой финт кистью руки, я резко правой ногой прыгнул вперёд и устремил кончик своей шпаги-рапиры прямо в грудь этому самоуверенному господину.
Я не понял, как это произошло, но тренер в ответ просто закрутил, как бы обмотал свой клинок вокруг моего клинка. Мой выпад оказался выпадом в пустоту сбоку от его туловища.
Почувствовав опасную холодную близость его клинка возле моего лица, я от отчаяния резким движением локтя отбил его шпагу вверх. При этом я не отступил назад, а только наклонился вперёд и в сторону, одновременно присев на ослабевших вдруг ногах.
Внезапно тренер отскочил назад. Я увидел неуловимое изменение в его взгляде и выражении лица.
Да, я поднырнул под его шпагу и мог ударить его снизу-вверх, как это мы делали в наших боях. Наверно, это было не по правилам спортивного боя, но так дрались на шпагах мы…
В зале прошелестел общий вздох и я почувствовал, как мои внутренние мятущиеся испуганные личности притихли, а тот спокойный и хладнокровный кто-то во мне внезапно усмехнулся…
«Рано радуешься», - сказал он мне. Потом коротко приказал: «Финт, круговой оборот и «в дамки!»
Я знал этот опасный и не всегда удачный приём, но чувствовал, что другого шанса у меня уже не будет. Тренер не должен был проиграть этот бой-встречу…
Тренер заметно напрягся и гордо выпрямился перед тем, как начать свою атаку.
Теперь он буквально возвышался надо мной. Было видно, что он не хочет давать мне никаких поблажек.
Он хотел поскорее закончить эту глупую встречу и наказать меня даже за то, что я попытался что-то сделать не то и не так, как он этого хотел.
Поэтому он совершенно спокойно и выверено сделал не очень быстрый шаг-выпад мне на встречу и попытался круговым финтом ввернуться в пространство перед моей грудью.
Я ответил ему таким же круговым обволакивающим финтом, но при этом сделал прямой шаг вперёд, затем резко крутанулся вблизи и сбоку от его клинка, подобрал под себя руку и коротко воткнул свой клинок тренеру под рёбра…
Всё произошло настолько слаженно и быстро, что мне показалось, будто мы знали, что так будет и репетировали эти танцевальные движения…
Тренер от толчка под рёбра невольно охнул и выгнулся в спине.
Его вытянутая рука со шпагой-рапирой упала вниз, а я продолжил движение вперёд и вышел за его спиной.
Если бы это был настоящий бой, то тренер бы сейчас упал на колени с торчащей у него в боку шпагой…
Однако моя шпага-рапира осталась у меня в руках. Я встал на место тренера, уперев кончик моей шпаги в ту точку, в которой только что находился мой противник.
Мы всегда так делали, чтобы узаконить свою победу и поставить все точки над «и»…
Зал зашумел и заволновался.
Я почувствовал, что меня обняли тёплые руки моего отца, их дрожь и волнение. При этом я почти ничего не видел вокруг и не хотел никого видеть. Я ждал расплаты…
Отец повёл меня куда-то. Краем глаза я видел, что рядом с нами идёт тренер.
Мы зашли в какой-то кабинет, где были свалены груды матрацев, мячей, спортивной обуви и формы.
Повсюду на полках, шкафах и столах стояли кубки. Стены были увешаны красно-синими вымпелами и разноцветными грамотами.
Отец и тренер о чем-то вполголоса говорили, спорили, а потом оба приказали мне переодеваться в спортивную форму и бежать в зал.
В зал вернулся один тренер.
Я понял, что мне сейчас придётся несладко.
К этому времени в зале уже почти никого из ребят не было.
Тренер предложил мне попробовать позаниматься практически на всех спортивных снарядах.
Он сначала погонял меня в беге по периметру зала, потом приказал мне попрыгать через «коня», подтянуться «сколько смогу» на перекладине, повисеть на кольцах и сделать ногами «уголок», потом несколько раз кувыркнуться через голову на матах, потом попрыгать то на одной, то на другой ноге.
Тренер придумывал мне всё новые и новые испытания, от которых у меня ручьями тёк по лицу, спине, рукам и ногам липкий пот.
Через некоторое время я уже возненавидел себя за то, что захотел прийти в эту ДЮСШ…
Никогда ещё я не занимался спортивными упражнениями с такой интенсивностью и силой.
Я устал, у меня болели руки, ноги, голова, спина, всё тело. Я был уверен, что тренер просто измывается надо мной, мстит мне за то, что я исхитрился уколоть его рапирой. Я хотел домой, к маме…
Мне казалось, что моё истязание длилось уже несколько часов.
Я уже хотел просто плюнуть на всё, махнуть рукой и пойти вон из этого гулкого пустого зала, в котором тренер громко и резко давал мне команды, а я пытался эти команды исполнять.
В тот момент, когда я уже решился взбунтоваться, тренер усталым голосом сказал мне, чтобы я шёл в душ. Потом я должен был идти в его комнату переодеваться и отправляться домой. При этом он добавил, что на сегодня «мне этого достаточно».
Я не понял, кого он имел в виду: меня или себя?
Сам я видеть этого человека уже не хотел никогда…
Насквозь мокрый от пота, ощущая мокрой даже резинку на спортивных трусах, я пошёл по указанному тренером направлению.
По возрастающей сырости и теплоте воздуха я догадался о близости раздевалки и душевой. Плеск воды я услышал за ближайшей дверью и просто вошёл туда без всякого стука.
Это оказалась раздевалка. Женская раздевалка…
Я это понял сразу потому, что в глубине этого помещения, прислонившись к стене спиной, стояла та самая странная девушка. Голая…
С распущенными пышными волосами, которые она, видимо, только что вытирала полотенцем, она стояла, плотно прижавшись спиной и попой к стене.
Её сильные стройные ножки с рельефной мускулатурой были вытянуты и тесно прижаты друг к другу.
Её коленные чашечки были напряжены, а расположенные под углом к стене ножки с вытянутыми в струнку ступнями показались мне удивительно красивыми.
Даже спортивные тапочки со смятым задником выглядели вместе с её напряженными ножками как балетные туфельки.
Девушка молча смотрела на меня своим невероятно странным взглядом. Я не заметил в её лице ни тени смущения или беспокойства.
Она просто и озорно улыбалась и смотрела на меня ясными открытыми глазами.
Пушистые растрёпанные волосы облаком обрамляли её лицо, укутывали плечи и высокой волной вздымались над её головой.
Единственное, что выдавало её волнение, это было яркое жёлтое махровое полотенце, конец которого она зажала своими блестящими белыми зубками.
Остальное полотно этого небольшого полотенца прикрывало её грудь, живот и тайное место. Края этого полотенца девушка придерживала у себя на бёдрах кончиками пальцев рук.
Девушка в волнении зубами так тянула вверх своё полотенце, что оно рельефно обволакивало всю её фигуру.
Я отчётливо видел на полотенце крутой вздымающийся изгиб её груди, трепетное движение живота и нервное колыхание свободного конца полотенца над её «сокровенным тайным местом».
Сказать, что я опешил, увидев эту девушку голой в женской раздевалке, будет мало.
Я застыл, онемел, окаменел, замер, превратился в неподвижную статую.
Живыми у меня, наверно, остались только глаза…
Я смотрел на неё одним застывшим и широко распахнутым взглядом.
Я растерялся. Всё во мне остановилось.
Я перестал дышать, у меня остановилось сердце и онемели мышцы. Я не мог не только пошевелиться, но даже вздохнуть или выдохнуть.
Так продолжалось настолько долго, что я смог полностью рассмотреть мою странную девушку, насладиться красотой её стройной спортивной фигуры, почувствовать её настрой и даже разгадать, как мне показалось, её выражение лица – доброжелательное, весёлое и озорное.
Она позволяла мне видеть её такой, какой она хотела показать себя мне…
В какое-то мгновение я ощутил первый толчок сердца после его внезапной остановки и первый бросок внезапно ставшей горячей крови.
Кровь жаркой волной хлынула откуда-то изнутри живота вверх к голове, потом такой же мощной волной понеслась обратно вниз к ногам.
Я вдруг ощутил удивительно приятное волнение и трепет внизу живота.
Я мгновенно вспотел, но не так, как во время спортивных упражнений, а по-другому.
Мне показалось, что даже атмосфера вокруг меня сгустилась и наполнилась каким-то новым волнующим запахом.
Почему-то в трусах у меня стало мокро и мне показалось, что я даже описался от волнения…
К буре крови бушевавшей в моём теле добавилась горячая волна стыда.
Теперь я отчётливо осознал, что вторгся без разрешения туда, куда мужчинам и ребятам нельзя было входить. Я ошибся, мне стало стыдно и тревожно…
Странная девушка, видимо, тоже что-то почувствовала, потому что она вдруг стала отталкиваться спиной от стены.
Не переставая улыбаться и сжимать зубками край жёлтого полотенца, она сначала легко, а потом всё сильнее стала пружинисто отталкиваться спиной от стены.
При этом её попка ещё плотнее прижималась к этой стене, а ножки ещё более напряглись и вытянулись.
От таких ритмичных движений края полотенца стали сдвигаться в ложбинку между грудями и я, наконец-то, увидел сначала бочок полушария её правой груди, а потом и выпрыгнувший, как пупрышек, ярко розово-коричневый сосок.
Этот выпрыгнувший из-под края жёлтого полотенца упругий сосок выпуклой, как мячик, груди оказался для меня сигналом.
Волнение бушевавшей крови внутри меня достигло высшей точки, что-то во мне произошло такое, отчего я захотел либо взлететь в воздух, либо запрыгнуть высоко-высоко, либо убежать и спрятаться в самую маленькую и глубокую норку.
Меня так притягивал к себе этот выпрыгнувший пупрышек соска груди этой странной девушки, что я испугался и вдруг каким-то образом вмиг очутился опять в коридоре за дверью женской раздевалки…
Вновь во мне забурлила кровь и вернулась способность дышать. Поэтому я, стараясь не оглядываться и не прислушиваться к звукам, доносившимся из-за двери в женскую раздевалку, сначала медленно, с трудом заставляя двигаться онемевшие и непослушные ноги, а потом всё быстрее и быстрее помчался сломя голову назад в кабинет тренера.
В кабинете, слава Богу, никого не было…
Лихорадочно торопясь, я сменил спортивные трусы на обычные домашние трусики. Только теперь я заметил, что моя писка и область между ног покрыты чем-то мокрым, скользким, липким и странно пахучим.
Испуганно оглядываясь на закрытую дверь, путаясь в штанинах брюк и рукавах рубашки, я быстро оделся, запихал края подола рубашки в штаны, надел кеды и подкрался к двери.
Больше всего на свете я боялся встретиться сейчас с этой странной девушкой.
Я уже догадался, что в облике этой странной живой и голой девушки ко мне вновь явилась моя Фея красоты и страсти…
Крадучись я вышел в коридор, сделал несколько осторожных шажков, а потом опрометью бросился по коридору и лестнице к выходу.
Выход из ДЮСШ казался мне спасительным выходом на волю, на свободу, в мой привычный и желанный мир…
Только отбежав от здания ДЮСШ на приличное расстояние, я вдруг осознал, что нахожусь один на вражеской территории «верховских» и мне придётся очень не сладко, если я сейчас кого-нибудь из них встречу.
Чувство опасности вернуло меня в реальность привычного окружающего мира.
Начало вечереть. Ясное безоблачное небо покрылось лёгкой розовой дымкой.
В животе у меня урчало, страшно хотелось есть. Я зримо ощутил на языке вкус маминых щей, мягкого мясца на рёбрышке, рассыпчатой картошечки, зелёного лучка, укропчика и петрушечки. Мои ноги сами собой побежали быстрее и шибче…
Испытывая удивительное чувство радужной радости и восторга, переживая вновь и вновь свои первые ощущения от увиденного и испытанного, я нёсся по переулкам, дворам и улицам моего родного города.
Меня всё сильнее захватывала волна нового восторга и гордости оттого, что я благополучно приближаюсь к площади Маяковского, нейтральной исконной территории, на которой по общему согласию могли находиться как «верховские», так и «низовские».
Вокруг этой площади располагались райком и горком партии, райисполком и горисполком, ЗАГС, нотариальная контора, а также центральный городской торговый центр, ресторан, кондитерская и старый маленький кинотеатр.
От площади Маяковского домой я шёл уже размеренным усталым шагом.
После всего, что со мной произошло, я испытывал невероятную усталость, но и невероятное счастье.
У меня еле-еле плелись ноги и ныли все мышцы тела, а сердце пело и плясало, прыгало, как шаловливый котёнок или щенок, и все мои внутренние личности, в том числе тот самый спокойный хладнокровный внутренний голос, радовались и ликовали вместе со мной.
Со мной впервые что-то произошло такое, отчего я чувствовал себя уже не мальчиком, а кем-то другим.
Это чувство застало меня врасплох. Я не мог его понять и осознать, поэтому просто отдался своему ликованию и счастью. Я упорно шел домой, к папе, маме и моему любимому брату, который наверно может мне помочь всё это понять.
Уже подходя к дверям нашего дома, я решил опять сохранить своё приключение и встречу с Феей красоты и страсти в тайне.
Это было только моя победа и моя Фея красоты и страсти.
Моя и больше ничья!
Никаких «алёшей поповичей» и врасплох меня теперь не взять…