Возможно, это было – ёпэрэсэтэ.
У Коли бизнес – кузнечики. Ловит, сушит и продает. Есть такие люди, питаются исключительно праной и акридами. Они и покупают, один сушеный кузнец – рубль денег. Два кузнеца – два рубля. Допустим, если наколотить сто тысяч, то можно сделать маленькое, но состояние. Коля пока заготовил пятьдесят семь штук. Хранит их в картонной коробке из-под обуви. Когда приходит покупатель, монах внутреннего монастыря собственного духа, Коля достает коробку:
-- Один к одному – хвалится.
-- Почем?
-- Рубль.
-- Беру десяток – монах трясет косицей седых волос на затылке.
Сделка совершена, и Коля удовлетворенно пересчитывает гонорар – десять монеток. Провожает монаха и едет на заседание секции членистоногих, класс – насекомые. В бывшее здание дворца пионеров, где в полуподвале с мутным окном секция арендует угол. Кроме Коли кружок посещает еще только один участник – толстый Федя Робинсон. Но он специализируется на божьих коровках и, по-хорошему, является левым ответвлением кружка – жесткокрылые. Тогда как Коля – центр – отряд прямокрылые.
Федя здоровается:
-- Привет.
И Коля здоровается:
-- Добрый день.
-- Начнем?
-- Ага.
Федя откашливается, выпивает стакан воды, налитый из графина, смотрит в угол комнатенки, где прислоненный к стене стоит русский боевой цеп с усиленной металлом ударной частью, и начинает:
-- Дорогие товарищи, – переводит взгляд на единственного слушателя и поправляется – дорогой товарищ Коля, разреши считать собрание открытым и начать отчет?
-- Разрешаю – разрешает Коля.
-- Кхм-кхм… За отчетный период, нашим кружком была проделана огромная работа. Но и выявлен ряд недостатков. В сентябре месяце, вместо того чтобы купить новые сачки – тут Федя вытягивает палец – ты, Коля, деньги пропил.
-- Позвольте – возражает Коля и нервно поправляет очки с мощными диоптриями.
-- Не позволим! – осаживает его Федя Робинсон – Мы никому не позволим пропивать означенные средства!
Федя в слове «средства» делает ударение на «а», по старой номенклатурной привычке.
-- Не позволим – еще раз говорит он.
А Коля пукает. Портит воздух, как писали в доисторических романах. Причем, портит громко.
-- Возражение не по существу – протестует Федя.
-- Как раз по существу – Коля встает для оправданий.
А Федя садится.
-- Я средства не пропил, а вложил в развитие – объясняет Коля, делая в слове «средства» ударение там, где ему и полагается быть – на «е».
-- В развитие чего?
-- Науки.
-- Какой, разрешите поинтересоваться?
-- Энтомологии.
-- Энтомологии, значит? – еще раз уточняет Федя, поднимается и берет графин в руку.
-- Да.
-- А кого видели в ресторане «Набокофф» пьяного в жопу, в одиннадцать часов вечера, да еще и с моей женой, ровно в тот день, когда эта сука не пришла ночевать?!
И бьет Колю по голове графином.
Коля закатывает глаза и, сделав рукой неверное движение, как бы отмахиваясь от неприятностей, падает на пол.
Лежит в беспамятстве и наблюдает следующую картину.
Утренний монах с косицей на затылке и в сером православном грубой вязке балахоне, размахивая каким-то непонятным, страшным, сверкающим оружием, наступают на Колю. Что это, спрашивает в беспамятстве Коля, что это такое? Конфетка, разве ты не понимаешь, отвечает монах, продолжая махать оружием, которое превращается в удивительно вытянутую, истонченную детскую тянучку-ириску характерного коричневого цвета.
-- Ёкалэмэнэ – говорит в ужасе Коля и пытается протереть запотевшие очки – ёкалэмэнэ…
А может – ёпэрэсэтэ. Коля и сам не понимает, что бормочет.
Потом он вдруг поднимается, задыхаясь, на двенадцатый этаж своего родного дома, что возле стадиона «Полет», взламывает фомкой замок двери выхода на крышу, подбегает к самому краю и бросается вниз. Падает на траву газона, один раз дергается и затихает.
Через минуту к нему подходят синий кузнечик и желтая божья коровка. Кузнечик достает трубу и начинает играть песнь любви, а коровка танцует вокруг Колиного тела и напевает: «Курум-бурум-абаз, курум-бурум-абаз, суптч-суптч, окка-а».