Москва, город ли это? Это какой-то буйноразрастающийся кустарник. Это городская тайга. Это огромный Иван: наглый, работящий, но похотливый – ручка так и шарит по карманам и ниже. Москва резко делит всех – выше, мелькающие с мигалками, да на экранах, и ниже – масса, текучая, как лава или жижа (лава будем потом, когда некуда будет течь, когда заткнут жерло, есть и третьи – рабы из третьего мира, которые жили ровно пока не было баев (там история попятилась, так задумал бог, как и во времена строительства египетских пирамид, они не были нужны, но их строили чтобы занять народ, а вот сегодня пригодились, что бы опять сделать тоже самое).
Большая часть населения Москвы перемещается под землю и даже можно сказать - это главная часть жизни, пока другая часть стоит в пробках.
В больших городах гибнет больше, в процентах, но это менее заметно чем в деревне, и даже склаывается впечатление, что в Москве никто не умирает, а только знаменитые люди, и то об этом становится известно через средства промывания мозгов. А остальные не умирают, они просто перемещаются, передавая эстафету.
Наверху опытные дураки, то внизу их и не видно, а только становишься соучастником глупости или дури, от которой избавиться невозможно, как и от кожи.
И вот однажды я стал соучастником чужого сценария, и чуть было не сыграл в ней главную роль, но как всегда одни получают физическое, хотя и бездарное удовольствие, то другим остаются брызги, без вины виноватым (всё как в жизни).
Я ступил на ступени одного из самых длинных эскалаторов московского метро. Впереди меня на несколько ступенек стояла добротная молодая самка в джинсах, вырисовывающих её женскую упругую прелесть, а может даже и усиливающих, или врущих, ведь если она окажется рядом в постели, то её широкобедрость скорее вызовет смятение и страх, чем притягательность, вызванную лишь намеком через джинсовую ткань, да еще не видно реальности грудей, которые возможно повиснут в виде лопнутых шариков, оказавшись без поддержки бюстгальтеров. И я уже настроился на приятные размышления, вызванные высокой, стройной шатенкой в джинсах, но между нами влез неприятный тип, нет не только потому, что он отделил от моего взора красивую попутчицу, сокращающую мучительный переезд под землёй, а в самом этом долговязом жеребце было что-то отвратительное, как и в его тощем, и как то перекошенном заде. И я заскучал. Время растянулось.
Но в конце концов - вот и конец длиннющего эскалатора. Мне захотелось напоследок запечатлеть в сознании упругий джинсовый зад, для чего я слега изогнулся, поймав просвет между тощим телом пророщенного в инкубаторе жеребца и парапетом эскалатора, но на месте прекрасной задницы обнаружил корявую руку. Сначала я подумал – мерещится. Но повтор не изменил фотографии – это была рука жеребца. Некоторое время я думал, что они знакомы. Или возможно время тянулось медленнее чем в реальности: так я напрягся от неожиданности. Но как только последняя ступенька скинула жеребца, при этом он ловко отпрыгнул в сторону, а я оказался ровно сзади брюнетки, которая вращала головой, напоминающий локатор на эсминце: она пыталась понять кто похулиганил? Ну, всё! - подумал я, - влип! Лучше бы я потрогал. Но великолепная московская самка подземного подиума свысока смерила меня высокомерным взглядом, словно я был пыль, которую легко стёрли, и зашагала семимильно, уже точно, напоминая эсминец. Теперь уж мне захотелось такую полопать и не только.