Гл.1
"Постучи по дереву три раза... Может быть дверь и откроется".
В мастерской, где изготавливали мебель, и даже некогда давным-давно создали Прокрустово Ложе, новый инструмент для заседания назвали Стулом. Едва он создался, то увидел именно это Ложе. «Бесполезный предмет, - подумал Стул, - если бы полезным был, то не стоял в углу, и имя его не имело среднего рода. То ли дело – Стул, - коротко и ясно. Предмет для заседания. Хочешь задом, хочешь передом, Небольшой - значит комфортный. Мужской - значит главный».
Первым делом его стали проверять на прочность. Оказывается, существует целая лаборатория по проверке прочности основной части объекта заседания. А какая она основная? Известно, что каждый видит свою основную часть, - для кого ножки, для кого сидушка, а для кого дерево. И перед тем, как эти заседатели обязаны по инструкции проверить его на выносливость, читали первую строку, которая так и гласила дословно: «Покайся, ветхий заседатель! Сбрось напольное облачение!»
Всё здесь было чисто, тепло и голо. И если за стеной стояла пасмурная погода, то от белых одеяний и стерильности пола шли весенние запахи, наполненные сияющими бликами для проверки на прочность Стула. На подоконниках цвели лимоны и китайские розы, и мягкое солнце било из самой середины лампы, словно сквозь лупу, обрушиваясь на этот объект для заседания.
- Встать, стул идет! – произнёс с замиранием сердца первый лаборант.
Стул вначале не мог ходить сам по себе. Для порядка его вначале вносили. Это уж после того, как на нём посидят, то начинал он свое восхождение. Это все же не Нос, а Стул, хотя и имеет четыре ноги в отличие от Носа.
- Посмотрите, какая стать! – воскликнула вторая лаборантка.
- Вижу несоразмерность в профиле! – почти согласился первый лаборант.
- Что же! Ноги немного короче, чем спинка. Это придаёт объекту высокую значимость. Зато, какая сидушка! Какой размер! Может его Троном назвать? – задала вопрос вторая лаборантка.
- Неуместные шуточки! - хмыкнул первый лаборант. – Ему до духовности еще расти надо. Мастер по подлокотникам в отпуск вышел. Вот когда придет, тогда и сообразим. А сейчас пусть Стулом называется.
Стул, признаться, не уловил юмора и грубости. Ему даже показалось, что и впрямь в этой лаборатории царит сердечная атмосфера пола обетованного. И до него доносились пока еще неясные для его понимания такие слова, как топология и экуменизм.
- И бублик, и кружка неотличимы. И Трон, и Стул как бы тоже. А вот движения за лучшее взаимопонимание не видно, - это главный лаборант изрёк, подмигнув Стулу самым наглым образом.
- А давайте, мы его говорить научим? – сказала дотошная до всего вторая лаборантка.
- Это как же? – спросил первый лаборант.
- А вот так, – и лаборантка села на него, облокотившись на спинку, как бы ёрзая, хихикая, произнесла, - Ну, что? Как я тебе?
Стул и вправду, стал издавать какие-то звуки. Поначалу, они больше были похоже на скрипучие отдельные слоги: «Ты…, сы…, ры…, мы».
- Что это он всё на Ы ударение делает? А дайте- ка я, попробую, - произнёс первый лаборант, – может ты, как-то не так сидишь?
Он сел, упёрся ногами в пол, поднял голову вверх и замер.
Стул напрягся и со всего маху выдал целую тираду слогов:
«Жи, щи пиши с И, живописец! Седалище – шутливый трон. Табурет – ругательное слово».
- Вот это – да! – воскликнул первый лаборант. – Вот, что значит, мужик мужика видит издалека! Сразу заговорил!
- Да, но заметьте, я первая его вывела из молчаливого состояния! - вторила вторая лаборантка.
- А ну, дайте- ка я! – воскликнул главный лаборант.
И он сел со всей своей значимостью, тяжело, можно сказать, плюхнувшись без разбора куда. И стал прислушиваться.
- Я, извиняюсь, конечно. Но могли бы вы как-то иначе на меня залезать? – спросил сразу Стул и стал немного постанывать.
- Ух ты! Вот это топология в экуменизме! – крикнул главный лаборант.
- Попрошу, не выражаться на мне! – воскликнул Стул. – Я хоть и Стул, но тоже имею право на индивидуальность. Нет такого дерева, чтоб на него птица не садилась. И на дерева лист на лист не приходится. Куда дерево клонилось, туда и повалилось. Куда дерево подрублено, туда, а валится. Руби дерево по себе! Что рты, разинули? Лепите меня, ваяйте! Расписывайте!
- Это надо же! – в один голос произнесли лаборанты. – Не успел из бревна выйти, как командный голос издавать начал. Табурет! Кто тебя делал?
- Мастер на все руки! Я тоже, понимаете ли, не одним местом выстроган! Я разбираюсь в искусстве. Это вам не на полу сидеть, табуреты! Мыслить надо вертикально, а вы все лечь готовы! Сидите много! Вот у вас руки перестали расти… прости, меня полового, - изрёк целую тираду слов Стул.
- Ты находка! Ничего себе, создали седалище! – завопили нараспев лаборанты.
- Какая у вас половая жизнь? - спросил Стул.
- Какая половая? У нас все - сидячая.
И Стул начал свою жизнь. Он был уже тем горд, что появился в этой лаборатории. Здесь были умные люди. Было с кем поговорить об его жизни. Не всем это нравилось. Хотя на всякий случай он старался вести себя примерно, никого не осуждая и всех любя.
Но вдруг, как-то лаборантам наскучило слышать его. Не всякому дано слышать правду, а уж слушать ее каждый раз, как только помещали зад на седалище, так и совсем противно становилось.