МОИ ЖЕНЩИНЫ. Октябрь. 1961. Невеста.
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").
Начиная с октября 1961 года, мой мозг стал усиленно работать.
Иногда, лёжа головой на подушке, я чувствовал, как по жилке на виске струится толчками кровь, как она пульсирует под кожей на голове, как больно стучит кровь внутри моей головы.
Теперь я не пугался этой боли, я знал, что это мой мозг так усиленно «работает», перерабатывает ту информацию, которую я ему приношу каждый день из школы, с улицы, из телевизора, из разговоров с родителями, братом и ребятами.
Особенно много разной информации я стал получать из журналов и книг.
Я стал читать не просто так, а со смыслом, пытаясь вникнуть в суть прочитанного.
Брат мне как-то сказал: «Козьма Прутков говорил: «Зри в корень».
Сначала я не понял, в какой такой «корень» надо зрить или «зырить», как сказал брат, но потом «допёр» сам.
Слово «корень» – это суть вещей, их скрытый или истинный смысл. Я стал усиленно «зрить»…
Жизнь вокруг бурлила. Строились дома и города, корабли и комбайны, тракторы и новые машины. Каждый день радио и телевидение приносили новые вести об успехах советской науки и техники, культуры и искусства.
Многого мы не могли знать, но догадывались, потому что папа к каждой новости добавлял свой многозначительный комментарий.
Он иногда говорил загадками, но всегда очень точными, конкретными и жгуче интересными.
Папа очень интересовался «политикой», читал газеты, слушал новости, смотрел новостные программы по телевизору.
Новости – это было «священное папино время». В это время его нельзя было отвлекать, трогать или приставать к нему с вопросами. Но после новостей он с удовольствием делился с мамой своими впечатлениями.
Мама терпеливо его выслушивала, молча наливала ему тарелку борща и старалась, чтобы он меньше разговаривал, а больше кушал.
Однажды я спросил папу, что значит «политика».
- Политика, сынок, - важно сказал папа, - это искусство взаимоотношений. Как искусство отличается от ремесла, так политика отличается от обычного общения людей между собой.
- Например, сейчас мы сидим с тобой и привычно кушаем мамин борщ. Кушаем молча, тщательно пережёвываем капусту, картошку и мясо. Это обычное дело, ремесло питания, а искусство, это наслаждение борщом, смакование листиками капусточки, рассыпчатой картошечкой, каждой мясной жилочкой.
- Вкушение аромата и вкуса петрушечки, укропчика, перчика, мелко нарезанного лука, долек помидорчиков и наслаждение юшечкой наваристого борща, - это и есть искусство питания!
- При этом ты выражаешь словами, жестами, мимикой, причмокиваниями всю гамму твоих чувств и ощущений. Этим ты ведёшь свою политику восхищения мамой, её искусством, её добротой, заботливостью и умением из самого простого сделать самое искусное.
- Поверь, маме от этого становится гораздо приятнее, чем просто смотреть, как мы набиваем пищей свой живот. Да и тебе тоже, потому что ты получаешь наслаждение не только от борща, но и от маминого искусства варить замечательный борщ.
- Лучше её этого не делает никто! Наша мама владеет искусством одухотворения любой вещи, любого дела, даже борща. Ты согласен? – в заключении спросил папа, переглянулся с мамой и счастливо засмеялся.
Я был не только согласен, но горд, счастлив и нем от того, что папа был прав.
Действительно, мама обладала непревзойдённым искусством готовить самые вкусные кушанья и блюда. Никто не мог сравниться с ней в приготовлении борща, щей, куриной лапши, рассольника, супа «харчо», рисового супчика и ещё множества разных первых блюд.
Особенно ей удавался простой картофельный суп на мясном бульоне. Он был не просто вкусный, он был божественно вкусный!
Я много раз «зрил» за процессом варки картофельного супа, стараясь запомнить все мамины движения и действия от чистки картофеля до снятия с огня кастрюли с готовым супом. Я страстно хотел научиться варить супы, щи и борщ. Я хотел овладеть маминым искусством.
Но причём тут политика и борщ, я так папу и не понял…
- Ну, хорошо, - сказал терпеливо папа. – Объясню проще. Понимаешь, политика – это искусство достижения желаемого любыми средствами. Политика - это искусство обращения любых обстоятельств в свою пользу.
- Если ты знаешь, как будут восприняты другим человеком твои слова и поступки, насколько эти слова и поступки истинны, добры, понятны и искренни, то ты можешь вести свою политику достижения желаемого.
- Политика, как игра, подчиняется своим правилам, но даёт возможность попробовать разные приёмы и приёмчики.
- Если тебе хочется вкусного маминого борща, а мама планирует сварить лапшу, то ты заранее намекаешь маме о нём, вспоминаешь вслух, как она готовила чудесный борщ неделю назад, каким он был наваристым, какая мама молодец и так далее. Этими намёками, воспоминаниями, комплиментами ты ведёшь свою политику и добиваешься желаемого.
- Одновременно ты или Юра хотят другого супчика. Вы тоже хвалите маму, просите её, настаиваете, канючите, сопротивляетесь моему хотению и тоже ведёте свою игру-политику.
- Я взрослый и ваш папа, я старше, а вы мои дети, мои сыновья. Правила тут простые – «всё лучшее детям». Поэтому я должен вам уступить и я, конечно, уступлю вашему желанию.
- Но тут вступает в игру мама, – папа сделал хитрые глаза. - У неё своя политика. У неё нет продуктов, из которых она может сварить то, что вы хотите или что хочу я. То ли денег не хватило, то ли вовремя в магазин не пошла, короче – нет ресурсов. Есть только то, из чего можно сделать самый простой картофельный супчик. При этом мама не хочет, чтобы мы знали о её трудностях.
- Тогда мама спокойно и терпеливо нас выслушивает, загадочно улыбается и говорит нам, что будет варить не то и не другое, а совершенно новое кушанье.
- Она выгоняет нас из кухни и долго там возится. При этом из кухни доносятся звуки и запахи, от которых у нас текут слюнки.
- Наконец она зовёт нас на кухню, и мы с восторгом и аппетитом съедаем прекрасный суп с фрикадельками. Это новый шедевр маминого искусства.
- Мы забыли о своих желаниях, полностью подчинились маме и счастливы этим. Главное – все сыты и довольны. При этом реализовалась наша общая политика – лад и мир в нашей семье. Теперь ты понял?
Я понял, но не совсем…
Мне было не ясно, почему мама и иногда папа резко отзываются о политике и о политиках.
Однако теперь мне было совершенно ясно, что политика – это игра.
Играя «в ножичек», ты стараешься быть ловчее противника и точно вонзить острие ножичка в землю из любого положения. Играя «в жмурки», ты стараешься выбрать укрытие и спрятаться так, чтобы тебя не нашли. Играя «в карты», ты стараешься выведать карты противника и обыграть его. Играя «в войну», ты стараешься победить, несмотря ни на что…
Размышляя о политике, я узрел, наконец, главное. Я ясно увидел, что все отношения людей друг с другом имеют элементы игры.
Если папа с нами, его детьми, бывает всяким, но всегда доброжелательным, то с другими людьми он может быть строгим, равнодушным, даже бессердечным.
Мой брат вообще всегда ведёт свою игру-политику со всеми, даже с родителями. Он всё время чего-то желает, чего-то хочет и добивается этого любыми средствами от лести до угроз.
Только мама со всеми всегда общается ровно, без крика и шума, одинаково доброжелательно, заботливо и уважительно. Это понятно и не удивительно, потому что она училась на военную сестру милосердия и во время войны была медсестрой в поезде-госпитале. Может поэтому моя мама всем женщинам в округе была как сестра и подруга?
А какая у меня политика в жизни? Какую игру играю я? По каким правилам» Какими средствами?
Неужели всяческими хитростями добиваться себе вкусного супчика и есть вся моя политика?
Я вспомнил слова дяди Коли, маминого брата, которые он мне однажды сказал; «Политика – это искусство приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, даже из того, что тебе противно».
При этом он добавил, что «смысл этих слов я пойму гораздо позже, но услышать их должен сейчас». Это было перед его отъездом куда-то далеко-далеко. Его отъезд был покрыт тайной…
Наверняка эти слова дяди Коли слышал и мой брат…
Он обладал этим самым искусством приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать пользу из всего, но делал он это с силой, настойчиво, упрямо, даже с яростью. Если что-то было не так, он либо быстро «остывал», затаивался на время, делал вид, что отступает, либо действовал напролом, с капризами, обидой или злостью. Для него главное было – добиться желаемого, а как – не важно.
Я так не хотел и не мог…
Я хотел, чтобы у нас с братом были отношения такие же, как у героев русской народной сказки «Гуси-лебеди», которую я в это время вдруг прочитал совершенно другими глазами.
Там отец и мать просили старшую дочь беречь младшего братца, не ходить со двора и быть умницей. Дочка позабыла наказ родителей, заигралась на улице и не заметила, как братца унесли дикие гуси-лебеди за тёмный лес.
Потом дочка, испугавшись гнева родителей, побежала искать братца и горделиво отказывала доброй печке, лесной яблоньке и молочной реке в кисельных берегах.
Так добралась она до избы на курьих ножках страшной людоедки Бабы-яги.
Баба-яга приняла девушку, но сама пошла баню топить, чтобы вымыть-выпарить её, потом посадить в печь, зажарить и съесть, а затем на её костях покататься.
Только с помощью маленькой мышки девушка смогла убежать от Бабы-яги.
Затем она не побрезговала и поела простого киселька, лесного яблочка и ржаного пирожка и спасибо речке, яблоньке и печке сказала. Только так она спряталась от диких гусей-лебедей и вернулась с братцем домой.
Тревоги и беды, обрушившиеся на всех нас со всех сторон, казались мне дикими силами из этой сказки.
Мне было одиноко и мне казалось, что меня вот-вот должны были похитить или очень сильно обидеть, чуть ли не съесть живьем. Эх, если бы у меня была сестрица или хотя бы мышка-норушка!
От мыслей пухла голова…
Она становилась тяжёлой, неповоротливой, гудела и тяжело давила на шею и плечи. Иногда я даже не мог поднять голову с подушки. Голова казалось тяжёлой, как кирпич.
В такие минуты я терпеливо ждал, когда это пройдёт. Мама говорила, что это обычное состояние, когда много думаешь. Кровь приливает к мозгу, он насыщается кровью, усиленно работает, перерабатывает накопившуюся информацию, поэтому и голова становится тяжёлой.
Надо либо меньше думать, либо научиться думать быстрее и точнее. Тогда будет меньше тяжёлых дум и переживаний. Хорошо бы, но пока этих дум только прибавлялось…
В начале октября 1961 года все в нашем доме и на нашей улице обсуждали одну новость – предстоящую новую свадьбу нашей соседки, знаменитой «Багиры».
«Багира» вновь выходила замуж и на этот раз, видимо, удачно. Теперь её женихом был не «Шерхан», вор, бандит и негодяй, а простой советский инженер-строитель, очень симпатичный и спокойный молодой мужик.
Он не раз помогал моему отцу в работах по дому и в саду. Они часто вдвоём сидели на скамейке во дворе или в садовой беседке и степенно беседовали о политике.
Мама всегда после этих бесед говорила отцу, чтобы он «меньше рассусоливал о политике». Отцу не нравилось это слово «рассусоливал» и он ненадолго обижался маму, но разговоры о политике ограничивал.
На время…
«Багиру» я не видел уже очень давно. Мне казалось, что она была когда-то давно-давно в другой моей жизни, в детстве.
Когда-то «Багира» играла с нами во дворе и мы все были в неё влюблены. Я даже ходил как-то к ней в гости.
Теперь я понимал, что это выглядело глупо.
Как может маленький пацан ходить в гости к взрослой девушке. Как только меня тогда «Шерхан» не выбросил из их квартиры?!
Теперь всё было в прошлом. Теперь я даже не мог себе представить, что могу просто так сходить и увидеть «Багиру», но мне очень хотелось этого.
Все вокруг только и говорили о «Багире». Вернее о Елене Николаевне, так как «Багирой» звал её только я и то про себя.
Говорили, что «наконец-то, девушке привалило счастье», что «она натерпелась лиха», что «мужику придётся несладко с такой жёнушкой».
В этих словах и пересудах я слышал и видел зависть одних, добрые пожелания других и язвительную злобность третьих.
Теперь я знал, что это у каждого своя игра и своя политика…
Многие из этих пересудов говорились на кухне у мамы, когда к ней приходили другие женщины-соседки. Я слышал их разговоры украдкой или случайно.
Мне было крайне неприятно слышать грубые слова в адрес «Багиры».
Особенно резануло слух одно слово – «гулящая»…
Маме тоже это слово не понравилось и она мягко возразила соседке. Мама сказала, что «это её дело и кое-кто может ей завидует». Соседка обиделась и ушла, а мама ещё долго ворчала, сердилась и бренчала вилками и ложками.
Я решил помочь «Багире». Не знаю, как и чем, но помочь.
В чём помочь «Багире» я тоже не знал. Я просто чувствовал, что ей тяжело в таком окружении недоброй славы, и она была бы рада сама избавиться от воспоминаний о прежней жизни.
Я начал свою игру-политику…
Сначала я долго думал, как помочь «Багире».
Может быть, она совсем не нуждается в моей помощи? Надо было разведать, но теперь я страшно стеснялся её и боялся навредить ей, папе и маме, если сам сунусь к ней «в гости».
В роли разведчика лучше всего мог справиться мой брат. Он был прирождённый авантюрист. Любые острые приключения манили его, как любая тайна. Тем более он в своё время тоже поддался очарованию «Багиры».
Труднее всего было заинтересовать отца.
Он принципиально не вмешивался в «бабские разговоры» и женские дела. Он твёрдо говорил, что «в женских делах мужчине делать нечего».
Единственно во что он вмешивался, так это в разнимание дерущихся женщин.
Такое я видел только один раз в деревне, когда отец спокойно, без слов разнял двух баб, рвущих друг у друга волосы и кофточки. Но и тогда он только разнял их, но не стал ни упрекать, ни успокаивать. Те успокоились сами…
Мама легче всего поддалась моей игре-политике.
Оно сочувствовала и сопереживала «Багире», поэтому на мой намеренно невинный вопрос: «А мы можем как-нибудь помочь Елене Николаевне?» она ответила мне задумчивым добрым взглядом.
Через несколько дней, которые я мучительно пережил в горючем нетерпении, однажды за ужином мама невзначай заговорила о «Багире».
Она осторожно сказала, что «эта молодая женщина переживает не лучшие времена и что будет лучше, если её жизнь будет более счастливой».
Отец промолчал, но не возразил…
Тогда мой брат выпалил скороговоркой все последние новости, связанные с «Багирой», её женихом и возможной свадьбой. Эти новости все мы восприняли без обычных комментариев и обмена мнениями.
Все ждали реакции папы.
- Что вы на меня смотрите? – спросил нас папа. – Может быть, она ни в чём не нуждается и наша помощь ей не нужна? Может быть, она и её жених сами могут о себе позаботиться? Может быть, они откажутся от вмешательства в их дела?
- Может быть, - сказал я, - а может быть, и нет. Надо попробовать…
Отец удивлённо посмотрел на меня, вскинул брови, потом перевёл взгляд на маму и развёл руками.
- «Устами младенца глаголет истина» - ответила ему мама. – Давайте попробуем.
На следующий день мама позвала меня на кухню и велела сходить к «Багире» за рецептом приготовления пирога.
Мама знала множество рецептов приготовления кушаний и блюд. У неё была даже небольшая библиотечка кулинарных книг. Она собирала листки отрывных календарей с рецептами блюд, вырезала статьи из журналов, записывала рецепты в свои тетрадки. Я догадался, что мама просто ищет повода для встречи в «Багирой».
Стараясь не думать о возможных последствиях, я помчался к «Багире».
Страшно волнуясь и потея, я взлетел по лестнице к квартире «Багиры» и позвонил. Она была дома, мыла полы и очень удивилась, увидев меня.
Я быстро выпалил просьбу мамы, сунул «Багире» в мокрую руку мамину записку и побежал домой.
Вечером «Багира» пришла к маме…
Они сидели на кухне, и мы вскоре услышали их оживлённый разговор, а потом возгласы и смех.
Папа, брат и я одновременно выглянули из своих углов в большую комнату. Мы понимающе переглянулись.
Папа заговорщицки сказал, что «лёд тронулся, господа присяжные заседатели». Я ничего не понял из его слов, но догадался, что всё идёт хорошо.
После ухода «Багиры» мы все ждали, что скажет нам мама.
Она была довольна встречей, но говорила несколько озабоченно. Она сказала, что «Елена Николаевна не против нашей помощи, но только там, где она сама не сможет справиться». Потом мама и папа долго о чём-то шептались на кухне и в спальне, у них долго горел свет.
На следующий день всё в нашем доме и на нашей улице изменилось.
Не знаю, как это произошло, но вдруг все стали готовиться к свадьбе «Багиры» и её жениха. Соседи вдруг объединились в одном желании помочь этим молодым людям пожениться и начать новую счастливую жизнь.
Теперь все соседки старались чем-то помочь «Багире», а соседи-мужики – её жениху.
Из квартиры в квартиру носили стулья, доски, скатерти, салфетки и полотенца, посуду, вёдра и кастрюли, банки с солёными огурцами и маринованными грибами, ложки и вилки, стаканы и рюмки. Все готовили подарки жениху и невесте, репетировали встречу и заранее приготовили верёвку, чтобы перегородить путь свадебному «поезду». Всех охватил азарт приготовления к свадьбе…
«Багира» носилась по дому и улице, как метеор. Она вся светилась счастьем, постоянно улыбалась и мгновенно вспыхивала румянцем по любому поводу.
Её жених наоборот вёл себя сдержанно, но также всё время был при деле. Он с моим папой и другими мужиками-соседями занимался срочным ремонтом в квартире «Багиры». Они чинили краны на кухне, чистили трубы в туалете, передвигали мебель в комнатах, сдвигали столы и делали длинные лавки.
День свадьбы неудержимо приближался.
Все с нетерпением ждали этого «чуда». Так сказала моя мама, когда помогала «Багире» примерять свадебное платье.
«Багира» теперь почти каждый вечер прибегала к маме. Они увлечённо занимались какими-то своими женскими делами.
Мне было очень любопытно узнать, что они там делали, и однажды я решился к ним заглянуть…
Это было в воскресенье днём, когда кроме мамы, «Багиры» и меня в нашем доме никого не было.
Я сидел в своей комнате и делал уроки, а мама и «Багира» расположились в большой соседней комнате за круглым столом, на котором были разложены свадебное платье, фата и другие невестины причиндалы.
Они громко и весело разговаривали и мешали мне сосредоточиться.
Мне очень хотелось заглянуть к ним, но я боялся, что помешаю, и они меня с позором прогонят. Потом я услышал, как мама сказала: «Как жаль, что сейчас никто тебя не видит такой красивой».
«Багира», смеясь, тоже пожалела об этом и меня словно подхватила горячая волна.
Я встал из-за стола, подошёл к дверным шторам и выглянул в большую комнату…
Я увидел маму, сидящую за круглым столом и «Багиру» в белом свадебном платье.
«Багира» была совершенно счастлива, она танцевала и кружилась перед мамой. Она легко, как бабочка, порхала перед моей мамой, взмахивала руками как балерина, становилась на носки, вытягивалась в струнку, потом мягко и гибко нагибалась, встряхивала кудрявой головой и кружилась-кружилась-кружилась…
Я заворожёно смотрел на неё и не мог оторвать взгляда от её счастливого лица, её высоко вскинутых красивых лучистых бровей и полузакрытых пушистых ресницами глаз, от её блестящих совершенно ровных зубок и ярких налитых щёчек.
«Багира» откинула назад и вверх голову и весело встряхнула пушистыми локонами, щекотавшими ей щёки, шею и плечи.
Она наслаждалась своим счастьем.
В этот момент я заметил, что «Багира» без лифчика…
Тонкое в талии плотное белое платье под грудью «Багиры» стягивалось двумя блестящими атласными лентами. Они крест-накрест проходили между грудями и соединялись сзади на спине.
Сами груди помещались в тонкой и прозрачной мягкой материи, которая мелкими гофрированными складочками обтягивала полушария грудок «Багиры». Вернее не грудок, а грудей.
У «Багиры» были красивые налитые почти идеально круглые груди. Я отчётливо видел их сквозь тонкую ткань. Я видел острые вершинки сосков и тёмные круги вокруг них.
«Багира» танцевала… Её груди колыхались в такт её движениям. Они то поднимались, то опускались, то качались в разные стороны. Это было очень необычно, странно и красиво. Может быть, в этот момент я впервые увидел и осознал красоту женских грудей…
Наконец и меня увидели…
Мама удивлённо и сердито вскинула брови, а «Багира», увидев моё лицо, весело расхохоталась и ничуть не смущаясь, подскочила ко мне и поцеловала своими горячими губами прямо меня в губы.
Меня словно обожгло…
Губы мои сразу занемели. Сердце остановилось. Я вспыхнул, как спичка. В следующую секунду я вырвался из рук «Багиры» и бросился к своему столу…
Мои щёки пылали от прикосновения горячих пальчиков «Багиры». Мои губы стали выпуклыми и горячими. Моё сердце бешено стучало в груди, а мои ноздри жадно вдыхали запах поцелуя «Багиры».
Её горячее дыхание имело странный запах. Это был запах не вина и не духов, не тяжёлый запах плохих зубов или пищи.
Это был запах женщины…
Я сидел за своим письменным столом и со страхом ждал, что сейчас ко мне придёт мама и строго отругает, но мама не пришла.
Вскоре «Багира» ушла домой, весело попрощавшись со мной черед дверные портьеры.
Мама на кухне стала готовить обед, а я всё пытался избавиться от жгучей щекотки на губах и щеках.
Мне было очень стыдно и страшно.
Впервые женщина, кроме моей мамы, открыто и плотно поцеловала меня в губы.
Впервые я ощутил странное волнение от того, что как-то иначе, чем обычно, общался с женщиной.
Впервые я понял, что сбылась моя тайная мечта, которую я лелеял по вечерам и во сне, когда общался с моей Феей красоты и страсти.
Я тоже, как мой брат, хотел с кем-нибудь поцеловаться по-настоящему! Теперь это случилось, и это было здорово!..
Весь день мама делала вид, что ничего не случилось.
Ни она, ни я никому не рассказали о случившемся в нашей большой комнате.
Только после этого «Багира» больше никогда не приходила к нам домой…
Теперь мама сама ходила к ней в гости до самой свадьбы.
Свадьба «Багиры» и её жениха прошла весело, размашисто и многолюдно. Все соседи были на этой свадьбе.
Молодые получили множество разных подарков.
Всем мальчишкам и девчонкам раздавали конфеты и пряники. Молодёжь до утра веселилась и танцевала вальс, танго, фокстрот, твист и рок-н-ролл во дворе.
Мой брат пришёл домой поздно ночью совершенно счастливый и немного пьяненький. Он сразу начал приставать ко мне со своими победными рассказами с намёками и поцелуями.
Ему всё было мало…
Я отчаянно отпихивался от его слюнявых пахнущих вином губ и невольно сравнивал его поцелуи с мимолётным поцелуем «Багиры».
Как я хотел, чтобы тот поцелуй повторился!..
В конце октября 1961 года «Багира» и её муж уехали в Казахстан, на целину.
Больше мы их не видели, но теперь я знал, как надо целовать так, чтобы поцелуй был сладко жгучим.
Странно, ну почему во время поцелуя «Багиры» я чувствовал себя мышкой-норушкой?...