Мои женщины. Сентябрь. 1961. Я влюбился

Александр Суворый
МОИ ЖЕНЩИНЫ. Сентябрь. 1961. Я влюбился.

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").


Каждое счастье когда-нибудь кончается. Кончились летние каникулы. Подкралась осень…

В конце августа в моей жизни случился еще один случай, который стал мне хорошим «уроком»…

Я с ребятами и девчонками продолжал играть на улице в наши уличные игры. Мы бегали, прыгали, носились на велосипедах, лазили по заборам и крышам сараев, играли в разные игры и как-то совсем выпали из домашних дел.

Мама часто звала меня: «Саша, домой!», а я делал вид, что ничего не слышу и только на двадцатый зов нехотя плелся домой, чтобы в очередной раз увидеть сердитое лицо мамы.

Сердилась мама, сердился и я, обиженный тем, что мне не дают гулять на улице и играть с ребятами.

Правда передо мной был пример моего брата, которого мама также не могла дозваться с улицы.
 
Однажды после очередного такого случая мама молча дала мне книжку с рассказом В.Осеева «Сыновья», в котором рассказывалось о том, как женщины хвастаются своими сыновьями.

Одни сын силён и ловок, другой поёт, как соловей, а третий обыкновенный, ничего особенного в нём нет…

Сначала я сердито, сопя носом от возмущенного сопротивления, прочитал этот короткий рассказ и ничего не понял.

Я не силён, как Колька и ни ловок, как Борис, не обладаю певческим голосом, как мой брат. Это значит, что мама хотела подчеркнуть, что я самый обыкновенный и ничего особенного во мне нет?

Сначала я страшно обиделся, но потом, через некоторое время, до меня «дошло»…

Я вдруг увидел себя со стороны…

Действительно, что толку сыновьям кувыркаться, ходить колесом на руках, заливаться соловьем и петь песенки, когда при этом матери работают на работе, а потом ещё весь вечер готовят на кухне еду, стирают, гладят, убираются по дому и еще собирают урожай на огородах.

В рассказе обыкновенный нечем не выдающийся сын помог матери нести тяжёлые вёдра с водой. Старичок, к которому женщины обратились с вопросом «каковы их сыновья», ответил, что «видит только одного сына из трёх ребят»…

Мне стало стыдно. Я «прозрел» и понял молчаливую мамину подсказку.

С этих пор я стал первым и верным маминым и папиным помощником во всех домашних делах…

1 сентября 1961 года я пошёл в школу с красивым букетом осенних цветов. Эти цветы вырастила моя мама.

Она увлеклась выращиванием на огороде зелени, овощей, ягод и цветов.

Ни у кого в округе не было такой клубники, такой земляники, такой редиски, репы, щавеля, укропа, петрушки, моркови, огурцов и помидоров, как у моей мамы.

В это лето у нас выросла замечательная белая, красная и чёрная смородина. Яблони дали хороший урожай. Заросли малины вдоль заборов угостили нас своими ягодами. Вишни было столько, что мама приглашала своих подруг и соседок собирать себе плоды, так как мы сами не поспевали их перерабатывать.

Отец очень обрадовался, когда мама увлеклась садом и огородом, а мама сказала, что это вынужденное увлечение.

В магазинах и на рынке стало трудно с продуктами и товарами. Раньше тоже не всегда удавалось купить что-то стоящее, но с этого года становилось всё труднее и труднее жить.
 
- Может быть поэтому, - говорила мама, - я сажаю цветы. Хоть в цветах будет радость…

Я особо не вникал в разговоры взрослых, тем более о политике.

Отец и мама когда-то сильно пострадали из-за «политики».

Они строго наказали нам с братом не ввязываться ни с кем в политические разговоры, не слушать и рассказывать политические анекдоты, не рассуждать ни с кем на политические темы.

При этом то папа, то мама приносили с работы свежие анекдоты про нашу жизнь, отношения с американцами и про Хрущёва.

Особенно много анекдотов я услышал во время путешествия в Москву. Анекдоты были смешные, но я их плохо запоминал. Из всех анекдотов «о политике» я запомнил только один.

Н.С.Хрущёв и его жена купили на базаре поросёнка. Стыдно идти с ним по улице. Положили в детскую коляску, закрыли пелёнками. Идут и везут в детской коляске поросёнка. Навстречу мужик знакомый. «Здрасте, кого везёте?». «Вот, с сыночком вышли погулять». Заглянул мужик в коляску и говорит: «Да, вылитый папаша».

Анекдоты прочно вошли в нашу уличную и дворовую жизнь. Каждый день и вечер на нашей лавке во дворе собирались ребята и рассказывали анекдоты. Старые, изредка новые, смешные, «юморные», политические, пошлые, грубые и совсем непотребные, матерные.

Матерные анекдоты я не любил, потому что в нашей семье принципиально не ругались ни матом, ни грубо, ни пошло.

Мама вообще никогда не произносила грубых слов.

Её речь всегда была правильной, литературной, умной, выразительной и точной.

Она могла иногда намекнуть на то или иное грубое слово, но никогда их не произносила.

От мамы я узнал, что означает смешное слово «нонсенс» - чушь, ерунда. Правда, мама объясняла значение слова «нонсенс» как бессмыслица, нелепость.

Однажды я произнёс слово «нонсенс» в компании моего брата и их подружек. Брат в азарте разговора уверенно «сморозил» очередную ерунду, а я спокойно сказал, что это «нонсенс».

Компания ребят и девчонок меня не поняла, а брат гонялся за мной по двору, грозясь не только побить, но и убить…

Потом Тамара, которая в этот момент была с нами, смущённо спрашивала меня, что я «такое сказал брату, что он грозился тебя убить».

Я объяснил. Слово «нонсенс» стало оружием насмешки для всех наших уличных девчонок. Теперь по любому поводу девчонки, от мала до велика, кричали или говорили мальчишкам и парням, что они «порят нонсенс» и издевательски смеялись при этом.

На это моя мама сказала, что, правильно говорить «порят чушь, а не «нонсенс», а вот так неправильно говорить – это действительно нонсенс…

Игра слов, поиск и применение новых слов и выражений очень увлекли меня.

В это лето, особенно после путешествия в Москву, когда мне приходилось помногу раз рассказывать о наших приключениях, мне особенно трудно было находить слова и выражения, чтобы передать свои чувства и ощущения.

Теперь я много слушал других людей, замечал, как они говорят, подмечал и запоминал много разных слов и выражений.

Ближе к началу осени и учебному году я стал усиленно читать и прочитал почти все свои учебники.

Однако этого мне было мало…

В этом году папа выписал на почте, кроме газеты «Правда» себе, журналы «Работница» и «Здоровье» маме, брату – журнал «Юный техник», а мне – журнал «Мурзилка».

В «Мурзилке» печатались сказки, рассказы, стихи, письма и рисунки читателей. В журнале было много рисунков и даже репродукций известных картин художников.

Особенно мне нравились головоломки, игры и затеи, которыми были наполнены страницы журнала. Я их решал, заполнял, разгадывал и очень этим гордился.

Кроме этого мне нравилось вырезать из журнала и клеить различные самоделки – самолёты, игрушки и кукол.

В мамином журнале «Работница» тоже напечатали красивую фигурку девушки в трусиках и разные платья, костюмы, брюки, кофточки. В «Мурзилке» были такие куклы, но детские, а в «Работнице» почти взрослые.

Я опять увлёкся этими куклами…

Сначала я вырезал из обложки журнала куклу из «Мурзилки». Этот «пупсик» меня особо не тронул и я его выбросил.

Потом я наклеил обложку журнала «Работница» на картон и, сопя от усердия и упрямства, острым папиным ножом, ножницами и осколком «безопасной» бритвы вырезал плоскую настоящую бумажную куклу.

Это была девочка «почти моего возраста». Она стояла, как на уроке физкультуры, тесно сомкнув пяточки носками врозь и чуть разведя руки в стороны. На ней были нарисованы спортивные трусики, лифчик и больше ничего.

Разнообразная одежда была нарисована рядом.

Все эти платья, брюки, рубашки и кофточки нужно было аккуратно вырезать, оставив лепестки для крепления на фигурке девочки. Я это сделал и вечерами долго играл, одевая-раздевая мою бумажную куклу в разнообразные одежды.

При этом я комбинировал платья, брюки, кофточки, рубашки по определенному стилю так, как научила меня мама. 

Сначала она не разрешала мне вырезать куклу из обложки её журнала «Работница», но потом сдалась на мои уговоры и разрешила. Это случилось после того, когда я попросил научить меня стильно одеваться.

- Стиль, - учила меня мама, - это манера одежды и поведения, которые соответствуют обстановке вокруг тебя.

- Например, спортивный стиль – это значит, что ты одеваешься в спортивную одежду и ведёшь себя раскованно, свободно, играючи.

- Классический стиль – это, когда ты одеваешься в строгий красивый костюм и соответственно ведёшь себя строго, достойно, спокойно и хладнокровно.

- Стиль – это устойчивые бытовые привычки, склонности, увлечения. Они бывают твои личные, а бывают общие, коллективные или народные.

- Например, ты готовишь уроки аккуратно, своевременно, а твой брат неряшливо и второпях. Он азартный, взбалмошный, вспыхивающий в один миг, а ты спокойный, рассудительный, терпеливый. Отсюда и манера вашего поведения, поступки. - У тебя манера говорить спокойная, а у Юры – эмоциональная.

- В целом стиль – это образ жизни или стиль жизни. В стиле жизни проявляются воспитание, культура, вкусы, предпочтения, интересы и склонности людей.

- Например, бывает аристократический стиль жизни, когда люди ведут себя важно, утончённо, с некоторым высокомерием.

- Бывает, например, купеческий стиль – разухабистый, широкий, хамовитый, показной.

- Есть ещё русский народный стиль – простой, товарищеский, дружелюбный, бесхитростный.

- А бывает ещё модный стиль – это следование любым новинкам моды. При этом часто бывает, чем чудней, тем модней. Такой стиль и есть нонсенс.

Что такое «нонсенс» я уже знал…

Вечером того же дня папа тоже рассказал мне, что такое «стиль».

- Стиль, сынок, - задумчиво сказал папа, - это то, как ты проявляешь себя в жизни.

- Можно быть одним человеком, но вести себя и выглядеть совсем по-другому. Например, нарядиться в красивую одежду, но вести себя по-хамски, некрасиво. Чтобы этого не случилось, нужно всякий раз вести себя соответственно обстановке.

- Трудишься, значит, одежда у тебя должна быть рабочая и вести ты себя должен уверенно, по рабочему.

- Играешь, значит, одежда у тебя должна быть спортивная или для игры, и вести ты себя должен бодро, по-спортивному.

- Сидишь за партой, отвечаешь у доски, значит, ты должен быть одет опрятно, в строгую одежду и вести ты себя должен прямо, достойно, без суеты, не расхлябанно.

- Стиль появляется тогда, когда твои манеры, характерные привычки и поведение становятся твоей доминантой, индивидуальностью, системой координат твоей культуры, твоей особенностью.

- Если ты не выработаешь свой собственный стиль жизни, то ты вечно будешь следовать чужим стилям, чужой моде, чужим требованиям. Тогда ты станешь модной обезьяной, стилягой, приспособленцем или ещё чем-нибудь похуже…

- Стиль формируется, - продолжал папа, всё более увлекаясь и не замечая, что многого из его страстной речи я не понимаю, - твоими принципами, внутренними правилами, убеждениями, твоими вкусами, твоими представлениями о жизненных ценностях, твоим характером.

- Каков ты сам, таков и твой стиль жизни. Либо ты приспособленец и живёшь по стилю «как все», либо ты боец, личность, человек и живёшь по стилю «как можешь».

- Только не думай, мой мальчик, что быть стильным, значит быть оригинальным или неповторимым. Это чушь!

- Желание выделиться перед другими в одежде, в вещах, в манерах не есть выражение стиля. Это не стиль, это притворство. Это совсем не свобода самовыражения, а наоборот рабское следование дурному новомодному образцу.

- Быть стильным и быть стилягой – это разные вещи, помни это…

«Стилягами» в это время называли тех молодых людей, кто одевался в модные западные одежды, тех, кто вёл себя «по-западному», слушал западные песни и музыку, занимался спекуляцией или «фарцовкой».

В Москве в парке культуры и отдыха на танцплощадке мы видели «стиляг». Они стояли кучкой под низкими ветвями огромной ивы, курили, вихлялись в странных танцах, пили вино. Среди них были и девушки в коротких юбках. На них поглядывали с любопытством и опаской. Милиционеры их не трогали, но постоянно находились поблизости от этой шумной компании. Мне они не понравились…

Многое в папиных словах я не понял.

Голова пухла от неясных мыслей и жгучего желания во всём разобраться.

Последним, к кому я обратился за помощью и разъяснением, был мой брат. Он отмахнулся от меня, сказал, что мне ещё рано задумываться о таких сложных понятиях.

- Играй в свои куколки, - сказал он насмешливо, - и не морочь людям голову. Подрастёшь – сам всё поймёшь!

Брат знал о моей бумажной кукле!

Я разом забыл то, с чем к нему пришёл. Горечь и обида заполнили меня, как дождь собачью миску во дворе.

Я убежал к себе в комнату, забился в свой угол, достал свою заветную коробку с моими сокровищами и стал тихонько плакать и горевать о своей несчастной жизни…

Никуда не деться от вездесущего глаза моего брата.

Кто же меня заложил, кто раскрыл мой секрет!?

После того, как мой секрет с бумажной куклой раскрылся, я потерял покой.

Ещё некоторое время я тайком играл с куклой, но теперь уже без того интереса и волнения, как прежде.

Папа как-то сказал мне невзначай, что я «становлюсь мужиком и должен вести себя, как мужик, в том числе играть в мужские игры».

- Ты должен выработать у себя мужской характер, стиль бойца, защитника, - сказал мне сурово папа. – Нет ничего хуже мужика, который живёт, как будто он баба.

Я понял папин намёк и сначала сильно обиделся.

Он назвал меня «бабой»…

Однако втайне я сам понимал, что игра в куколки меня не красит. Поэтому я собрал все свои вырезки и отнёс картонную куклу «Машу» во двор соседским девчонкам.

Они с удивлением и настороженностью приняли мой подарок, но потом разыгрались. Я даже сам несколько раз показал им какие комбинации одежды можно надеть на куклу.

Через несколько минут они уже кричали мне, что «сами лучше меня знают, что им делать». Тогда я окончательно понял, что мне не стоит вмешиваться в «их женские дела»…

«Это не твой стиль», - сказал мне кто-то внутри меня совершенно отчётливо.

Не знаю, кто это сказал, но я был полностью ошарашен этим своим внутренним голосом.

Возможно, это сказала моя Фея красоты и страсти? Именно её я видел в моей бумажной кукле. Её я представлял в таком юном возрасте. Её я одевал, раздевал, рассматривал в разных одеждах. Ещё и удивлялся, – как это она не приходит ко мне во сне в кукольном образе?..
 
Вот с таким багажом летних приключений, переживаний и ощущений я вместе с моим старшим братом шёл в школу 1 сентября, неся в руках богатый букет цветов.

Мне уже самому неудержимо хотелось в школу, в класс, к ребятам.

Школьная линейка, как всегда закружила нас своим водоворотом шумов, беготни, криков, неразберихи.

Я помнил прошлогоднюю линейку, когда нас за руки поставили в одну шеренгу. Тогда я отчётливо видел только лица моих родителей в толпе взрослых по краям школьной площадки. Тогда я практически не знал, куда меня ведут, зачем и почему. Тогда всё было пугающим и страшным. Теперь всё изменилось…

Я видел знакомые лица друзей, девчонок, учителей.

Я узнавал их сразу и мне они казались одновременно знакомыми и незнакомыми. Многие очень изменились…

Ребята постарше изменились очень. Они возмужали. Мой брат и его друзья вообще выглядели почти как взрослые.

Они и вели себя по-взрослому. Они так же, как и мы пихались, щипались, шутили, смеялись, но делали это уже более сдержанно.

Младшие классы в шутку чуть ли не дрались друг с другом. В нашем 2 «А» классе мальчишки и девчонки тоже оживлённо кучковались, радовались и присматривались друг другу.

Мы тоже сильно изменились. Мы все стали немного выше. Теперь мы уже не выглядели, как дети из садика.

Ребята были одеты в чёрные брючки, белые рубашки и школьные курточки, а девчонки в чёрные или коричневые платья и белые фартучки.

Практически у всех девчонок в волосах были большие белые банты, заплетённые в короткие косички. За эти косички и банты их все дёргали.

Девчонки обижались, дули губы и отбивались от обидчиков ударами каулачков. Эти удары были уже не слабыми.

Вскоре дергание за косички прекратилось. Снова прозвенел «первый школьный звонок» очередной первоклашки на плече у очередного долговязого старшеклассника и мы пошли учиться…

В нашем классе нас встретили старые парты, за которыми мы сидели в прошлом году. Только теперь они были вновь покрашены зелёной краской и стали нам чуть-чуть тесными.

Мы с шумом усаживались за свои парты, на свои места, но наша учительница стала рассаживать нас по-другому.
 
Мне досталось место рядом с одной из девчонок. Мой школьный товарищ Славка оказался тоже за одной партой с девочкой. Мы со Славкой были очень этим недовольны…

Я не понимал, зачем это было сделано, но наша учительница была непреклонной. Она пересадила практически всех. Все выражали своё несогласие, но шум скоро утих и все смирились…

Перед тем, как прозвенел школьный звонок на урок, дверь нашего класса открылась и торжественно вошла завуч школы. Вместе с ней в класс тихо и скромно вошла новенькая ученица.

Мы все с любопытством уставились на новенькую…

Это была красивая девочка небольшого роста в коричневом коротком форменном платьице, с кружевным белым воротничком и белым фартуком.

В правой руке она держала тяжёлый портфель. Портфель клонил девочку набок. На её голове в волосах возвышался огромный белый бант.

Я взглянул на новенькую ученицу…  и моё сердце забилось, как пулемёт…

Это была моя картонная кукла «Маша»! Только живая!

У неё было круглое личико с маленьким подбородком, пухлыми губками, сжатыми в испуганную гримасу, маленький прямой носик с выпуклыми ноздрями, огромные блестящие глаза, которые прыгали взглядом то туда, то сюда, то опускались вниз и длинные пушистые ресницы падали на её нижние веки…

Я мгновенно увидел её одновременно всю сразу и до каждой мельчайшей детали по отдельности…

Тонкие и еле заметные брови девочки постоянно двигались, выдавая её мысли и чувства. Она явно была испугана и стояла перед нами совсем беззащитная. Только иногда её взгляд становился острым, колючим, даже злым. Она явно старалась побороть свой страх и смущение.

Завуч школы представила нам новенькую девочку. Её звали Валя Архипова.

Теперь я знал, как зовут мою Фею красоты и страсти…

Я не понимал, как ко мне пришла в голову мысль о том, что эта новенькая девочка моя Фея красоты и страсти, но в то миг, когда я её увидел и мгновенно рассмотрел во всех подробностях, я уже знал, что это «Она»…

С этого мгновения вся моя жизнь перевернулась…

Я впервые почувствовал сильное жжение в груди, которое не болело, но мучило так сладостно, что мне стало не по себе.

Впервые в жизни я не увлёкся девочкой играючи, как в детском саду или в деревне, а по-настоящему.

Я влюбился…

Соседка по парте почему-то фыркнула на меня. Поэтому я на всю оставшуюся жизнь забыл её имя…

Новенькая заняла место на первой парте у окна сбоку от меня. Поэтому я получил возможность видеть её правую часть фигуры и затылка, а иногда, когда она оборачивалась, её лицо.

С этих пор Валя Архипова стала центром моих взглядов «в никуда»…

Правда, при этом на неё смотрел не только я один. Практически все ребята нашего класса сразу влюбились в новенькую.

Не знаю, как это произошло, но это факт…

Даже наши девчонки вскоре смирились с этим. Валя сразу стала для ребят и девчонок центром всей школьной жизни.

На перемене они сразу окружили её плотным забором подруг и недоброжелателей. Как те, так и другие притягивались к Вале, как магнитом.

Может быть это потому, что завуч предупредила нас: «Валя больна с детства и нуждается в покое, защите и внимании всех и каждого».

Единственными, кто не вошёл в круг приближённых этой новоявленной принцессы в нашем классе, это были мы – я и мой школьный друг Славка.

Славка, правда, не был таким стойким, как я. Он часто перебегал на «ту сторону», в компанию Вали, но он всегда возвращался ко мне с новыми известиями. Он исполнял роль «разведчика в тылу врага»…
   
Почему-то с самого первого дня пребывания в нашем классе Валя Архипова восприняла меня или я воспринял Валю как своего противника, хотя никаких причин для такой вражды совершенно не было.

Я не знаю почему, но всякий раз, когда класс строили, чтобы участвовать в торжественной линейке или в походе в кинотеатр или в городской клуб культуры и отдыха, меня всегда ставили в пару с Валей…

Всякий раз, когда такое случалось, я чувствовал себя скованным, зажатым. У меня пропадал дар речи, руки и ноги становились проволочными. Я не мог двигаться, во рту пересыхал язык, и я не мог произнести ни одного слова.

От этого я злился на самого себя, а внешне, наверно, это выглядело, как моё недовольство соседством с Валей.

Валя, наверно, тоже чувствовала себя неловко, потому что пару раз она робко обращалась ко мне, но не получив ответа, тоже зажималась, её глаза заволакивались влагой и мне было мучительно стыдно за то, что я такой неловкий…
 
В нашем классе и вообще в школе почти все ученики постоянно влюблялись.

Каждый день можно было слышать, как пацаны орали кому-то «Тили-тили тесто! Жених и невеста!».

Очередная парочка получала долю пинков, «саечек» и других дурацких и обидных насмешек.

Некоторые стойко терпели эти испытания и продолжали дружить. Таких вскоре переставали терзать и потом завистливо им не мешали, а только с любопытством подглядывали за ними.

Особенно много влюблялись и дружили в старших классах.

Постоянно можно было видеть группки старшеклассниц, которые втихаря обсуждали ребят, косо поглядывали на них, делали вид, что им ужасно смешно, отвечали на приставания и шутки ребят.

Ребята тоже не оставались в долгу и тоже собирались группами, откровенно заигрывали с девчонками, приставали к ним, а после уроков то стайками, то парами медленно разбредались по домам.
 
Ребята и девчонки постоянно обменивались записочками. Что в них было – неизвестно.

В школе всеми считалось «западло» прочитать чужую записку, - это был величайший грех. За это били и строго наказывали.

Однако незаметно перехватить или украсть чужую записку считалось геройским делом.

За возвращение владельцу или адресату какой-нибудь важной записки можно было «выцыганить» что угодно, хоть книжку, хоть домашнее задание, хоть правильный ответ на контрольной работе. При этом я не помню и не знаю ни одного случая, когда за возвращение перехваченной записки требовали деньги.

Записки были частью большой школьной игры в «любовь и дружбу».

Я сам носил девочкам из старших классов множество записок моего брата.

Возможно, среди них были записки и его друзей, но я всегда подходил к очередной «красавице», которой увлёкся мой азартный брат и просто и солидно говорил: «Тебе записка от моего брата. За ответом приду на следующей перемене».

Брат и его друзья с горючим нетерпением всегда ждали моего возвращения. Они расспрашивали меня, как девочка приняла записку, что она при этом сказала, как посмотрела, что говорила подругам.

Особенно их интересовало, не смеялась ли девочка, а если смеялась, то как, ехидно или по-доброму?

Как они мне надоели с этими своими записками!

Теперь я сам всё больше и больше убеждался в том, что не осмелюсь ничего сказать Вале.

Поэтому я тоже решил написать ей записку….

Я никогда не думал, что сам попадусь в плен этих мучительных ощущений и буду неотрывно думать о какой-то девчонке день и ночь, день и ночь.

Теперь мне понятны были «охи и вздохи» по вечерам и ночам моего брата, когда он переживал очередную влюблённость, радовался новой дружбе и горевал от последующего разрыва отношений.

Мой брат был очень влюбчивым, и я решил, что никогда не буду таким, как он. Терять волю, силу и гордость до того, что слёзы выступают из глаз, я не буду.

Так я решил и продолжал быть с Валей суровым, сумрачным и неразговорчивым.

Даже учительница однажды сказала мне, что я напрасно сержусь на Валю, что на неё надо не обижаться, а наоборот, помочь.

Именно поэтому она старается всегда ставить нас в паре, чтобы я, как лучший ученик в классе, «помог ей быстрее наверстать упущенное, освоить материал, получить отличную оценку».

Откуда ей было знать, что я не сержусь на Валю, а люблю её!

Впервые я произнёс слово «люблю» не в отношении мамы, папы, или брата, а по адресу другой девочки…

Я настолько внутренне был оглушён этим словом, что на несколько дней, вечеров и ночей отключился от окружающего мира.

Я вставал утром, собирал постель, чистил зубы, умывался, завтракал, собирался в школу, сидел за партой, слушал учителей, что-то говорил и отвечал друзьям, возвращался домой, обедал, готовил уроки, читал, рисовал, рассеянно помогал маме, даже выходил на улицу к ребятам, потом ужинал, смотрел телевизор, снова читал и даже засыпал, старательно зажмуривая глаза, но при этом я это делал почти автоматически, как робот.

Во мне всё время, как комар, зудело это слово «люблю».

Ощущение влюблённости и осознание горючести слова «люблю» затянулось…

Моя рассеянность, молчаливость и заторможенность в словах, поступках и движениях сильно испугало маму.

Она пыталась меня растормошить, спрашивала, как я себя чувствую, и не заболел ли я.

Она поручила меня моему брату и он сначала недовольно водил меня в школу за руку, как «малахольного», а потом тоже стал проявлять нешуточную заботу.

На переменах он приходил ко мне в класс и пытался кормить меня чем-нибудь вкусным. Конфеты, пряники и печенье, которые он приносил, перекочевывали Славке или моим друзьям.

Я продолжал быть задумчивым, сдержанным и молчаливым. Я даже перестал отлично отвечать у доски и мне с трудом давались самые простые слова и выражения, ответы на самые простые задания и примеры.

- Если бы не твой возраст, - задумчиво сказала вечером мама, - я бы подумала, что ты влюбился.

Я только вздохнул, а мама позвала папу.

Они о чём-то пошептались, потом пригласили меня в ванную и сказали, чтобы я опять, как в детстве, показал им свою писку. Я был настолько ошарашен этим строгим приказом, что почти не сопротивлялся. Мои мысли и чувства настолько перепутались и были далеки от их неожиданного предложения, что я полностью растерялся.

Мама и папа посмотрели мою писку, попытались оттянуть с её головки кожу, но когда я запищал от боли, страха и неловкости, быстро отступили, сказали, чтобы я одевался и шёл к себе в комнату. Более необычного поступка я от родителей не ожидал!

Когда мой брат влюблялся, то мама сначала осторожно, а потом всё настойчивей пыталась его разговорить. Она шепталась с ним, объясняла, упрашивала, а когда тот «упрямо гнул свою линию», даже покрикивала на него.

Потом подключался папа. Он действовал прямее и проще.

В конце концов, он вытаскивал из парадных костюмных штанов кожаный ремень и хлопал им по нашему круглому семейному столу.

Разговоры об очередных «влюблённостях» моего брата становились в нашей семье чем-то похожим на спортивные состязания в «словопрениях».

Я тоже ожидал таких разговоров, хотел их, боялся, но надеялся, что, поделившись с мамой и папой, сумею разобраться в мучительных своих мыслях и ощущениях.

Но они почему-то стали смотреть мою писку!?

Поступок родителей вывел меня из «ступора». Я ожил.

Мне самому стало противно от моего заторможенного состояния. Я устал переживать, устал думать. Я устал придумывать и воображать, как я подойду к Вале и скажу ей…

Самое главное, я не знал, что ей говорить!

С этого момента я всё время видел себя тупым, застывшим, мрачным, глупым, бессловесным идиотом.

Мне надоело быть идиотом. Я идиот, что погрузился в это состояние «ступора».

То слово я слышал у отца, когда он разговаривал с мамой обо мне. Я не знал значения этого слова, но догадывался, что оно как-то связано со словами «стоп», «ступа», «стопор». Хорошо ещё, что не со словом «штопор»! Хотя кто его знает?

Почему мои родители стали рассматривать мою писку?

Что они там могли увидеть, что давало бы им возможность объяснить моё состояние?

Новая загадка в моих ощущениях вывели меня из предыдущего настроения и зажгли огонь любопытства. Ко мне вернулась моя прежняя любознательность и я снова стал задавать вопросы…

Как хорошо было встать утром снова бодрым и весёлым!

Как весело было брызгаться с братом холодной водой из-под крана!

Как вкусно было вдыхать запах яичницы и крепкого горячего чая с вареньем!

Как здорово вновь с нетерпением идти в школу, ворваться в класс, криком поприветствовать друзей, небрежно кивнуть девчонкам и без всякой боязни, свободно и независимо посмотреть на Валентину…
 
Пусть теперь она опускает свой взгляд, мучается от мыслей и вопросов, немеет и костенеет в моём присутствии.

Я победно взглянул на девочку, которую любил, и не увидел в её лице, фигуре и поведении ни капельки смущения, тоски и страха. Она ничуточки не мучилась!

Наоборот, была весела, вертелась с подружками, готовилась к урокам и не обращала ни на кого внимания. При этом все ребята вокруг, как заворожённые, смотрели на неё горящими глазами! Валя это видела, и ей это ужасно нравилось…

Сначала я привычно хотел замкнуться и начать переживать, но потом вовремя очнулся, стряхнул наваждение из головы.

Однажды, входя в класс, я с размаху заскочил на сиденье парты, как в кавалерийское седло. «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла, такая поговорка у капитана была» - мысленно я повторил строчки папиного любимого стихотворения.

Я освободился от тисков волнения, связанного с Валентиной и чувствовал себя совершенно свободным.

Мне было хорошо, как никогда.

Я чувствовал себя лихим наездником, который вырвался на волю и несётся, плывёт, летит на всех своих парусах и только ветер свищет в ушах, да треплет гриву коня Мальчиша-Кибальчиша!

Валя тоже почувствовала перемену, произошедшую во мне…

Она сначала некоторое время тоже была замкнута, застенчива, грустила и ходила, как потерянная, но быстрее меня освободилась от этого гнёта. У неё была масса подружек и верных пажей – сильных и нахальных поклонников.

Теперь в классе не было более независимых, свободных и настороженных людей, чем мы с Валентиной.

С этого момента началось наше незримое соревнование друг с другом или непримиримое противодействие друг другу…

При этом Валя пыталась подчинить меня себе, а я упорно не поддавался её чарам.

Теперь она не казалась мне моей прекрасной Феей красоты и страсти. Теперь она всё чаще стала видеться мне в образе колдуньи или ведьмы…

Окунувшись в атмосферу всеобщей игры во влюблённость, я уже не мог из неё вынырнуть.

Я был свидетелем разговоров ребят о девчонках, слышал и видел «разборки» влюблённых соперников, передавал записочки, слушал душевные излияния моего друга Славки, терпел слюнявые поцелуи моего брата, смеялся над похабными анекдотами, а потом старался стереть их из моей памяти.

Постепенно я всё глубже и глубже окунался в океан этих «любовных приключений», но не тонул. Мне было просто очень интересно…
 
Я почему-то знал, что у меня ещё всё впереди и мне «не надо забегать вперёд моей писки».

Так сказал мне вполголоса отец, когда я выбегал из ванной комнаты. Он потом говорил маме, что у меня «всё развивается так, как надо», и что «его время придёт», на что мама ответила задумчиво: «Да, ты прав, всему своё время».

Я пока не забивал себе голову наполовину понятными словами и выражениями родителей.

Почему-то я вспомнил прошлогоднюю историю с нашей школьной пионервожатой «Снегурочкой» и то, как я её видел голой.

Мне вдруг захотелось опять её увидеть. Тем более, что про неё рассказывали по секрету удивительные истории. Будто бы она пристаёт к парням из старших классов…

У меня ещё с Нового года осталась новогодняя открытка из тех, которые мы делали в классе для поздравления учителей и родителей. Открытки были вырезаны из плотного ватмана и сложены книжечкой. На обложке каждый рисовал то, что хотел.

Я вместо того, чтобы рисовать ёлочки, снеговиков, зайчиков и галочек в виде летящих птиц, наклеил на обложку куски разноцветной бумаги так, чтобы получилось ночное небо, месяц, зелёная ёлка, украшенная блестящими кусочками конфетных фантиков. Мишек, зайчиков и белочек я тоже вырезал мамиными маникюрными ножничками из фантиков, поэтому в моей открытке был наклеен целый дремучий лес и много зверей.

Я не подарил никому эту новогоднюю открытку, потому что хотел сохранить эту красоту себе. Теперь эта открытка казалась мне детской забавой, и решил от неё избавиться.

Я решил подарить эту открытку пионервожатой – Снегурочке.

Наша школьная пионервожатая обитала в отдельном кабинете в дальнем конце школьного зала на втором этаже.

Теперь зал освещался полностью, люстры отремонтировали и во всех люстрах горели яркие лампочки.

Подойти незаметно к двери комнаты пионервожатых было невозможно, она постоянно открывалась и закрывалась, пропуская преимущественно девчонок.

Шла репетиция школьного бала и концерта самодеятельности. Я тоже вместе с другими учениками нашего класса участвовал в торжественном бале. Мы должны были в стихах приветствовать новых учеников, учителей и родителей.

Надо было ждать вечера…

После уроков в школьном зале царил невообразимый шум и гам, все суетились, бегали, репетировали, смеялись, шушукались, играли, бегали, учили слова и повторяли танцевальные движения.

Я со своим другом Славкой рыбкой сновал между учителями и учениками и никак не мог сообразить, как мне прорваться в комнату пионервожатых в тот момент, когда там никого не было.

Наконец я увидел, как наша пионервожатая-Снегурочка весело выпроводила всех ребят и девчонок из комнаты и захлопнула за собой зверь. 

Славка доложил мне, что в комнате она осталась одна.

Об этом ему сообщила Валя Архипова, которая, как приклеенная, ходила повсюду за нашей пионервожатой.

Весёлая, задорная, улыбчивая «Снегурочка» всех влюбляла в себя пачками и многие девчонки и мальчишки были от неё в восторге.

Я занял место на сцене рядом с дверью в комнату пионервожатых и стал ждать удобного момента, когда на меня никто не обратит внимания.

Наконец такой момент настал.

Я быстро и мягко подскочил к двери, слегка приоткрыл и скользнул в дверной проём.

По инерции я успел сделать всего два-три шага, после чего застыл в немом испуге, как пугало, с вытаращенными глазами.

Передо мной, озорно улыбаясь, стояла пионервожатая-Снегурочка.

Из одежды на ней были только странные женские трусы из тонкой прозрачной ткани с ажурными, как тюль, краями.

На ногах у неё были прошлогодние бальные туфельки с бантами из белых лент.

Пионервожатая, видимо, примеряла, бальное платье из кружев. Она прижимала его к обнажённой груди.

Меня поразила форма и размер этих грудей. Они были большие, наполненные, крутые и круглые, как яблоки, но удивительно белого цвета.

Цвет грудей  ещё более был заметен, потому что лицо пионервожатой, шея, плечи, руки, талия, бёдра и ножки были покрыты густым коричневым загаром. Мне даже показалось, что её лицо густо намазано кремом или пудрой.

Пионервожатая-Снегурочка крепко стояла на маленьких худеньких ножках так, что они выгнулись как натянутые луки.

Свет из окна освещал её сзади и её напряжённая шея, изгиб спины, выпуклость попки и линия ног ярко выделялись на общем фоне. Вся её фигура была упругой, весёлой, озорной.

Пионервожатая поменяла цвет волос. Теперь у неё были белокурые волосы, которые она уложила в красивую причёску. Одна из прядей причудливо извивалась надо лбом и крепилась шпильками к туго затянутым на затылке волосам. Сзади озорно вздрагивала небольшая крупно свитая коса.

Увидев меня, пионервожатая-Снегурочка не вскрикнула, не нахмурилась, не испугалась, а только крепче прижала к себе платье и этим прикрыла своё тело.

Я ещё успел заметить, как при этом напряглись и приподнялись белые шары её грудей. Складки платья опять скрыли от меня их вершинки.

Пионервожатая-Снегурочка продолжала смотреть на меня открыто, без смущения, вызывающе и я заметил, что её взгляд становится насмешливым.

- Тебе чего?! - резко и громко сказала пионервожатая. – Ты чего уставился?

Я мгновенно растерялся, потерял дар речи, потом машинально и молча протянул ей прошлогоднюю новогоднюю открытку…

При этом я уже не смотрел на её тело, груди и ноги, а смотрел прямо ей в глаза.

Пионервожатая-Снегурочка молча взяла мою открытку, не отнимая платья от груди, раскрыла, прочитала и опять ещё более весело взглянула на меня.

Теперь её взгляд был не насмешливым, а понимающим и ещё более озорным.

- Я тебя тоже поздравляю с прошедшим Новым Годом! – сказала она смеясь. - Лучше поздно, чем никогда. Желаю тебе быть таким же молчаливым, как сейчас. Никому не говори, что видел. А теперь поворачивайся и беги.

Я немедленно воспользовался её советом, повернулся и таким же мягким и быстрым движением выскользнул из комнаты…

Шум и гам школьного зала меня оглушил.

Никто не заметил, как я вскочил в комнату пионервожатых и как выскочил. Только встревоженный Славка подскочил ко мне и стал нетерпеливо звать меня куда-то к новым приключениям.

Он приставал ко мне, тащил за руку, что-то говорил, спрашивал, рассказывал и допытывался, что я делал у пионервожатой. Всё это он делал одновременно и я не мог за ним поспевать…

Я перевёл дух. Потом встряхнул головой. Мне жгуче захотелось рассказать, поделиться с другом тем, что я только что видел, испытал и пережил.

Я уже было открыл рот, чтобы ему всё рассказать, как подскочила Валя Архипова и потребовала доложить, что я делал у пионервожатой в комнате…

Мне тут же расхотелось что-либо рассказывать.

Валя ревниво и пристально смотрела мне в глаза, а окружавшие её подружки осуждающе смотрели на меня.
Как я мог что-то скрывать и не отвечать их подруге?!

Я подумал и сказал правду.

- Я поздравил нашу пионервожатую с наступившим Новым годом. У меня оставалась открытка для неё и я вручил ей мой подарок.

- А она что? – ревниво спросила Валя.

- А она взяла мою открытку, сказала, что «лучше поздно, чем никогда» и подарила мне свой подарок, - сказал я, внутренне улыбаясь от скрытого смысла этих слов…

- Какой подарок? – ещё более требовательно спросила Валя. Славка тоже удивлённо и с интересом посмотрел на меня.

- Секретный! – отрезал я и пошёл восвояси.

Пусть помучаются неизвестностью…

Ночью впервые после нашего путешествия в Москву мне приснилась моя Фея красоты и страсти.

Она пришла ко мне в образе пионервожатой.

Во сне она была точно такой, какой я её видел в жизни, только теперь она одной рукой прижимала к себе ворох материи кружевного бального платья, а другой рукой приветственно помахивала мне моей новогодней открыткой.

Я тоже был рад встрече с моей феей. Меня тоже уже тревожило её долгое отсутствие в моих снах.

«Лучше поздно, чем никогда, - ещё успел я подумать перед тем, как уснуть и добавил уже от себя, - Всему своё время».

Однако что-то мешало мне окончательно заснуть…

Что-то в облике феи-пионервожатой было необычное…

А! Вот оно что…

Она была маленькая или небольшого роста, как Валя Архипова…