Мерцает бликами пустой стакан. Свет струится через его стенки, преломляясь тонкими гранями, и ложится на гладкую поверхность стола мягкими отпечатками. Из-под виски, кажется, стакан... или... чёрт его знает, когда в глазах двоится, уже не столь важно.
В какой-то момент грязи становится слишком много, и молчать уже невозможно. Хочешь - кричи, пока не лопнут оконные стёкла, хочешь - рассказывай всем и каждому о своей низости, рассчитывая на сожаление, солидарность, всепрощение, анти-осуждение, стань ещё грязнее, чтобы сердце лопнуло и излилось в желудок. Они обрезали тонкие шёлковые нити. Духовные близнецы мертвы, моральное благополучие НАРУШЕНО.
И вот так каждый раз; лежу на больничной каталке, лампы мелькают перед глазами одной стерильно-белой полосой; стук колёс, голоса, крики; я всё лежу, голова безвольно качается в такт рывкам и поворотам, меня везут, везут, везут... Коридор бесконечен, одинаковые двери, суета вокруг кажется очень далёкой, какой-то слишком нереальной; разве это я? Я как будто прилёг отдохнуть, заняться своими мыслями, а меня подхватили и унесли зачем-то... Зачем? Обрывки фраз долетают через глухой вакуум пространства: "мёртв", "гниёт", "ампутировать". "Кто? Почему? Зачем?" - голос чужой какой-то, низкий, хрипловатый; тёплая улыбка в уголках губ. Что-то колют в сгибы рук, маски, перчатки, сверкающая хирургическая сталь, тихий щелчок ножниц где-то за ухом, мягко отделяется плоть, "больше не душит". Я сам всё понял, сам догадался.
Часто задаюсь вопросом: почему я? Слышу предположения, одно абсурднее другого, покер вместо слов и издевательская, мнимая помощь, каждый считает себя если не богом, то по меньшей мере моим персональным освободителем. Больше всего они похожи на безмозглых женщин с нереализованным материнским инстинктом - закутывают в смирительную рубашку, как в пелёнки, плотно, туго, чтобы не кусал свои же руки. Чёрт возьми, ну я же не занимаюсь членовредительством, я правлю себя в соответствии со своими взглядами на то, каким я должен быть, а вы просто забыли о себе и переключились на меня, облепили, как мухи облепляют кусок гнилого мяса, силитесь отложить в меня свои личинки. Не выйдет, я пока ещё жив и умирать не собираюсь. Прочь, прочь отсюда.
Я хотел помощи только от тебя, дитя, а ты не пришёл, да впрочем я и не ожидал от тебя столь альтруистичного жеста. Моя испорченная нежность к тебе среагировала с обидой и прожгла в груди огромную чёрную дыру; теперь там совершенно пусто, поверь мне, я не зову на помощь и не проклинаю, осталась лишь досада от того, что всё пошло не по моему сценарию. Не пытайся тешить своё самолюбие, человека, которого я, вероятно, любил, больше нет, остался лишь образ, призрак из прошлого, он передаёт мне привет из зеркала тёмными холодными ночами, напоминая, как тепло и спокойно было ТОГДА. Я не злюсь и не скучаю. Правда.
Несмотря на кардинальные сдвиги в сознании и восприятии окружающего, есть темы, которые никогда не будут исчерпаны, рана зажила, но шрам остался; я никогда не забуду, как сковал тебя в объятиях, с трудом сдерживая слёзы, а ты смеялся и порывался уйти; быть может, это и было первым предвестником конца, нечётким знаком; или ранее - сжимал твою руку, не сдерживая горячего солёного потока, наблюдал, как ты отдаляешься за окнами вагона, и так всю ночь, давай спалим солнце дотла, давай, ледяной шестиугольник у меня на шее... впрочем, кажется, я немного увлёкся, но и на молчание сил уже тоже не осталось. Не ставлю цели докричаться, привлечь внимание, но просто выпустить птицу из своей (грудной) клетки, пусть летит, отпускаю, прости, что не смог удержать.