Телефон, стоящий на журнальном столике, начал трезвонить на полминуты раньше будильника. Ровно в восемь часов, двадцать девять минут. Хорошо, что я уже проснулась, и просто нежилась в кровати, позволяя себе, еще несколько минут блаженной расслабушки.
–Да, слушаю.
–Вставай, одевайся. Через двадцать минут я за тобой заеду.
Хриплый голос, с приказным тоном, принадлежал моей закадычной подруге Нине Волошиной. Мы дружим со школы, и я не удивилась манере общения. Командирские замашки у Нины с детства.
–Нин! Вообще-то у меня на мой выходной другие планы. Куда едем? И зачем?
–Сначала в милицию, потом в морг…
–Куда-а-а?
–Лизу нашу машина сбила. Насмерть. Следователь позвонил. Надо труп опознать, чтобы потом все оформить…
–Господи! Ужас какой! Как же?
–Томка, все потом…Одевайся…
…В школе, с четвертого класса, нашу троицу подружек-неразлучниц, стали называть «три поросенка». Кличка приклеилась после посещения детского спектакля, с одноименным названием. Сначала мы очень обижались, плакали, пытались драться или доказать одноклассникам, что они не правы, но со временем, поняли – доля правды и не малая, в прозвище была. Нина – умная, серьезная, начитанная, тщательно продумывающая все свои действия, как нельзя лучше подходила под характер Наф-Нафа. А я с Лизой, составляли тандем Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа. Были такие же беспечные, озорные, веселые и чуть глупые…После восьмого класса прозвище потеряло актуальность. Мы повзрослели, поумнели, похорошели и наши мальчишки стали уделять нам знаки внимания, и уж конечно, не упоминали детское прозвище…
Нинин джип притормозил у подъезда, я села на переднее сиденье и мы поехали. Нинка вела машину умело и уверенно. Не мудрено! Ее водительский стаж был около двадцати лет. Она первая из нашей троицы освоила машину. Нинка – самая удачливая из нас. В девятнадцать вышла замуж. За Костю Волошина, парня из соседского двора, только-только вернувшегося с армии. У Кости была не престижная профессия – сварщик, но он сумел за девять лет подняться до должности заместителя главного инженера. Окончил институт, без отрыва от производства, был на хорошем счету у начальства, да и в быту, был отличным семьянином. Нина после школы пошла в педагогическое училище, успешно отучилась, но по профессии поработать не успела. Помешало рождение мальчишек -близняшек. Но как только им исполнился год, сдала ребят в ясли, а сама пошла повышать квалификацию. Защитила диплом в педагогическом институте, и начала работать в школе, в младших классах. Время летело быстро, и через шесть лет, Нина заняла высокий пост в отделе образования. Сыновья росли, отлично учились и в школе и в институте, Нина жила спокойно и богато, но школьных подруг не забывала.
Мне повезло чуть меньше, чем Нине. В институт я не попала, мое образование ограничилось учебой в техникуме. Первое замужество через два года совместной жизни, развалилось как домик у Ниф-Нифа. Чуть подул посильнее ветер проблем, как мой супруг смылся, оставив мне в наследство годовалую дочку. Три года я бедствовала, мотала сопли на кулак, жалея себя до мути в мозгах. Потом успокоилась, оглянулась вокруг, поняла, что не легкая доля матери одиночки, досталась не только мне, а чуть ли, не каждой третьей женщине в нашей стране, взяла себя в руки и не без помощи подруг, вернулась в жизнь. Потащила на себе тяжелый воз прозаической бытовухи, который не захотел тащить мой муж. Работала продавцом, дальше учиться не получилось, нужно было зарабатывать деньги, чтобы держать свою небольшую семью на приличном уровне. Замуж я больше не выходила, имела друга-любовника, бегающего ко мне, в тайне от жены, два раза в неделю.
А нашей Лизе в плане личной жизни и карьеры, как мы с Ниной считали, не повезло совсем. После школы Лиза попыталась поступить в медицинский институт, провалилась, и чтобы как-то скоротать время до следующего года, чтобы повторить попытку поступления, устроилась нянечкой в детский сад, что располагался прямо рядом с ее домом. Да так и осталась там. Ребятишки Лизу обожали, горько плакали при расставании, и многие, даже став взрослыми не забывали свою нянечку. Поздравляли в праздники, просто забегали в ее квартиру на чашечку чая, делились секретами. За двадцать семь лет работы в детсаду у нашей Лизы образовался широкий круг знакомств из бывших и настоящих родителей, чьи чада были Лизиными подопечными. Мы с Ниной были уверены, что Лиза сглупила, не использовав, вторичных попыток сделать карьеру, угробила свою жизнь на горшки и половые тряпки, а Лиза в ответ только мило улыбалась и говорила, что она очень счастлива и просила за нее не переживать. А мы переживали, потому что и личная жизнь у Лизы не сложилась. Был у нее роман в восемнадцать лет с нашим одноклассником Гришкой Колесниковым, да закончился он ничем. Проводила Лиза Гришу в армию, честно дождалась, но Гришка, вернувшись, отношения продолжать не захотел. По какой причине – никто не знал. С Гришкой на личные темы мы не беседовали, а Лиза на вопросы не отвечала, смурнела лицом, горько усмехалась и всегда говорила одно и то же: « не судьба, девчонки, не судьба…» и мы отстали. Потом узнали, что Гриша почти сразу, после армии женился. Хоть и жили мы в одном городе, но наши пути с Гришей не пересекались. Новости о бывших одноклассниках мы узнавали случайно, при редких встречах на бегу, в сумасшедшей гонке жизни большого мегаполиса. Кто женился, кто развелся, кто деток родил, кто карьеру сделал. А наша Лиза так и жила одна, без мужа, без ребенка, без котенка… Маленькая, хрупкая, она в свои сорок четыре года выглядела на двадцать пять. За глаза знакомые и родители ребятишек называли ее просто – наша «дюймовочка». Русые волосы, зачесанные назад и собранные в хвостик на затылке, были единственной и постоянной Лизкиной прической. Косметику она не признавала, чуть подводила тушью свои серые глаза и блеклые губы розовой помадой, лишь по великим праздникам. Как то – Новый год, 8 марта и собственный день рождения…
Следователь, крепко сбитый, полу седой мужик, не высокого роста, с темными глубоко посаженными глазами, без особой приветливости пригласил нас в кабинет и помолчав пару минут, пошуршав бумажками на столе, приятным баритоном сказал:
–Потерпевшая – Елизавета Семеновна Беляева, сорок четыре года, русская, проживающая по адресу Пермитина 9, квартира 18, была сбита неустановленной машиной приблизительно в три – три тридцать ночи на пересечении улиц Хмельницкого и 40 лет Победы. Неизвестный гражданин в это время позвонил с телефона-автомата в дежурную часть и сообщил о происшествии. Прибывшая на место опергруппа обнаружила только труп потерпевшей, больше рядом никого не было. Ее личность установили по найденному в сумочке паспорту, там же была записная книжка с адресами и телефонами. Так же, в книжке была найдена заламинированная записка, что в случае какого-нибудь происшествия обращаться к Волошиной Нине Александровне, телефон, адрес. Либо к Рудаковой Тамаре Петровне. Телефон. Адрес. Что я и сделал. Личность установлена только по паспортным данным, поэтому сейчас Нина Александровна, Тамара Петровна – вам предстоит неприятная процедура. Надо опознать труп. Согласны?
Мы с Ниной готовы были к такому повороту событий, и почти одновременно кивнули в знак согласия, головами.
– Хорошо. Еще пара вопросов и пойдем. Беляеву нашли поздно ночью почти в четырех в кварталах от ее дома. Скажите, что ее могло привести в такой поздний час на это место? Может быть, она возвращалась из гостей? Кто из ваших знакомых проживает в этом районе?
Мы с Ниной озадачились. А действительно, какого черта, наша Лизка искала ночью на другом конце города от дома? Из наших общих знакомых там точно никто не проживал. О чем мы честно следователю и сказали. Мужик опять пошуршал бумажками и грустно констатировал:
–Простите, но скорее всего, виноватого мы не найдем. Свидетелей нет, тип машины установить можно только приблизительно…Ваша, м-м-м, подруга сильно пострадала, следов почти нет, все кровь залила. Нет-нет, вы не думайте, мы, конечно, будем искать, запросы по автомойкам и автосалонам, мы уже послали. Посты ГИБДД предупреждены…но…в таком большом городе найти машину без каких-то примет очень сложно… Можно предположить, что у машины разбито лобовое стекло, так как по предварительной экспертизе, удар был прямо по центру, хотя осколков мы не нашли. Создалось впечатление, что она как будто специально стояла на дороге и ждала, когда ее собьют… Так и произошло. Таранный удар. Сбил, а потом еще и протащил по асфальту метров десять… Вы попыток суицида не замечали?
Мы с Ниной уверили следователя, что расставаться с жизнью наша подруга не собиралась. Наоборот, всех пригласила на свой сорокапятилетний юбилей, что мы должны были отмечать на следующей неделе…Бедная Лиза…
Следователь еще задал несколько вопросов, честно пытаясь хоть как-то прояснить ситуацию, мы отвечали, что знали и в конце концов наша беседа закончилась в морге. Спаси Господь от подобных мероприятий! Страшно, горько и больно…Лизу мы опознали. Следователь сказал, что тело отдадут через несколько дней, после экспертиз, но бумаги, необходимые для похорон, подписал сразу.
Хоронили Лизу, как положено, на третий день после смерти. Новое кладбище голое, пустынное, с ровными рядами могил навевало жуть. Хорошо хоть, что июльское солнце яркое и жаркое, согревало теплом не только тело, но и душу. Старое кладбище, где растут ели и березы, зеленая трава вперемешку с крапивой, что укрывала могилы, не вызывало такой дрожи. Оно было тихое, по своему уютное, с печальной тишиной, нарушаемой только шелестом листвы и стрекотом шустрых белок…А на новом, без единого деревца, растительности, с серой каменистой землей, душа замирала от страха и обреченности. Памятники и кресты обозначали последний приют усопших, скорбные венки с засохшими букетами неопрятной грудой лежали на могилах, траурные ленты флюгерами развиваясь по ветру, то в лево, то в право, наводили на грустные мысли: ничто не вечно…Вчера – он, сегодня – я, а завтра ты уйдешь в небытие…
Народу, проводить Лизу в последний путь, пришло много. Соседи, одноклассники, ее выросшие подопечные, почти весь коллектив детского сада, просто знакомые и друзья, уважавшие Лизу за ее добрый характер и простоту души. На поминках, когда основная масса людей схлынула, а остались только самые близкие, пошли воспоминания. Мы говорили о Лизиной наивности, доверчивости, о том, что по жизни она была великой трусихой и паникершей. Боялась пауков, темноты, громких криков, шумных компаний. Но при этом никому не отказывала в помощи, если что-то было в ее силах. Выстраивали версии и догадки, отчего и почему в столь позднее время, одна, Лиза оказалась на том проклятом перекрестке…
Пришел на поминки и Гриша Колесников. На кладбище мы его не видели, может и присутствовал, народу было много, могли не заметить. А в столовой Гриша сидел в углу, в разговоры не вступал, молча пил одну поминальную рюмку за другой. Гриша изменился. Я его помнила долговязым ,худым, прыщавым юношей. Суетливым и безалаберным. А сейчас Гришка заматерел, обрел выправку и стать. Благородные манеры. Он превратился в мужчину, обладающего притягательной силой и красотой. Эдакой харизматичностью, что так привлекает женщин с первого взгляда. Я подошла к нему.
– Здравствуй, Гриш…
–Привет…
–Иди к нам, что одному сидеть…
–Уйди, Томка…тошно мне…всю жизнь…э-э-э-х, чего теперь…Иди…я…не могу сейчас…
–У тебя что, дома проблемы? На работе?
–Что? Дома? Ты о чем?
–Ну…ты такой…
–Какой?
–Пришибленный…
–А вы веселитесь будто? И повод есть?
–Гриш…перестань…Мы с Нинкой уж отплакались, пока к похоронам готовились, чего теперь…Лизу не вернуть…Светлая ей память…давай хоть посидим по людски…Когда еще соберемся? Видимся редко…Хоть поговорить…
–Идите…говорите…я…потом…
–Ты на девять дней придешь? Мы у Лизы дома помины делать будем. Приберем там все и сделаем. Приходи. Адрес помнишь?
–Помню. Приду. Если не сдохну.
–Гриш! Ты чего? Со здоровьем что-то?
–Так, Томка, не бери в голову…Ладно…иди…к ребятам…а я на работу. Меня отпустили не надолго. Идти надо.
–Ну иди, если надо…
Гриша залпом выпил еще одну рюмку, взял легкую модную курточку и вышел.
Через день после похорон, мы с Ниной отправились на Лизину квартиру. Ключи нам отдал следователь еще при первой встрече, да и если бы не отдал, проблемы попасть к Лизе в дом не составляло. И у меня и у Нины были запасные ключи, которые нам всучила Лиза еще пять лет назад. На всякий случай, как она тогда объяснила. Вот и настал тот случай.
Квартира без хозяйки жилого вида не потеряла, хоронили Лизу прямо из прощального зала, в дом не привозили, поэтому и осталось все так, как будто хозяйка за солью, на пять минут, к соседке вышла…Мы с Ниной стали разбирать вещи. Горькое и трудное это занятие. То, что было дорого для Лизы, для нас и других людей не имело никакой ценности. Поэтому, мы сначала отложили носильные вещи, чтобы отдать в общество «Красный крест», потом обзвонили приятелей, поинтересовавшись, не нужна ли кому мебель и посуда на дачу, и наконец приступили к разборке личных вещей. Фотоальбомы, маленькие открыточки, подписанные корявыми детскими подчерками, квитанции, документы на квартиру, копия завещания, заверенного у нотариуса, по которому мы с Ниной становились обладателями всего движимого и недвижимого скудного Лизиного имущества. Квартиру полагалось продать, деньги поделить пополам, после вхождения права на наследство. Мы разобрали почти все, что лежало в ящиках комода и серванта, как на глаза попалась большая обтянутая бархатом шкатулка, скромно стоящая в глубине книжной полки. Мы открыли ее. Там были письма. Много писем. Получателем числилась наша Лиза. А вот отправителем…Письма писал Гриша. И судя по количеству, не один год. Мы с Ниной переглянулись, положили шкатулку на стол и пошли на кухню, чтобы перекурить, успокоиться и решить, чего нам с этими письмами делать…То, что они переписывались – мы не знали. Когда и почему это началось – не знали тоже. Это была Лизина тайна, и нам предстояло решить – похоронить эту тайну вместе с ней, или вытащить на свет тот секрет, что, наверное, был главным для нашей подруги, составлял смысл ее жизни…
–Ну, что Томка, делать будем? – Раскурив сигарету, спросила Нина.
–Не знаю.
–И я ума не дам. Читать? Как-то неудобно, подло даже. Лизка, если бы захотела, сама нам все бы рассказала. А она молчала. Сжигать будем?
–Нин…сжечь не проблема…а может там важное что-то и для Лизы и…для Гришки тоже. А сказать не могут. Не могли…Господи…Лиза не могла, а Гришка тоже был вынужден молчать. Бывают же обстоятельства?
–Дура ты, Томка, прости меня Господи, дура беспросветная! Какие обстоятельства? Это личная жизнь Лизки и Гриши. Интимная, скорее всего. Лучше сжечь сразу…
–Да-а-а? а вдруг там что-то есть объясняющее ситуацию? Может он ее звал куда-то? А она пошла и это случилось? Или еще чего? Может, прочитаем? Не все! Выборочно! Штук пять! А?!
–Бог с тобой, золотая рыбка…сейчас докурим и пойдем.
Лизавета наша особой аккуратностью и педантичностью, если это не касалось детсадовских дел, не отличалась. А здесь, все письма лежали ровными стопочками, тщательно пронумерованные, с написанной, жирным черным фломастером, датой получения в углу конверта. День, месяц, год. Самым первым лежал солдатский конверт, судя по дате, полученный почти двадцать семь лет назад. Мы взяли пожелтевший двойной, в клеточку, листок и начали читать. Лучше бы мы этого не делали. В своем письме, Гришка, не стесняясь в выражениях, поливал Лизу грязью. Поток оскорблений лился с каждой строчки, а смысл сводился к одному – Гриша пытался убедить Лизу, что он не может быть отцом ее ребенка и требовал забыть себя навсегда…
Минут пять мы сидели молча. Осознавая, что наша простушка Лиза, наивная и добрая, была не так проста. Мы, ее лучшие подруги, на протяжении долгих лет общения НИ РАЗУ не услышали от нее горькой исповеди. Лиза была беременна? Если не от Гриши, то от кого? А куда делся ребенок? Что произошло? Может неведомое нам грехопадение подруги и послужило разрывом между ней и Григорием? Мы не знали, что думать. Письмо не только не прояснило ситуацию, а наоборот, подняло еще много вопросов, ответа на которые, мы не знали. И мы решили прочитать еще одно письмо. Второе по нумерации, но если судить по почтовому штемпелю, пришедшее через пятнадцать лет после первого.
Гриша писал о любви. К ней, Лизе. Писал, каялся во всех грехах, объясняя, что сейчас он не может бросить жену, хотя женитьба на ней одна из главных его жизненных ошибок, что они давно чужие люди, но надо поставить на ноги дочек…умолял подождать, потерпеть и верить, что, она, Лиза, для него – единственная, желанная и любимая…
Мы взяли наугад еще несколько писем. Разных лет получения. Там было все, то же самое. Слова о любви и просьба подождать еще чуть-чуть…Это «чуть-чуть» занимало почти десять лет.
Последнее письмо было двухнедельной давности. Гриша, четко, как на экзамене, по пунктам, отвечал, видимо на вопросы Лизы. Да, он разводится. Да, они скоро будут вместе. Да, он по прежнему любит ее. Да, боится потерять. Да, он очень счастлив от того, что Лиза любит его, непутевого горемыку. Да, ему не надо никакой другой женщины…
Рядом с этим конвертом лежал другой, подписанный Лизиным подчерком. Конверт был не запечатан и мы, с трепетом в душе, прочитали Лизино послание:
«Любимый! Мой единственный в жизни мужчина! Самый родной для меня, самый близкий! Ты мой рыцарь, ты мой защитник, моя опора в этом чертовом круге жизни. Я никогда не торопила тебя с разводом, хотя мне было очень не легко делить тебя с твоей женой, отпускать от себя именно тогда, когда ты нужен был, как никто на свете. Я уважаю тебя как мужчину, который, не взирая на чувства, прежде всего, думает о своих детях. Желает поставить их на ноги, дать образование, и лишь потом, когда они вырастут, и смогут не предвзято отнестись к разводу, стремится быть с любимой женщиной. Ты именно такой. Я верю тебе. Я верю в твою любовь. Спасибо, что ты есть у меня. И я так рада, что скоро мы будем вместе. И не надо будет больше прятаться и молчать. Не нужно будет тайных свиданий! Гришка, желанный мой! У меня скоро день рождения. Я очень хочу, чтобы именно в этот день, ты пришел ко мне с большим букетом ослепительно белых роз, и открыто сказал всем о наших чувствах. Я никому и никогда не говорила о нас. Даже Тамаре и Нине. Думаю, что настало время…»
Письмо было не дописано. Что помешало Лизе его дописать? Когда она его писала? Зачем она его писала, если они встречались? И где встречались? Опять тайны. Опять загадки на которые мы не получим ответа. Прочитав письма, мы бережно сложили все обратно в шкатулку. Из прочитанного, мы поняли только одно – как полюбила наша «Дюймовочка» в восемнадцать лет непутевого Гришку, так и любила его всю свою жизнь. А он прозрел позже, почти через двадцать лет, понял ,что счастье ходило рядом, а он его упустил, что по настоящему любил только ее, Лизу, а женился наспех, о чем сожалел все прожитые годы.
–Нин! Я знаю, что с письмами делать. Надо их Гришке отдать.
–Зачем?
–Ну…Это же он писал…Лизе…
–Вот именно. Лизе. Не нам с тобой. Они берегли свою тайну, от всех. А отдав письма, мы станем причастны к этой тайне. Имеем ли мы на это право? Если уж Лизка, наша с тобой, Лизавета, которую мы думали, что знаем вдоль и поперек, за столько лет ни словечком не обмолвилась, значит, не хотела, чтобы мы знали. И думаю, Гриша тоже не захочет, чтобы в это дело был посвящен кто-то посторонний…
–Ну, мы не посторонние, это раз. Мы самые близкие ее подруги. Во вторых, мы отдадим потихоньку, один на один. А в третьих Лиза же написала, что в день рождения они откроются…
Нина помолчала пару минут, потом глубоко вздохнув, решительно сказала:
–Так не будет дня рождения, Томка…и думаю Гриша будет молчать. Сейчас ему какой смысл открываться? Давай так: письма мы пока уничтожать не будем. Подождем до девятин. Ты, вроде говорила, что Гришка прийти обещался? Если придет, посмотрим. Может он сам про письма заикнется. Тогда и отдадим.
На этом решении мы и остановились. Последующие дни опять были заполнены печальными хлопотами, связанными со смертью нашей подруги. Мы оформляли документы, закупали продукты, отдавали часть Лизиных вещей друзьям, что приходили в квартиру. Помимо того и собственные дела давали о себе знать. Хорошо еще, что не надо было ходить на работу. У Нины был отпуск, а я написала заявление на предоставление отгулов, которые были у меня в своеобразной «заначке». Поминки на девятый день начались с раннего утреннего Гришиного звонка на мой мобильный. Где и как он раздобыл мой номер, я поинтересоваться не успела. Гриша спросил много ли народу будет, и услышав, что только свои, тут же отключился. Я позвонила Нине и рассказала о странном звонке. Нина у нас девушка умная, тут же посоветовала:
–Не накручивай, Томка. Ничего странного тут нет. Он же не про письма спрашивал, а про людей. Ну, может не охота ему с народом общаться. Ты же читала его послания…вот и подумай сама, каково ему сейчас. Мужик любимую женщину потерял…с которой какие-то планы на будущее строил…А вместо этого – поминки…тут не до разговоров с одноклассниками. Я его понимаю.
Нина посопела в трубку, потом скомандовала:
– Все. Давай собирайся, я через полчаса тоже подъеду. – и положила трубку.
Поминальный обед мы успели сделать как раз к трем часам дня. К этому времени начали подходить люди. Опять зашли сослуживцы, знакомые и соседи. Все говорили о Лизе только хорошее. Лишь одна бабка, лет семидесяти, востроносая, с выцветшими впалыми глазами, костлявая и неопрятно одетая, навернув две тарелки куриной лапши, съев внушительный кусок пирога с малиновым киселем, вдруг изрекла:
– Да…девка вроде неплохая была…Царствие ей небесное… по соседски и хлебушка и соли завсегда одалживала…когда и денежкой ссужала…было…Да вот чести не берегла…ночь полночь, а ее дома нетути! Чуть не каждый день под утро домой-то являлась! А где блукала, и не говорила ничего…
На бабкину реплику ответил за всех Сережа Моховец, бывший староста класса:
–Ты, бабуля, говори, да не заговаривайся. О мертвых – либо хорошее, либо ничего… Не надо на Лизу грехов вешать. Если и ходила куда, так не твое дело. Лиза не замужем, родни нет, отчитываться не перед кем. Ходила, значит, надо.
Бабка сразу пошла на попятную:
–Конешно, конешно…дело молодое…я ж так…к слову…
Потом перекрестилась, поклонилась и ушла. Никто бабкиным словам значения не придал, кроме нас с Ниной. Мы ждали Гришу, а он не приходил. Часам к шести, основной поток людей иссяк. Осталось несколько одноклассников, с которыми мы не виделись несколько лет. Мы выпили еще пару рюмок. И постепенно печальная тема сменилась воспоминаниями, вопросами о насущном, теплыми душевными разговорами людей, которых связывали сладкие годы детства и юношества…
Большие настенные часы показывали ровно семь, когда в комнату вошел Гриша. Я обомлела от его вида. Он осунулся и почернел. Глаза были красные и воспаленные, словно Гриша не спал долгое время. Лихорадочный румянец разливался по небритым скулам, а губы были плотно сжаты. Исчезло притягательное обаяние. Перед нами стоял человек потерянный и жалкий. В руках Гриша держал огромную корзину с ослепительно белыми розами. Нина подошла к нему и пригласила за стол. А я быстро достала мобильник и открыла календарь. Боже мой! Девятнадцатое июля! День рождения Лизы! Как мы могли забыть?! А Гриша не забыл. Он исполнил просьбу своей любимой женщины. Видимо Лиза не только в письме, а и наяву просила его об этом подарке…
– Гриш…Давай цветы, я их в вазу поставлю. А ты за стол. Сейчас суп принесу, поешь…– начала командовать Нина.
Гриша отдал цветы, потер ладонями лицо, налил себе большой граненый стакан водки, выпил его и посмотрел в мою сторону.
–Не надо еды Тамара…я не буду…
–Как не будешь? Ты посмотри на себя! Ты же…ужас на кого похож! Ты за эти дни хоть крошку пожевал?
–Не надо. Я…судите меня…не могу больше молчать….это я во всем виноват…из-за меня Лиза погибла…
– ТЫ?!! КАК?! – воскликнули мы с Ниной. Ребята, сидевшие рядом, враз замолчали, и повернулись к Грише. Григорий опять потер руками лицо и начал каяться:
–Это давно началось. Перед армией. За день до отправки мы с Лизой…ну…вместе ночь провели, и я уехал. Потом пока покупатели приехали, пока в часть отправили, пока присягу принял, месяца три прошло. Получаю, уже в части письмо от нее. Пишет – радость какая, у нас ребенок будет…Я с дурости этой радостью с ребятами поделился. А они меня на смех подняли. Ты говорят, сколько раз с ней спал? Один? Не может быть, говорят, с одного раза и сразу залететь…Это она, говорят, нагуляла, а на тебя приблудыша повесить хочет. Я зеленый тогда был, не знал ничего, потом уж, когда женился, понял что и одного раза достаточно, чтобы ребенок зачался. А тогда поверил им. Обозлился. Написал Лизе письмо, чтобы даже и думать не смела, что я ее грех прикрывать буду. Написал чтобы даже имени моего не вспоминала. Больше писем от нее не получал. Отслужил. Вернулся. С девчонкой познакомился. Понравилась. И женился. Года не прошло, понял – пустышку взял. Ни ума, ни сердца. А бросить нельзя, у нее пузо на нос лезет. Дочка родилась, светленькая, сероглазая, смотрю на нее, и как ножом по сердцу – Лиза перед глазами. Похожа очень дочка на Лизу была. Так вот смотрю на дочурку и гложет меня – ведь Лизку люблю, хоть изменила она мне, все равно люблю. Увидеть захотел. Не получилось. То одно, то другое. Жена поняла как-то, что меня только дочка держит, и следом вторую родила. Тут я и вовсе потерялся. Погодки, тяжело их ростить. Лизу помнил, но найти ее не пытался. Стыдно было. Трусил. А потом старшую к школе готовить надо было, тетрадки там, краски…вот на школьном базаре с Лизиной матерью и встретился. Узнала меня Полина Борисовна, сразу узнала. Подошла. «Как живешь, Гриша?» – спрашивает. Спокойно, без злобы. Я рассказал. Ну и ее спрашиваю, а как Лиза поживает? Муж? Дети? И тут…глянула она на меня и отвечает: « после твоего письма у Лизы выкидыш случился, а после воспаление. Не сможет Лиза матерью быть, никогда. И мужа у нее нет, и не было кроме тебя никого. Как любила тебя, дурака, так до сих пор любит. Никого к себе не подпускает. Тебя ждет. Так и живем с ней вдвоем. Приходи в гости, Лиза обрадуется». Говорит она, а я…в голове туман, будто молотом по вискам –дурак, дурак, дурак…И себе жизнь загубил и Лизке, и жене своей. Тяжко без любви то жить. Выслушал, пообещал что приду. И опять струсил. Все думал, как приду, да что скажу, тут еще лет пять пролетело. Дочки растут, а с женой все хуже. Скандалы каждый день. Как-то с утра закатила жена истерику, ударил я ее, и из дому ушел. Ходил по городу, маялся, потом решил – пойду к Лизе. И будь что будет. К дому ее подхожу, а там похороны. И не чьи-то, а Лизиной матери. Я как увидел портрет Полины Борисовны в траурной рамке, а потом и Лизу в черном, заплаканную, сникшую, как отрезвел. Что же я делаю, тут горе такое, а я отношения выяснять собрался. Не до меня сейчас Лизе. С другой стороны – мне бы подойти к ней, пожалеть просто, к груди прижать…а я…развернулся и ушел. Трус паршивый!... Опять время потекло. Каждый день думал, вот сегодня к Лизе схожу, вот схожу и не решался. А потом квартирный обмен мы затеяли. Я же с тещей, в трешке жил. Не женщина, а мымра. Достала меня. Я жене условие поставил – или разъезжаемся с тещей, или я из семьи ухожу. Ну жена и подсуетилась . Прихожу с работы, она довольная такая. Все, говорит. Нашли вариант, мама, говорит, уже съездила, посмотрела. Старый район, тихий, спокойный. Поликлиника рядом, магазин рядом. Хрущевка однокомнатная, но большая. Второй этаж. Ну и хорошо, отвечаю. А потом спрашиваю адрес, далеко ли от нас жить будет? Тут жена мне и выдает: Пермитина 9, квартира 19. Я чуть в обморок не упал. Теща у меня соседкой Лизиной станет, а старуха любопытная до невозможности, въедливая, да дотошная…понял я, что после обмена к Лизе никак не попаду. А если и зайду, без скандала не обойдется. Разводом дело закончится. А какой развод? Дочки. Одной тринадцать, второй двенадцать. Самый возраст опасный. Подростковый. Подумал, что если я в это время разводиться начну, дочек точно потеряю. А только они, мои красавицы, отдушиной были. И опять решил подождать. Грешным делом подумал, теща не вечная, болячек полно, как она….тогда и я…К Лизе смогу. Пока тещу перевозили, чудом каким-то с Лизой не встретился. И к теще потом жена всегда одна ездила. Живу, как зомби. И гложет меня тоска, и совесть гложет. Мозгами понимаю – как бы ни было, объясниться с Лизой надо. Прощенья попросить, покаяться…Только как? И придумал. Письмо написал, и попросил, если простит, если захочет ответить, пусть на главпочтамт пишет. До востребования…как письмо отправил, места себе не находил, каждый день на почту бегал…Через месяц ответ пришел. Написала Лиза, что никогда в ее жизни не было другого мужчины, что простила она меня давно, и любит по прежнему, только об одном жалеет , что ребенка родить не смогла…и встретится предложила. В кафе. Подальше от глаз. Мы встретились. Как увидел ее…все…пропал…мы в кафе до закрытия сидели, наговорится не могли. Время за полночь, а мы расстаться не можем. Поехали в аэропорт, и там до утра…Я Лизу на работу проводил, сам тоже на работу пошел. А в голове одна мысль – счастье нашел…На работе все решил, думаю, приду домой и жене про развод скажу. Сколько можно. И себя и ее мучить…все равно жизни нет. А вечером…домой пришел, жена ни пол слова не сказала в упрек, не спросила где был, что делал…накормила меня и говорит, что у младшей дочки , у Наташки, анализы крови плохие. Врачи советуют в клинику на обследование везти…на долгие три года Наташина болезнь затянулась, но , ничего, вытянули, вылечили. А с Лизой мы так же через письма и общались. Все ей написал, и от нее только поддержка была, утешала меня как могла, веры и силы мне ее письма придавали. А год назад я квартиру снял, в Ромашкинском районе. На улице Хмельницкого…Там и стали с Лизой встречаться. Она отработает, дома еды наготовит, и вечером туда. А я ее уже жду. И вроде как семья у нас. Хорошо нам вдвоем. Сладко. Я с женой объяснился, на развод подал. И жена смирилась. Поняла, что не удержит меня больше. Я одного только боялся. Чтобы теща про Лизу не узнала. Что это она, Лиза, соседка ее, причина дочкиного развода. До поры до времени не хотел. Знал тещин характер и понимал, если она узнает, она Лизе житья не даст. Варианты обмена искал. Не успел…А в тот вечер…Сначала все как всегда…встретились…полюбались…а часа в два ночи Лиза вдруг засобиралась. Не могу, говорит больше прятаться. Не хочу. Поехали домой, ко мне. Все равно, говорит, я решила, что на свой день рождения всем все расскажу. Вот придешь, говорит, меня поздравить, белые розы принесешь, много роз, и я всем объявлю: знакомьтесь, это мой муж…Я посопротивлялся для шутки, а потом говорю, что, мол, делать с тобой, поехали домой… нам бы такси вызвать, а мы на перекресток вышли…стали машину ждать… попутку…никто не проезжал. Час поздний, но все равно, стоим, ждем…Вдруг Лиза потянулась ко мне, поцелуй, говорит, я начал ее целовать, а сам слышу, звук мотора сзади…резкий такой…Оглянуться хотел, не успел. А Лиза…она лицом к перекрестку стояла, я спиной. Она вдруг схватила меня за отвороты плаща и в сторону отбросила! Откуда в ней только сила взялась! Меня отбросила, а сама с дороги уйти не успела! Машина…на полном ходу…на нее…Я уже падал, когда удар услышал…ее крик…короткий…и все…Когда поднялся с земли, Лизу не сразу увидел…ее протащило по дороге…подошел…она в крови вся…и не дышит…Я посидел возле нее, оглянулся…пустота. Тишина. И машины нет. Никого нет. Только я и мертвая Лиза…Судите меня! Судите! Предал я ее! При жизни предавал и после смерти предал! Трус вонючий! Позвонил по автомату, милицию вызвал, а ждать не стал! домой побежал! Судите…
В конце своей исповеди Гриша почти кричал, потом сник, замолчал. Спрятал лицо в ладонях и заплакал. Молчали и мы. Мы не знали, что ответить человеку, который сам все понимал. Понимал подвиг маленькой, хрупкой женщины, что пожертвовала собой ради жизни любимого… Мужчины,может быть даже и недостойного её любви...Не нам судить.
Мы молчали. Тишина плыла по комнате, обволакивала, баюкала, успокаивала…а Лиза улыбалась нам с фотографии словно говорила: « Не судьба, мои родные, не судьба…».