ГАЗАРД
(Поход князя Черкасского в Хиву)
«Всё это делать сколько возможно и в газард не входить, чтоб даром людей не потерять и убытку не причинить»
Из инструкции Петра I майору Лихареву (1719)
И.Г.Безгин в 1890 году в своей обстоятельной «библиографической монографии» 1 говорил об этом походе как об «интересном и не вполне ещё прояснённом эпизоде из царствования» Петра I. Действительно, даже самые важные официальные сводки 2 и лучшие обобщающие работы, посвящённые этой странице нашей истории 3 , страдают (каждая – своей) очевидной неполнотой. Хотя новых существенных данных за 120 лет, прошедших после книги И.Г.Безгина, насколько я знаю, не появилось, некоторый прогресс в понимании этих событий представляется возможным на основе преодоления указанной неполноты, «взаимного обогащения» упомянутых сводок и аналитических работ.
1.Общая канва этих событий
В 1700 году хивинский посланец вручил Петру грамоту хана Шанияза с просьбой принять Хиву в российское подданство. В ответной грамоте Пётр дал своё согласие на это предложение Хивы, которое подтвердил в 1703 году и следующему хивинскому хану Аран-Махмету. Однако реальной помощи этим ханам в их попытках освободиться от подчинения Бухаре он оказать не мог. Все силы были связаны войной с Турцией и Швецией. В 1714 году в Петербург прибыл Ашур-бек, посланник хана Ходжи-Мухаммед-Бегадура. Пока Ашур-бек добирался до Петербурга, ханы в Хиве успели ещё дважды поменяться: очередного, Ядигера сменил Аранг (Эренк). Наконец, в 1715 году ханом стал Ширгазы из Бухары. То ли перед Ширгазы, то ли перед Ходжи-Мухаммед-Багадуром ханом успел побывать ещё и Муса-хан, который по утверждению Ходжи Нефеса (о нём – ниже) изгнанный из Хивы обосновался в Астрабаде и не прочь был вернуться на хивинский престол. Ашур-бек был принят хорошо, Пётр отправил с ним хивинскому хану в подарок 6 пушек с запасом ядер и пороха (6,5 пудов). Однако видимо в связи с изменением ситуации в Хиве, с воцарением Ширгазы, Ашур-бека задержали в Астрахани и отобрали у него пушки с боеприпасами. 4 Действительно, Ширгазы, в отличие от своих предшественников (не менее 7 ханов за 15 лет) заметно укрепил свою власть успешными завоеваниями и продержался на троне до 1728 года. Хива при нём заметно меньше, чем ранее, зависела от Бухары, и договорённость предыдущих ханов о сближении с Россией, конечно, не имела теперь никакого значения.
Параллельно виды России на контакты с Хивой развивались по иной, так сказать – неофициальной, линии. В 1713 году туркмен с Мангышлака Хожди Нефес заявил «русским людям» на Тюп-Караганской пристани (перевалочный пункт на торговом пути Астрахань – Хива), что имеет важное государственное дело. Доставленный в Астрахань, он сообщил стольнику Михайле Заманову о возможности повернуть течение Аму-Дарьи в Каспийское море, куда она, якобы, некогда впадала; о том, что хивинцы, опасаясь русских, повернули Аму-Дарью в Аральское море специально сооружённой плотиной; и что туркмены готовы помогать России в присоединении этой территории. Кроме того, он сообщил о наличии россыпного золота на Аму-Дарье. М.Заманов и Ходжи Нефес добрались до Петербурга. 5 Пётр поручил выяснить суть сообщений Ходжи Нефеса князю Александру Черкасскому, кабардинцу, принявшему православие и женившемуся на дочери Б.А.Голицына, воспитателя Петра I. Любимец царя, князь Черкасский – капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка владел «восточными языками». Таким образом, эти «сказки Шахерезады» на рациональном европейском языке, в европейской системе ценностей и представлений зазвучали впервые в устах князя Черкасского и исходили теперь как бы от него самого. Это и определило дальнейший ход событий и судьбу самого князя.
И то, и другое – и о возможности поворота Аму-Дарьи, и о наличии золота – подтвердил позднее и Ашур-бек. По его мнению, хивинский хан не будет возражать против этой деятельности России на его территории, против поворота Аму-Дарьи.
В «Журнале» раздел IX «Известия об отправлении на Каспийское море» открывается (с. 341) «Именным И.В-ва указом о посылке в Хиву с поздравлением на Ханство, в Бухары к Хану, о проведывании про город Иркень и проч.» от 29 мая 1714 года: «Послать в Хиву с поздравлением на Ханство, а оттуда ехать в Бухары к Хану, сыскав какое дело торговое, а дело настоящее, чтоб проведать про город Иркень, сколько далеко оный от Каспийского моря? и нет ли каких рек оттоль, или хотя не от самого того места, однако же, в близости, в Каспийское море». Хотя в этом указе князь Черкасский не назван, в конечном счёте, Пётр остановился именно на нём, как это видно, в частности, из другого, практически одновременного указа. 6 Ему было выделено «тысячи полторы воинских людей да на всякие расходы тысяч пять денег». Тон распоряжений был тот же, что и через два года (14 февраля 1716 года: «Господа Сенат! … чего он против тех пунктов будет от вас требовать, также и сверх того, в том чините ему отправление без задержания»: «Дело», стб. 212).
Таким образом, Пётр отправил князя Черкасского: 1) проверить информацию Ходжи Нефеса о возможности повернуть Аму-Дарью в Каспийское море и про золото на ней; 2) послом в Хиву – поздравить хана с вступлением на престол (получается – того хана, который окажется на престоле к моменту прибытия посла), а также – возобновить переговоры о подчинении Хивы России и 3) проложить путь торговли с Индией через Среднюю Азию и разведать путь к Яркенду (в «Малой Бухарии», то есть в Синьцзяне) со стороны Каспийского моря.
В 1714 – 1715 годах князь Черкасский подготовил первую (главным образом – морскую) экспедицию, составил карту восточного берега Каспийского моря и (как он считал) подтвердил в определённой мере сведения Ходжи Нефеса и других туркмен о возможности восстановить течение Аму-Дарьи в Каспийское море. В 1716 году он заложил на восточном берегу Каспийского моря три крепости: в районе Тюп-Караганской пристани (на основном торговом пути из Астрахани в Хиву, район нынешнего Форта Шевченко); другую в 120 верстах южнее (район нынешнего Шевченко) и третью – в районе нынешнего Красноводска, в том месте, где, по его мнению, некогда впадала Аму-Дарья в Каспийское море. Разместил в этих крепостях гарнизоны. В начале июня 1717 года он выступил из Гурьева с отрядом из 900 человек регулярных войск, 1900 казаков (1400 яицких и 500 гребенских), 500 ногайских татар и около 100 морских и артиллерийских чинов – то есть всего около 3450 человек при 6 орудиях (тот самый подарок, который отняли у Ашур-бека?). Отряд сопровождал купеческий караван из 35 купцов (в том числе – 13 русских) с прислугой числом 160 человек. У отряда имелось около 5 тысяч лошадей и 200 верблюдов с арбами и телегами (не считая купеческого каравана). В середине августа отряд достиг устья Аму-Дарьи. Здесь, в четырёх днях пути от Хивы князь Черкасский должен был заложить четвёртую крепость. При дальнейшем продвижении в сторону Хивы отряд подвергся нападению собранных Ширгазы сил хивинцев и их соседей, превосходящих силы отряда в 5, а то и в 10 раз. В течение нескольких дней отряд успешно отбивался от хивинцев, затем согласились на предложенные Ширгазы переговоры.
Хивинцы ложными клятвами уговорили князя Черкасского разделить отряд на 5 частей для размещения на зимовку в разных населённых пунктах, часть отряда перебили, остальных забрали в плен. У ханской ставки были убиты князь Черкасский, Михайло Заманов и астраханский дворянин Экономов.
Однако, очень интересны и важны подробности …
2. «Газард» князя Черкасского
Чудовищная ловушка, в которую сам себя загнал князь Черкасский, предстаёт во всей своей безысходности, лишь только мы сопоставим три его последовательные обращения к Петру.
В мае 1714 года князь, побывавший в 1711 году на родине и приведший тогда Кабарду в подданство России, теперь изложил соображения о необходимости для России усиленно склонять на свою сторону другие народы северного Кавказа, поскольку Турция действует здесь очень настойчиво. Нельзя иметь против себя «оный народ, лучший в войне, кроме регулярного войска». Всем хороша записка и очень своевременна, но есть в ней заносчивая фраза: «токмо незнанием или неискусством воевод ваших сей интерес государственный по сё время оставлен». Новая, дерзающая Россия весело клеймит неповоротливую, тугодумную Московскую Русь. Может быть, те воеводы действительно упускали какие-то соблазнительные шансы, но поди ещё разберись во всём хитросплетении возможностей, угроз и интересов на юге России, тем более, что гонец до царя хорошо если за месяц доскачет! 7
В том же 1714 году, как упоминалось, Ходжа Нефес через князя Черкасского сообщил Петру о возможности вернуть Аму-Дарью в Каспийское море, куда она якобы прежде впадала, и о наличии золота на Аму-Дарье. В результате тем же указом от 29 мая князю Черкасскому было поручено отыскать на Каспии прежнее устье Аму-Дарьи, разузнать, где находится плотина, загораживающая ей выход в Каспийское море и выяснить возможность вернуть Аму-Дарью в прежнее русло. Воеводам в Астрахани было велено «чинить отправление во всём, чего он будет требовать, без всякого задержания».
В 1715 году князь первым проплыл во главе своей экспедиции вдоль восточного берега Каспийского моря до Красных Вод. Он писал царю 4 августа, что прибыл в местность Актан, где прежде Аму-Дарья, возможно, впадала в Каспийское море. Что река, вероятно, отведена от Каспийского моря плотиной возле урочища Харакая в 4 днях пути от Хивы. Он сообщил 24 октября, что закончил карту Каспийского моря и возвращается в Астрахань. Рекогносцировки, выполненной в 1715 году его сотрудниками Фёдоровым, Званским и Тарановским, совершенно очевидно недостаточно для утверждения о том, что Аму-Дарья в недалёком прошлом впадала в Каспийское море, и что её течение в Каспийское море можно восстановить, разрушив плотину, которую видели Фёдоров и Званский. Прибыв к Петру в Либаву в начале февраля 1716 года, князь сообщил свои соображения о возможности поворота Аму-Дарьи, о заверениях на этот счёт Ходжи Нефеса и других Тюп-Караганских туркмен. 8 Громадный государственный механизм пришёл в движение. Пётр 14 февраля 1716 года повелел Сенату отправить вновь назначенного капитаном князя в Астрахань – послом к Хивинскому хану и вручил князю наказ из 13 пунктов. 9
1.В этом воображаемом «устье Аму-Дарьи» построить крепость «человек на тысячу, о чём просил и посол хивинский». 2.Ехать к хану послом и «путь держать подле этой реки», изучить возможность обратного разворота Аму-Дарьи в Каспийское море. 3. По возможности построить и вторую крепость в месте предполагаемых работ по развороту реки. 4. «Хана хивинского склонить к верности и подданству, обещая ему наследственное владение, для чего предложить ему гвардию». 5. Об условиях содержания этой гвардии. 6. Если «хан склонится на нашу сторону», просить, чтобы послал своих людей с нашими вверх «по Сыр-Дарье до Эркети-городка». 7. «Просить у него судов и на них отпустить купчину по Аму-Дарье в Индию». 8. «Проведать и о бухарском» хане, «нельзя ли и его хотя не в подданство, то в дружбу привести», «ибо и там также ханы бедствуют от подданных». Пункты 9 – 11 – о необходимом количестве войск для решения этих задач. Две тысячи казаков и 100 драгун должны под командой «доброго командира» прийти из Астрахани к дельте Аму-Дарьи (п. 12) и оттуда прислать нужное количество войска к морю для сопровождения князя Черкасского (см. п.2). Пункт 13 касался отправления поручика Кожина в Индию.
Чем глубже князь вникал в полученное задание, тем больше сомнений должно было появляться у него в успешности предприятия. Возражения о возможности повернуть Аму-Дарью в Каспийское море он слышал и раньше, а относительно перспектив склонить хивинского хана к подданству … - об этом придётся говорить подробнее. Но чем больше усилий предпринималось для обеспечения этого похода (из юго-восточного края выжимались последние соки10), тем страшнее и неприемлемее казалась сама мысль о том, чтобы уговорить царя притормозить, отыграть сколько-нибудь назад, внимательнее во всём разобраться, уточнить программу. Так подвести царя в самый неподходящий для этого момент! 11 Не говоря уже о собственной карьере: после такого замаха – неслыханный провал и единственный удел оставаться всеобщим посмешищем. Приходилось лезть на рожон, ставить на крупный выигрыш при крохотных шансах. Пётр много знал об этой истории, был её активным участником, определял правила игры … В 1719 году, отправляя майора Лихарева с инспекцией в Сибирь, он находился под свежим впечатлением от гибели князя Черкасского и его отряда. Не мудрено, что он так настойчиво предостерегал Лихарева от излишнего «газарда». И о собственном «газарде», наверное, тоже помнил …
Задание Петра князю Черкасскому от 14 февраля 1716 года во многом ориентировано либо на никогда не существовавшую ситуацию, либо – на уже не существующую. Нынешний хан Ширгазы в подданство не просился, и строить крепости не просил – ни на Мангышлаке, ни у Красных Вод, ни, тем более, - у Аральского моря. Всё, что говорили по этому поводу предыдущие ханы, Ширгазы никак не связывает, ссылки на предыдущие контакты России с Хивой для него – пустой звук. В отличие от предыдущих ханов он намного меньше «бедствует от своих подданных», поэтому иностранной гвардией, на манер французских и британских военных при дворах индийских султанов, соблазнять Ширгазы, обещать ему «наследственное владение» (Пётр и у себя-то запутался с «наследственным владением») – совершенно бессмысленно.
Вероятно, о чём-то подобном князь Черкасский писал Петру сразу же по прибытии в Астрахань, и Пётр в ответ 13 мая 1716 года, казалось бы, предоставлял ему известную свободу действий, как бы несколько «сбавлял обороты», готов был согласиться на меньшее, 12 но …
От чего Пётр готов отказаться: от посылки первопроходцев по Сыр-Дарье в сторону Яркенда (Синьцзян) для встречи там с подполковником Бухгольцем, двигающимся туда же по Иртышу. С несколько меньшей охотой – и от посылки таких же первопроходцев по Аму-Дарье в Индию. Далее, он готов оторвать от сердца ещё одну свою мечту – склонить хивинского хана к подданству или, хотя бы, к дружбе. Его, так сказать программа –минимум для князя Черкасского: «трудись неотложно по крайней мере исполнить по данным вам пунктам». Какие же пункты остаются для исполнения в худшем варианте, после исключения перечисленных? Пётр сам называет эти пункты, расстаться с которыми он не согласен: «более нечего делать, только те два города делай, и плотину разори, и по реке вверх, сколько время допустит, и смотри току её, и в прочем трудись неотложно …». 13 То есть – сверх того, сколько сумеешь.
Таким образом, нам сегодня понятно, что летом 1716 года князь Черкасский получил задание, которое не мог выполнить ни при каких обстоятельствах. Представим себе, что он построил две крепости, которых требовал Пётр, разместил там гарнизоны и разрушил плотину, но Аму-Дарья, конечно, отказалась бы течь в Каспийское море, плотина нисколько не мешала её в этом! 14 Ему намного проще было бы застрелиться, чем докладывать царю о таком итоге всех, гигантских затраченных усилий. Ситуация удивительно напоминает «Епифанские шлюзы» А.Платонова! Пётр насмотрелся на оживлённое движение по рекам и каналам в многоводной Европе и торопился воспроизвести это оживление у себя в засушливых местах юга России и смежных территорий.
Князь Черкасский не мог не испытывать сомнений в осуществимости этого, единственно-неотменимого (теперь!) пункта задания. Но Пётр в процитированном письме не допускает и мысли о возможности каких-либо колебаний в этом пункте. Хотя никаких новых данных за три месяца с 14 февраля по 13 мая, конечно, не появилось, но в отношении разворота Аму-Дарьи и построения крепостей на ней Пётр 13 мая высказывается значительно определённее, во много раз ужесточает задание. В сущности, именно этим письмом он делает задание совершенно невыполнимым. В феврале (пп. 2, 3) речь шла лишь об изучении ситуации на месте, а в мае Пётр пишет так, как будто обследование выполнено и полностью подтвердило возможность разворота Аму-Дарьи. Но снова писать Петру бессмысленно: донимать его своими возражениями? ловить его на противоречиях? Да и когда он сможет ответить – всё уже пришло в движение! Вот когда западня окончательно захлопнулась!
Какими ничтожными ни были шансы склонить хивинского хана к дружбе с элементами покорности, князю Черкасскому пришлось отчаянно, вопреки всякому здравому смыслу искать любые способы хоть сколько-нибудь продвинуться в этом направлении. Даже в самом благоприятном случае, если бы Аму-Дарья только и ждала, когда разрушат пресловутую плотину, чтобы воде устремиться к Каспийскому морю, и в этом случае было важно, чтобы хивинский хан не мешал разрушению плотины и сооружению крепости на месте этих работ. Но у князя явно хватало прагматизма, чтобы допускать и возможность неудачи с плотиной и Аму-Дарьёй. В таком (наиболее вероятном) случае малейшее продвижение в примирении с Хивой стало бы единственным достижением, хоть в какой-то мере пригодным для оправдания громадных затраченных усилий. Хоть в малой степени примирило бы с неудачей. Так что готовность Петра расстаться с надеждой на примирение с Хивой, в сущности, нисколько не облегчала положение князя Черкасского.
Ко всему, что уже сказано выше о возможности примирения с ханом Ширгазы, добавлю, что хивинского посла Ашур-бека уже два года задерживали в Астрахани, не отпускали в Хиву. У него отняли подаренные Петром предыдущим ханам пушки с боеприпасами, а это намного хуже, чем если бы пушки совсем не дарили. Пётр упоминает арестованных хивинцев и бухарцев, уличённых в переписке с турками по поводу сдачи туркам Астрахани. Ещё не по заданию ли самого Ширгазы они действовали? Но, с другой стороны, так ли Ширгазы ценил их жизни, чтобы наличие этих пленников повлияло на ход переговоров?
3. Миссия Ходжи Нефеса
Интересная деталь всей этой истории: по чьей инициативе появился Ходжа Нефес в Астрахани в 1713 году? С чего заварилась вся эта каша? Его собственную личную инициативу я исключаю, как очень маловероятную. В своих показаниях он всё время подчёркивает, что и проводником к князю Черкасскому в 1715 – 1717 годах он назначен Тюп-Караганским владетелем Сайдали-султаном. Тем более, совсем невозможно, чтобы такое грандиозное дело, как обращение к Петру, он затеял совершенно самостоятельно. Характерно также то, что в 1715 году вся знать Мангышлакских туркмен дружно подтверждала князю Черкасскому сведения, сообщённые Ходжи Нефесом Михайле Заманову в 1713 году в Астрахани о возможности поворота Аму-Дарьи в Каспийское море.
Достаточно ли было одной мангышлакской инициативы? Кроме всего прочего, они же ещё и подданные Аюки-хана, как об этом будет сказано далее. Обращение хивинских ханов к Петру до 1715 года о сближении Хивы с Россией включало и просьбу о прямой военной помощи, о размещении российских войск в Хиве. Какие-то круги в Хиве были в этом заинтересованы. Мангышлакские туркмены вряд ли решились бы зазывать русских в Хиву, не имея такой поддержки на месте. А ожидаемый результат – стабильная, дружественная России Хива – должен был устраивать их намного больше, чем создавшаяся в 1715 году ситуация – необходимость для них лавировать между двумя враждующими государствами.
Ходжа Нефес в своих ответах на обоих допросах (и в Казани, и в Петербурге) называет главную силу, заинтересованную во вмешательстве России в хивинские дела – это астрабадский хан Муса (а также, вероятно, - и его сторонники в самой Хиве). Именно он был готов принять участие в походе на Хиву с 60-тысячным войском (его силы и он сам, и Ходжа Нефес, скорее всего, сильно преувеличивали). Но он не получил сигнала от князя Черкасского. Видимо, именно этот возможный союзник князя Черкасского отразился в более поздних комментариях как готовность туркмен помочь русским в овладении ханством и в разрушении плотины.
Недаром Ходжа Нефес говорит о том, что Хива живёт с Бухарой дружно, но чуть ли не ежегодно воюет с Астрабадом (с кызылбашами).
Видимо, Петербург решил не связываться с ненадёжным астрабадским ханом. Как раз в это время А.Волынский ехал в Персию улаживать вопросы торговли шёлком через Россию и т.п. Не хотели в такой ситуации ни вмешиваться в дела Персии, ни содействовать возможному усилению в результате такого альянса позиций Персии в Хиве. Решили обойтись своими силами и привлечь калмыков …
Ходжа Нефес утверждал, что, находясь в Хиве, слышал там о готовящемся походе хана Мусы на Хиву. Был ли он, действительно, в Хиве в это время - не существенно. Важно другое – в Хиве, конечно, знали об этом готовящемся походе (приказ готовиться к походу в Средней Азии звучит так: «кормите коней!»). Таким образом, Ширгазы и его советники при появлении отряда князя Черкасского оказались в очень трудном положении. Оставлять у себя за спиной хорошо вооружённый, сильный отряд князя Черкасского при серьёзной угрозе со стороны Астрабада они никак не могли. Достаточно хорошо осведомлённый Тевкелев (Могутов, с. 18) говорит, что отпор, который встретили хивинцы, так напугал жителей Хивы, что некоторые уже начали покидать Хиву, опасаясь русских. У Ширгазы и его советников просто не оставалось выхода, кроме клятвопреступления. Главный священнослужитель, конечно, протестовал против такого святотатства, но они оказались загнанными в угол.
Утверждение Ходжи Нефеса о том, что он – очевидец убийства хивинцами князя Черкасского, Заманова и Экономова, скорее всего, ложно. Его показания об этом внутренне противоречивы и в важных деталях отличаются от других свидетельств, не согласуются с ними. Но то, что Ширгазы требовал от князя Черкасского выдачи Ходжи Нефеса, звучит достаточно правдоподобно, именно в том случае, если хан Муса – истинный инициатор «миссии Ходжи Нефеса».
4. Другие подробности
ХАН АЮКА. С.М.Соловьёв (с. 345) пишет о калмыках, появившихся в XVII веке в междуречье Волги и Яика, как о «последних представителях движения среднеазиатских орд на запад, в европейские пределы». «Натолкнулись на сильную Россию и волею-неволею должны были подчиниться ей. Подчинённость была шаткая». После мира с Россией в 1683 году хан Аюка начал с того, что покорил мангышлакских туркмен. 15 При его дворе находились султаны кубанские, хивинские и киргиз-кайсакские. Мир-миром, но русских пленных, захваченных во время набегов на правый берег Волги, они сбывали в Хиву: такой вот налаженный хозяйственный механизм! Калмыков удерживали на левом берегу Волги с помощью двух оборонительных линий: Царицынской (ров, охраняемый войсками) и Донской, не давали им объединиться с крымскими татарами против России. В каких-то походах русских войск они принимали обещанное участие (на Кубань, в шведскую Курляндию), от каких-то под разными предлогами уклонялись. В 1714 году барон Шафиров сообщал из Константинополя, что «Калмыцкий хан Аюка, Бухарцы, живущие в Астрахани, с Татарами и Ногайцами предлагали султану предать ему Астрахань, в замен чего Аюка просил покровительства и позволения кочевать у Азовского моря». 16 В том же 1717 году, когда хан Аюка отказался участвовать в походе князя Черкасского на Хиву, он помогал советами кубанскому хану Бахты-Гирей-Солтану, совершившему набег на пензенский и симбирский уезды (Безгин, с. 119). Так что союзнички были у князя Черкасского – как на подбор, залюбуешься! Хан Аюка, конечно, не хотел принимать никакого участия в походе князя Черкасского в Хиву, целям похода не сочувствовал и был против любого сближения России с Хивой. 17
СТОЛЬНИК МИХАЙЛО ЗАМАНОВ. Пётр в письме из Шверина 13 мая 1716 года (явно – по просьбе князя Черкасского в упомянутой переписке с царём) приказал Сенату давать денежное жалованье «Князь Михайлу Заманову, которой определён к делу с помянутым капитаном князем Черкасским» «против того, по чему ему прежде сего давано, пока он при том деле будет». Канцелярия представила (до 2 июля 1716 года) Сенату справку. «В годовой ведомости 704-го году, какова взнесена в Ближнюю Канцелярию из Приказу Казанского Дворца, Михаилу Заманову жалованья полного оклада 182 рубли 16 алтын 4 денги. А по справке в Канцелярии Сената, в присланной в Канцелярию Сената копии с выписки из приходных и расходных книг Казанской губернии прошлого 711-го году написано: в даче в Астрахани великого государя жалованья столнику князю Михаилу Заманову оклад его в полы 91 рубль 8 алтын 2 денги» (т.е., прежние 182 рубля с полтиной в год). Кроме того, в 1713 году по приказу Петра и Сената князю Михаилу дано 100 рублей для посылки в Петербург с персидским послом. «А с 711-го по нынешней 716-й год по чему ему же князю Заманову годового жалованья в даче в Астрахани было, о том в Канцелярии Сената из Казанской губернии известия не прислано» («Дело», стб. 259, 279-280).
«Князь Заманов» (в более поздних текстах его называют также Самановым и даже Симоновым) – персиянин из Гиляни (был там беком), принявший православие и поступивший на русскую службу. Справка сенатской канцелярии показывает, что в 1704 году он уже был на русской службе, но тогда не назывался ни стольником, ни князем. Стольником он пожалован за какие-то особые заслуги между 1704 и 1711 годами. 18 Это низший придворный чин, отдельных стольников мы видим во главе второстепенных полков, а чаще – на дипломатической службе. Именно там и отличился, скорее всего, Заманов – в налаживании дружественных отношений с Персией, выгодных для России условий торговли персидским шёлком. Тогда же, вероятно, уважили и его желание отличаться от рядовых персиян, другого подходящего перевода для «бека» не придумали, стали именовать Заманова «князем». Персидский посол находился в Петербурге в июне – июле 1713 года: 27 июня его принимал Пётр, а 8 июля он был отпущен в Астрахань.
Таким образом, за год – с мая 1713 года до мая 1714 года Заманов дважды прокатился из Астрахани на север, сначала с персидским послом до Петербурга, затем – с Ходжи Нефесом до Москвы и Петербурга. Его в Москве и в Петербурге знали. Так что Ходжа Нефес, видимо, совсем не случайно обратился, прибыв в Астрахань в 1713 году, именно к Михайле Заманову; скорее всего, это первый, к кому он обратился. Тем более это вероятно, если верно моё предположение о причастности хана Мусы к миссии Ходжи Нефеса. Где-где, а на персидском берегу Каспийского моря знали о беке Заманове из Гиляни, а уж в соседнем с Гилянью Астрабаде – наверняка. Стольнику Заманову не требовалось посредничество князя Черкасского для обращения к Петру. Более естественно для него в такой ситуации действовать через сенаторов, московских, а затем – и петербургских.
Единственное свидетельство о том, что происходило, когда офицеры отряда князя Черкасского обсуждали предложение хивинцев о мирных переговорах, принадлежит мурзе Тевкелеву (Могутов, с. 25), который расстался с отрядом сразу за Эмбой. Но он мог позже общаться со спасшимися и освободившимися участниками похода (например, с освобождённым в 1735 году подпоручиком И.Ф.Вегнером). Трудно решить, сообщает ли он о том, что происходило на совещании, или о том, как об этом судили в отряде. По представлению Тевкелева поверить хивинцам убедил князя Черкасского именно Заманов. Но, с другой стороны, у них просто не оставалось иного выхода. 19
ДВА ВЫКРЕСТА. На переговорах в Хиве Петра представляли два выкреста – кабардинец Черкасский и персиянин Заманов. С этой точки зрения выбор был очень неудачный. По мнению правоверных хивинцев клятва мусульманина это одно, клятва неверного – христианина (наверное, также и христианина, принявшего ислам) – это нечто менее надёжное. Но клятва человека, изменившего исламу, ещё менее ценна. Соответственно и нарушение клятвы, данной такому вероотступнику – значительно меньший грех, чем клятвы истинных мусульман друг другу. Этот аргумент, важный для них сам по себе, мог сыграть большую, роковую для отряда роль в той трудной ситуации, в которой оказались хивинцы.
АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ КОЖИН, ФЛОТА ПОРУЧИК. Артемий Петрович Волынский, тогда посол в Персии, писал неизвестному высокопоставленному лицу, видимо, из Шемахи зимой 1717/ 1718 годов: «оне в поступках меры не знают. Как я видал Кожина, который и того в Астрахани врать не оставил, будто царское величество намерен быть туда зимовать, в чём ему я уже воспретил и рассудил … Я удивляюся, что такие пустоголовые для таких дел посланы, и что вижу беду сделают … о Кожине я думаю, что ему нельзя не пропасть, понеже такие безделицы и шалости делает, что описать нельзя. И почитают его там, что он у «Г» первая персона, а он увидел то и сам себя также стал показывать …тамошних жителей всех травит, и что делает я дивлюсь как с рук сходит» (Безгин, с. 162 – 164). По смыслу письмо, скорее всего, адресовано главному начальнику Кожина генерал-адмиралу Ф.М.Апраксину.
Тем более о совершенной непригодности Кожина к должности посла в Индию ранее писал князь Черкасский генеральному ревизору В.Н.Зотову: «Хотя бы и послать его … воистинно пакости наделал бы в чюжей земле и не доехал бы до уречённого места» (Безгин, с. 148). Что Кожин постоянно «пакости великие делал в повреждении дел моих», но не приводит конкретных примеров, кроме запутанной истории с отправкой подпоручика Давыдова через Астрабад в Бухару, послом.
Кожин, видимо, был хорошим картографом, он блеснул этими своими талантами на Балтике, чем совершенно пленил Петра.
26 января 1716 года Пётр вручил поручику Кожину открытую грамоту: «нашего морского офицера Кожина отправить … в Каспийское море, ради осматривания на оном хода и пристаней для путешествия подданных наших в Персию». Грамота сопровождалась её персидским переводом (Безгин, с. 226 – 228). 20 В Персию как раз отправлялся А.Волынский. Возможно, Пётр в разговоре с Кожиным упоминал о своих планах насчёт торговли с Персией и через Персию. Когда Кожин, размахивая письмами Петра, врал в Астрахани о том, что Пётр и сам скоро приедет в Астрахань и будет тут зимовать, он всего лишь опережал события лет на 6 – 7.
Но пока Кожин добирался до Астрахани в 1716 году, князь Черкасский доложил Петру в Либаве о результатах своих исследований 1715 года. В связи с этим планы Петра в отношении Кожина резко изменились. Теперь Кожин поступал в распоряжение князя Черкасского, а уже из Хивы его следовало отправить тайно, под видом купца, послом в Индию (Указ и «Пункты» от 14 февраля 1716 года в Либаве: «Дело», стб. 212, 214 – 216). Уже как послу Пётр пишет Кожину из Данцига 31 марта 1716 года о том, каких птиц и зверей он должен раздобыть в Индии: «привези их с собой бережно» (Безгин, с. 227 – 228).
Отношения Кожина с князем Черкасским, как упомянуто, складывались непросто. Само присутствие в отряде этого любимца царя, его доверенного лица, посла в Индию создавало трудности, а Кожин ещё и специально «пакости великие делал».
Гром грянул, когда пришла пора отправляться из Астрахани в Гурьев, чтобы оттуда сушей направиться к Хиве. Князь Черкасский писал Петру 4 апреля 1717 года, что поручик Кожин отказался ехать «за умалением денег, данных ему из Сената»! (Безгин, с. 130). Налицо нецелевое использование средств. 21 Князь Черкасский сказал, что должен арестовать его за неподчинение приказу и отправить под конвоем в Петербург. Тогда Кожин для виду смирился и обещал быть к отплытию. Но не явился, князь Черкасский отправился в Гурьев без него. Теперь обер-комендант Чириков должен был по поручению князя Черкасского арестовать «беглого» поручика. Но Кожин заявил Чирикову, что действия князя Черкасского преступны, и он должен отправиться в Петербург – разоблачать князя: время выступления отряда упущено, наступает жара, в Хиве настроены враждебно и встретят отряд с оружием. Об этом предупреждает и хан Аюка – было ясно, что калмыки не примут ожидаемого участия в походе. 22 Гарнизоны крепостей на Каспии вымирают от невыносимых условий. Кожину выдали подорожную, и он отправился в Петербург. Теперь уже в сенате его были готовы судить как дезертира. Но он и здесь, в сенате заявил 15 ноября 1717 года («Дело», стб. 374 – 379), что места для крепостей на Каспии выбраны плохо: нет ни топлива, ни камня для строительства, ни хорошей воды. Гарнизоны вымирают. Что хорошее время для похода было упущено князем Черкасским, наступала жара. Что хивинцы и их союзники приготовились встретить отряд с оружием. Что плотины, которая, якобы, перегородила Аму-Дарью, не существует. По настоянию генерального ревизора Зотова сенат постановил вторично допросить Кожина, главным образом о том, в каком «плутовстве и воровстве» Кожин обвиняет князя Черкасского («Дело», стб. 386, 387). Следов такого, повторного допроса в «Деле» нет. На фоне известий о гибели Черкасского и его отряда Кожин выкрутился и на этот раз.
Весной 1718 года Кожина и Травина под началом князя Урусова отправили продолжать описание берегов Каспия. Кожин не угомонился. Писал в Петербург об упущениях, теперь уже князя Урусова, по-прежнему совершал всякие «безделицы и шалости». Наконец, допрыгался. Кровавая драка его солдат с солдатами полковника Селиванова, насилие над самим полковником переполнили чашу терпения. В 1719 году в Астрахань прислан капитан Скорняков-Писарев для производства следствия по делу Кожина и Травина. В 1722 году Кожин выслан в Сибирь (Безгин, с. 193, 225).
5. Легенды
История этого похода за триста лет обросла массой вымыслов и домыслов. В том числе, несомненной почвой для этого является бросающаяся в глаза тенденциозность официальной «констатации» случившегося. И «Дело», а затем и «Журнал» умалчивают о корнях этого предприятия: обращении хивинских ханов с просьбой о подданстве, о миссии Ходжи Нефеса, о художествах хана Аюки и т.д. Инициатором всего несправедливо объявляется один лишь князь Черкасский. Остановлюсь только на отдельных легендах, доступных для краткого изложения.
«НЕБЕСНАЯ КАРА». Генерал Терентьев (с. 26, 27) выстраивает следующую картину душевной деградации князя Черкасского. «В день отплытия из Астрахани (в половине сентября 1716 г.) Бековича поразило большое несчастие: жена и его две дочери утонули. Это сильно подействовало на князя, лишив его душевного спокойствия, впоследствии отразилось и на его умственных способностях». И далее, про поход 1717 года: «Немудрено, что подчинённые перестали доверять ему (это о гиблых крепостях и, косвенно, - относительно разоблачительных речей Кожина, Н.Б.), а когда он вырядился в азиатский костюм, обрил голову и принял титул Девлет-Гирея, т.е. покорителя царств, то подозрение этого кабардинского князька в измене зашевелилось в умах русских людей, отданных ему под команду … Он изменил вере отцов ради женитьбы на христианке, дочери русского влиятельного князя, а братья его остались мусульманами и, конечно, как все мусульмане, не могли относиться к нему по прежнему … весьма возможно, что эту катастрофу и родственники его, и сам он объясняли себе, как наказание, ниспосланное Аллахом … Что могло теперь удерживать его в христианстве? Если два брата его … приехали потом в отряд, то не ясно ли, что с ним помирились?» Получается, что князь Черкасский, чтобы искупить свою вину перед Аллахом, выдал отряд хивинцам «по рецепту Конрада Волленрода».
Фактическая основа этого построения в корне ошибочна. Жена и дочери князя Черкасского погибли не в середине сентября 1716 года, а на семь с половиной месяцев позже – на рубеже апреля-мая 1717 года. Сам же князь узнал об этом уже в походе, в первой половине июня. В 1711 году князь, уже христианином, приезжал в Кабарду, и по его совету Кабарда вступила в российское подданство. В этом решающую роль играли мать князя и его братья. Как раз тогда осуждение брата, «изменившего вере отцов», должно было бы проявить себя в наибольшей степени. Но, судя по результату, оно не помешало им последовать совету брата, стать подданными «гяуров». Братья присоединились к князю не после июня 1717 года, не после того, как он узнал о гибели жены и дочерей, а весной 1715 года, когда он ещё оставался христианином даже в версии генерала Терентьева. Ни один из участников похода, дававших очень подробные показания в Казани и Петербурге, не отметил никаких изменений ни во внешности, ни в одежде, ни в поведении князя после получения им трагической вести (про «Девлет-Гирея» скажу далее, отдельно). Алтын Хусейнов («Дело», стб. 351) говорит о бритье головы князем Черкасским «по черкасски», как о чём-то обычном. Скорее всего, он, став христианином, продолжал, тем не менее, по их, горскому обычаю брить голову. Только и всего. Наконец, какое же это «возвращение к вере отцов», если в переговорах с хивинцами он клялся на кресте!
«ПРЕТЕНДЕНТ НА ХАНСКИЙ ПРЕСТОЛ». Через восемь лет после гибели князя Черкасского Ширгазы сказал российскому послу Беневени, что князь претендовал на престол хивинского хана: «государь ваш не знает намерений Бековича – он действовал для своей личной выгоды». Генерал Терентьев (с. 39,40), развивая тему князя Черкасского, вернувшегося в лоно ислама, пишет: «многое тогда в поведении Бековича становится понятным». Конечно, Ширгазы нужно было каким-то образом оправдывать свои действия перед Россией. Он просил Беневени передать Петру об этих претензиях князя Черкасского (князь из рода Гюрджи-хана, из чингисидов). Спросить Ширгазы, откуда у него информация об этих претензиях князя Черкасского? Вряд ли он смог бы назвать других свидетелей, кроме калмыков, которых хан Аюка прислал князю Черкасскому, они проделали с отрядом половину пути от Эмбы до Аму-Дарьи, а затем бежали. Часть их отправилась в Хиву, к хану Ширгазы. Они передавали Ширгазы именно ту информацию, которую хан Аюка предназначал для Ширгазы. Не хан ли Аюка и придумал это – насчёт претензий князя Черкасского на престол Ширгазы? После такого сообщения, каким бы нелепым оно ни было, Ширгазы больше не устраивали никакие варианты, в которых князь Черкасский оставался бы живым. У Ширгазы после этого не оставалось никаких ограничений в выборе образа действий. Ну и конечно он получил очень убедительные аргументы для того, чтобы добиваться в совете согласия, хотя бы и на такие меры, которые при иных обстоятельствах показались бы неприемлемыми.
СУДЬБА ПЛЕННИКОВ. Большинство сообщений о походе князя Черкасского создаёт впечатление, что в результате уцелели очень немногие: «истребили их по частям»; 23 «хивинцы обезоружили русских и частью перебили, а частью взяли в плен и продали на рынках Хивы и Бухары; удалось спастись только очень немногим». 24 У генерала Терентьева (с. 34): «Экономов, князь Саманов и князь Черкасский изрублены на глазах хана. Такой же участи подверглись и остальные отряды русских … наиболее сильные отобраны, как рабочая сила. Их употребили на рытьё каналов-арыков».
Значительно более взвешенным представлятся подход Н.Веселовского. 25 «После похода Бековича в 1717 году контингент рабов в Средней Азии ещё более увеличился. Все посланники, отправляемые разновременно в Хиву и Бухару, указывали тысячи русских пленных в этих ханствах». Ф.Беневени просил у Петра инструкций относительно этих пленных. В Бухаре их было больше, чем в Хиве: «хивинцы старались сбыть их скорее в соседнюю Бухару». «Хивинцам не было никакой надобности избивать отряд до последнего человека, когда русские пленные были очень нужны для разных работ в ханстве, и для хивинцев представлялись очень ценным товаром».
В описаниях убийства русскими и персидскими пленными хана Ширгазы в 1728 году упоминается, что их накопилось в Хиве около десяти тысяч. Ясно, что достаточно большое число из этих пяти, предположим, тысяч русских были из отряда князя Черкасского. И это, не считая Бухары и других соседей Хивы, включая ту же Персию.
ДВА «МИРАЖА». В преддверии трёхсотлетней годовщины похода в печати появились один за другим два посвящённых ему «Миража»: В.Мосолова и В.Голованова. 26 За каких-то четыре года два «миража» - многовато. Своё впечатление от «Миража №2» я изложил в «Пересказе навыворот». «Мираж №1» - произведение художественное, требования к достоверности сообщаемых здесь фактов значительно умереннее. «Мираж №2» помещён «Новым миром» в рубрике «Философия.История. Политика». Если в «Мираже №1» вымысел художественный, то вымысел, бьющий через край в «Мираже №2» … тут очень трудно подобрать подходящий эпитет.
Сосредоточимся теперь на «Мираже №1», образца 2006 года. Хотя произведение и художественное, но некоторая претензия на историчность в нём имеется, В.Мосолов то и дело называет конкретные даты, ссылается на какие-то документы. Возражения в этом смысле, может быть, и незначительны (каждое само по себе), но их слишком много. Я приведу только часть таких, напрашивающихся возражений. Отдельные из фактических неточностей, возможно – сознательный приём, для занимательности текста. Но остальные, и их большинство – явный результат небрежности, недостаточной осведомлённости.
«Простор», 2006, № 2. с. 6. Ходжа Нефес сразу же заявляет, что направляется в Петербург к царю. Столица перенесена в Петербург только в 1712 году, значительная часть правительственных учреждений ещё оставалась в Москве. Кроме немыслимого замаха – прямо к самому царю, Ходжа Нефес обнаруживает здесь неправдоподобную осведомлённость и о том, где теперь столица, и о том, где в настоящее время находится царь, который (а вот это ему следовало знать) совсем не сидит на месте.
с.7. От Гурьева шли вдоль северного берега Каспия. Основная торговля шла прямиком от Тюп-Карагана в Астрахань. В Гурьев при очень редкой необходимости совершались специальные рейсы.
с.10. Князь Саманов «молод и красив» (с. 12 – князь Черкасский «высок и красив»). В традициях лёгкого жанра положительный герой должен быть молодым и красивым, а отрицательный – потрёпан жизнью и обладает отталкивающей внешностью. Но, как сказано выше, Михайло Заманов уже в 1704 году был на русской службе, а до того – «беком» в Гиляни. В Персии вряд ли спешили назначать молодых на командные должности. Так что, не иначе – он помолодел на русской службе.
с. 11. Князь Саманов и Ходжа Нефес в Петербурге. Кроме того, что Тевкелев свидетельствует (см. выше) – они сначала направились в Москву; но и бал в доме сановника Б.А.Голицына – очередной анахронизм. 27
с.12. Бекович говорит, что только что вернулся из поездки на Кавказ. В действительности он был на Кавказе в 1711 году, а затем – только весной 1715 года. Его записка так и начинается: «мне пишут».
с. 16. Бекович утверждает, что с недавнего времени в Хиве ханом Ширгазы. Дело происходит в 1714 году, а Ширгазы стал ханом в 1715 году.
с. 18. Упомянут указ Петра от 20 марта 1714 года, которым князь Черкасский назначен начальником экспедиции. Такого указа не было. Действия по организации этих работ начались с двух указов (см. выше) – один от 29 мая, другой – примерно в это же время.
с. 18. Князь Черкасский подъезжает к Астрахани весной. Но в июне он ещё был в Петербурге, в Астрахань попал не раньше, чем в разгар лета.
с. 19, 20, 33. Князь Черкасский имеет дело с казанским губернатором П.М.Апраксиным. Но П.М.Апраксин в 1713 году вызван в Петербург, где стал сенатором. А казанским губернатором, с которым имел дело князь Черкасский, был Пётр Самуилович Салтыков. Ему адресуются указы сената, он же информирует сенат о ходе дел.
с. 21. «Дойдём до Тюб-Карагана». Но осенью 1714 года князь Черкасский пытался добраться до Гурьева. Там, в северной части моря он и застрял.
с. 23. Зимой 1714/ 1715 годов князь Черкасский в Петербург не ездил, ни к Петру, ни за чем другим.
c. 25. В 1715 году Хиве ещё не о чем было беспокоиться. Ни о какой войне Девлет-Гирея речи ещё не было. Документированы подобные сообщения Аюки только с весны 1717 года. Возможны – лишь с лета 1716 года – с концентрации войск в Астрахани и начала строительства крепостей на восточном берегу.
с. 25. Посланцы Ходжи Нефеса ограничиваются какой-то околесицей относительно легендарной плотины. Повесть оканчивается величественными размышлениями Ходжи Нефеса, подобного библейским пророкам. Но остаётся непонятным, чем мог помочь мангышлакским туркменам виноград, созревающий на очень далёком Узбое? Какую помощь Ходжа Нефес оказывал любимому им туркменскому народу тем, что темнил с этой плотиной? Пятивёрстная плотина существовала, и к ней Ходжа Нефес привёл Званского и Фёдорова. Её разрушения, конечно, недостаточно для грандиозных свершений, к которым призывал Ходжа Нефес. К тому же со временем выяснилось, что нужно вдобавок прокопать ещё и канал длиной в 20 вёрст, ну и т.д. А в повести всё это утоплено в каком-то мистическом тумане.
с. 32. Указ Петра князю Черкасскому от 14 февраля 1716 года («Дело», стб. 213, 214) говорит чётко: «1. Надлежит над гаваном, где бывало устье Амму-Дарьи реки построить крепость … 3. Осмотрить место близ плотины … буде возможно будет, то и другой город зделать». Всё! Ни о какой третьей крепости на Мангышлаке речи в этом задании не было.
с. 32. О намерении князя Черкасского отправить Кожина в Индию «пока строим крепости». Но задание Петра и в этом отношении очень чётко и внутренне логично: он исходит из того, что миссия князя Черкасского в Хиве будет успешной: «отпустить купчину по Амму-Дарье реке в Индию …» (и далее – о поручике Кожине, который и будет этим «купчиной»). Отпустить, конечно, - из Хивы («Дело», стб. 214, 215). Кожин стремился действовать самостоятельно, а князь Черкасский действовал строго по инструкции Петра. На с. 36 об этом снова – искажённо.
с. 33. Кожин охотился на домашних быков не у Астрахани весной 1716 года, а у Астрабада осенью того же года. Его выходки на святках могли быть только в 1719 году. До 1716 года он на Каспии не был, а в 1716, 1717 и 1718 годах к Крещению в Астрахань не успевал.
с. 35 В отношении воды и прочего Кожин прав, гарнизоны были оставлены в обеих крепостях в невыносимых условиях. За год умерла чуть ли не половина состава. Про «грунтовые воды хорошего качества» - нелепость, не имеющая никакого отношения к существу ситуации.
с. 36. Сцена столкновения Кожина с «князем» Самановым вызывает большие сомнения. Армия была в привилегированном положении. Фендрик (XIV класс) – уже потомственный дворянин, а гражданскому чину такое положено только, начиная с VIII класса – с коллежского асессора. «Князь» же Саманов вообще никто. Он получает жалование, только пока он «при князе Черкасском». Он уже не стольник, но нового чина не получил. 29 С его липовым княжеским титулом и без какого-либо официального чина, ему следует вести себя достаточно сдержанно, а не то чтобы обещать «отколотить дубиной» Кожина.
с. 37 Князь Черкасский не был зимой 1716/ 1717 годов в Петербурге, ему было не до поездок. Он прибыл в Астрахань из Красноводской крепости 20 февраля 1717 года, и дел по организации похода (он отправился в Гурьев уже через два с небольшим месяца) у него было выше головы. «Вывести втайне» из Астрахани четырёхтысячный отряд, с пятью тысячами лошадей и с купеческим караваном (200 человек и столько же верблюдов) – задача непосильная даже для самого искусного фокусника.
с. 47 Письмо Чирикова князю Черкасскому относительно Кожина – очень неудачная фантазия, она находится в вопиющем противоречии с опубликованным, практически одновременным письмом того же Чирикова самому Кожину. 30
«ПРОСТОР», 2006, № 3. с. 56. 40-тысячное войско хивинцев. Свидетель Алтын Усейнов 11 ноября в Казани назвал цифру в 15 тысяч («Дело», стб. 349). В.Могутов (с. 19) со слов Тевкелева говорит о 24 тысячах. Скорее всего, истинное их число не выходило за пределы этих двух последних оценок.
с. 70 – 71. К рассказу Ходжи Нефеса («Дело», стб. 326 – 344, 361 – 366) нужно относиться очень осторожно. Он вынужден выкручиваться, избегать всяких упоминаний о том, что именно он и другие знатные мангышлакские туркмены – инициаторы этого злосчастного похода. Он приводил Фёдорова и Званского к той, легендарной плотине в 1715 году, а в 1717 году в Казани и в Петербурге открещивается от этого, уверяет, что не видел эту плотину, о ней ему только кто-то рассказывал. Сообщения о том, что он бежал из отряда втайне от князя Черкасского, представляются заслуживающими большего доверия, чем его рассказ, включающий личное его присутствие при убийстве князя Черкасского и других. Приказные, которые вели эти два допроса, странным образом не ловят его на противоречиях, не только не мешают ему затуманивать картину происходившего, а чуть ли не помогают ему в этом.
с. 73. «В шатре решают, что делать с пленными … Хан склоняется всех казнить на площади». «Хан после заступничества айхуна изменил своё решение, пленников стали уводить группами и продавать за городом по недорогой цене». Здесь неправомерно смешаны две совершенно различные группы пленников, с совершенно разной судьбой. Казнь должна была произойти через 12 дней после расправы с отрядом. Первая категория пленников – «неверные», «гяуры». В отношении этой категории решались такие организационные вопросы, как: определить их на работы в самой Хиве, продать немедленно, повременить с продажей в ожидании того, когда цены подрастут, везти их самому владельцу на продажу в какие-то соседние страны и регионы, выявлять среди них ремесленников и специалистов и т.д. Всё это осуществлялось с самого начала, не требовало никаких решений хана, мысль о казни кого-то из этой категории показалась бы жителю Хивы совершенно абсурдной, как о бессмысленном уничтожении ценного имущества. И совсем другая категория пленников правоверные мусульмане. Их нельзя ни направить на расчистку арыков, ни продать кому бы то ни было. В отношении них выбор совсем иной: казнить или отпустить. И никаких иных вариантов. Именно эту проблему и решали в течение 12 дней хан с айхуном. Алтын Хусейнов («Дело», стб. 370) говорит о 39 таких пленниках, может быть, он знает только о какой-то их части, и их было несколько больше. Именно таких пленников хан сначала собирался казнить («за измену»), а затем отпустил. В их числе был и сам свидетель – Алтын Хусейнов, в их числе были и два брата князя Черкасского с их узденями. Через месяц – другой отпустили и купцов, следовавших из Гурьева с отрядом, в том числе – и русских.
с. 83, 84. «Прослышав, что Александр Кожин разгуливает по Астрахани и клевещет на Черкасского, Пётр велел призвать дерзкого поручика в Петербург, намереваясь примерно наказать» (следует диалог Петра с Кожиным в Петербурге). «Поезжай снова в Астрахань». «Осенью до Петербурга дошла весть о гибели отряда Черкасского». «Почти в то же время пришло донесение из Астрахани»: «Кожин продолжает поступать предерзко» «Затеяв ссору с подполковником Селивановым …» «По царёву приказу поручика Кожина под конвоем привезли в Петербург, присудили к битью палками и сослали на поселение в Сибирь». Выше я изложил документально обоснованную версию приключений Кожина … 31
1. И.Г.Безгин. Князя Черкасского экспедиция в Хиву … (библиогр. монография). СПб, 1891.
2. Прежде всего: Дело 1714 – 1718 годов, об отправлении лейб-гвардии Преображенск. полка капитан-поручика князя Александра Бековича Черкасского на Каспийское море и в Хиву/ Материалы Военно-учёного архива Главного штаба. Т. 1. СПб, 1871, стб. 197 – 400; Известия об отправлении на Каспийское море и в Хиву Князя Черкасского/ Журнал или подённая записка блаженныя и вечно достойныя памяти Государя императора Петра Великого, с 1698 года даже до заключения Нейштадтского мира, ч. II , СПб, 1772, с. 15, 341 – 397 (правленные собственной рукою его И.В.).
3 Н.Веселовский. Очерк историко-географических сведений о Хивинском ханстве от древнейших времён до настоящего времени. СПб, 1877, с. 152 – 182; Д.Голосов. Поход в Хиву в 1717 году отряда … /Военн. сб., 1861, № 9, с. 313 – 364; В.Иллерицкий. Экспедиция князя Черкасского в Хиву / Ист. Журн., 1940, № 3; Г.Ф.Миллер. Описание Каспийского моря и чинённых на оном Российских завоеваний / Ежемесячные сочинения и известия о учёных делах. 1763, генв.; В.Могутов. Редкое и достопамятное известие о бывшей из России в Великую Татарию экспедиции … СПб, 1777; А.Н.Попов. Сношения России с Хивой и Бухарой при Петре Великом / Зап. Имп. Рус. Геогр. об-ва, кн. 9, 1853, с. 237 – 424; С.М.Соловьёв. История России с древнейших времён. Т. 18, гл. 1; Ген – л-т М.А.Терентьев. История завоевания Средней Азии. СПб, 1906. Т. 1, гл. 2.
4 Веселовский, цит. соч., с. 161 – 165; Терентьев, цит. соч.; письма Ашур-бека астраханскому обер-коменданту Чирикову и князю Гагарину (5 марта 1715 года – 25 сентября 1717 года): Безгин, цит. соч., с. 82 – 87.
5 В.Могутов (с. 10) утверждает, что встреча Петра I и князя Черкасского с Ходжи Нефесом и М.Замановым произошла в Москве. Но Пётр в это время в Москву не приезжал. Возможно, первоначальной их целью была именно Москва, рассчитывали заинтересовать своими сообщениями кого-то из московских сенаторов.
6 «Дело» (стб. 197 – 198): Высочайший указ Правит. Сенату, о посылке для отыскания устья Аму-Дарьи лейб-гв. Преображенского полка капитан-поручика князя Александра Черкасского и с препровождением его доношения, заключающего в себе предложения подчинить России горские народы и пр. «Господа Сенат! О котором деле говорено с вами будучи у Кроншлота на шнаве, а имянно о посылке для прииску устья Дарьи реки, и для того ныне посылаем туды Преображенского полку капитан-поручика князя Черкасского, и что ему чинить, о том даны от нас пункты; однако же ежели ещё он будет о чём предлагать в пополику к тому, то вы с совету исправьте. Также с доношения его, которое он нам подал (о Горных народах, каким образом их к нашей стороне склонить), при сём посылаю к вам копию, против которого его доношения учините с совету, дабы каким образом лутче при нашей стороне удержать». Май 1714 года. Получено 2 июня 1714 года.
7 Указом от 29 мая 1714 года сенату было поручено обсудить предложения князя Черкасского. Однако, самого его в развитие этих идей послом в Персию, на что он, возможно, рассчитывал, не отправили. Его судьба стала складываться иначе.
Каково было сенаторам читать его дерзкую фразу про «незнание и неискусство»! Конечно, они, как могли, выполняли задание Петра по обеспечению похода в Хиву всем необходимым, но всей этой затее, скорее всего, не сочувствовали и толку от неё не ждали.
8 О.И.Сенковский (Безгин, с. 78) считал, что всё началось с Геродота, который не знал о существовании Аральского моря и предположил, что Аму-Дарья впадает в Каспийское море. А другие за ним покорно повторяли, думая, что он имел какую-то достоверную информацию об этом, например (Н.Костомаров. Очерк торговли Московского государства в XVI-XVII столетиях. СПб, 1862, с. 13) генуэзец Паоло Джовий (1483 – 1552). Участники обсуждений этой проблемы на Мангышлаке, в Астрахани и Петербурге, включая князя Черкасского и Петра I, могли читать об этом у разных авторов или, как минимум, слышать (по-своему добросовестные) ссылки на подобные «свидетельства».
9 То, что в основе этого предприятия лежит сообщение Ходжи Нефеса, в значительной мере подтверждённое другими туркменскими авторитетными лицами и хивинским послом Ашур-беком, играло чем дальше, тем меньшую роль. Не имела большого значения и причастность к этой инициативе стольника Михайлы Заманова. В «Журнале» (с. 15) так и записано: «В то же время (1716) отправлен был из Либоу капитан-поручик от гвардии князь Александр Черкасский в Астрахань, и оттоль велено ему итти Каспийским морем до урочища Аральского озера и Дарьи реки, где он же сказывал, что есть золотыя руда» («он же сказывал» - и точка!). Дословно наказ приведён, например, в упомянутом «Деле» (стб. 213 – 215) и у С.М.Соловьёва (цит. соч., с. 341 – 342).
10 Гарнизоны низовых городов, начиная с Саратова, в результате опасно сократились, а пополнить их было некем. Гребенское войско, выставив 500 казаков для похода князя Черкасского, фактически прекратило своё существование, его пришлось создавать заново.
11 В феврале 1717 года Пётр в Голландии узнал о побеге царевича. На повестке дня расправа с той самой тугодумной, неповоротливой Московской Русью …
12 «Письмо это и пробу золота и камня, из чего зело дорогую краску делают, получил я и за оное вам благодарствуем, что же о посылке до Иркети и буде вам можно будет, пошли, буде нельзя – оставить можно». Далее про бухарского посла. «Бухарцев и хивинцев свободить ныне нельзя, понеже они в переписках с турки явились для отдания Астрахани; но ежели ханы об них станут просить, то можешь обещать их отпустить при своём возвращении, ежели ханы будут доброе намерение к нам иметь. Что же пишешь – ежели хан хивинский не склонится, и я не могу знать в чём, только велено вам, чтоб в дружбе были и чтоб купчину послать водою в Индию и ежели надобна им гвардия; только в гвардии не похотят, и то в их воле, а в дружбе, чаю, не откажут, также и купчину удержать им нельзя, а буде паче чаяния купчину водой не пропустят и в дружбе откажут, то более нечего делать, только те два города делай, и плотину разори, и по реке вверх, сколько время допустит, и смотри току её, и в прочем трудись неотложно по крайней мере исполнить по данным вам пунктам, а ко мне не отписывайся для указов, понеже, как и сам пишешь, что невозможно на такой дальности указы получать» (Соловьёв, с. 342).
13 Это место в письме Петра мутновато: то ли он ошибся – ведь следить «ток реки» после разрушения плотины следовало вниз от плотины; то ли следование вниз он считал само собой разумеющимся (так сказать – возвращением к Каспийскому морю вдоль новой реки), а сверх того хотел, чтобы князь Черкасский прошёл ещё сколько-то и вверх по Аму-Дарье.
14 Летом, во время самого высокого уровня Аму-Дарьи, её вода доходила до плотины, которую видели Фёдоров и Званский, и то – во всякое ли лето!? В остальное время года вода, очевидно, не достигала плотины, и плотина никакому течению воды не препятствовала. Мало того, западнее плотины (левее её) известно сухое русло Кунядарья, впадающее в Сарыкамышскую котловину. Это русло перехватило бы течение Аму-Дарьи на запад, в сторону Каспийского моря, даже если бы таковое состоялось при аномально высоком уровне воды в реке. Посол Петра Флорио Беневени, находившийся в Бухаре и Хиве между началом ноября 1721 года и началом августа 1725 года, писал оттуда. В том числе уточнял, что в Каспийское море впадала некогда не вся Аму-Дарья, а лишь один из её рукавов. В его сообщениях содержится и значительно более ценная информация на этот счёт. В западной части дельты Аму-Дарьи некогда жил народ, который совершал набеги на селения Хивы и Бухары. Чтобы их наказать (лишить их возможности существования), хивинцы и построили плотину, лишили их воды (Терентьев, с. 41). Для такой цели – для того, чтобы перехватить протоку, протягивающуюся на какие-нибудь несколько десятков вёрст (и то – в благоприятное время года), достаточно той плотины, которую видели сотрудники князя Черкасского. Но только для такой цели. Эти реальные события, скорее всего, и послужили основой для легенды о том, что хивинцы отгораживались плотиной «от русских». Возможно, повлияло на эту легенду и то, что Аму-Дарья и сама меняла русло. Так Ургенч, который всего за сто лет до описываемых событий был цветущей столицей ханства, пришёл в упадок (и стал называться Куня-Ургенч) в результате пересыхания соответствующего рукава реки (Веселовский, с. 156).
15 Веселовский, с. 155, 156. Ходжа Нефес в своих показаниях всякий раз напоминает, что мангышлакские туркмены – подданные Аюки. Мало того, он говорит, что и туркмены, живущие намного южнее, к югу от Кара-Богаз-Гола, тоже подданные Аюки. Выходит, Пётр и князь Черкасский хозяйничали на этой территории, которую Аюка считал своей, даже сооружали там крепости, нисколько не интересуясь мнением Аюки на этот счёт. Такое своеобразие отношений!
16 «По следствию, два бухарца, участвовавшие в этих сношениях калмыцкого хана, были сосланы в 1717 году в Кольский острог на вечное житьё; всем магометанам запрещено отправляться в Мекку, а за жившими в Астрахани, и особенно за юртовскими Татарами, предписано наблюдать, чтоб они не имели переписки с Кубанцами и проч». (Сборник князя Н.Хилкова, СПб, 1879, с. 465).
17 Голосов (с. 341) пишет, что Аюка как-то оправдался перед генерал-аудитором Кикиным, присланным в 1719 году в Астрахань. Говорил об опасностях похода в Хиву.
18 Могутов (с. 10) со слов Тевкелева утверждает, что в стольники Заманов пожалован именно за то, что доставил Нефеса в Москву, то есть – в 1713 – 1714 годах. Но справка сенатской канцелярии надёжнее. В 1711 году его уже называют стольником. Именно в 1711 году вышел указ о персидском и армянском торге.
19 Л.Костенко (Безгин, с 223) пишет: «Бекович, нет сомнения, сознавал, какой опасности он подвергает себя и других (разделив отряд на части, Н.Б.), но, тем не менее, он сознавал также, что небольшое русское войско, заброшенное за тридевять земель от своей родины, действовать самостоятельно не может. Отряд наш уже слишком истощил свои силы, двигаясь по безводной и бесплодной степи. Разбить хивинские войска в открытом поле он не мог, отступить в отечество, без помощи населения, был также не в состоянии. Оставалась одна надежда на то, что хивинский хан сдержит своё слово … Будь на месте князя другой начальник экспедиции, то, более чем вероятно, что и он не достиг бы успеха».
20 А Волынский настаивает на том, что съёмку нужно производить скрытно, прикидываясь купцами, не дразнить персов.
21 Модернизация в России традиционный синоним казнокрадства, его вакханалии. Хорошо осведомлённый свидетель, брауншвейгский резидент Ф.Х.Вебер (Русский архив, 1872, с. 1136) сообщает, что на заявленные цели расходовались лишь 30 % отпущенных средств, остальное распиливали. Рекорд, который, кажется, и сегодня ещё не достигнут.
22 Аюка уже 5 марта 1717 года, когда князь Черкасский был ещё в Астрахани, пишет Кожину, как представителю Петра в городе. Предупреждает Кожина: бухарцы, кайсаки и хивинцы готовы встретить отряд с оружием. На пути отряда нет ни воды, ни корма для лошадей и верблюдов. «Как бы не было худо». Советует Кожину сообщить об этом царю («Дело», стб. 292 – 293).
23 Энциклопедия военных и морских наук. Под ред. Г.А.Леера. СПб, 1883, т. 1, с. 388.
24 Русский биографический словарь, т. 17, СПб, 1905, с. 182.
25 Н.Веселовский. Русские невольники в средне-азиатских ханствах. Ташкент, 1881, с. 2 – 3 (цит. по Безгин, с. 210, 212).
26 В.Мосолов. Мираж. Эпизод Петровского времени /Простор, 2006, № 2, 3; В.Голованов. Завоевание Индии /Новый мир, 2010, № 3 («Мираж» - название посвященной походу князя Черкасского половины статьи).
27 Б.А.Голицын («Муж ума великого», необычайной для России того времени европейской образованности) до 1707 года – очень влиятельный человек в стране. Ещё Софья назначила его ведать приказом Казанского дворца. Но Астраханский бунт 1705 года в подведомственной ему области сильно пошатнул его положение (отзыв Б.И.Куракина: «Любил забавы и разорил вверенную ему область взятками»). С 1707 года Поволжьем ведал П.М.Матвеев. Это – второе, теперь уже окончательное охлаждение Петра к своему «дядьке», которому Россия, возможно, обязана европейскими устремлениями его воспитанника. «Охальные выходки царя» (В.Мосолов) вряд ли играли какую-то роль в этой отставке. Петру незачем было забирать в определённой степени опального Б.А.Голицына в Петербург: он не был нужен для дела, но и не представлял такой опасности, чтобы его требовалось держать на виду. В 1713 году, 59-ти лет Голицын постригся в монахи, а в 1714 году умер. С 1707 года до 1713 года, скорее всего, он жил даже не в Москве, а в своём роскошном имении Дубровицы (одна только тамошняя Знаменская церковь, построенная в 1690 – 1704 годах, - целая эпоха в русском зодчестве). Если он и дожил до того времени, когда Ходжа Нефес и Михайло Заманов появились в Петербурге, то его дом в Петербурге – мало обоснованный вымысел. Нереален и бал. Ассамблеи Пётр начал насаждать, как ранее бритьё бород и короткие кафтаны, силой с 1718 года. И то с 1719 года они организуются только в 26 домах из опубликованного списка, раза три в неделю. Каждый из этих хозяев, включая и самого царя, устраивает по одной ассамблее за зиму. До того женщины к гостям либо вообще не выходили, либо только ради особого церемониала – обносить гостей предобеденной чаркой.
28 И далее («Простор», 2006, № 3, с. 69) Ходжа Нефес продолжает сомневаться в существовании плотины, к которой он сам приводил Фёдорова и Званского в 1715 году.
29 Очень многозначительна формулировка соответствующего указа от 2 июля 1716 года («Дело», стб. 280, 281) «о даче годового денежного жалованья стольнику князю Михаилу Заманову»: «Сенат приказал о даче … годового денежного жалованья князю Михаилу Заманову …». То есть в заголовке указали, что он был стольником, а теперь, поскольку прежние придворные чины отменены, в самом тексте указа он назван просто «князем». В принципе, князь может быть и безработным.
30 «Государь мой Александр Иванович!» Сообщает, что хан Аюка не пошлёт людей в помощь князю Черкасскому, и что множество хивинцев, бухарцев и караколпаков готовы воспрепятствовать отряду в его движении к Хиве. «Слуга ваш Михаил Чириков» («Дело», стб. 298).
31 Попробуем конкретизировать версию В.Мосолова. Астраханский обер-комендант Чириков сообщает о своей проблеме («не приложу ума, что делать с этим бесом» - придуманное В.Мосоловым письмо Чирикова князю Черкасскому про Кожина: «Простор», 2006, № 2, с. 47) теперь уже не князю Черкасскому, а казанскому губернатору П.С.Салтыкову. Салтыков отфутболивает эту, трудноразрешимую проблему в Петербург – Правительствующему сенату. Тот сообщает о проблеме царю – в Амстердам. Пётр, получив это сообщение, скажем, в середине июля, бросает все другие дела (поиски сбежавшего царевича и т.д.), анализирует ситуацию и отдаёт распоряжение прислать поручика в Петербург. В середине сентября Чириков получает это распоряжение и отправляет Кожина под конвоем (все эти четыре месяца Кожин, надо понимать, продолжал «разгуливать по Астрахани»). Получается, что Пётр и Кожин въезжают в Петербург практически одновременно – в середине октября. Очень удачно, что не пришлось везти Кожина под конвоем за границу! Остаётся сделать два замечания. Во-первых, империя, по счастью, управлялась на несколько более разумных основаниях. Во-вторых, остаётся непонятным, когда же Кожин успел приехать в Астрахань и накуролесить там, чтобы осенью же (!) пришло в Петербург новое известие от Чирикова о неугомонности Кожина, пришло одновременно с вестью о гибели отряда князя Черкасского!?
Другие статьи автора
1 Бедный Платонов (А.Варламов «Андрей Платонов»)
2 Беседа под бомбами (встреча Гумилёва с Честертоном и пр.).
3 Беспечные и спесьеватые («Женитьба» Гоголя).
4 Великое Гу-Гу (А.Платонов о М.Горьком).
5 Весёлая культурология (о статье А.Куляпина, О.Скубач «Пища богов и кроликов» в «Новом мире»).
6 «Гималаи» (Сталин, Бухарин и Горький в прозе А.Платонова).
7 Для чего человек рождается? (Об одной фразе, приписываемой Короленко и пр.).
8 Можно ли устоять против чёрта? (Гоголь спорит с Чаадаевым).
9 Не вещь, а отношение (послесловие к четырём моим статьям о Платонове). «Самиздат»: «Литературоведение».
10 О чём скорбела Анна Павловна Шерер? (Л.Толстой об убийстве Павла I в «Войне и мире»).
11 Пересказ навыворот и буйство фантазии (В.Голованов «Завоевание Индии»).
12 Портретная галерея «Чевенгура».
13 Походы Наполеона в Индию. «Самиздат»: «Занимательная историография».
14 Пришествие Платонова (Платонов и литературный мир Москвы). «Самиздат»: «Литературоведение».
15 Частица, сохранившаяся от правильного мира (Ю.Олеша «Зависть»).
16 Четыре с половиной анекдота (Как Панин вешал Державина, Платов завоёвывал Индию, а Чаадаев отказывался быть адъютантом Александра I).