Свет случайных встреч

Леонид Словин
               
         
       
        Перерыв  собрания писателей в Большом зале Центрального Дома Литераторов ( ЦДЛе)  в Москве.  «Письменники» – известные и не очень - спускаются в нижний буфет к огромному пузатому самовару, к столам, расставленным сегодня по новому, в связи с ожидаемым наплывом посетителей.       
        Напротив за столом садится Булат Окуджава. Никогда  я не видел знаменитого поэта  и барда так близко. Незадолго до этого я был на его концерте, здесь же в ЦДЛ,  в том же Большом зале. Прежде, чем начать петь, Окуджава, выйдя на сцену, во всеуслышание произнес в микрофон: «Хочу всех предупредить! Писатель такой-то – стукач! Имейте в виду!» И повторил  фамилию. К сожалению, я забыл ее. Зал замер. После этого Окуджава провел рукой по струнам, начал петь.
    И вот Булат Окуджава в метре от меня. От самовара ему передали  чай. Поэт  возбужден:  на собрании, какой-то литературный начальник из президиума вежливо, но тоном ментора сделал ему замечание. Окуджава огрызнулся с места…
       Буфет наполнялся людьми, я не спешил уйти. Один из спустившихся в буфет довольно фамильярно обратился к поэту по имени: « Ты не думаешь, Булат, что зря сцепился с… - тут пропущена фамилия литературного начальства. – Он  прав…» Я услышал ответ Окуджавы. Не помню его дословно, но прозвучал он резко и это не вязалось с  обликом лирического поэта, который я для себя вообразил по его песням:  «А ты не думаешь, - возразил Окуджава, - что тебе пора  стать старше, смотреть на вещи серьезнее?!» 
       Осталось в памяти. Почему? Может причиной - обаяние замечательного человека, которое я немедленно почувствовал?! 
      Знаменитый ЦДКЖ –  Центральный Дом Культуры Железнодорожников. В зрительном зале сотрудники транспортной милиции –менты Управления внутренних дел на Московской ж.д., их жены, подруги. На сцене – известные актеры, юмористы, певцы. А где-то в верхних этажах  за длинными столами –нет, не восседает, - стоя, гуляет руководство. Тут генерал - начальник главка транспортной милиции,  его гости –высокопоставленные сотрудники МВД, представители известных  ведомств. Меня  тоже позвали:  единственный мент, член Союза писателей СССР.  Качественная  водка, отменная закуска. За нашим столом всё незнакомые, но это не мешает легкому общению. Только один человек – стоящий по диагонали от меня –все больше молчит, улыбается одними глазами. Лицо его мне сразу понравилось –  мужественное, спокойное. Правильные черты лица, доброжелательный взгляд. В то время я находился под впечатлением  своего  детектива, опубликованного сразу после отмены цензуры.  Поведав нашумевшую историю о сокрытии милицией убийств пассажирок, пользовавшихся ночью услугами такси    столичного аэропорта, я,  как мне казалось впервые смог рассказать, как в угоду высочайшему в мире проценту раскрываемости в Советском Союзе массово укрываются от учета заявления о преступлениях. Было  там и еще  много всякого такого – попытка угона самолета в Израиль, выяснения отношений между милицией и российскими спецслужбами и прочее. Я был в упоении от собственной борзости и надеялся на быструю экранизацию романа. Как и до сих пор, кстати. Тираж его превысил  миллион экземпляров. Но это между прочим.
      « Видишь этого человека, - я незаметно показал жене на человека по диагонали.  – Это герой «Бронированных жилетов» Игумнов , каким я его себе представляю… У него киношная внешность! Вот, если бы он мог сыграть его роль!..» Может я говорил чуть громче, чем хотел, а, может, мы с Галиной (подполковником милиции, кстати) одновременно взглянули в его сторону, однако человек этот понял, что мы говорим о нем.    
        Он оставил свое место и направился к нам вокруг стола, все время не спуская с меня глаз. Минутная  встреча,  унесшаяся в потоке дней,  не имевшая ни продолжения, ни последствий. Где тот день и виртуальный капитан Игумнов из «Бронированных жилетов» - первый герой русского детектива в котором, чем я очень гордился, текла и еврейская кровь… Где не сыгравший его роль в кино наш тогдашний сосед по столу.  И где мы…
       Мне пришлось объяснить ему, кем бы я хотел его видеть. Он ничего не обещал. Только улыбался. Но слушал внимательно. Я подарил ему издание «Бронированных жилетов», которое было у меня с собой – в мягкой обложке, выпущенное милицейским издательством. Чтобы написать автограф, я спросил его имя. Он назвался. Я слышал его впервые. Имя это было тогда незнакомо не только мне. Сегодня оно известно в мире достаточно широко.
        Николай Николаевич Бордюжа. Оно засветилось в прессе в середине 90-х , когда общественность впервые узнала о заместителе директора Федеральной пограничной службы генерале Бордюже  - ставшим, между прочим, одним из самых молодых генералов КГБ – в возрасте  тридцати с небольшим лет, будущем главе президентской администрации Бориса Ельцина, секретаре Совета безопасности РФ. Сыграть роль капитана Игумнова , как мне  хотелось, сегодняшний Генеральный секретарь Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), 60-летний генерал-полковник, не сможет, даже если бы захотел, но я надеюсь, что будущий режиссер фильма учтет мои вкусовые предпочтения.
    В подмосковные Дома творчества писателей - в Переделкино, Голицино, Дубулты - я приезжал работать и почти ни с кем из проживавших там не общался. Да и для многих я был человеком другой культурной среды - старший опер уголовного розыска, хотя порой у некоторых писателей именно это  вызывало  скрытый интерес к моей персоне. С ними у меня иногда завязывались необременительные товарищеские отношения.
      Однажды в вестибюле главного здания ко мне подошел   высокий красивый старик, с  мягкими дружелюбными манерами, с лицом аристократа. Он заметно прихрамывал.
      - Говорят вы пишите  детективы... -  поздоровавшись, сказал он. - Я никогда вас не читал...   
    - Я вас тоже... – поддерживая  свой имидж неотесанного мента, нагло ответил я.
    Это была правда. Хотя, где я мог в то время узнать имя опального поэта Арсения Тарковского, отлученного от читателя?! Не у себя же, в милицейской дежурке на Павелецком вокзале?!
    Однако в Дома Творчества я уже слышал от кого-то,  что это  очень известный и талантливый поэт, которого по каким-то причинам не издают, в связи с чем он занимается почти исключительно переводами.
    По пятам за  поэтом шла  легенда. Говорили, что еще при жизни И.В. Сталина Арсений Тарковский был вызван в ЦК КПСС, где ему предложили перевести на русский язык юношеские стихи  вождя. К юбилею  Отца всех народов аппаратчики готовили сюрприз и переводчику, якобы, вручили солидный аванс, который тот принял, хотя очень скоро понял, в  какое затруднительное положение он попал. Юношеские вирши Сталина  в переводе на русский должны были выглядеть как шедевры и непременно должны были ему понравиться. Но кто мог дать в этом гарантию?! А, если нет?! Если стихи не выдержат сравнения с классикой русской и советской поэзии?! Если  державный автор сочтет, что  его выставили в смешном свете в глазах поэтов-профессионалов?!
      Шло время, но Тарковский будто бы все не решался начать работу. Тянул. Словно чего-то ждал.   И дождался. До кого-то из  высокопоставленных заказчиков  тоже дошло, что во всей этой истории рискует головой не только переводчик, но и те кто заказали перевод. В конце концов  Тарковского  снова вызвали в ЦК КПСС и  попросили вернуть стихи , а также вычеркнуть из памяти все, связанное с отмененным заказом.
      - Вы дадите мне что-нибудь почитать свое? – спросил меня Тарковский.
      - Охотно, - согласился я.
    Через несколько дней, возвращая мне мою повесть «Пять дней и утро следующего»  Тарковский заметил между прочим:
    - Там , кстати, вы процитировали мои стихи...
    - Я?!
    - Посмотрите внимательно…
    « Действительно!»
      Работая над детективом, я искал стихи, которые мог бы наговаривать безнадежно влюбленный, романтический юноша, один из главных героев повести, который мне как автору не был безразличен. В поисках нужного фрагмента я  просматривал страницу за страницей «Антологии советской поэзии», пока, наконец, не остановился на обративших на себя внимание строках, отвечавших, на мой взгляд, характеру и вкусу персонажа. В  детективе герой цитирровал  понравившиеся мне строки выборочно,  не подряд. Вот эти строки:   
    « ... Предчувствиям не верю, и примет я не боюсь...» «  Не надо боятся смерти ни в семнадцать лет, ни в семьдесят. Есть только явь и смерть...» « И  я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком...»
     Увы! В повести нет сноски на то, кто  их автор.
     Редактор не подсказал мне сделать это. Может даже намеренно, учитывая официальное отношение литературных начальников к Арсению Тарковскому. А мне  его фамилия ни о чем тогда не сказала.
     Теперь живу и помню.
      Жизнь преподносит сюрпризы. Люди, к которым нас неожиданно и ненадолго прибило,  иногда оказываются известными и знаменитыми – мы о них читали, видели их на экранах телевизоров, слышали. Встречи эти  остаются в памяти на долгие годы – случайные, короткие.  Односторонние свидания, не имеющие продолжений...


 «Окна», приложение к газете «Вести» Тель-Авив 9 февраля 2012