20.
Пришло время вспомнить о Моне Шузмане по кличке Фарт, которого встреча с манекеном привела в психолечебницу с ярко выраженной феминофобией. Как вы помните, в стенах обители скорби Моня связал свою жизнь с медсестрой по имени Зоя.
Как муж передовой работницы, Моня имел в больнице определённые привилегии. Эти привилегии выражались в том, что он лежал в уютной двухместной палате образцового содержания. На время отсутствия соседей эта палата служила ему и Зое семейной спальней. Однако в последние дни в городе происходили всё более сумасшедшие события, больница была переполнена, и у Мони появился сосед. Это был Осман Аллахвердиев, шеф-повар ресторана "Казбек". Осман заболел сильным нервным расстройством: он не переносил вида закрытой посуды. В кастрюлях, чайниках, даже в ночной вазе – везде ему мерещились отрезанные головы.
В тот вечер Моня выпил слишком много чаю. Стаканов семь или восемь. Конечно, не следовало. Или, по крайней мере, надо было сходить перед сном. Поленился. Поэтому – сам виноват.
Итак, снится Моне сон. Сидит он будто на концерте знаменитой певицы. Музыка играет, певица песни поёт, все слушают, и Моня со всеми. Эстетическое наслаждение испытывает. А Монин сосед – солидный такой, шикарно одетый, с лицом соседа по палате – тот аж глаза закрыл, рот до ушей – вот как слушает. Моня потихоньку, потихоньку – и к соседу в карман. И в этот момент ему ка-ак приспичит! Вскакивает, протискивается, задевая носы и колени, бежит по проходу, мимо приседающей от хохота контролёрши, ищет глазами спасительную табличку со стрелкой, наконец находит, вниз, налево, ещё раз налево, вбегает, рвет молнию, ищет, ищет... ищет... "Манекен?!" – громом поражает страшная догадка. "Да, но ведь это... ведь это – я!"
"Это – сон. Я сплю!" – находит Моня единственно верное решение и приказывает себе проснуться. Просыпается – долго, мучительно, словно выныривает из страшной глубины. Наконец – белый потолок, серый прямоугольник окна, мощный храп со свистом соседа по палате. От сна осталась только невыносимая резь внизу живота. Моня вскакивает, находит тапочки, выбегает в коридор, туалет в конце коридора, но...
Перед ним идёт кто-то, одетый совсем не по-больничному. Мощная стройная фигура, облегающий костюм, широкополая шляпа, в левом ухе – золотая серьга в форме морского конька, изумрудный глазок. Я где-то видел эту серьгу, где я мог её видеть, господи, это же...
Урман оборачивается на зов, всматривается, чуть насмешливо щуря глаза, наконец узнает:
– Ба, кого я вижу! Здорово, Фарт, – идёт навстречу с раскрытыми объятиями. – Ну и нарядился же ты, парень, – похлопывает по плечу, затем темнеет, некоторое время с мрачной тревогой в глазах смотрит на Моню. – Ну и кликуха у тебя... А что, давай посмотрим, не пропал ли твой фарт, – Урман переворачивает руку ладонью кверху: на ладони лежит колода карт. – Вытащи мне карту, Фарт.
Моня вытаскивает карту, подаёт Урману. Странная карта, похоже на джокера, но это не джокер – человек в тяжёлом красном плаще-домино, лица почти не видно под капюшоном, только внизу – чудовищный оскал. Невыносимая резь, – "Ладно, Урман, я мигом", – Моня бежит в туалет, проклятая молния, заело в самый неподходящий момент, постой, причём здесь молния, я ведь должен быть в пижаме. Что за чёрт, неужели всё ещё сплю, когда же я проснусь, Моня долго и мучительно рвёт тяжёлые сети сна, наконец – белый потолок палаты, нетихий храп Аллахвердиева, Моня вскакивает, распахивает дверь и... сталкивается с человеком в красном плаще-домино. Домино отбрасывает капюшон, под которым оказывается золотая хохочущая маска, длинные рыжие волосы струятся на плечи.
– Послушайте, – домино берет Моню под руку и увлекает его за собой. – Я ищу головы для супа. Вы не могли бы мне помочь?
Сумасшедший, – думает Моня и опасливо озирается. Но они уже не в больничном коридоре, вокруг – зловещее пустое пространство, занавешенное дымами, облупленная задняя стена какого-то завода, низко в небе – огромный спиральный диск. НЛО, – думает Моня без тени удивления.
– Послушайте, послушайте, – продолжает домино. – Какая голова лучше всего подходит для супа?
У Мони холодеет внутри, он чувствует, что вопрос – не из невинных, что от его ответа сейчас зависит очень многое. В какой-то момент ему кажется, что он нашёл правильное решение.
– Г-голова от м-манекена? – спрашивает он дрожащим голосом.
Домино резко отстраняется, некоторое время смотрит на Моню чёрными прорезями – и Моня вдруг осознаёт, что в этих прорезях нет глаз, что за золотой маской нет лица, что под красным плащом нет человека, что это – чудовище, и это чудовище столь ужасно, что человек упадёт замертво от одного его вида. Домино задумчиво говорит:
– А может быть, лучше – голова от капусты? – и заходится жутким, как в трубу, хохотом.
Моня просыпается, вскакивает, сжав зубы, шарит под кроватью, нащупывает ночную вазу, вытаскивает, срывает с неё крышку и вопит от ужаса, встретившись взглядом с вытаращенными глазами отрезанной головы.
Когда Моня проснулся по-настоящему, было уже поздно.