Пса звали Байкал. Откуда он взялся я уже не помню, знаю, что отец его привел уже взрослым. Какой породы? Тоже проблематично сказать. Скорее всего, полукровка. Темно коричневой масти, шерсть очень густая, хвост купирован.
Байкал свое переселение воспринял как–то покорно, чувствовалась какая- то обреченность, что ли. Он очень внимательно изучил своим серьезным взглядом коричневых глаз всех членов семьи и улегся в будке, положив голову на лапы.
Службу свою исполнял молча, услышать его лай было сложно. Странная у него была натура. Он все делал молча. Отец сделал упряжь и запрягал его в салазки, сажал нас с сестрой на них, и Байкал катал нас по сугробам. Когда катания заканчивались, молча лежал на снегу, вывалив язык и тяжело дыша. Он никогда не ласкался ни к отцу, ни к матери, ни к нам – детям.
В дом Байкал посторонних пропускал всех, но из дома никого не выпускал. Молча хватал за штанину, пальто или за платье и держал, пока кто – нибудь из домочадцев не выходил из дома, и тогда глянув ему в глаза, Байкал отпускал свою жертву.
Как-то раз он меня подловил. Я нацепила пальто своей подружки и пошла на улицу в туалет. Байкал проводил меня удивленным взглядом, потянул воздух ноздрями, пришел к туалету и улегся под дверью, придавив ее своим телом. И как я его не уговаривала, он и не думал отойти от дверей, пока меня не выручила мама. С тех пор мы поняли, что шутки с переодеванием надо прекращать.
Надо сказать, что пес умел сострадать. Когда мы в игре ссорились, или получали какую-нибудь травму, и это сопровождалось слезами, Байкал молча подходил и садился рядом, как бы успокаивая, мол, не плач, я рядом. От такого сочувствия слезы иной раз только обильнее лились из глаз, тогда Байкал молча их слизывал, и пострадавший, обнимая собаку,успокаивался.
Что уж было в его прошлой жизни, трудно сказать, но служил он у нас верно, старался лишний раз на глаза не попадаться, не прыгал как это обычно делают собаки, своей привязанности ни к кому не проявлял. Лежал себе где–нибудь в сторонке и только погладывал или дремал, положив голову на лапы.
Однажды отец заболел и не вышел на службу. Это был февраль, а зимы в шестидесятых годах прошлого столетия на Дальнем Востоке стояли лютые. И вот отца пришел проведать сослуживец. Прошел в дом спокойно, Байкал его молча пропустил. Когда сослуживец вышел, пес его так же молча взял за штанину, посетитель замер. Через какое-то время он решил пошевелиться, Байкал перехватил зубами за ногу и сжал челюсти, стоило жертве шевельнуться, пес рычал, мол, стой спокойно. Так и стоял бедолага часа полтора, пока отцу не приспичило выйти по нужде.
К тому времени сослуживец весь посинел от холода и еле шевелил губами. Вот тут и произошло то, что никак не должно было произойти. Конечно, пленник был с извинениями освобожден. Но Байкал был нещадно выпорот ремнем и посажен на цепь. Конечно, во всем был виноват отец, не проводил посетителя. Признать свою вину — было ниже его достоинства, и он сорвал всю досаду и зло на собаке.
А Байкал не понял, почему его выпороли за верную службу и той же ночью, оборвав цепь, ушел из дома. Недели через три мой двоюродный брат видел его с обрывком цепи на шее совсем в другом районе города, звал, пытался поймать. Байкал был осунувшийся, шерсть свалялась и висела грязными клочками. По всему было видно, что пес голодал.
Конечно, он узнал брата, подошел, но ближе чем метра на три не подпускал, отпрыгивал. Так и не дался в руки, затем посмотрел тоскливым взглядом, отвернулся и побежал в сторону пустыря. Не простил, не мог простить незаслуженного наказания и предательства.