Мой генерал

   
Капает кран на кухне.
Мерный, отвратительный звук падающих капель давит на мозг, бесит.
Но отсутствуют силы встать.
Мутит.
Сколько дней я пью?.
Я пытаюсь вспомнить и не могу.
Судя по бутылкам под столом – дней пять, не меньше.
Запас топлива ещё есть. Водка, которую я закупил, предчувствуя, что ухожу в пике, уже кончилась. Но есть ещё коньяк, из старых запасов.
Это плюс.
Потому что выползать в магазин я не хочу.
Выйти – это значит снова попасть под прицел этих сожалеющих взглядов, под эту ненавистную мне жалость.
   
Поворачиваю медленно голову – настенные часы показывают полдень с четвертью.
Время как будто замерло. За окном есть движение: шум проезжающих машин, детский смех, голоса соседок, обсуждающих какую-то очередную бабью проблему.
Замер мой мир. Моя жизнь остановилась.
Есть одно желание - спрятаться, уйти в то чёрное забытьё, которое мне даёт на время алкоголь.
Не хочу думать о том, что будет дальше, я не нашел выхода и вряд ли найду его сам.
Телефоны отключены, никто не позвонит, да и не хочу я никого слышать, даже если это будет сын. Но я уже не надеюсь, что он меня простит.
Тот звонок, которого я так жду, не случится уже никогда.
   
Никогда. Мёртвое слово.
Непробиваемое, как железобетонный забор, который мне не перепрыгнуть.
Под ним мне предстоит умереть. Это участь старого пса..
Я и есть – старый пёс. Который когда-то был нужен: служил, выполнял приказы, а потом стал седым и бесполезным.
   
Поднялся, нашарил бутылку. Пустая. Забыл.
Пришлось дотащиться до серванта, там коньяк.
Откупорил, сделал глоток - приятное тепло. Оживаю.
Но надо заставить себя хотя бы что-то поесть.
В холодильнике пусто. Две банки тушенки, которые остались ещё со времён семейной жизни употребил на закусь в первые два дня, когда ещё был аппетит.
Обойдусь без жратвы. Выходить нельзя.
   
Убрал пустые бутылки, вытряхнул пепельницу. Выпил ещё.
С фотографии жена смотрела на меня с укором. Или же это мне просто кажется, не знаю.
Тонкие черты, на плечи волной волосы..
- Моя милая девочка..
- Таисия-Тасенька, - как я тебя когда-то ласково называл.
- Где же ты? Как же я потерял тебя, моя тонкая веточка?!....
   
С будущей женой я познакомился на выпускном вечере в суворовском училище. Помню, в тот день с самого утра я возился с формой, бегал по всяким неотложным делам, встречал родителей на КПП, и к торжественной части вымотался так, что от волнения забыл свою приветственную речь, которую на репетициях выдавал не задумываясь.
   
Ротный смотрел на меня зверем из угла зала, но слова речи вылетели из головы напрочь.
Я молчал как Марат Казей на допросе.
В зале повисла напряженная тишина.
Но когда я совсем отчаялся, то вдруг услышал подсказку. Девочка из хореографической группы, запомнила мои слова на репетициях и додумалась мне помочь.
   
Как же я был ей благодарен! Воодушевившись, я блестяще выдал оставшиеся слова приветствия уже без запинки. Когда официальная часть закончилась, я отыскал девчонку в толпе и поблагодарил. Она смутилась. И в этот момент я вдруг увидел – какая она красивая. Нарядная, в белом платье, такая тоненькая и беззащитная.
   
Я влюбился сразу. Я потерял голову. Я, казалось, сошёл с ума.
У меня были увлечения и раньше, но то, что происходило в моей душе на этот раз, сбивало с ног, не давало дышать. Я думал только о Тасе, так звали девчонку. И в тот момент я уже знал, что женюсь  на ней.
   
Но поженились мы только после четвёртого курса Серпуховского ракетного, в которое я пошел после суворовского. Я и не мыслил себе иной карьеры, кроме как военная служба. В нашей семье военными были и дед и отец, с детства знал, что эту профессию изберу и я.
Когда я окончил училище, отец не стал устраивать меня на службу по блату, и я поехал по распределению, естественно в дальние ****я. Туда, где тайга, снега и сотни километров до цивилизации.
Тася поехала со мной. Она окончила с красным дипломом экономический, но её идеалистические мысли о том, что она будет работать, развеялись как дым от выстрела в тот же момент, когда она увидела то место, где нам предстояло жить по моему первому месту распределения.
   
Через год родился сын Игорь. Стало ещё сложнее. Я был постоянно на службе, жена оставалась одна. Но никогда я не слышал, ни одной жалобы на то, что ей трудно.
Она встречала меня с улыбкой, даже если не спала несколько ночей подряд.
Пелёнки, соски, первые зубы, бесконечный детский крик были только её заботой.
Я уходил в шесть и приходил к полуночи. Она не роптала.
Но я видел, как прозрачными становятся её руки, как залегает синева под глазами после каждой бессонной ночи. Я гордился моей Тасей, старался радовать её хотя бы мелкими подарками, если удавалось вырваться в областной центр.
Но помочь ничем другим ей не мог. У меня не хватало времени даже выспаться как следует, я постоянно боялся заснуть за рулём.
   
Позднее, когда по службе меня бросали по стране, жена неизменно ездила за мной.
Игоря на несколько лет, пока мы были на самом сложном по климату объекте, оставили моим родителям в Москве. Ему нужно было учиться. Но когда меня повысили, и мы наконец-то обосновались прочно в столице, оказалось, что всё-таки бабушка и дедушка безнадёжно избаловали мальчишку.
В суворовское училище он отказался идти категорически. Как я его не уговаривал – ни в какую: сразу в слёзы, как девчонка. Даже угрозы лишить его и карманных денег и игровой приставки ни к чему не привели.
   
У него к тому моменту, как мы забрали его от моих родителей, была уже своя жизнь и свои подростковые дела – первая влюбленность, компания по интересам, фильмы, игры, а самое паршивое - длинные волосы, которые остричь сын отказался даже, когда я его протянул хорошенько ремнём.
   
И я оставил отпрыска в покое. Позднее несколько раз пытался наладить контакт, но общий язык мы с ним так и не нашли. Он был такой же непробиваемый молчун, как и его мать. Никогда нельзя было понять, что он думает.
С женой сын был ближе. Они были даже внешне удивительно похожи.
Я коренастый, высокий, крупный, а они оба белесые какие-то, тонкокостные как стебли тростника. Я даже немного злился, когда видел, как нежно воркуют за столом жена и сын.
Они понимали друг друга даже без слов, я чувствовал кожей, как они любят друг друга.
Я безумно, яростно ревновал их обоих, потому что чувствовал себя ненужным и лишним.
Мне казалось, что Тася  разнеживает сына, растит из него не мужика, а кисейное желе.
   
Когда Игорь окончил школу, то жена решила, что учиться он будет за границей. Он и сам этого хотел. За образование сына я заплатил безропотно, хотя не одобрял их выбора. Но и возражать было бесполезно, только нервы себе истратить.
А тратить свои нервы я не хотел.
Сын уехал.
   
После ухода в отставку я занялся бизнесом, и это отнимало много времени и душевных сил. Отвлекаться на что-то иное было некогда.
Я снова, как когда-то в начале моей военной карьеры уходил из дому в шесть утра, а приходил поздно. Жену практически не видел. Просто оставлял ей достаточно денег на ведение хозяйства и для решения всех вопросов. Она не работала, занималась домом, и я никогда не контролировал её траты. Хотя, надо отдать ей должное - никогда не замечал, чтобы Тася тратила деньги бездумно.
   
Дом, (когда я немного поднялся, то купил вместо городской квартиры коттедж), был всегда чисто прибран. Как-то сами собой решались все бытовые вопросы – счета были оплачены, лампочки вкручены, ужин подавался на стол по моему приходу домой незамедлительно. Ремонт делался в срок, менялась мебель, шторы, ковры.
Без моего участия, я работал.
   
Появились деньги, я расширил бизнес. Нанял управляющего. Поставил человека, которому доверял как самому себе – однокашника, который стал мне другом ещё в училище. Его служба пошла неудачно с самого начала, он уволился майором и с тех пор так и не смог вписаться в гражданскую жизнь. Он так благодарил меня, что мне даже было немного неловко – друг всё-таки, как же не помочь!
Я знал, что он меня не подведёт. Дела шли хорошо. Я стал свободнее и как озарение до меня дошло:
- Бля, да я же не жил! Что я видел кроме работы?!…
   
Через некоторое время в моей жизни появилась любовница. Сначала это была просто несерьёзная связь, встречи были эпизодическими и ни к чему не обязывали. Девчонка была молодая, резвая.
Она пришла к нам на фирму по протекции друга, кажется, какая-то его дальняя родственница.
   
Когда мы с ней начали встречаться, мне было уже пятьдесят, ей всего двадцать пять. Разница в возрасте мне приятно льстила. Мне было с Леной, так звали мою любовницу, очень хорошо. Я снова чувствовал себя сильным и значимым. Я чувствовал себя мужиком, способным баловать и удивлять свою женщину..
   
Постепенно я влюбился как юнец. Я сходил с ума от запаха её тела, носил любимую на руках. Она была моей девочкой, моей сбывшейся мечтой. Воплощением моих сексуальных фантазий, которые подспудно жили во мне все эти годы, пока я убивал себя работой.
   
Когда Лена выходила после душа в коротком халатике я готов был её сожрать, поглотить всю без остатка. Я хотел её постоянно, даже ночами просыпался от желания.
Такого не было со мной даже в молодые годы . Подхватывал Лену на руки и кружил, а она со смехом возмущалась и вырывалась. Она терзала меня, то холодной недоступностью, то мягкой податливостью. Я не мог никогда угадать, какой она будет уже через минуту.
То, чего из-за бытовых трудностей и службы мне не хватало когда-то, я добирал сейчас. Я снова бредил только одним именем, я снова сходил с ума и летал над землёй на крыльях моей страсти.
Когда сейчас я об этом вспоминаю, то я не могу понять, что это было..
Наваждение? Колдовство? Внезапная болезнь мозга?.
Или коварная ловушка?.
Ответа нет.
   
Знала ли жена о моём новом увлечении до того рокового дня, когда я сам ей обо всём сказал, не имею понятия. Мне было всё равно. Жена молчала как всегда. Та же чистота в доме, те же наглаженные рубашки в шкафу, тот же ужин на столе при моём появлении. И ни одного вопроса. Только привычное:
- Ты устал? Сделать тебе чай?
   
Порой мне становилось невыносимо стыдно перед Тасей, я мучился чувством вины, но ничего не мог изменить. Я даже хотел, чтобы она закатила скандал, била тарелки, плакала навзрыд и обзывала меня злыми словами.
   
Это было бы хоть какое-то действие.
Но Тася молчала. Светлые волосы аккуратной волной, по-девичьи тонкая талия, мягкие движения. Такая привычная и одновременно такая далёкая и отстранённая.
Я был уверен, что её единственная подруга, которую когда-то по просьбе жены взял на работу в свою фирму, доложила ей то, что невозможно было скрыть – я привозил Лену на работу утром и вечером мы уезжали вместе. Этого не заметить мог только слепой..
   
Объясниться всё-таки пришлось. Однажды моя Лена сказала, что ждёт ребёнка.
Сказать, что я был в шоке – это было ничего не сказать вообще.
Сообщение о беременности любовницы добило меня окончательно.
   
Те времена, когда у нас с Тасей появился сын - это было настолько давно и прошло мимо меня эмоционально, что сообщение о грядущем отцовстве перевернуло что-то во мне бесповоротно.
Я обдумывал, обкатывал как новое авто мысль о том, что скоро стану отцом и почувствовал – это же здорово, чёрт побери!
Да. Да, я хотел этого. Хотел своего продолжения. Конечно же, я хотел сына.
Ведь фактически этот ребенок для меня станет первым. Старший сын Игорь так никогда и не стал мне полностью родным. Его детство, взросление для меня было чем-то отдалённым, забытым..
А рождение ребёнка от Лены позволило бы мне стать отцом по-настоящему.
   
После очередного бурного объяснения с Леной (она настаивала на официальном браке) я решился на разговор с женой.
Это было невыносимо трудно.
Я не так и не смог посмотреть Тасе глаза.
Скороговоркой, сухо как рапорт выложил кратко факты, как будто обстановку доложил. Но когда выговорился, то решился таки взглянуть на жену.
То, что увидел, мне уже не забыть никогда.
Лицо сидящей напротив жены было мёртвым. Неподвижные веки, бледность до синевы и застылая неподвижность черт.
Я видел умерших людей не раз. На моих глазах умер мой отец и самоубийца солдат, который когда-то из-за несчастной любви выстрелил себе в грудь, а мы так и не успели довезти его до госпиталя.
 
Я протянул руки, схватил жену за плечи и потряс, потому что не на шутку испугался сам.
Изо всех сил я заорал:
- Тася, ты меня слышишь, только не молчи! Скажи что я урод, козёл, скотина, побей меня, только не умирай!
Она открыла глаза и сказала только три слова:
- Я тебя слышу. Не кричи..
   
Она отстранилась, встала из-за стола и достала из шкафчика бутылку коньяка, которую там держала постоянно для меня, когда я приходил замотанный донельзя и для гостей, имевших привычку появляться порой неожиданно. Захватила заодно две стопки.
   
Молча разлила коньяк.
Обычно она наливала так – себе чуть-чуть на донышко, мне полную. На этот раз она наполнила обе стопки до краёв.
Мы выпили.
Не закусывая, повторили. Тоже до краёв и, не чокаясь.
Как на поминках.
   
Тася отодвинула бутылку на угол стола и заговорила. Я боялся её прервать и слушал, слушал…
Я был поражен – как же она могла красиво о том, что я никогда не мог выразить словами.
   
Она вспоминала о нашей первой встрече, о своём смущении, о том, что была влюблена в меня задолго до того как я обратил на неё на выпускном вечере внимание.
И поведала мне свою тайну, что дала мне мысленно прозвище «Мой Генерал».
Потому что у суворовцев на форменных брюках от парадки есть лампасы.
Такие лампасы положены только в суворовской и генеральской форме.
   
Оказывается, когда я подошел к ней тогда, после торжественной части, чтобы поблагодарить за подсказку, она очень обрадовалась. И тоже почему-то подумала, что придёт время, и она станет моей женой.
   
Жена рассказывала мне, как трудно было ей все эти годы, когда она жила без элементарных удобств, как она хотела поехать в город, к людям, вырваться из проклятой мёртвой тайги. Как хотела работать, быть среди людей, но не могла, потому что я не мог служить там, где была бы такая возможность.
   
Когда Тася заговорила об эпизоде с абортом, который пришлось ей сделать из-за того что мне предстоял перевод на новое место службы, где с ребенком было совершенно невозможно, то внезапно закрыла лицо руками и горько заплакала.
   
В этот момент я особо остро почувствовал себя подонком.
В каком-то ступоре я смотрел, как вздрагивают её худые плечи.  Как из-под ладоней выползают каплями слёзы, и падают на стол.
Я был растерян и задавлен чувством вины.
Мне было очень жалко и жену, и самого себя и всё, что было между нами столько лет.
Я казался себе палачом, карателем, который занёс топор над этой хрупкой шеей. Я просто взял бутылку, из горла допил остатки коньяка, надел ботинки, куртку и ушел. Навсегда.
   
Мы развелись. Развели нас быстро, без лишних вопросов.
Я переехал в квартиру, которую купил для Лены в тот период, когда мы начали встречаться и у меня появились чувства к ней, и целиком погрузился в новую жизнь.
   
Я был безоблачно счастлив, даже ночной крик новорожденной дочки, а родилась именно дочь, а не сын как я планировал изначально, для меня был сладкой музыкой.
Я обожал этого ребенка. Я творил глупости как мальчишка – приносил жене (с Леной мы расписались практически сразу после моего развода) охапки роз, самые изысканные сладости, оплачивал подарки, которые она так любила выбирать в магазинах.
   
Естественно, всё самое лучшее было и у моей Лизаветы, так мы назвали свою дочь.
Мои дорогие девочки не нуждались ни в чём. Я помолодел, и как мне тогда казалось, даже перестал дальше седеть.
   
Мысли о бывшей жене я отгонял, потому что не хотел, чтобы моя новая жизнь была омрачена ни малейшим мазком чёрной краски.
С бывшей женой после развода я созвонился только пару раз.
По необходимости.
Нужно было переоформить документы на коттедж.
Мы договорились, что я оставляю жене всё имущество, кроме бизнеса.
Так же я решил переводить на её счет каждый месяц определенную мной сумму.
Ведь в том, что она так и не начала работать был повинен именно я. Моя работа.
   
Сын работал за границей. У него хорошо складывалась карьера, он ни в чем не нуждался.
И я был удивлён его бурной реакцией на мой новый брак, и в особенности на известие о рождении сестры.
Он орал мне в трубку, что я предатель и подлец.
Что я не мог поступать так с матерью и что он больше не считает своим отцом.
Что он всегда знал, что я не любил его и плевал на него с самого рождения..
Слова сына хлестали пощечинами, резали тупым ножом мою душу.
Я не оправдывался. Игорь был прав. Я выслушал его слова и отключил связь.
   
Больше звонков от сына не было. Я послал ему приглашение на нашу с Леной свадьбу, которую решили сыграть, когда Лизе исполнился месяц.
Сын так и не приехал. Не прислал он и поздравлений.
   
Поздравление неожиданно прислала бывшая жена, которой я приглашение так и не осмелился выслать. Она прислала букет роз и открытку с надписью:
"Будь счастлив, мой Генерал."

Эти слова всколыхнули во мне ту боль, которой я так ловко старался избегать, но я быстро забыл об этом, предавшись приятным свадебным хлопотам.
   
В подвенечном наряде Лена была великолепна. Гости наперебой восхищались нами и рассказывали, как я помолодел, желали долгих счастливых лет и рождения новых наследников. Но я видел, что в глазах моих старых друзей стоит недоумение и жалость.
Я не хотел об этом думать и отводил глаза. Я верил, что новый брак – это именно то, к чему я шел всю свою жизнь. И рождение Лизы оправдало мой уход из прежней семьи.
Я сам в это свято верил.
   
Всё развалилось в одночасье, как оно обычно и бывает в жизни.
Как рушится карточный домик, сложилась в руины вся моя жизнь.
Мой друг, тот, кому я доверял как себе и даже больше, оказался предателем.
   
В то время, пока я был занят по уши личной жизнью, и всеми делами в фирме занимался друг, он упорно добивался того, чтобы подмять фирму под себя.
И сделал своё чёрное дело так красиво, что когда я узнал всё, то даже невольно восхитился.
Это же надо так было всё ловко провернуть?!
Не оценил я его талантов ранее. Ох, как не оценил…
Меня вежливо попросили освободить кабинет.
Когда я пришел попрощаться, друг смотрел на меня прямо, и даже мой плевок ему под ноги, как казалось, его ничуть не смутил. Я проиграл.
   
Это был первый удар – я потерял всё и стал никем. Первое время, я боролся, нанял юриста, но ничего сделать так и не удалось. Друг продумал всё до мелочей – вернуть бизнес у меня не было ни единого шанса. Я сам всё проебал пока был занят личными делами.
На моих счетах было немного денег, которые быстро кончились.
Новая семья требовала вложений, мои девочки привыкли ни в чем не нуждаться и, когда финансовые потоки иссякли, Лена заявила, что ей плевать, откуда я буду брать деньги, но содержать семью я обязан достойно.
   
Пенсия, которую мне платили после отставки, Лену не устраивала. Я валялся у неё в ногах, просил прощения, но она ничего не хотела слушать.
Просто сказала:
- Ты не мужик. Ты обещал мне совсем другое, когда я выходила за тебя замуж.
А что я вижу? Я вижу, что ты меня попросту обманул.
И она была права.
   
От горя я запил. Лена не стала меня уговаривать, стыдить и спасать. Она просто собрала вещи и уехала к родителям.
Я не верил, что она вернёися, просто хотел увидеть ребёнка, но окончилось тем, что её отец, который изначально не одобрял наш брак, спустил меня с лестницы.
   
В кармане моей куртки была бутылка водки и, разбившись при падении, острыми краями мне распороло бок. Да так глубоко, что пришлось накладывать швы. Рана долго не заживала, гноилась, но заявление на тестя подавать я не стал. Я был виноват во всём сам.
   
Сыну и бывшей жене звонить было стыдно. Я страшился их злорадства и брезгливой жалости. Ничего не оставалось, как глушить себя алкоголем.
Я пил. Выбирался из плотного запоя, некоторое время пытался искать работу, но старики без конкретной профессии никому не были нужны.
На автостоянке, куда я устроился охранником долго терпеть не стали, после первой же бутылки пива на рабочем месте я вылетел оттуда с треском.
Запои давали временную передышку. Они приглушали чувство вины и обиду на самого себя.
   
Изредка звонили бывшие сослуживцы и знакомые.
Но что они мне могли предложить кроме пустых напутсвий:
- Держись, старик, какие наши годы!
Просить помощи я не умел, так и не научился за жизнь.
Слова сочувствия били меня поддых и я сменил сим карту в телефоне. А в гости в ту квартиру, которую я когда-то купил для нас с Леной, никто не привык ходить. Лена не хотела, чтобы кто-то вторгался в нашу жизнь, но это касалось почему-то моих друзей, но не её подруг.
Она говорила о моих друзьях пренебрежительно:
- Опять это глупое старичьё!
А ведь мне было тоже, как ни крути, уже за пятьдесят…
Да, её слова несколько коробили, но я старался не обращать на это внимания.
   
Теперь я остался один. Вернее не совсем один – я остался с бутылкой и с фотографией бывшей жены Таси.
Фото лежало в ящике стола в моём кабинете, и я забрал его вместе с вещами при увольнении. Вот с этой фотографией я и беседовал, когда напивался.
Жена смотрела на меня и молчала. Как всегда.
   
Сегодняшний день был такой же, как и все остальные.
Серый пьяный день.
   
Я посмотрел на фото жены и не смог сдержать слёз:
- Какой же ты мудак, генерал, какой же ты мудак….
Как же ты так бездарно разбазарил всё, что давала тебе жизнь?!..
   
А ведь я даже не помнил, как зовут моих внуков, детей моего старшего сына.
Только когда-то мельком взглянул на фото, которые привезла жена, когда ездила погостить у сына. Дети как дети, что там смотреть. Тогда мои мысли были заняты другими вопросами.
А сейчас я пытался вспомнить имена внуков и не мог.
Забыл…
   
Заныло сердце…Страшно.
Я устал пить, я устал от этого бега по кругу, но мне страшно и умирать.
А как вернуться в трезвый мир?
Ведь там нет ничего, за что я мог бы уцепиться, чтобы выбраться, только одиночество и ненужность.
Серое небо и пустой дом.
   
Я уснул. Проснулся от настойчивого стука во входную дверь.
Звонок я так и не удосужился исправить, когда он сломался полгода назад.
Да и зачем было его починять – в мою дверь всё равно уже давно никто не звонил.
   
Некоторое время я пережидал в надежде, что кто-то случайно спутал мою дверь со своей. Но стук не прекращался, в дверь уже били не рукой, а чем-то металлическим.
Сердце заколотилось так, что зашумело в ушах и стало жарко.
Я нашарил бутылку у кровати, глотнул коньяку и с трудом встал. Доковыляв до двери, я посмотрел в глазок, но ничего не смог разглядеть. Я подумал – будь, что будет и открыл.
   
На пороге стоял сын. Мой сын Игорь.
   
В глазах потемнело, и я, как потом сын рассказал мне, свалился на пол.
   
Через час мне стало лучше, и я смог пойти на кухню для разговора..
За это время Игорь прибрал в комнате и приготовил мне горячий крепкий чай.
Впервые в жизни я говорил с сыном, как и положено родным людям – откровенно и тепло.
Стена отчуждения рухнула.
У меня было удивительное ощущение, что я вижу всё это во сне.
Потом я набрался смелости и спросил:
- Игорь, а как там мама?
   
Сын ответил, сразу, не задумываясь:
- У мамы всё хорошо. После вашего развода она очень грустила, и я уговорил её попробовать себя в новом деле. Я приехал и купил ей небольшой магазин. Сначала она тушевалась, боялась, а потом разобралась, что к чему и дела идут на лад. Мама освоилась в торговле, и теперь мы посоветовались и решили расширяться, теперь кроме магазина всяких женских штучек у неё будет ещё и несколько торговых точек по продаже сладостей и выпечки.
Ты не забыл, что в этом деле она всегда была дока?
Мамина подруга Вера тоже уволилась из твоей бывшей фирмы. Она помогает маме с бухгалтерией. Тётя Вера не смогла сработаться с новым директором: человек, предав своего друга – предаст, не моргнув глазом, и всех остальных.
И ты тоже выберешься, папа.
Ты ведь никогда не сдавался. Ты даже не подозреваешь, как я с детства гордился тобой.
   
У меня как камень с души свалился, я очень боялся услышать, что с женой случилась какая-нибудь беда. Немного погодя я таки решился и задал ещё один, очень важный для меня вопрос:
   
- Сынок, а как ты думаешь, мама сможет меня простить?
   
Сын посмотрел на меня внимательно и улыбнулся, потом достал из кармана небольшой бумажный свёрток и протянул его мне:
- Папа, она уже давно простила. Это она помогла мне понять тебя. А это тебе. От неё.
Она сказала, что ты сразу поймешь.
   
Я развернул бумагу и увидел погон.
Это был мой погон. Выпускной, суворовский. Тот, который был моим талисманом много лет. На листке бумаги, которым  Тася обернула погон, было только 4 слова:
   
"Возвращайся домой, мой Генерал"