Неопознанный Литературный Объект НЛО

Борис Павлов 3
Неопознанный Литературный Объект
(НЛО)
 На Горьком озере
( повесть)

Дима Долженко, по прозвищу Митюха-Митяй, на большой перемене подошел к Бобу Ольшанскому и с видом отпетого заговорщика, начал что-то объяснять своему однокласснику. Митюха получил такое, не совсем благозвучное прозвище в честь русского путешественника Миклухо-Маклая, которого Дима на уроке географии по ошибке назвал Митюха-Маклаем.
Митюха был из благополучной семьи: папа – прокурор, мама – врач, но это не делало его маменькиным сыночком. Напротив, Митюха-Митяй обожал общаться с Бобом, местным сорвиголовой. Он мечтал и надеялся, что когда-нибудь грозный Боб пригласит его прокатиться с ветерком на крыше пассажирского поезда до Семипалатинска за сигаретами с ментолом. В компании сорвиголовы никто не курил, но пацаны, одержимые романтикой частенько мотались в соседние города на крыше вагонов. Казалось, в таких поездках участвовал таинственным образом сам Джек Лондон – американский бродяга. Знаменитый писатель незримо восседал на крыше летящего вагона и одобрительно кивал головой…
Димке очень хотелось принять участие в компании Боба в каком-нибудь вояже «по странам и континентам». Не так, как прошлый раз: «Если что, мы тебя возьмем!..» – И не взяли. Митюха-Митяй решил сам лично внести предложение на очередную вылазку. Приближались летние каникулы, а за три долгих месяца можно было пешком дойти до Австралии. Потому так разгорячено он, Дима, объяснял на большой перемене  своему однокласснику  придуманный им гениальный план сплавления на плоту по бурным водам Чарыша.
– Мы спокойненько плывем себе на плоту и слушаем «Спидолу», – шептал на ухо Дима. – В реке тьма рыбы! Она сама прыгает на сковородку… На ночь пристаем к берегу, ловим колхозных коров и доим! Молока море! Отдыхай – не хочу!.. Героически преодолеваем пороги…
Боб, слушая детский лепет сыночка прокурора и врача, мысленно представлял картину будущих событий.
– Так значит, до Чарыша мы добираемся на попутке!? Это… ага! А плот мы, где возьмем? – спросил его сорвиголова. – Его надо будет построить: лес рубить, пилить, стаскивать бревна к реке; топоры, пилы, веревки всякие с собой надо будет прихватить?! Нам всего этого на Чарыше никто не предоставит…
Боб ясно представлял все сложности, предлагаемой Димкой затеи. У него был кое-какой опыт по изготовлению плота на озере Ракиты. Но тогда опиленные лесины растерял на берегу озера пьяный водитель грузовика. Да и бревнышки были небольшие…
– Так мы это!.. Сарай развалим на краю деревни! – предложил Митюха-Митяй и засиял от (как ему казалось) гениальной идеи, считая, что Боб поддержит его, и они тут же примутся осуществлять план летней компании сплава, вторжения на Чарыш. Димка уже видел себя главным стратегом и тактиком, плывущим на плоту в наполеоновской треуголке. (На берегу обязательно будет стоять счастливая Оля Подгорных и восхищенно наблюдать только за ним!). Но дружок вернул его к реальности.
Боб – он же Боря, получил свое прозвище в пятом классе школы № 6 на уроке английского языка. Строгая «англичанка» на костылях, с полиомиелитными ногами объявила, что Петя по-английски Пит, Степа – Стив, а Боря на берегах «туманного Альбиона» будет называться не иначе, как мистером Биллом или Бобом.
И, желая показать, что это именно так, учительница своим костылем с резиновым набалдашником постучала Боре по голове. Стучание по голове – есть лучший способ напоминания и запоминания на долгие годы.
Средняя школа № 6 города Рубцовска в те времена была «фабрикой звезд». Она производила чемпионов, ученых, артистов, кадровых партийных и руководящих работников, диссидентов, изменников Родины и просто хороших людей. Боб Ольшанский, как и большинство его сверстников, был непредсказуем. Он был не из трусливого десятка и все, что ни затевал, либо тщательно взвешивал, либо вообще ни о чем не думал, а действовал по принципу: «будь, что будет». На «развал сарая» Боб мог бы решиться, если бы этот сарай стоял на берегу Алея в Безрукавке или в Зеленой Дубраве. Но гипотетический сарай находился слишком далеко от Рубцовска. Тащиться нагруженным топорами и пилами, за 150 верст ему не хотелось. Боб был авантюристом и часто пускался на самые сомнительные мероприятия, а сплавляться с друзьями на плоту было его давней «голубой мечтой».
– А если деревенские, за разломанный сарайчик, нам полный кирдык устроят? Тебя это не пугает? – спросил Боб сияющего Митюха-Митяя.
– Ну, ты чего Боб, что я маленький! Я у бати прокурорский пистолет возьму! И если, что,.. отстреливаемся и уходим в горы!
– Да, ты очемел, братец! Нас несколько лбов, а мы отстреливаемся из одного единственного пистолетика! Возьми у бати еще парочку таких игрушек! – съязвил Боб. Ему очень хотелось пострелять из настоящего пистолета.
Димка туманно пообещал увеличить арсенал оружия до нескольких единиц.
 Разговор на той большой перемене закончился, без каких либо обязательств. Боб решил, что все это треп маменькиного сынка, сказанный для того, чтобы его, Митюха-Митяя взяли с собой в очередной вояж бравой компании. А компания, известно какая: Серега Брычков, Саня Воронин, Владик Ткаченко, иногда присоединялся Петя Леонтьев и конечно сам Боб. Но Димка слово сдержал.
                *      *      *
 Люда Золотарева, двоюродная сестра Боба, уезжала на все лето в пионерский лагерь «Юность». Она и несколько её подруг пристроились на время летних каникул разнорабочими на кухне. В те времена кормили до отвала. Главной задачей пионерлагерного персонала было увеличение живого веса отдыхающей ребятни. В начале каждого заезда детишек взвешивали, а по окончании сезона, то есть через 24 дня взвешивали еще раз. И чем существенней была прибавка в весе, тем лучше и качественней (так считалось) отдохнул пионер. Кормежка была отменная, пионерские лагеря никогда не пустовали. Трудовые резервы, так звали пионеров, ходили строем на зарядку, на обед, на озеро и разучивали песни, также выстроившись стройными рядами. Это было очень полезно для формирования характера советского человека. Но еще полезней была свобода, которую в компании Боба Ольшанского ценили на бессознательном уровне, как самый главный дар Божий.
…В один из славных летних деньков, когда рубцовчане, изнывая от жары, не знали, куда себя деть, двоюродная сестра Люда приехала из лагеря ненадолго в город по каким-то делам и увидела Боба.
– Что-то ты братец совсем отощал на городских харчах. Приезжай на выходные в пионерский лагерь «Юность». Мы тебя откормим. В нашей бригаде твоя одноклассница Галя Шмидт. Можешь позвать Владика и Серегу, – пригласила Люда.
У нее был кирпично-красный загар. Именно таким загаром щеголяли все отдыхающие на белых жарких песках Горького озера.
– Ты на чем приехала? – спросил Боб.
– На хлебовозке, – ответила сестра. – Но на неё вас никто не посадит. Хлеб для пионерского лагеря получает сам Порадок. Он попутчиков не берет, ни за какие деньги.
И Люда заспешила в сторону хлебокомбината, где грозный Николай Степанович Порадок не любил долго ждать.
… Желание совершить поездку на Горькое озеро у пацанов компании Боба Ольшанского появилось ближе к вечеру. Когда раскаленное солнышко, покидая район АТЗ, склоняясь к Западному поселку, пыталось осчастливить своим посещением широкую улицу Беломорскую – «семнадцатое авеню».
Компания была в полном составе, когда появился Дима Долженко. Митюха-Митяй как будто учуял, что намечается очередная вылазка на природу и его опять могут не взять с собой. Димка подъехал на дорогом спортивном велосипеде в тот самый момент, когда в прохладной тени каменной четырехэтажки по Октябрьской, 108, в самом укромном его уголке шли дебаты, подбиралось команда добровольцев.
Серега Брычков ехал на Горькое озеро, потому, что Боб был его старшим двоюродным братом.  Серый обещал к следующему утру изготовить несколько взрывпакетов из марганцовки и алюминиевой пудры.
Владик Ткаченко от поездки отказаться никак не мог, ему давно нравилась Люда, сестра Боба. На общий кон Владик ставил целую неначатую упаковку патронов от малокалиберной винтовки.
Санька Воронин присоединился не задумываясь. В одной бригаде с сестрой сорвиголовы работала девчонка его ночных томлений, Галочка Шмидт – белобрысая бестия города Рубцовска.
 Скорей Алей поменяет свое русло и потечет вспять (в сторону Казахстана), чем Боб откажется от затеи, которую сам придумал.
…И тут наступил момент истины! Димка Долженко, которого никто не прогонял из укромного дворика, но и никто не приглашал в поездку на Горькое озеро, сам вошел в круг заговорщиков и заявил, что он возьмет с собой батин пистолет «макаров» и две дополнительные обоймы с патронами; ласты и маску для подводного погружения.
У Боба и Владика были самодельные однозарядные ненарезные «стволы». Это примитивное оружие часто давало осечки и, хотя свинцовые пули прошибали самые толстые доски, попасть с десяти шагов в бутылку из него было невозможно. Пуля, выпущенная из ненарезного ствола, «бултыхалась» в полете, пытаясь заглянуть на соседнюю улицу. Неудивительно, что в компании сорвиголовы все пацаны загорелись желанием пострелять из настоящего оружия. И участь «самозванца» Митюха-Митяя была решена в его пользу.
– Смотри не проспи! И не забудь, что обещал! – сказал Боб и дружески похлопал Димку по плечу.
Сбор был назначен на утро.
Утром все явились как штык. Даже Владик, большой любитель поспать, пришел вовремя. Еду, было решено, с собой не брать, но дома позавтракать основательно. Когда все были в сборе, та неведомая таинственная сила, которая беззвучно руководит птичьими стаями и косяками рыб, которая отдает команды, как генерал на плацу; эта неведомая инстинктивная сила, очертя голову, двинула за город горстку отчаянных мальчишек. Туда, где не было телевизора, и из крана на кухне не бежала вода; где не было пуховых подушек и белых простыней, и не склонится мама над спящим сыночком, и не проверит, нет ли у дитятки температуры: «Ишь, как во сне разметался». Где, в конце концов, никто не поправит одеяло, потому что и самого одеяла не было. Никто не утрудился на берегу Горького озера разбросать теплые одеяла и пуховые подушки. И вот в эту неустроенность пацанов тянуло как магнитом.
                *     *     *
Попутная машина вынырнула из городской сутолоки и за здорово живешь (есть ещё хорошие люди в Рубцовске) довезла путешественников до самой кромки ленточного бора у села Лебяжье. Сосновый бор шумел в вершинах сосен, приветствуя компанию Боба Ольшанского. Этот шум, как шум дождя, или песня жаворонка говорили о разумности Природы, которую мы разучились понимать.
От кромки бора, до Горького озера, если идти по просеке, рукой подать, километров пять, не больше. Просека начиналась от местечка «Дачи», проходила через «Дом отдыха», заболоченное Чертово логово и растворялась на берегу изумрудного озера, где на песчаных белых дюнах раскинулся великолепный пионерский лагерь «Юность». Идти по песку после прошедшего накануне дождичка и с небольшой поклажей было не трудно. Пацаны на свежем воздухе проголодались, развели в лесу небольшой костерок, поджарили на огне, нанизанные на прутик маслята, и, умяв грибы без хлеба и соли, еще больше захотели есть.
– Ничего, ничего скоро придем! Слышите, горнист играет, лагерь недалеко! – ободрил путешественников неунывающий Боб. И действительно, дорога, по которой брели пацаны, скоро уперлась в деревянные ворота с дряхлым символическим забором, перемахнуть который не составляло особого труда.
– Сейчас самый обед. Пионеры борщ наворачивают, – глотая слюнки, произнес Серега.
– Откуда ты знаешь, что сейчас именно обед, а не купание на озере? – спросил Владик. Он никогда не был в пионерском лагере и не знал внутренних распорядков.
– Горнист дважды проиграл на трубе «бери ложку, бери хлеб и садися за обед», – ответил Серега. Кто-кто, а он-то точно знал, какую мелодию и когда играет горнист на трубе. Тетя Галя – мама его, иногда на все лето отправляла Сергейку в пионерские лагеря и от «…садися за обед» у него выработался крепкий рефлекс и дьявольский аппетит.
– Да-а, перекусить бы не мешало! – разом заговорили Митюха-Митяй и Саня Воронин и устремили голодные взоры на Боба, припоминая клятвенное его заверение: с собой ничего не брать, еды будет море!..
Боб тоже был голоден, съеденные маслята балластом лежали в желудке, и о чашке борща с мозговой косточкой, о которой так аппетитно рассказывал его двоюродный брат Серега, он размечтался, глотая слюни.
Группа молодых путешественников-дикарей решила стать биваком. Место было выбрано на небольшой полянке в кустах, недалеко от забора с южной стороны, где на черной илистой земле росла сочная зеленая травка. В этом месте грунтовые воды находились неглубоко, и растительный мир удивлял своей пышностью. На песчаных почвах, трава была чахлая и жёсткая, она запросто могла поранить бесшабашного первопроходца. Босиком и в плетёнках по такой траве лучше не шастать.
Пацаны упали на зеленый мягкий ковер и, ожидая решение «начальника экспедиции», растянулись на травке. Боб лежал на муравке и прикидывал план мирного вторжения на территорию лагеря «Юность». Он несколько раз отдыхал здесь по путевке (в пионерском отряде № 11; № 8; № 4 и в старшем отряде № 2) и знал этот лагерь как свои пять пальцев.   
Недалеко от того места, где расположились пацаны, на территории лагеря находилась кухня, столовая и жилые домики обслуживающего персонала. Лагерь находился в лесу, и на самой территории было много деревьев (где новичок запросто мог бы заблудиться). Но Боб знал все тропинки, по которым можно незаметно добраться до столовой. В лагере поддерживалась кое-какая дисциплина, были свои порядки, и посторонним на территории болтаться не полагалось, их выпроваживали за ворота.
– Ждите меня здесь! – произнес Боб и, очистив от прилипшей травы спортивный костюм, пошел на разведку. Он лихо перемахнул деревянный забор и скрылся в кустах акватории «зоны отчуждения», где чужим появляться возбранялось.
Боб был симпатичным мальчишкой, с огромными умными глазами. Девчонки с недоверием поглядывали на него, опасаясь за свою невинность.
«За тобой девки табунами будут ходить», – говорили женщины постарше, пытаясь прижать «подрастающее сокровище» к груди. Чувствуя, совсем не материнскую ласку, Боб отбивался от них, но от женских чар совершенно оградиться невозможно..
– Ой, девочки, смотрите, какой красавчик пожаловал! Эй, паренек, ты кого ищешь, не меня? – всплеснула ручонками белолицая толстушка и, вытирая руки о передник, высунулась в открытое на кухне окно.
Боб заглянул в окно, но среди пара и жара не увидел знакомого лица.
– Здесь должна работать моя сестра Люда Золотарева! Как мне её найти? – спросил голодный путешественник, втягивая носом вкусный кухонный воздух.
– Ее искать не надо, она сейчас подойдет. А ты ее братец? – ответила толстушка, вытирая пот со лба. – Ты на неё похож!..
Толстушка была лет на десять старше Боба и хотела поболтать с «хорошеньким мужчинкой».
– Как тебя зовут, въюноша? – спросила пухленькая работница кухни.
– Меня-то?.. Зовите очень просто: «Борис – бродяга эфира и скиталец морей, первая гитара города Рубцовска», – ответил тот заученную фразу и, заметив, что вызывает неподдельное восхищение у новой знакомой, начал выпендриваться перед ней: напряг мышцы, подтянул и без того пустой живот и зыркнул на приятную толстушку, как орёл в полете осматривает будущую жертву.
– Да, ты Бориска, орёлик! Мужчинка настоящий… Меня зовут Валя Конайкина или просто Валя. Мы с твоей сестрой работаем в одной бригаде.
«Просто Валя» обняла Боба, прижала к пышным почти обнаженным грудям, и не решаясь на более бесстыжие действия, начала изображать из себя старшего товарища, неумело маскируя похотливую женщину, в которой разыгрались нешуточные страсти.
– Ты не один?.. Вас сколько? Где вы будете ночевать? – задала Валя волнующие ее вопросы, и не дождавшись вразумительного ответа, предложила свои услуги. – Ты можешь переночевать в моем домике. А уж накормим мы вас, будь здоров! – перешла на шепот Конайкина Валя, пытаясь поцеловать в маковку вертлявого мужчинку.
Боб неуклюже, но выбрался из объятий «старшего товарища». Он терпеть не мог, когда с ним обращались как с пушистым котенком, пытались погладить и приласкать. (В жизни его мучил и терзал один-единственный недостаток – проблема невысокого роста. Спустя несколько лет, когда он, значительно подрастет и перемахнёт средний рост всего на один сантиметр, его так и не покинет желание стать ещё повыше).
Вырвавшись из объятий любвеобильной работницы пионерлагерного пищеблока, Боб увидел, что по тропинке со стороны медицинского изолятора шла его двоюродная сестра Люда Золотарева. У нее была перебинтована кисть руки, а сквозь бинт проглядывала зелёнка.
– Что случилось? – спросил Боб, рассматривая забинтованную руку сестры.
– Да-а, ерунда! Царапина от сырости загноилась, – ответила сестра и уничтожающе зыркнула на толстенькую подружку. Люда знала, что по приезду, её братец обязательно вызовет нездоровый интерес у сексуально-озабоченных представительниц обслуживающего персонала лагеря. И как все старшие сестры (она была старше Боба на один год) оберегала брата от вульгарных, как ей казалось и распущенных особ.
– Я думала, ты на выходные приедешь, а ты заявился среди недели. Сколько вас?
– Пятеро, – ответил Боб. – Дай чего-нибудь пожевать, с голода умираем!
– Не умрёте! Видишь, какие вокруг заботливые ходят?! Спасут.
 Люда испепеляюще посмотрела на Валю Конайкину, которая с видом оскорбленной королевы гордо направилась к посудомойке.
– Застегнись! Он же ещё пацан! – сказала она Валентине, чтобы та не выпячивала свои округлые прелести.
– Дак, пуговиц нет, – ответила, улыбаясь, толстушка и нарочно распахнула полы застиранной куртки.
– Бесстыжая! –  буркнула сестра и, схватив брата за руку, повлекла за собой. Они зашли за угол здания кухни. – Жди меня здесь, я скоро приду, – сказала Люда и направилась на кухню.
Через минуту она появилась с огромной алюминиевой кастрюлей в руках.
– Это первое, борщ! Возьми, я сейчас принесу хлеб и чашки.
Люда поставила кастрюлю с борщом на землю и опять исчезла на кухне. Через мгновение она снова явилась с чашками и тремя буханками хлеба.
– Не надо, у тебя рука болит! Сама не носи, – вмешался Боб, – я позову кого-нибудь из пацанов, мы за один раз все утащим!
– Я же говорю, у меня небольшая царапина загноилась! Бери кастрюлю, веди к своим дружкам.
По едва заметной тропинке, через кусты и дыру в заборе, благотворительная процессия с борщом и хлебом добрела до полянки, на которой, умирая от голода, поджидала своего посланника компания закадычных друзей.
– Мы спасены! – закричал Саня первым заметивший караван с продуктами.
– Ого, целая кастрюлища! – воскликнул Серега, на ходу поднимая крышку с кастрюли. Он чуть головой не нырнул в ароматный, сытный борщ, не обращая внимания на двоюродную сестру.
– Здравствуй, Людочка! – промурлыкал Владик.– Как ты хорошо загорела! (Как будто можно загореть плохо!)
 И этот - изголодавшийся, как должное, забрал из рук кормилицы хлеб и чашки и приготовился к трапезе.
Митюха-Митяй так же промяукал приветствие и как котенок почуяв рыбку, стал метаться по полянке, не находя себе места.
Боб поставил огромную кастрюлю в самом центре стойбища и, взяв в руки поварешку уже предвкушал магическое святодействие – ритуальную раздачу огнедышащего борща по алюминиевым чашкам, когда услышал за спиной:
– Оставь первое, пойдем за вторым! Котлеты с макаронами и кисель, – сказала сестра и потянула брата за собой. – Пошли, пошли! А, то котлет не достанется.
Раздумывать было незачем. Кто же откажется от котлет с макаронами?! Боб, глотая слюну, нехотя направился за своей сестрой Людой. Они прошли обратным маршрутом по знакомой тропинке и на углу кухни, сестра подала знак, чтобы он подождал ее здесь. Казалось, прошла вечность, пока он ждал. Люда вернулась с эмалированным зеленым тазиком, накрытым белым полотенцем, и трехлитровой банкой киселя.
– Здесь второе и кисель, покушаете, посуду верните. Все! Иди, мне надо работать, девчонкам помогать!..
Оголодавший Боб, без раздумий подхватил эмалированный тазик с макаронами в одну руку, банку с мутным киселем в другую, и бегом бросился к знакомой поляне, где на нежной зеленой травке закадычные друзья, не дожидаясь его, яростно поедали вкуснейший борщ с мозговой косточкой.
Пролезая через дыру в заборе, Боб не утерпел и приподнял белую тряпку, прикрывающую макароны.
– О, боги! Да здесь целая гора котлет! Если не двадцать, то пятнадцать штук, будет точно!.. По три штуки на брата… – прикинул голодный Боб и почти не разжевывая, проглотил один котлетный лапоть. Отправив вторую котлету в рот, он как на крыльях понесся по извилистой тропинке.
Выскочив на поляну, с набитым ртом, Боб от удивления, чуть не подавился. Его товарищи, словно пораженные таинственным недугом, как в замедленном кино едва шевелились от обжорства. На плащ-палатке, которая послужила скатертью самобранкой, были разбросаны мелкие крохи хлеба, оставшиеся от трех полновесных булок. В центре «самобранки» стояла алюминиевая кастрюля, борща в ней было чуть на донышке, да пара не обглоданных мослов. Вот и все, что осталось.
– Поскольку чашек вы навернули? По десять? – спросил удивленный «начальник экспедиции», пристраивая на скатерти самобранки тазик с макаронами и кисель. – Животы у вас не полопались?!..
– Не - а! – промямлил Серега и повернулся на другой бок; было слышно, как борщ в его животе, повинуясь законам тяготения, пришел в движение. А движение, как говорят ученые умы, это жизнь.
«Врут ученые, – решил Боб, – съесть ведро борща и три булки хлеба на четверых!.. Умереть от этого невозможно, но и движения никакого! – И он невольно вспомнил своего кота Кузю, убитого слесарями в подвале. – Умнейший был кот, он так же иногда объедался и становился как труп... Его можно было за хвост таскать».
 – А если бы мне макаронов не досталось? Вы бы меня голодным оставили?! – прикинулся обиженным «начальник экспедиции» и добытчик пропитания.
– Не-а, Боб, мы ж тебя знаем! Ты из кухни никогда голодным не уйдешь… Скорей, повар свои сапоги съест на обед, чем ты на кухне не отхватишь чего-нибудь вкусненького, – пробормотал, бережно поглаживая живот, Владик Ткаченко. (Точно также поглаживала живот в шестом классе Лидка Путятина, когда неожиданно забеременела).
– Причем тут сапоги!?.. Кстати в этой столовой работают хорошенькие девчонки, – ответил добытчик пропитания, уписывая за обе щеки невостребованные котлеты и макароны.
 Пацаны на второе и кисель смотреть не могли.

После обеда и небольшого отдыха, от вялости переедания не осталось и следа. Мальчишки отнесли посуду на кухню и отправились купаться на озеро. Деревянный забор, окружающий территорию лагеря (территорию отчуждения) чахлым волнорезом уходил далеко в озеро, разделяя тем самым водную акваторию на «свою» и «чужую». Пионеры купались в загоне, огороженном с двух сторон забором, а со стороны открытой воды плавающими буйками, заплывать за которые категорически запрещалось. Глубина у буйков доходила до шейки пятиклассника, и утонуть в том месте было невозможно. Лечебные воды озера были сильно насыщены природными солями и плотность воды такова, что она выталкивала на поверхность (не давала утонуть) тела менее плотные. До плотности Мертвого моря озеро Горькое всё же не дотягивало, но захлебнуться и утонуть можно везде. И лежа на песочке, под палящими лучами, Боб поведал своим дружкам такую историю.
В старые добрые времена озеро Горькое перешеечное никакого перешейка не имело и представляло собой форму буквы «о» или сильно вытянутого овала. Но в силу не выясненных причин (этих причин в городе Рубцовске никто толком объяснить не смог) этот самый перешеек взял, да и образовался. В старинные годы перешеек то появлялся, то исчезал. А в начале ХХ века местные крестьяне лапотники укрепили его, протоптали по нему дорогу и окрестили Егорьевским трактом.
Мертвое Горькое озеро стало называться Горькое перешеечное. Оно из вытянутого овала превратилось в восьмерку. Вода в северной Егорьевской части «восьмерки» по невыясненным причинам стала быстро преснеть. То ли соль из него каким-то образом перешла в южную часть озера, то ли еще что, но, перед самой революцией 1917 года, там появилась рыба.
Пока «начальник экспедиции» рассказывал дружкам сагу о перешейке (которую узнал от бабы Поли), его двоюродный брат заскучал и решил прогуляться вдоль берега озера - «людей посмотреть и себя показать». Серега напялил на голову широкополую шляпу сомбреро Митюха-Митяя и направился в сторону лодочной станции Дома отдыха. Это невзрачное деревянное строение стояло в километре от лагеря, где на самом берегу, на глубоко вбитом в землю стальном рельсе сидели на цепи два легких катера. Два полу затопленных суденышка были без моторов, без руля и весел, внутри плавали окурки. Иногда суденышки приводили в порядок, ставили моторы; они оживали и уносились вдаль далекую, исчезали, сливаясь с линией горизонта и вновь появлялись. Это был праздник.
Сколько времени загорали на песке друзья  Боба Ольшанского, и как долго отсутствовал Серега никто не подсчитывал, потому как, в жару ничто не хотело шевелиться, да и само время на берегах Горького озера замедляло свой бег, разомлев под ласковым летним солнышком. Но вдруг, как из-под земли вырос Серега с разбитой губой и без сомбреро.
– Кто это тебя так? И где шляпа? – спросили одновременно мальчишки.
– Козлы, – выругался двоюродный брат в сторону лодочной станции, – оторвановские уроды!  Они, один на один никогда не пойдут, кишка тонка.
 Серега сплюнул слюну на белый песок, и яркое рубиновое пятнышко украсило бедную палитру пляжа.
 –… Уроды, оторвановские, - распалялся пострадавший Серега.-  Дай, говорит один, шляпу сфотографироваться.  Я и не думал отдавать…Наливкин Саня – скотина, хвать её с моей головы и мордовороту передал… тот весь в наколках! Я к мордовороту, отдай, говорю, сомбреро! А, он: я у тебя ничего не брал! Катись, говорит, отсюда, и как врезал мне в челюсть! Я опять на него…Ну, он мне поддых и заехал. Удачно гад заехал. Минут пять очухивался!.. Там они, на лодочной станции кучкуются!..
 Серега ещё раз сплюнул на землю и рядом с поблекшим рубиновым пятнышком появился свежий кровавый сгусток.
– Сколько их?.. Много?.. – спросили Владик и Санька и кинулись натягивать на себя трико и кеды.
– Этих трое: Наливкин Саня, мордоворот и еще один! И, в стороне пять или шесть мужиков сидело на корточках, в черных трусах. Все в татуировках, зэки, – ответил Сережа, растирая пальцами разбитую губу.
– Стоп, стоп! Сидите здесь, я один пойду, – остановил  « начальник экспедиции» разгоряченных пацанов, – не то вы за стволы схватитесь и устроите пальбу средь бела дня!
– Боб, ты уже один сходил, принёс борщ и макароны с котлетами! Пора и нам отличиться! – заговорили хором пацаны, завязывая шнурки на кедах.
Но дружок стоял на своём:
– Да, не горячитесь вы! Если мы толпой туда попремся, – он ткнул пальцем в сторону лодочной станции, – их же больше, чем нас. Оторвановские - всегда с ножами ходят… Нас рядком всех и положат!..
На песочном пляже озера Горького в будни отдыхающих горожан было очень мало, но и те немногочисленные папы и мамы, и их чада стали обращать внимание на горстку возбужденных юнцов, порывающихся на неведомые действия.
– Хорошо, – поглядывая по сторонам, заговорил хозяин сомбреро Митюха-Митяй. – Что ты предлагаешь? Сомбреро моему батьке подарили, а я её фить и нету!.. У меня «макаров» есть!
– У них, может быть, у каждого по два «макарова» есть! Вы знаете, что зэки с РЗЗевской зоны сбежали. Часового убили и автомат забрали! Может это они и есть, – напирал на дружков «начальник экспедиции». Он помнил, как вот так же, пару лет назад на берегу Алея зарезали его товарища Блямбу и пырнули насмерть Валеру Медянкина. Убийцы тогда были с Оторвановки (восточная, приалейская часть города Рубцовска).
В компании Боба Ольшанского не было непререкаемых авторитетов, все были равны. Убедить большинство, готовых ринуться в бой, не делать необдуманных поступков, было трудно. Первым, кто примкнул к «здравой» мысли был Владик.
Вторыми сдались Санька и Серега. Последним, как ни странно, был «маменькин сынок» – Митиха-Митяй. Он только потому согласился на уговоры Боба не идти на «штурм» блатной компании, что оружия с собой у них не было. Уходя на пляж, пацаны спрятали его в укромном месте на биваке.
– Все сделаем в свое время! И шляпу заберем, и морду начистим Сане Наливкину и тому мордовороту! – убеждал Боб. – Вспомните Медянкина, он также безрассудно бросился на своих обидчиков и на нож напоролся, в самое солнечное сплетение.
Успел добежать до дверей поликлиники и упал замертво. Я не хочу, чтобы кого-то из нас постигла такая же участь.
Рассудок взял верх. Пацаны поняли, что геройству здесь не место. К тому же мужики в черных трусах были пьяные, силой их не возьмешь, а дипломатия с таким контингентом бесполезное занятие. Мальчишки решили понаблюдать за ними, рассредоточиться по всему пляжу, проанализировать обстановку и собравшись через часик на биваке, где объедались борщом, все обсудить. Боб взял себе самый ответственный участок – лодочную станцию. Остальные пацаны, не теряя из вида, друг друга, должны были прочесать прибрежные кусты и кромку бора.
…Боб брел вдоль берега, обходя лагуны лечебной грязи, где посреди вонючей жижи барахтались, как хрюни в болоте, редкие отдыхающие. Молодой человек изображал из себя пионера-шатуна, который в тихий час, когда хорошие дети спят после обеда (на своих коечках), сбежал из пионерского лагеря. «Шатун» шел не спеша, часто нагибаясь, подбирал с земли всякую мелочь, рассматривал и отшвыривал прочь.
У этого человека было отличное зрение, делая вид, что разглядывает очередную безделушку, он внимательно наблюдал за лодочной станцией, к которой подходил все ближе и ближе. От его взгляда ничего не ускользало. Женщины его не интересовали. Его интересовала группа пьяных мужчин в черных трусах с татуировками, от ногтей рук, до ногтей ног, для которых излюбленная поза, это сидение на корточках. Такие люди всегда выделялись из общей людской массы, как бельмо на глазу, с той только разницей, что бельмо родное и светлое, а эти были серым инородным веществом.
Бредущий по берегу, еще издали, метрах в десяти от лодочной станции, заметил на чистом, как отсортированном песке, группу чернотрусочников, возле них торчал брезентовый навес и горел небольшой костер. Шестеро мужиков действительно были в черных казенных трусах, которые болтались на них как набедренные повязки. По изможденным и пропитым лицам установить средний возраст компании было невозможно, а, судя по многочисленным татуировкам, украшавшим чахлые незагоревшие тела этих деятелей, они отмотали не один срок в местах не столь отдаленных.
Сани Наливкина среди них не было.
– Ушел гад! Но куда?? – Боб никогда не восторгался тюремной романтикой, но на гитаре мог сыграть пару блатных песен.
– Эй, шнурок, греби сюда! – позвал его один из татуированных, – Ты с тихого часа удрал!… Чего ты здесь ищешь? – спросил он, не вынимая изо рта папиросу.
– Да, так!.. Гуляю, – ответил Боб.
– Гуляешь, а почему не пьяный и песен не поешь? – спросил второй «разрисованный», уворачиваясь от струи дыма, которая валила из костра.
Охапка свежей травы, брошенная в огонь, была единственным верным средством от комаров и дымила нещадно.
Боб разглядывал стойбище «уголовников на привале», но признаков шляпы не находил. Под навесом лежала тряпка, на которой с открытым ртом спал человек в черных трусах. Кругом валялся мусор, окурки и пустые бутылки. Чуть в стороне, опираясь на большую дорожную сумку, стояла гитара. Музыкальный инструмент привлек внимание юного разведчика, и это не осталось незамеченным.
– Ну, сыграй чего-нибудь, если умеешь, – предложил тот, что сидел у костра и устроил дымокурню. Боб подошел поближе, оценивая обстановку, огляделся вокруг, нехотя взял в руки гитару, взял аккорд-звездочку и медленно провел по струнам.
Пятирублевая семиструнка звучала как хорошая двадцатипятирублевая концертная гитара из орехового дерева. «Мэтр» взял еще пару аккордов и ударил по струнам:
Под планом 1 родился,
Под планом женился,
Под планом вели на расстрел…
Он пропел пару куплетов известной в блатном мире песенки, но у новых дружков не разбудил никаких эмоций. Эта песня обычно вызывала интерес у подобных слушателей, задевала самые черствые сердца, но в этой   подозрительной компании люди были, словно глухие и ничего не слышали.
1. План на блатном жаргоне – наркотик (дурь).

– Странный народец! – подумал Боб и начал наигрывать перебором знаменитую «Маручангу». Но и эта веселая мелодия не подогрела подвыпившее общество. Спавший продолжал спать с открытым ртом. Мухи ходили по нему пешком и, заглядывая в рот, чистили лапки и мордочки.
– Закрой хлеборезку и вали отсюда! – вмешался в творческий процесс еще один разукрашенный.
Он был не такой пьяный, как его дружбаны, но угрюмый и нервный.
Боб положил гитару на землю и, не оборачиваясь, спокойной походкой направился в сторону лагеря.
– Что они здесь делают? Не купаются, не загорают, сидят на корточках у костра и комаров кормят, – размышлял разведчик. – Не приехали же они сюда для того, чтобы водки напиться и зыркать по сторонам бешеными глазами. И куда исчез Саня Наливкин с Димкиной шляпой?..
– Они чего-то ждут!.. Или кого-то ждут! – промелькнула догадка в голове Боба. Он ускорил шаг и, скрывшись в прибрежных кустах, громко свистнул. Невдалеке кто-то ответил лихим посвистом.
Приблизившись к свистуну, Боб крикнул пароль: Ля-рю-у-у!
– И тебе два  «лярю» с кисточкой, – прозвучал из-за кустов отзыв голосом Саньки Воронина.
Это смешное словечко «лярю» мальчишки подцепили из какого-то французского фильма и, когда дурачились, часто его употребляли.
– Где пацаны? – заметив друга, спросил Боб, продираясь через кусты.
– Серый слева, Владик справа! На расстоянии выпущенной стрелы, – пошутил Саша, когда они поравнялись.
– Никого не видели?
– Никого!
– А почему пацаны молчат?! – Боб свистнул еще раз.
– Наверное, они уже на месте… Здесь никого нет.
– По просеке, в сторону Дома отдыха проходил кто-нибудь? – спросил Боб.
– Когда мы стали прочесывать лес, я сразу засел у просеки… Проходили семьи с детьми… Старушки проходили в сторону Дома отдыха, а может на Дачу, кто их знает?! Наливкина я на морду знаю, со шляпами никого не видел. В общем, дело дрянь!..
Улыбнулась сомбреро.
– Ладно, пошли на наше место, может остальные что-нибудь знают…
Минут через десять двое друзей уже были на биваке. Крохотная полянка, в самом центре зарослей колючего кустарника, скрывала компанию от посторонних глаз. Мальчишки лежали на примятой траве и любовались, синим небом, по которому проплывали причудливые облака. А кто, в юности накупавшись до посинения в Алее, старице или арыке, который протекал через весь город, не ложился вот так на разогретую солнцем землю и, млея от земного тепла, не любовался Алтайским небом. Самые красивые и величественные облака бывают только у нас, на Алтае. Они медленно выплывают из-за горизонта и неопознанными пришельцами двигаются по небосводу. Каких только форм не приметит глаз наблюдателя: от невероятных доисторических чудовищ, до благородных средневековых рыцарей; женские обаятельные головки с милыми улыбками и драконовские оскалы с клювами-крючками; чего только не насмотришься на нашем алтайском небе, и нет в нем бессмыслицы, и повторений и диву даешься, какое многообразие в этих видениях и какой великий порядок, и все движется, меняется, и нет здесь конца. И единственная мысль возвращает юного наблюдателя из заоблачных высот: кто это все создал?..
И только в юном возрасте украденная шляпа будет волновать молодые умы куда как больше, чем бесконечный мир и его Создатель.
– Облака считаете?! – буркнул, зайдя на полянку, уставший Боб и повалился на землю.
– Да, считаем! Серый насчитал 5349 штук и сбился со счета, – ответил Владик, держа во рту соломинку как зубочистку.
– А, людей со шляпами-сомбреро, сколько насчитали? – съязвил Боб.
– Нисколько!.. Наливкин как сквозь землю провалился.
– Провалился, это точно! Пока Серега с разбитой губой круги выписывал по пляжу, он и эти двое, прихватив шляпу, куда-то исчезли. Или они ушли в Дом отдыха, или у них где-то своя блат хата в лесу имеется, палатка.
– Послушай брателло, полдник наступил! Слышишь, горнист играет: бери ложку, бери хлеб!.. – чуткий Серега опять первым уловил замечательные звуки пионерского горна, призывающего к очередной трапезе.
– Ну, что ж война-войной, обед по расписанию! – произнес умные слова Боб и похлопал брата по плечу. – Давай топай на пищеблок! Все, что дадут, ни от чего не отказывайся… Вперед!


* * *
Полдник был легкий, как штампованный пряник. Серега в сопровождении Вали Конайкиной принес три литра кофе и полную чашку песочных коржей. Мальчишки выпили кофе, а коржи приберегли на черный день.
Валюша пришла поглазеть на шайку лесных жителей, присмотреть, нет ли среди них паренька постарше. В коротенькой юбочке и спортивной майке, она не казалась такой полненькой, как в кухонном балахоне. Не найдя подходящего «мужчинки», она повздыхала немного, достала из маленького свертка, который держала в руке, пачку сигарет «Плиска» и закурила.
– Дай закурить? – попросил Серега Брычков.
– Дай уехал в Китай! – ответила Валя, выпуская целое облако табачного дыма. – Если куришь, свои надо иметь!
– Я свои на рояле забыл, когда собирался к вам в лагерь, – ехидно ответил Серый, – зато у нас вино хорошее есть – «Проманторн» – золотая медаль, Болгария!
Конайкина достала из пачки сигарету и подала Сереге:
– Возьми, а то уши опухнут!
Серега протянул руку, но Саня опередил друга, подскочил к ней, выхватил сигарету и запихал себе за ухо.
– Салагам нельзя, – беззлобно сказал Санька, зная, что дружок на него не обидится. Пацаны были ровесниками, никто из них не курил, а Серега на два года был младше.
– Как поживает Галочка Шмидт? Она с вами работает? – спросил Воронин, уворачиваясь от настырного дружка, который пытался отобрать заслуженную сигарету.
– Сам ты салага! Чего захапал, не тебе дали?!.
Я же не курю, балуюсь… – не отставал упертый Серега, стараясь дотянуться до сигареты.
– Лидка Путятина тоже баловалась и в шестом классе родила, – вспомнил Санек, нашумевшую в школе № 6 историю и вернул хозяйке изломанную сигарету.
– Ну, хорошо, музыкальный критик! Попросишь у меня чего-нибудь! Я тебе это припомню! – Серега почему-то воскресил старое забытое Санькино прозвище, которым он сам себя окрестил во дворе по Октябрьской, 108, когда зашел разговор о будущих профессиях. Саша Воронин, тогда в числе перечисленных профессий, с которыми он изъявил желание пройти по жизни, упомянул и «музыкального критика».
– Курить, здоровью вредить! – напомнил известную истину Саша и повторил вопрос, который его очень сильно волновал. – Почему не пришла Галочка Шмидт попроведовать своих одноклассников?..
Конайкина докурила сигарету, потушила ее о спичечный коробок, и стала каблучком туфельки вдавливать окурок в землю.
– К ней брат приехал… Она отпросилась у старшей, – ответила Валя, явно что-то не договаривая.
Санек знал, что у «белобрысой бестии» (так звали Галю Шмидт) есть младшая родная сестра, и ни о каком брате она никогда не рассказывала: «Но ведь бывают братья двоюродные, троюродные, сводные!..», – подумал он, но вслух не сказал.
– Сегодня среда, будет кино?! – объявил незлопамятный Серега. Он знал, что по средам и субботам сразу после ужина на «эстраде», так назывался зрелищный зал, всегда показывали фильмы.
– Не знаю! Я эту детскую чепуху не смотрю… Там висит какое-то объявление, но я его не читала, – ответила Конайкина, указав головой в сторону лагеря. – Наверно опять «Васек Трубачёв» или «Старик Хоттабыч». Что еще могут крутить?!..
«Брак по-итальянски» с участием Софии Лорен у нас показывать не станут… –Собираясь уходить, она пригласила пацанов переночевать в ее домике: «всем табаром». – Проберитесь потихоньку после отбоя, места всем хватит, – сказала Валя и пошла в «зону отчуждения».
После ее ухода, пацаны не сговариваясь, решили побродить по пионерскому лагерю, посетить знакомые места. Для кого-то эти места считались знакомые, но Владик Ткаченко был родом из Шипунова, купался себе в речушке Клипичихе и представления не имел о пионерских лагерях. Он считал, что пионеры в лагерях живут под открытым небом, как Ленин в шалаше на берегу Финского залива.
Мальчишки знали, что на территории лагеря посторонним разгуливать запрещалось. За уши никто бы не оттаскал – «накось выкуси», но пацанов как магнитом тянуло погулять по «чужой территории», как привлекает муху клейкая бумага.
Запретный плод всегда слаще. Проникнув на «территорию отчуждения» с западной стороны около шахматно-шашечного павильона, лазутчики оказались в районе седьмого и восьмого отрядов и сразу привлекли внимание отдыхающих. Ребятишки побросали свои нехитрые занятия и с любопытством, и опасением уставились на них, как на пришельцев из космоса или головорезов. Заметив страх в детских глазёнках Серега почувствовал, что стал на голову выше. Он возомнил себя крутым разбойником с большой дороги, готовым любому отстричь уши.
– Эй, шкет! – подозвал он маленького мальчишку. – Какой фильм сегодня будут крутить?
Глазёнки шкета округлились, и он чуть не плача от страха пробормотал:
–  «Васек Трубачев сражается»!
– Хороший фильм, классный! Я его видел еще до отсидки, – ляпнул Серега и не ойкнул… И его понесло. Он тут же насочинял целый роман с продолжением, что якобы отсидел 10 лет в тюрьме «за малыша» (Сереге было 13 лет!!!). И похлопав по плечу одного из юных ротозеев (их собралась целая стайка), Серега для крутизны положения изрек холодящую кровь фразу:
– Сходи-ка парень на «эстраду»! Там, в тринадцатом ряду, под тринадцатым местом я закопал пистолет! Найдешь его, принеси сюда… Если тебя засекут, пусти себе пулю в лоб… Застрелись!
Пацан стоял, как вкопанный. Слезы замерзли в его глазах…
– Не пугай деток, – одернул «крутого» Димка  и, обняв друга за плечи, шепнул ему на ухо. – Они сегодня ночью описаются во сне!..
Смотри Боб, наша химичка! – толкнул друга Владик и первый поздоровался с учительницей, – Здравствуйте, Галина Михайловна!
– Здравствуйте, ребятки! – почти нараспев поздоровалась учительница химии. – А вы к кому приехали? – спросила она с удивлением, и ее острый орлиный носик стал еще острее.
– Да, мы братишку приехали попроведовать… то есть у нас знакомые тут вообщем есть!.. – нагородил околесицу Владик.
– А вам разрешили ходить по территории лагеря? – допытывалась химичка.
– Разрешили, – ответил Боб. – Татьяна Павловна старшая пионервожатая разрешила… Мы не надолго… – «начальник экспедиции» слукавил.
Никто не разрешал и не мог разрешить посторонним шататься по пионерскому лагерю. Чтобы получить такое разрешение, необходимо было пройти медкомиссию, сдать анализы и иметь соответствующие прививки. Без всего этого путевки не видать как своих ушей, и появляться на территории строго запрещено. Пионеры все поголовно были привитые, здоровые и не болели. Единственная болезнь, от которой было невозможно увильнуть, это болезнь роста. Некоторые за сезон за два так вымахивали, что вытягивались из штанов. Мальчишки постарались не задерживаться с учительницей химии и под ложной «охранной грамотой» старшей пионервожатой двинулись дальше.
Таню Чанцову Боб знал с прошлого года, когда по окончанию седьмого класса, родители от греха подальше, отправили его на все лето в пионерский лагерь «Юность». Сорви-голова вытерпел один сезон и сбежал… Тогда он попал во второй отряд, где воспитателем была Эра Михайловна Соловьева, преподаватель начальных классов школы № 9, а вожатой Таня Чанцова. И как следовало ожидать, в пионерскую вожатую влюбились все мальчишки второго отряда, и Боб не был исключением.
Стройная и гибкая она спокойно крутила «колесо», делала сальто через голову и на руках могла пройти куда дальше, чем любой другой на ногах.
Пацаны не могли равнодушно смотреть на свою возлюбленную вожатую. Их тянуло на подвиги! Для нее сочинялись стихи и песни! А от ее улыбки и ямочек на щеках, хотелось перевернуть весь мир, поставить его на уши и объявить во всеуслышание, что отныне, все будут стоять на голове, пока, самая красивая на свете вожатая Таня Чанцова не обратит внимания на одного мальчишку, и не попросит его вернуть мир в исходное положение. Но для вожатой Танечки, Боб был простым пионером из отряда № 2, салагой, салапетом, пушистым котенком и т. д. и т. п.
Теперь Татьяна Павловна – старшая пионерская вожатая лагеря «Юность». «Начальник экспедиции» узнал об этом от своей сестры, и ему очень хотелось взглянуть на старшую вожатую, которую он считал эталоном женственности и образцом чего-то такого, чего и сам не знал.
Побродив немного по «территории отчуждения» мальчишки не заметили каких-либо перемен в спартанской архитектуре пионерского лагеря. Все вокруг было то же самое, как в прошлом году никуда не переехало, только свежевыкрашенно. Те же аккуратные домики и чистота вокруг; тот же деревянный тротуар, по которому можно ходить по двое, в две шеренги и, по которому вечно спешат ребятня и воспитатели; те же умывальники с солоноватой водой и длинными, как у опоросившейся свиньи рядами сосков; те же деревянные, выбеленные известью, туалеты с резким запахом дезинфицирующего средства ДДТ (дуст); те же мальчишки и девчонки и та же зелёнка на расцарапанных руках и ногах. Все вокруг оказалось до боли знакомым, только на год старше…
В резных, круглых как абажур, беседках разучивались знакомые песни:
Мы веселые ребята – бята – бята
Были вечно голодны – дны – дны
И считали мы минутки – нутки – нутки
До обеденной поры – ры – ры.
Такие песенки, как соленые грибочки, вызывали сильное желание поесть. От этой песни в животе начинало урчать, хотелось скушать крупную головку лука с солью и корочку хлеба, или пучок слизуна с солью и хлебом, можно заячьей капусты. Она росла в бору в большом количестве.
Мальчишки проболтались по «территории отчуждения» до ужина. После ужина, ближе к отбою начался банкет. В маленьком домике обслуживающего персонала, что у самых ворот, где проживала Валентина Конайкина, стояло шесть коек и два столика. На сдвинутые столики была торжественно водружена единственная бутылка вина «Проманторн» (напиток богов). Саша Воронин, как заправский бармен раскупорил бутылку, извлек штопором пробку и темное, цвета красного дерева, вино полилось по граненым стаканам. Бутылка была не стандартная, сувенирная, вместимостью около литра великолепного напитка. В домике, кроме компании Боба Ольшанского, находились хозяйка Валентина и две подруги посудомойщицы, имена которых история умалчивает. Умалчивает не по причине склероза, а потому что эти девицы оказались не общительные, не компанейские и попросту «буки». Они к вину не притрагивались, в беседе не принимали никакого участия, ни о чем не спрашивали, сидели за столом и зевали. Поскучав немного, две девицы не раздеваясь, завалились спать валетом на одной койке.
– Вот, достанутся кому-то жены?! – глядя на дрыхнувших, подумал Боб. – От таких все мухи в доме передохнут от скуки!..
Бармен – Саня наливал по полстаканчика. Первую выпили, как и полагается за знакомство. Люда на застолье не пришла, но заглянула ненадолго и попросила не поднимать лишнего шума, не то заявится сам Порадок и скандала не миновать. На что Валя Конайкина, после выпитой «первой», ответила, что Порадка она на порог не пустит, и если ему надо пусть подглядывает в щелочку. «Он любит это делать!Подглядывать, когда мы переодеваемся!..»
– Кто этот таинственный Парадок? И почему его все боятся в пионерском лагере? – полюбопытствовали юноши.
– Его никто не боится, – ответила Валя – Николай Степанович Дряпочко обыкновенный завхозишка. -Он любит совать нос во все щели. Лезет туда, куда его не просят  и  вообще, проявляет излишнюю активность и любознательность. Я говорит, наведу в лагере настоящий «порадок»! У него как будто буква «я» потерялась!..
– Друзья, не набить ли ему лицо?! – предложил, раскрасневшийся от вина, Митюха-Митяй.
– Я вызову его на дуэль! Мы будем драться на мясорубках! – воскликнул бармен Саня, которому вино так же стукнуло в голову.
– Почему на мясорубках, а не на топорах или шпагах? – спросила хозяйка домика.
– Да потому что на мясорубках, возможность ранения исключена! Закрутило и крышка!.. Котлета!
– А-а-а!.. Ну, туда ему дорога!
Расправившись таким образом с завхозом со смешной фамилией и прозвищем Дряпочко Порадок, Саша вернулся к вопросу, который его чрезвычайно волновал: Где все-таки находится Галочка Шмидт? В лагерь нагрянули ее одноклассники, а она со своим таинственным братцем исчезла куда-то и на глаза не показывается?!
– Да, спит она, в соседнем домике!.. Вчера еще ушла со своим этим… и вот только сейчас заявилась! – выдала страшный секрет хозяйка домика и вытаращила глазки. – Только я вам ничего не говорила!.. Этот братец ей красивую шляпу подарил.
И тут настал черед удивляться пацанам компании Боба Ольшанского. Мальчишки также вытаращили осоловевшие от вина глаза. Для них прозвучали прелюбопытнейшие слова, которые требовали разъяснения: «Неизвестный братец и подаренная красивая шляпа. Неуловимая спящая красавица (в соседнем домике), которая не изволит видеть одноклассников. Это любопытно! Очень любопытно с одной стороны.
С другой стороны уголовник Саня Наливкин и тоже красивая шляпа – отобранное сомбреро, с которой по просеке в сторону Дома отдыха никто не проходил (если мальчишки не прозевали). И чем черт не шутит, может эта одна и та же шляпа, ведь белобрысую бестию частенько видели в городе в обществе Наливкина и его друзей.
«Сомбреро не могло уйти далеко от Горького озера! И возможно находится совсем близко!..» – юлой закрутилась шальная мысль в голове Боба.
И Санька Воронин, который изнемогал от нетерпения посетить соседний домик, стал тоже о чем-то догадываться. Но догадка эта была зыбкая, как предательство. С белобрысой бестией у него не было серьезных отношений, так себе, провожал несколько раз до дома и поцеловал на прощание.
Санька считал, что все еще впереди. И на тебе какой-то «братец» объявился и подарил шляпу!..
Шляпа широкая, как сказала Конайкина. А широкая шляпа, если это не зонтик, может быть только сомбреро!..
Такие мысли бродили в голове бармена. Санек встал из-за стола, поправил длинные битловские волосы и подозвал к себе Митюха-Митяя.
– Пойдем, Дима, прогуляемся! Детское время еще не вышло. Посмотрим, как почивает «дочь лейтенанта Шмидта», и пожелаем спокойной ночи!
Митюха с радостью согласился нанести визит однокласснице, над которой сгущался змеиный клубок подозрений и нехороших догадок, и которые срочно нуждались в опровержении. Димка влюблен был в Олю Подгорных, и для Галочки Шмидт в его сердце так же находилось место.
…На последней вечеринке он случайно вошел в незапертую ванную комнату и наткнулся на полуобнаженную Галочку… Потом ему что-то приснилось и заставило юное сердце по иному воспринимать белокурую бестию.
Соседний домик, в который направились двое молодых людей, стоял рядом. Нужно было только пройти по тропинке через стриженые кустики и вот он. Мальчишки для приличия стукнули костяшками пальцев по двери, толкнули ее и вошли.
Раскаленное солнце, на ночь, глядя, задумало подновить свою поверхность, очиститься от солнечных пятен. Оно, склоняясь к западу, погружалось в Горькое озеро, как в гальваническую ванну, теряя силу света. В домике было сумеречно.
– Вы к кому? – испуганно спросил из темноты незнакомый голос.
– Мы к Гале Шмидт, – ответили, озираясь по сторонам, молодые люди. Через открытую дверь в домик проникли последние лучи заходящего солнца и упали на Галину кровать и на красивую широкополую шляпу. Великолепное сомбреро висело на стене над койкой.
– Ой… мальчишки!.. Мне Люда говорила, что вы приехали, – пробормотала спросонья «дочь лейтенанта Шмидта». Вид у нее был ужасный. Прекрасные волосы торчали, как охапка белой соломы. И без прожекторов были заметны круги под глазами, как у подневольной каторжанки на рытье каналов.
Изможденная, она еле ворочала языком.
– Вас покормили?.. Кушать хотите?.. – спросила она, расправляя руками охапку волос на голове.
– Спасибо, Галочка! Шляпа у тебя красивая, – переменил тему разговора Саша Воронин и сострил.
– Но ты красивее!..
– Подарили шляпу,… приехали знакомые, – ответила она неуверенно.
– А у нас сегодня точно такую же шляпу отобрали! Наливкин и его друзья!.. Посмотри, Дима, может быть эта шляпа твоя!..
Димка стоял как вкопанный. В том, что это его сомбреро, не было никаких сомнений.
– Там внутри на белой шелковой подкладке должно быть написано Homero – имя мексиканца, который подарил его моему отцу, – проблеял от неожиданности Митюха-Митяй голосом ягненка для заклания.
– Какой еще Хомеро?!.. Мальчишки, чего вы сочиняете?!.. – недовольно промолвила Галина, снимая шляпу со стены. Она заглянула на подкладку и, не веря своим глазам, с ужасом обнаружила страшную находку.
– Правда, Homero, – произнесла она и заплакала.
Мальчишки всеми силами, как могли, успокаивали Галину, пытаясь узнать, каким образом сомбреро оказалось у нее. – Кто его подарил? – допытывались они.
Но белобрысая бестия наотрез отказалась говорить. Она отвернулась к стене, закрылась простыней и лежа на коечке тихо всхлипывала. Мальчишки решили не терять понапрасну время.
Кто этот таинственный «братец и компания», и где они остановились (лес большой) оставалось только догадываться. Прихватив сомбреро, пацаны отправились восвояси. Из домика Конайкиной Вали доносился смех и веселые голоса, банкет был в разгаре. Громче всех хохотал Владик. На фоне юношеских голосов, выделялся Серегин писк саблезубого мышонка.
– Анекдоты травят, – решили мальчишки. Они ввалились в веселый домик, как слоны в посудную лавку. Держа над головой бесценный трофей, триумфаторы задумали совершить круг почета вокруг столика. В полумраке комнаты герои за что-то зацепились, споткнулись и упали на кровать спящих валетом подруг.
– Ой, ой, … мамочка! – завизжали они. Падая, мальчишки хорошо их задели. Девичий вопль, как трескотня сорок, предательски разлетелся окрест, оповещая обитателей лагеря о разгулявшейся компании Боба Ольшанского.
–Да, тише вы! Чего раскричались?!.. Мы больше не будем, – уговаривали пацаны, пострадавших девиц. Но было уже поздно.
По дороге со стороны «линейки» (так называлось место сбора, где в лагере происходили торжественные построения личного состава) двигалась процессия: легкий на помине завхоз, по прозвищу Порадок, старшая вожатая Таня Чанцова и царица Екатерина – директор Екатерина Илларионовна.
– Ну, все, пацаны,отночевались!.. Спать будете на берегу озера, – объявила приговор Валя Конайкина. Она вовремя заметила шагающую по дороге «святую троицу» и закрыла дверь на щеколду. – Прыгайте в окно! Они вас не увидят!.. Когда все утихнет, ты приходи, Бориска, я дам два одеяла, – сказала Валя и подмигнула Бобу.
Как все круто изменилось! Сомбреро, которое совсем недавно считалось безнадежно утерянным, теперь находится у законного владельца Димки.
От старшей вожатой (Боб так хотел ее увидеть) от нее приходится убегать. Ну, что ж бежать, так бежать.
Мальчишки мухами вылетели в окно и, пригибаясь, по кустам добрались до безопасного места.
Они не видели, что происходило около Валиного домика, мешали деревья, но расслышать кое-что было можно.
– Девочки, что у вас происходит? – долетел до мальчишек мелодичный голос старшей пионервожатой.
– Как вам не стыдно! – раздался властный голос царицы Екатерины.
– Надо ж соблюдать порадок!.. Открывайте дверь!.. – изрек завхоз, Дряпочко Николай Степанович, голосом артиста Мартинсона (Дуримара)
 А меж тем, раскаленное солнышко уже погрузилось в гальваническую ванну Горького озера. Западная часть неба обагрилась прощальным заревом, а на темной восточной стороне появились первые звездочки. Бледная Луна куда-то запропастилась, потерялась, и только Млечный путь мерцал холодными звездами. Большая медведица или Ковш, указывая на Полярную звезду, говорили знатоку, что это светило как все прочие, по небосводу не движется, является ориентиром и тысячи лет помогает бродягам и странникам найти дорогу домой. Кабы знать все это! Знали ли это мальчишки компании Боба Ольшанского? Знали! …Но не помнили.
Когда шум со стороны злополучного домика Вали Конайкиной затих, наступила ночь. Заботливое руководство отправилось по другим важным местам решать житейские мелочи лагерной жизни. В лесу было темно. Небо, усыпанное яркими звездами, едва освещало путь страннику. Но молодость берет верх, мальчишки быстро освоились в темноте, и как никтолопы могли легко ориентироваться в лесу. Стал вопрос: где скоротать ночь? У костра на берегу Горького озера, на биваке, или подыскать местечко на территории лагеря, на той же «эстраде».
– В любом случае, парочка одеял нам не помешает! – заявил Боб. – На берегу озера чего только не валяется! Соберите деревяшки, разведите небольшой костер, а я пойду за одеялами.
– Боб, я с тобой, – кинулся в помощники двоюродный брат Серега.
– Ты лучше здесь помогай!.. Разведи костер, хранитель очага. – Я скоро приду.
 В лесу было темно и тихо, слышен был хруст сухой травы и собственное дыхание. Боб вступил в мир теней. На фоне темной ночи проступали еще более темные тени деревьев. Трехмерный мир превратился в двухмерный, и тут береги глаза, можно запросто напороться на сухую ветку. Все в лесу было знакомо и не очень страшно. «А чего бояться?! Волков и медведей нет! Говорят здесь рыси водятся, но это не тигры!.. В восьмом отряде, мы с пацанами ночью ходили в Чертово логово ловить ежиков и ничего, ни одной рыси не встретили!!!», – успокаивал себя «начальник экспедиции » пробираясь по знакомым местам.
Перемахнув через забор, он прямиком направился к домику Вали Конайкиной. На уединенной в кустиках лавочке кто-то сидел.
– Ты, что так долго?! Я уже пачку сигарет выкурила! – послышался тихий шепот Валентины. – Иди сюда!..
Боб подошел поближе.
– Я слышала как ты перелезал через забор, мой Бесшумный Чингачгук… Ну, подойди поближе…
Валентина прижала Боба к себе и теплыми, влажными губами нашла его губы. Юный Дон Жуан обнял страстную женщину и под распахнутым халатиком обнаружил голое тело…
               
                * * *
Работы у старшей пионерской вожатой было хоть отбавляй. Это только на первый взгляд кажется, что она в лагере отдыхает, помогает кому делать нечего. А на самом деле старшая вожатая так набегается за день, что ноги гудят, как телеграфные столбы.
Танечка Чанцова не раз отдыхала по путевке в пионерском лагере «Юность». Она любила сюда приезжать на второй или третий заезды, тогда в бору появлялись грибы, ягоды, вода в озере становилась теплая, как парное молоко, а комары улетали в скандинавские страны.
Но теперь, она старшая пионерская вожатая и об отдыхе говорить, у нее просто нет времени. Во-первых, есть план ГОРОНО о культурно-массовых мероприятиях в летний период, который хоть умри, а выполнять надо.
Во-вторых, в пионерских отрядах воспитатели и вожатые тоже не сидели, сложа руки. От них, за день поступало столько заявок, что с ума можно сойти: то туда нужно зайти на 10 минут, то сюда на 20 минут, глядишь, полдня и пролетело. Одних отрядов у нее – одиннадцать и в каждом по два домика, да еще отряд детдомовских, … и Вовка из головы не выходит, баянист.
Старшая вожатая за день так уматывалась, что после отбоя, голова только прикасалась подушки, и она моментально засыпала, и спала как убитая до самого утра. Не мешали ни комары, ни шорохи, ни звуки.
Но вот уже несколько дней Таню Чанцову мучило беспокойство. На территории лагеря стали происходить непонятные явления, которые невозможно было объяснить. Так в общественных умывальниках, где мыло лежало годами под открытым небом и никогда не заканчивалось, стали появляться надкусанные куски со следами человеческих зубов. Это было бы смешно, если бы вторая откусанная часть мыла лежала бы рядом, но вторую часть не находили. Неизвестный шутник вторую половину или проглатывал, или уносил с собой…
– Кто этот ненормальный? – думала старшая вожатая и не находила ответа.
…Потом у сторожа пропала собака. Она несколько дней не отходила от собачей конуры скулила, поджав хвост. Сторож решил, что псина заболела, ничего не ест. И вдруг пропала. Ее косточки нашли на водонапорной башне, на самой верхотуре, обглоданные, как отполированные. Как они туда попали?
…Затем муравьи затеяли великое переселение. Они нескончаемым потоком уползали вглубь леса, бросая обжитые места на берегу Горького озера. Такое бывает перед наводнением или страшным землетрясением.
…И, наконец, сегодня, днем мошкара, которая в жару прячется по укромным местам, собралась в один клубок, в огромный жуткий кокон метра три в диаметре, и кружила по территории лагеря, наводя дикий ужас. Кокон немного помотался по лагерю и, оставляя мокрый след на песке, направился к Горькому озеру, и сгинул в пучине пенистых волн.
…Татьяна не могла заснуть, она ворочалась на своей коечке и с опасением поглядывала на темное окно. Звездная безлунная ночь у молодой женщины полна воображений. Ей вдруг показалось, что у пожарного щита, который хорошо виден из ее окна, танцуют какие-то причудливые тени потустороннего мира. Бесформенные, они, то бились в конвульсиях, как умирающие грешники под тяжестью смертных грехов, то кружили в ритуальном танце жертвоприношений; то сгущались до абсолютной черноты гуталина, то слабо светились, как осиновый пень и вдруг, испугавшись чего-то, исчезли. На фоне пожарного щита, как на экране старого телевизора, появилась новая зловещая тень – тень человека, как напоминание распятия!.. Левая рука «распятия» поползла по пожарному щиту и нащупала топор, потрогала его, и оставила на месте, затем правая рука поползла по щиту и нащупала багор, потрогала его и также оставила на месте… и вот уже обе руки зловещего распятия нащупали лопату и вырвали ее со щита!.. Дикий ужас охватил старшую пионервожатую, волосы на голове зашевелились.
– Сейчас он разнесет вдребезги мое окно! – подумала Татьяна и, одеяло, словно живое, поползло и накрыло ее с головой… и в дверь постучали!
– Татьяна Павловна, Танечка! – послышался тихий голос директора пионерского лагеря Екатерины Илларионовны Куликовой. – Я знаю, ты не спишь!
Через минуту задвижка щелкнула, и в темном дверном проеме появился стройный силуэт царицы Екатерины, так звали директоршу за ее строгий нрав.
– Танюша, знаешь, что мне думается!.. Извини, конечно, что я утра не дождалась, нам потом легче будет! Но я думаю, это все проделки мальчишек старших отрядов… Они лоси здоровые и не знают, куда девать свою энергию… Шахматно-шашечные турниры, это хорошо, хорошо! Но они ищут выхода своей фантазии и озорству… Ребятки они большие, но, в сущности, дети – выпалила шепотом царица Екатерина.
Ей также не спалось, одолевали мысли. Екатерина Илларионовна прекрасно понимала то, что творится в лагере, это черт знает что, и сбоку бантик! И конечно, мальчишки из старших отрядов здесь нипричем. Ей просто захотелось поговорить с кем-нибудь, пообщаться и успокоить себя.
– А может это наше женское вечное беспокойство тревожит нас?! – поддержала директора лагеря Татьяна и обняла старшую подругу, как обнимала маму. Они тихо сели на деревянный тротуар и, вдыхая медовый запах соснового бора, стали слушать музыку ночи. Лагерь спал. Сверчки, кузнечики и прочая поющая живность, соревнуясь друг с другом, пели бесконечные арии и славили Создателя. И вдруг «бах», «бах» прозвучали два выстрела. А, а следом за ними «бах», «бах» еще два. И, разрывая гармонию ночи, прогремел взрыв…
– Мамочка! – вскрикнула старшая пионерская вожатая. – Что это было?..

* * *
На берегу горел костер. Мальчишки, мечтая каждый о своем, молча, сидели у огня и смотрели на языки пламени. О чем они думали? О мелочах жизни или решали мировые проблемы, кто знает? Но, увы, мысль не материальна! Её не сфотографируешь, не нанесешь на карту и не уловишь самыми чуткими приборами. Единственное, что замечают чуткие приборы, это следствие, след от пролетевшей мысли. Мысль будоражит ощущения, рождает чувства, а чувства в свою очередь рождают желания и так до бесконечности. Вот почему Боб приплелся обессиленный от Валюши Конайкиной с одной только мыслью: пойти и искупаться в Горьком озере, чтобы в чистых, целебных водах получить очищение, смыть с себя следы интимной близости. Если бы Боб мог родиться собакой, он брал бы след десятилетней давности. Но, явившись на свет в человеческом образе, у него было очень развито чуткое обоняние. Вот и сейчас он улавливал от самого себя неприятный запах, какой вероятно блуждает в публичном доме.
– Тебя не за одеялами, а за смертью посылать надо, – буркнул Владик. – Валюшку,  наверно совсем затискал, зарыл в песок?
Боб бросил одеяла на землю и повалился как подрубленный.
– Чую, водичка в озере очень теплая, – сказал довольный «начальник экспедиции», любуясь языками пламени.
– А то! Мы костром больше часа разогреваем озеро, – попытался сострить Владик.
– Не пропадет ваш тяжкий труд, лет по пятнадцать вам дадут! – вспомнил пошлую шутку Боб и добавил. – Между прочим, други, я купался  в том месте, где Ангара вытекает из озера Байкал. Водичка там леденная.
–… И привез оттуда чирей на щеке, – вступил в разговор Серега.
– Это мне Ирка Бычкова прижгла щёку спичкой и на том месте болячка была. А когда искупался в Ангаре, чиряк на щеке и соскочил… Ну, кто со мной! – Боб сбросил кеды, трико, остался в одних плавках и, приняв позу боксера победителя, издал клич: Ля-рю-у-у!.. – и исчез в ночи.
Владик ни в чем не хотел отставать от друга. Он по-быстрому разделся и с воплем кинулся вслед за товарищем: Ля-рю-у-у!
Вода была теплая, как парное молоко. Мальчишки брели по мелководью, вдыхая целебный воздух озера. Соленая вода приятно щипала мелкие царапины на теле. Брызги попадали в рот и глаза.
От большой концентрации природных солей, вода была мыльная, от этого кожа становилась скользкая, словно пацаны брели не по озерной глади, а в бассейне со знаменитым Славгородским шампунью. Чем еще славилось Горькое озеро, так это своим очень пологим дном. Чтобы дойти до глубины, хотя бы по грудь, приходилось отходить чуть ли ни на километр от береговой черты. Мальчишки все брели и брели по мелководью. Они решили дойти до глубоких мест и поплавать. Молодым телам хотелось чувствовать простор и свободу, чтобы не было никаких ограничений, и резвиться в соленой воде, как дельфины в океанских безднах.
Вот уже глубина дошла до подбородка, они поплыли, обгоняя друг друга и рассекая пространство, как будто спешили поскорей добраться до того таинственного места, где на закате потонуло солнце.
Мальчишки бесились в воде и не замечали, что вокруг нет ни одного опознавательного знака. Луны нет, небо покрыто хмарью, сквозь которую проглядывали редкие звездочки. И какая из них будет Полярная звезда, а какая Сириус не понятно. И на берегу не видно ни фонарных огней электрического освещения, ни пламени костров, и сам берег находился неизвестно в какой стороне, то ли впереди, куда они так безумно стремились, то ли за спиной. Кругом был мрак и безмолвие.
– Во, здорово!.. Пацаны зря не пошли с нами купаться! – переводя дух, выпалил Владик.
…Двое друзей остановили свой стремительный водный марафон и, озираясь вокруг, поняли, что попали в щекотливое положение, заплыли слишком далеко. Владик был выше Боба на целую голову. Он, измеряя глубину, погрузился «с головкой», вода дошла ему до кистей рук…
– Поплыли назад! – сказал Владик, отплевывая соленую воду.
– А куда плыть?! Берега не видно… – ответил Боб, всматриваясь в темноту…
Внимание:– Да поплыли Боб! Берег там…
Владик отплыл от друга на несколько метров и остановился, в нерешительности, соображая в какую сторону лучше двигаться.
– Что-то ничего не видно?! – сказал он и закричал. – Э-ге-ге!.. Эй, люди!.. Где вы?.. Ку-ку! – и, не услышав в ответ ничего, ответил сам себе. – Да, тут хоть закукуйся!.. Мы наверно далеко заплыли, пацаны нас не слышат… Но куда-то плыть надо! Или мы ко дну пойдем от бессилия, до утра не дотянем.
– До того берега километра три-четыре будет! – изрек Боб. – … А вдруг мы поплывем вдоль берега?! Отсюда до перешейка верст пятнадцать с гаком…
Мальчишки еще не устали и легко держались на воде. Но придет время, когда силы могут иссякнуть. Они договорились не отплывать друг от друга и внимательно смотреть по сторонам, может быть появится какой-нибудь спасительный знак, по которому можно будет обнаружить этот проклятый берег.
– Плывите сюда! – раздался из ночи таинственный девичий голос.
– Ты, кто? Ты, где?!.. – разом вскрикнули обрадованные пацаны. Счастливые, они как с цепи сорвались и поплыли на голос из ночи.
« Ура, мы не одни в этой водяной западне! Кто-то еще находится рядом с нами и, пришел к нам на помощь,» – думали пацаны, яростно работая руками и ногами.
– Эй, ты кто? Куда плыть? – кричали друзья, побивая все мыслимые рекорды водного марафона.
– Сюда плывите, – раздался тот же голос.
Мальчишкам показалось, что они почти увидели этого человека, если вообще что-то можно было видеть в такой темноте.
– Как тебя звать? – крикнул «начальник экспедиции» и чуть не завизжал от радости, он почувствовал, что коснулся ногами дна и про себя подумал:
«Ура, мы спасены!..».
– Меня зовут Ольга, – ответил голос.
– А почему, мы тебя не видим? – спросил Боб.
– Потому, что я далеко.
– Как далеко?!.. Я же слышу, что ты не далеко!
– Это тебе так кажется, – ответила из ночи таинственная Ольга.
Пацаны бесились от счастья. Они твердо стояли на грунте, вода доходила до плеч, и они знали в какую сторону нужно двигаться, чтобы наконец-то выбраться на берег, на сухой песок.
– Ты нас спасла! Спасибо тебе, – крикнул Боб и, понизив голос до шепота, поделился со своим товарищем. – Она наверно голая и не хочет появляться нам на глаза… Пошла купаться голышом и услышала наши вопли… «караул погибаем!!!».
– Оля, сколько тебе лет и в какой школе ты учишься? – спросил Владик и остановился. Он приложил палец к губам, дал понять другу, чтобы тот не шумел и не двигался. В наступившей тишине не было слышно ни единого звука, ни комариного писка, стоял полный штиль, и до берега было еще далеко.
– Оля, ты где?.. – в ответ тишина.
– Интересная особа, – прошептал Владик, – помурлыкала немного и исчезла!.. И вода нигде не хлюпает. Она наверно плавает бесшумно, как подводная лодка или на крыльях летает?!..
Пацаны постояли немного и побрели дальше. Когда глубина стала еще мельче, до пояса, мальчишки попытались еще раз окликнуть свою спасительницу, но ответа не получили. Ночные купальщики почувствовали усталость и сильный голод. «Вот это разрядились! Надолго запомнится такое плавание. Хорошо, что живые остались» – такие или примерно такие мысли бродили в юных головах.
 Стало значительно светлее. Они уже вышли на мелкоту, вода доходила до коленей, как вдруг Владик наткнулся на что-то скользкое. Он остановился и стал шарить руками в воде, поймал скользкий предмет у самого дна и вытащил его на поверхность. И, о ужас! Это была человеческая голова!…
– Башка чья-то! – взвизгнул Владик. Он с отвращением отшвырнул отрезанную голову в сторону и стал лихорадочно очищать руки о придонный песок. Его друг, шагавший рядом, успел разглядеть жуткую находку. Голова мужчины была отпилена или отрублена по самый подбородок и коротко стрижена.
– Ё-ё моё!.. За какую провинность с ней так поступили?! – воскликнул «начальник экспедиции» и почувствовал, что ноги у него стали подкашиваться. Сильная тошнота подступила к горлу,  во рту собралась кислая слюна и, хотелось плевать…
Ночь отступила. Тьма, висевшая над озером, рассеялась, вдали показался долгожданный берег. Мальчишки ускорили шаг, бежать не было сил, но хотелось поскорей выбраться отсюда. Не прошли они и пятнадцати метров от страшной находки и, на пути попалась лопата, из воды торчал черенок.
Боб подобрал ее и, опираясь как на посох, поспешил с другом к берегу, до которого оставалось не более ста метров. Подойдя поближе к береговой черте, пацаны поняли, что забрели слишком далеко. Возвращаясь из морских глубин, они двигались под острым углом к берегу и умотали аж за лодочную станцию.
Выбравшись на сухой песок, Боб осмотрел свой «посох», потрогал пальцем острие лопаты и убедился, что таким орудием можно не только голову оттяпать. Но и быка на куски изрубить. Сталь была отменная. Воткнув лопату в песок, мальчишки направились к друзьям.
Пацаны брели по берегу уставшие и голодные, как молодые волки. Небо на востоке заметно посветлело. Звезды меркли одна за одной, ожидая дневное светило. Утренняя прохлада пробиралась к самому сердцу. Мальчишки съежились и озираясь по сторонам молча шлепали по сухому песку. Берег был безлюден.
«В прошлом году на этом месте стояли палатки туристов. Было полно отдыхающих, приехавших подлечиться на целебных грязях озера. Сейчас нет ни души… Кто эта девчонка Ольга, которая помогла добраться до берега? Откуда ее принесло? С противоположного берега она приплыть не могла, это далеко и невозможно. А на этом берегу нет признаков туристической братии.В лесу жечь костры запрещено, а без огня это не отдых… Тогда где остановился Наливкин и его шайка? Не зарылись же они в песок!… Какая нежная женщина, Валя Конайкина! С ней нужно обязательно встретиться и все повторить… Черт возьми! Мы же в воде голову отрезанную нашли!… Фу, мерзость какая!» – как потревоженные пчелы, носились мысли в голове «начальника экспедиции». Боб сплюнул: – Тьфу, ты!
Мальчишки не заметили, как их облепила мошкара. Маленькие кровососы больно кусались, лезли в нос и глаза. Беспощадные твари тучами кружили над лагунами целебной грязи. Зловонная жижа для насекомых одновременно служила и инкубатором (дом родной) и последним пристанищем. Целебная грязь, если приглядеться повнимательней, словно зернистый паштет, состояла из безумного количества мертвых кровососов .Насекомые умирали в грязи и появлялись на свет из этой же грязи. А, этим утром зловонная жижа народила новую партию мерзких тварей и выпустила на свободу.
– Бежим, Боб, иначе съедят! – крикнул Владик и показал такой класс спринта, за который Михаил Иванович, учитель физкультуры поставил бы оценку «пять с плюсом».
– Ля-рю-у-у! – летел над белыми песчаными дюнами победный клич двух товарищей по несчастью, убегавших от мошкары. В конце финишной прямой вился дымок единственного на всем побережье костра и маячили унылые фигурки закадычных друзей, проведших бессонную ночь.
– Ну, Бобка, ну ты даешь!.. Мы уж думали, что вы утонули, – жалобно заскулил Серега и кинулся обнимать старшего брата. – Мы тут такую пальбу устроили!.. Вы слышали, как мы стреляли?.. Звали вас, кричали… Потом, как шарахнет!.. Я взрывпакет рванул!..
– Ни-т-чего, мы не слышали!.. Там, хоть из пушки стреляй, ни-т-чего не слышно! – на последнем издыхании выпалили ночные купальщики и упали на одеяла, как подстреленные. Немного отдышавшись, они всухомятку проглотили оставшиеся коржи и, разомлев у костра, рассказали друзьям о злоключениях на озере: о том, как они чуть было не уплыли на противоположный берег, но им вовремя помогла таинственная девчонка Ольга.
– Кстати, пацаны, здесь кроме вас на берегу никого не было? Может, быть на мотоцикле приезжали, искупались и назад уехали?! – поинтересовались мальчишки о своей спасительнице.
Но трое друзей ничего такого не заметили. Ни ночных мотоциклистов, ни автомобилей не появлялось на побережье. Не забредали и пешие. «А девицу одну, без хахаля ни глазом не видели, ни слухом не слышали».
– И вообще, ночь была полная глухомань! Димка дрых, как хомячок в норке, не выпускал из рук батькин «макаров». А мы рыскали по берегу, разыскивая вас! – радостно доложили Санька и Серега. Они были довольны, что все так хорошо закончилось.
– Странный натюрморт! – возразил Владик. – Вы стрельбу здесь открыли, как на полигоне взрывы громыхали. И мы на озере глотки надорвали, кричали во все горло. И никто ничего не слышал?! По волнам плавает таинственная русалка. Она зазывает нас, указывает путь к спасению. И ее тоже никто не видел!… Может быть и отрубленная голова нам померещилась?!
– Какая голова? – разом заговорили Серега и Санька. Митюха-Митяй, который мирно посапывал себе у костра, свернувшись калачиком, открыл удивленные глазки, уставился на Владика.
– Голова, как голова, человеческая, только без туловища! – уточнил Владик. – Я натолкнулся на нее метрах в ста от берега. Мы хотели голову на лопате на берег вынести… Да бросили ее, оставили в воде у лодочной станции.
– Ничего себе!.. Врешь поди?! – вытаращил глаза Серега и переметнул взор на старшего брата.
Боб, продолжая грызть сухой коржик, мотнул головой, беззвучно подтвердил слова друга.
– А чья голова?.. Там и туловище наверно плавает?! – переспросил младший братишка и стал пристально вглядываться в лазурную гладь озера, пытаясь заприметить что-нибудь подозрительное.
– Если вы нашли лопату, значит, ею что-то копали, а потом выбросили! – вступил в разговор Митюха-Митяй. Сын прокурора и врача не был обделен аналитическим мышлением. Порасспросив друзей, он сразу смекнул что к чему, и тут же выложил сногсшибательную гипотезу:
– Выкрашенная в красный цвет лопата взята с пожарного щита пионерского лагеря или Дома отдыха! А это значит, что неизвестный ночью что-то откапывал или…
– …Или закапывал… – опередил друга шустрый Санек.
– Ура, бандиты где-то клад зарыли… золото и бриллианты! – возликовал Серега и мысленно представил увесистый бочонок полный золотых монет. – Отроем клад, я себе новенький мопед куплю!
– Вспомнил, вспомнил! – закричал Владик. – Я когда голову-то из воды вытащил,… у нее все зубы были золотые!.. Уже светало, я разглядел.
Это известие еще больше раззадорило Серегу. Он уже представлял себя на новеньком мопеде, расставаться с которым у него не было ни малейшего желания. Сереге постоянно мерещились золотые россыпи, то в Колыванском ручье, где прошлым летом он нашел странные блестки и травил их азотной и соляной кислотой, то в самом Алее, где якобы обнаружил золотой песок…И здесь на озере, он часто затрагивал любимую тему, высказывая фантастическое предположение о золотоносном дне Горького озера. На что Санька Воронин высказал ему:
– Мечтай салага! Мечтать не вредно…
Но Серега не унимался. Он был на два года младше пацанов, но энергии и воображения ему было не занимать. Он мог поделиться своими способностями с кем угодно. У него бы не убыло.
– Где вы бросили лопату? – спросил он ночных купальщиков.
– За лодочной станцией, у самой воды. Я воткнул ее в песок, – ответил «начальник экспедиции». – Нас мошкара там чуть не съела!.. Ты хочешь навестить тучу кровососов?.. Сходи!.. Сейчас у насекомых самое время подкрепиться! – пошутил Боб.
– Прогуляйтесь, это недалеко! – вставил Владик – Покормите комариков… И вот еще что! – Он извлек из кармана куртки коробочку малокалиберных патронов, прикинул что-то в уме, отсчитал четыре штуки и вместе со своим «стволом» передал Саньке, который намеривался составить компанию беспокойному Сереге.
– Найдете «золото и бриллианты» – бабахните два раза! – сказал, ехидно улыбаясь, Владик и обратился к Сереге. – А ты, бомбардир, подорви взрывпакет… Сдается мне у тебя заряды слабые, коль мы с Бобом на озере ничего не слышали!
– Вы не слышали, потому что уши были в воде, – огрызнулся Серега и состроил смешную рожу.
И двое друзей Санька и Серега направились к лодочной станции. Что их привлекало: жажда наживы, зарытые клады или обыкновенное любопытство? На этот вопрос ответить трудно. Как трудно узнать, что заставляло мальчишек компании Боба Ольшанского спускаться в рубцовское подземелье, где нечем было дышать и можно запросто задохнуться от недостатка кислорода, но пацаны излазили подземелье вдоль и поперек; что заставляло компанию друзей подниматься на элеватор, на самую верхотуру? Не только глупые слухи, что наверху якобы круглый год хранятся спелые арбузы?! И уже совсем не поддается никакому объяснению, что заставило молодого человека проникнуть в огромную канализационную трубу, что впадает в реку Алей! И, там глубоко в чреве земли, высыпать в текущие нечистоты кучу карбида, выждать момент, когда скопится горючий газ и чиркнуть спичкой… И если бы не Ангел-хранитель, скучен был бы этот мир без отчаянных пацанов компании сорви головы. Ночные купальщики заняли у костра освободившиеся место и, замотавшись в одеяла, мирно спали сном праведника. Митюха-Митяй подбрасывал хворост в костер и шурудил тлеющую корягу. Увесистая коряга, в которой когда-то проживал сам леший, являлась хранительницей жарких углей.
Они не горели ярким пламенем. Нещадно дымили, выедая глаза. Дым, отгоняя комаров, стелился по-над землей, как сказочное покрывало сказочного утра. Солнышко еще не выбралось из-за мачтового леса, запуталось в ветвях. Смелый дятел, отбивая азбуку Морзе, передавал важное сообщение о дне грядущем, а пунктуальная кукушка с математической точностью отсчитывала мгновения бытия. И чистый волшебный воздух соснового бора, как нектар наполнял легкие…
…О, воздух соснового бора! Придет время и многочисленные эксперты, жюри, комиссии оценят тебя по достоинству. Признают здоровым, целебным, спасительным и животворящим! Предприимчивые люди будут продавать целебный воздух, как нарзан и ессентуки, как панацею от всех болезней.
…Сон к Бобу пришел также неожиданно, как неожиданно приходит зима на Алтай (еще вчера зеленела травка, и весело пели птички, и вот уже намело целые сугробы снега). «Начальник экспедиции» словно провалился в сон. Только он растянулся на одеяле у костра, подложив руки под голову, и вот уже бредет по водной глади озера, как мессия по волнам… На встречу ему двигалась прекрасная спасительница Ольга. Величавая и блистательная, она, как в замедленном кино, ступала по зеркалу Горького озера. Её густые, темно-каштановые волосы, как два крыла таинственной птицы плавно поднимались и опускались на тонкие плечи. Лик загадочной спасительницы, словно святой былинной великомученицы, был кроток и вместе с тем наделен властью. Огромные миндальные глаза излучали любовь и спокойствие. Чувствительные очерченные губы говорили о страстной и волевой натуре….
Между тем флора и фауна акватории Горького озера были необыкновенные, словно вывалились из мезозойской эры юрского периода! Доисторические животные бродили по первобытному лесу и берегу озера, издавая жуткие вопли. В небе, щелкая зубастыми клювами, носились птеродактили, они хватали на лету гигантских стрекоз и перекусывали пополам. Крупные комарики, размером с воробья, пытаясь пронзить сердце, жужжали, как электрическая бритва «Нева».
– Не бойся! – сказала прекрасная Ольга. – Комары не причинят тебе вреда.
– Как эти допотопные твари оказались на Горьком озере? – спросил «начальник экспедиции», озираясь по сторонам. Он каким-то образом знал, что эта девица, именно та Ольга, которая крикнула: «Плывите сюда!..».
– Они были всегда!.. Это мы находимся у них в гостях, – ответила Оля и добавила. – Мы здесь ненадолго, а они вечные.
– Вечного ничего не бывает! – возразил Боб.
– Бывает!.. Любовь вечна… и я твоя вечная невеста…
– Как это «вечная невеста»? Если однажды заканчивается и сама жизнь!
– Жизнь никогда не заканчивается! Меняются ее формы, а сама жизнь продолжается.
– Ты очень мудрая! Мне это не понять… Оля, в какой школе ты учишься? Сколько тебе лет?
– Я твоя ровесница. Учусь в школе № 19 рядом с церковью… Но мне пора! Мы с тобой еще увидимся… Я помогла тебе и твоему другу, ты должен помочь мне… Так надо милый! Я ухожу, а вы поезжайте обратно в город… Сюда идет машина, на ней и поезжайте. Прощай милый! Мы обязательно увидимся с тобой, ведь я твоя невеста… вечная невеста… невеста…
Прекрасная спасительница неожиданно начала таять, растворяться в воздухе. Сорви голова протянул руку и не обнаружил ее, но почувствовал, что кто-то прикоснулся к нему, и стал тормошить.
– Бориска, вставай, пришла твоя невеста! – сквозь сон услышал «начальник экспедиции» знакомый женский голос.
«Какой чудесный сон! Ух, изверги, как вы посмели прервать такое видение» – с досадой подумал Боб.
Продирая глаза, он увидел, что над ним склонилась Валюша Конайкина. Она о чем-то возбужденно говорила…
Боб не сразу сообразил, что сон уже закончился и поначалу принял Валентину за таинственную Ольгу. В первое мгновение после пробуждения он ясно помнил, что ему снилось – все до мельчайших подробностей. Но память, а точнее человеческий мозг, не в силах удержать информацию, которую он не пережил и не прочувствовал на собственной шкуре, а которую получил, как в подарок. Потому первыми из памяти сна стерлись декорация и ландшафт, потом побледнели и растаяли черты лица главной героини сновидения и только слова, которые были в начале остались. А, в начале было «вечная невеста» и автомобиль, который следует к Горькому озеру, и на котором пацанам нужно как можно быстрее, уезжать отсюда. И пойди тут разберись, сон – это продолжение реальности, или реальность является продолжением сна. «Начальник экспедиции» знал, что бывают вещие сны, и что они иногда сбываются. Но сон, который ему приснился, начал сбываться задолго до его пробуждения.
Боб встряхнул головой, как пес отряхивает шкуру от воды, и стал внимательно прислушиваться к словам Валентины.
– Мальчишки, что за стрельба была ночью? Это не вы устроили пальбу и взрывы?.. В лагере переполох, ребятишки в младших отрядах перепуганы, плачут! Домой просятся к маме…
Канайкина перевела дыхание и как Трындычиха из кинофильма «Свадьба в Малиновке» тарахтела без остановки:
– А на самой территории что делается! То есть, было этой ночью!.. – продолжала Трындычиха. – Какой-то гад, лось здоровый забрался в помещение медицинского изолятора, наверное, ему спиртика захотелось, а может быть морфину? Ну, в общем, его засекла наша медичка Тамара и бегом к старшей пионервожатой и к завхозу! Николая Степаныча, конечно, не нашли на месте. «Порадок» как всегда подглядывал в щелочку в женской раздевалке. Короче, Татьяна Павловна того злоумышленника (он стал сопротивляться) огрела по голове шахматной доской и она переломилась пополам!
– Голова пополам? – вскрикнул Владик
– Почему голова, пополам?! Шахматная доска пополам и вдребезги!.. Фигурки по всему лагерю разлетелись, до сих пор собирают…
Женская фантазия имеет невероятные крылья и может очень далеко залететь. Из рассказа Канайкиной можно было понять, что шайка каких-то негодяев обосновалась около лагеря с другой, противоположной (северной) стороны и терроризирует несчастных детушек. А этой ночью предприняла попытку ограбления медицинского изолятора.
– Утром директор лагеря Екатерина Илларионовна, – тарахтела Трындычиха Валя – позвонила в Егорьевку, участковому милиционеру. Рассказала, что у нас тут и стрельба, и взрывы, и нападение грабителей!.. Милиционер обещал приехать и во всем разобраться.
– Ой, мальчишки, я же вам поесть принесла! – вспомнила Валентина главную часть своего визита. Она извлекла из сумки небольшую кастрюльку с манной кашей, банку сгущенки и банку тушенки.-- За чаем мы сходим вдвоем – Валя многозначительно посмотрела на Боба и подмигнула ему. (Это была основная цель ее визита.) И тут прогремел взрыв. Серега выполнил обещание. Взрыв был не такой оглушительный, какой бывает в городе, когда подрывают взрывпакет, но Валюша
испугалась.
– Так это ваши безобразничают? А я думала, что чужие, – спросила она шепотом. И лицо ее вытянулось от удивления.
– Хочешь пострелять? – предложил Боб и протянул ей самодельный «ствол».
– Нет, не хочу! Не надо, – уперлась Валентина и посмотрела на часы. – Пойдем Бориска, заберешь чай. У нас мало времени, завтрак кончается.
 Целебную воду Горького озера, если ее процедить через ватно-марлевый фильтр, можно пить мелкими глотками. Но жажду этой водой утолить невозможно. В озеро не впадают ручьи, здесь нет родников и колодцев с нормальной питьевой водой. Пресная вода на побережье на вес золота.Пацаны были не прочь утолить жажду, напиться от пуза.
– Пойдем с нами, поможешь отнести одеяла и чай, – Боб похлопал лежебоку Митюху по плечу.
Димка подскочил как ужаленный, схватил одеяло за углы и начал вытягивать его из-под Владика, который прикинулся мертвецки спящим.
– Влад, ну чё ты! Чая тебе не принесем, сами выпьем, – возмущался «маменькин сынок», выдергивая одеяло. Владик, как деревянный истуканчик, скатился с одеял и остался лежать у догорающего костра дожидаться «золотоискателей». А двое друзей с поклажей направились к Валиному домику. И, пока они шли, Канайкина прожужжала уши, посвятила во все тайны лагерной жизни, не оставляя камня на камне у самых незначительных событий, что происходили в пионерском лагере. Из чего следовало, что обслуживающий персонал – люди как люди, за исключением одного отъявленного негодяя. Этим нехорошим человеком, конечно, был Николай Степанович Дряпочко – Порадок, за его бесконечные подглядывания за женщинами.
– Пойдем мы с девчонками позагорать, куда-нибудь в безлюдное место! Конечно, скинем с себя все, и он тут как тут! – возмущалась Валюша. – Шляпа его соломенная шныряет по кустам… Мы ему хором: «Николай Степанович, ну как вам не стыдно? Подойдите поближе, да насмотритесь досыта!» Но соломенная шляпа и ухом не ведет, как будто не слышит! Выбирает удобную позицию для наблюдения… А так он человек хороший, семейный.
Валентина тарахтела без умолка, удивительным образом перепрыгивая с одной темы разговора на другую. И, как заметили мальчишки, любимой темой, о которой она могла говорить без перерыва, была ее полнота.
– Мальчишки, мне кажется, – понизила голос Валюша, – что сегодня я уже похудела! Килограмма три сбросила!.. А завтра, Борисочка, я буду стройной, как козочка!.. – Канайкина вытянула шейку, приподняла выщипанные брови, и выражение ее лица стало точь в точь, как у королевы вступающей на престол в день реинкорнации.
Двое друзей под предводительством «худеющей королевы» незаметно подошли к заветному домику и притаились в кустах. Валюша вошла в свое жилище, открыла окно со стороны бора и приняла одеяла.    
– Полезай сюда, – тихо сказала она Бобу, так, что Митюха ничего не слышал.
«Начальник экспедиции» нераздумывая сиганул в открытое окно. Только он исчез, из окна вынырнул огромный алюминиевый чайник.
– Неси своим дружкам… Нам нужно поговорить, – прошептала хозяйка домика и закрыла окно и задернула занавеску. Димка тут же приложился к чайнику. Чай был горячий и сладкий, приправлен лесными травами. Утолив жажду, молодой человек вытер пот со лба и, отдуваясь, потащил драгоценный груз своим товарищам.
О чем разговаривали юные любовники, закрыв дверь и занавесив шторы известно со времен Адама и Евы. Но любые разговоры, самые страстные и продолжительные, когда-нибудь заканчиваются. И эта милая беседа двух воркующих голубков, находящихся на самом пике оргазма оборвалась от настойчивого стука в дверь.
– Валюша, открой, это мы! Завтрак закончился, – прощебетали две посудомойщицы, любящие спать валетом.
Боб не хотел с ними встречаться, выпрыгнул из окна и был таков.
На пустынном берегу Горького озера произошли перемены. Неподалеку от пустующей ночной стоянки юных первопроходцев на уезженной колее стоял грузовой автомобиль «ГАЗ-51». Грузовик «начальнику экспедиции» показался знакомым. Подойдя поближе Боб разглядел бортовой номер НЮ-16-48.
– Это газончик дяди Гоши – подумал он. – Как он здесь очутился?
Возле грузовика стоял незнакомый мужчина и вглядывался в водную гладь Горького озера. Там вдали копошились крохотные человеческие фигурки. Поравнявшись с автомобилем и водителем, Боб поздоровался.
– Здравствуйте! А где дядя Гоша?
– Какой дядя Гоша?
– Дядя Гоша Хозяйкин. Он на этой машине ездит… работает – уточнил Боб.
– А, Георгий?! Дак, он в отпуске! А ты его племяш?
– Да, он мой дядя.
– Ну как же, знаю, родни у него много! А вы, как я вижу, тут отдыхаете! Или из пионерского лагеря сбежали?
– Нет, не сбежали. Здесь на берегу наша стоянка.
– Крыши значит, у вас нет над головой? – удивился водитель, доставая из кармана пачку сигарет «нищий в горах». Так в народе обзывали фирменные сигареты «Памир» - крепкие, как смерть.
– Закуривай! – водитель протянул открытую пачку сигарет.
– Я не курю.
– Это хорошо! - ответил мужчина. - Твои дружки тоже не курят. Значит, из вас толк выйдет.
– Почему, толк выйдет?
– Потому, что можете противостоять соблазну.
– Знал бы этот человек, что соблазну-то, я как раз противостоять не могу, – подумал Боб вспоминая Валюшу Канайкину из домика которой ему в самый сладостный момент пришлось выпрыгивать из окна.
– Дождь будет, – переменил разговор водитель. – Передавали сводку погоды на несколько дней. Затяжные дожди обещают.
Погода действительно стала стремительно ухудшаться. Солнышко так и не выглянуло. Оно хоть и поднялось по небосводу высоко, но из-за туч не вынырнуло, не осчастливило компанию сорви головы. По озеру пошла зыбь. Неизвестно откуда прилетел ветер. Он гнал пенистые волны.
Четыре фигурки на озере, как бурлаки, тащили что-то волоком по мелководью.
– Уж не мертвеца ли они тащат? Или двух мертвецов?.. – с ужасом подумал Боб. – А может быть и вправду золото?
Четверо друзей попарно вытягивали на берег два тяжелых предмета.
– Что они тащат? – спросил вслух пораженный «начальник экспедиции».
– Фляги! – ответил водитель грузовика. – Две фляги озерной воды. Я попросил пацанов зайти поглубже и зачерпнуть. Там вода почище.
– А зачем она вам, да еще две фляги?
– Тятенька мой и маманя без этой воды жить не могут… Лечатся, – ответил водитель и продолжил. – Я из Волчихи везу сыр в город, вот и заскочил на Горькое озеро… Давно собирался… А твои дружки, молодцы, решили мне помочь… Кстати, вы здесь надолго остановились или как?.. Дожди пойдут… А я могу подбросить до города, на дяде Гошиной машине, – водитель ощерился и довольный направился к берегу, к самой кромке воды забирать драгоценные фляги.
Мальчишки выволокли из воды железные фляги и потащили их по сухому песку в сторону грузовика и свободной рукой стали махать другу: дескать все у нас нормально, иди помоги! Боб побежал навстречу, подменил уставшего младшего брата и вдвоем с Санькой они потащили тяжелую ношу.
– Я думал вы золото и бриллианты выловили и пошел к вам на помощь, – попытался сострить еще не уставший дружок.
Но шагавший рядом Серега, поглядывая с опаской на водителя грузовика, тихо ответил:
– Ты знаешь, братан, там у лодочной станции этой ночью кровавая мясорубка была, – и почти в самое ухо добавил шепотом. – Мы трех мертвецов нашли зарытых в землю… в песок. Боб, чтоб мне провалится! Не вру…
 – Значит, золото не нашли? А как быть с новеньким мопедом? – съязвил Боб.
– Да, ладно тебе, Боб! Чего ты привязался с этим мопедом? Между прочим, мне Коля-жаба обещал подарить моторный велик. Коля по прозвищу «жаба» был рубцовским Робин Гудом. Он воровал велосипеды, в том числе и моторные в различных районах города и раздавал своим пацанам во дворе по Октябрьской, 108, объясняя, что собрал из найденных в металлоломе запчастей. Этому мало кто верил, но подарки принимали.
Пока мальчишки тащили вместе с водителем к автомобилю фляги с «минеральной водой», упали первые капли дождя. Горькое озеро потемнело, умолкли небесные певуньи. Наступила гнетущая тишина и по безлюдному курортному побережью развесила тенеты тоска. Закинув груз в кузов, безымянный водитель дяди Гошиного грузовика поблагодарил пацанов и, залезая в кабину, повторил свой вопрос:
– Ну, что? Поедем или не поедем в город? Начнутся дожди, а у вас и палатки нет! Одно сомбреро на пятерых…
Долго раздумывать было не зачем. Мальчишки, прихватив свои не хитрые вещички, моментально забрались в кузов грузовика.
– Вы могли бы поехать не по просеке, а по другой дороге, что идет от лагеря? Нам нужно чайник вернуть, – попросил Боб водителя грузовика.
– Я по ней и поеду! Она короче и лучше. А вы кто-нибудь один полезайте ко мне в кабину, – крикнул в окно водитель и включил зажигание.
В кабину отправился самый младший, Серега. Газончик завелся с полуоборота, чувствовалась дяди Гошина забота и регулировка двигателя. В лесу около лагеря было множество наезженных дорог, и все они вели к селу Лебяжье. Поравнявшись с биваком (где объедались борщом), Боб, как и договорились, постучал рукой по кабине, и, прихватив пустой чайник, на ходу спрыгнул на землю.
– Я сейчас, мигом! – крикнул «начальник экспедиции» и скрылся в кустах «зоны отчуждения».
Юный любовник подбежал к Валиному домику и бесцеремонно открыл дверь. Две подруги, любящие спать валетом, взвизгнули от неожиданности, но вопля как в прошлый раз не подняли.
–- Где Валя? – спросил, входя в домик, Боб и водрузил пустой чайник на стол.
– Где ей еще быть?! На работе, – ответила недружелюбно одна из них, закапываясь в одеяло.
– Передайте ей, я скоро приеду! – театрально вымолвил Боб, как это раньше делали бездарные актеры немого кино.
– Сейчас, прям! Разогнались!.. - промямлили лежебоки, не высовывая носа из-под одеяла. – У неё, таких как ты, вагон и маленькая тележка!
Юный любовник был поражен услышанным. В голове у него помутилось. В бешенстве Боб выхватил из-за пазухи Димкин «макаров», который в данный момент находился у него, и расстрелял всю обойму в ничем не виновный чайник. От второго или третьего выстрела ведерный чайник улетел со стола и обезумевший любовник «добивал» его на полу. Когда вороненый «макаров» израсходовал весь боевой запас и умолк, разъяренный Боб выхватил самодельный «ствол» и всадил еще одну свинцовую пулю в изрешеченный чайник.
Видели это две девицы? Или во время стрельбы, зарывшись в одеялах, они прощались со своей жизнью? История об этом умалчивает. Но две фригидные бабенки с неправильной сексуальной ориентацией, те, что любили спать валетом, на всю жизнь запомнили, как легко превращается пушистый котенок в разъяренного тигра.
Расправа с чайником заняла не больше минуты. Заскочив в кузов автомобиля Боб передал теплое оружие его владельцу, и, вцепившись двумя руками в борт грузовика, молчал всю дорогу, покуда не выехали из соснового бора.
– Ты, что Наливкина укокошил? Последнюю обойму один всю изхреначил, – пробурчал недовольный Дима и надул губки.
Дождь никак не мог набрать силу. Небесные хляби все еще были закрыты, а то, что падало на землю – брызги плескавшихся богов.
Грузовик вынырнул из леса, выбрался на укатанную дорогу и, набрав скорость, помчался вдоль лесополосы Лебяжинского тракта. Дорога была ровная, как свежеуложенный асфальт, а самая лучшая дорога – это та, которая ведет домой.
Проскочив Песчаный Борок, автомобиль выбрался на последний бугор, с которого открывалась величественная панорама:
Огромное низменное пространство, в потоках восходящего знойного воздуха, было переполнено миражами, солнечными бликами и отражёнными фрагментами  озера Ракиты, которые уходя вдаль, упирались у линии горизонта в дымящие трубы ТЭЦ, элеватор и высотное строение Тракторного завода. Впереди был город Рубцовск и целая жизнь.

            Редактор журнала  «РУБЦОВСК» Борис Павлов.

               Город, который построил Рубцов.               
               
Дима Долженко, по прозвищу Митюха-Митяй, на большой перемене подошел к Бобу Ольшанскому и, с видом отпетого заговорщика, начал что-то объяснять своему однокласснику. Митюха получил такое, не совсем благозвучное прозвище в честь русского путешественника Миклухо-Маклая, которого Дима на уроке географии по ошибке назвал Митюха-Макаем.
Митюха был из благополучной семьи: папа – прокурор, мама – врач, но это не делало его маменькиным сыночком. Напротив, Митюха-Митяй обожал общаться с Бобом, местным сорвиголовой. Он мечтал и надеялся, что когда-нибудь грозный Боб пригласит его прокатиться с ветерком на крыше пассажирского поезда до Семипалатинска за сигаретами с ментолом. В компании сорвиголовы никто не курил, но пацаны частенько мотались в соседние города на крыше вагонов, так, для прикола. Казалось, в таких поездках участвовал таинственным образом сам Джек Лондон – американский бродяга. Знаменитый писатель незримо восседал на крыше летящего вагона и одобрительно кивал головой…
Димке очень хотелось принять участие в компании друзей в каком-нибудь вояже «по странам и континентам». Не так, как прошлый раз: «Если что, мы тебя возьмем!..» – И не взяли. Митюха-Митяй решил сам лично внести предложение на очередную вылазку. Приближались летние каникулы, а за три долгих месяца можно было пешком дойти до Австралии. Потому так разгорячено он, Дима, объяснял на
большой перемене однокласснику придуманный им гениальный план сплавления на плоту по бурным водам Чарыша.
– Мы спокойненько плывем себе на плоту и слушаем «Спидолу», – шептал на ухо Дима. – В реке тьма рыбы! Она сама прыгает на сковородку… На ночь пристаем к берегу, ловим колхозных коров и доим! Молока море! Отдыхай – не хочу. Героически преодолеваем пороги!…
Боб, слушая детский лепет сыночка прокурора и врача, мысленно представлял картину будущих событий.
– Так значит, до Чарыша мы добираемся на попутке!? Это, ага! А плот мы где возьмем? – спросил он. – Его надо будет построить: лес рубить, пилить, стаскивать бревна к реке. Топоры, пилы, веревки всякие с собой надо будет прихватить?! Нам всего этого на Чарыше никто не предоставит!
Сорвиголова ясно представлял все сложности, предлагаемой Димкой затеи. У него был кое-какой опыт по изготовлению плота на озере Ракиты. Но тогда опиленные лесины растерял на берегу озера пьяный водитель грузовика. Да и бревнышки были небольшие.
– Так мы это!... Сарай развалим на краю деревни! – предложил Митюха-Митяй и засиял от (как ему казалось) гениальной идеи, считая, что Боб поддержит его, и они тут же примутся осуществлять план летней компании сплава, вторжения на Чарыш. Димка уже видел себя главным стратегом и тактиком, плывущим на плоту в наполеоновской треуголке. (На берегу обязательно будет стоять счастливая Оля Подгорных и восхищенно за ним наблюдать!). Но дружок вернул его к реальности.
Боб – он же Боря, получил свое прозвище в пятом классе школы № 6 на уроке английского языка. Строгая «англичанка» на костылях, с полиомиелитными ногами объявила, что Петя по-английски Пит, Степа – Стив, а Боря на берегах «туманного Альбиона» будет называться не иначе, как мистером Биллом или Бобом.
И, желая показать, что это именно так, учительница своим костылем с резиновым набалдашником постучала Боре по голове. Стучание по голове – есть лучший способ напоминания и запоминания на долгие годы.
Средняя школа № 6 города Рубцовска в те времена была «фабрикой звезд». Она производила чемпионов, ученых, артистов, кадровых партийных и руководящих работников, диссидентов, изменников Родины и просто хороших людей. Боб Ольшанский, как и большинство его сверстников, был непредсказуем. Он был не из трусливого десятка и всё, что ни затевал, либо тщательно взвешивал, либо вообще ни о чем не думал, а действовал по принципу: «будь, что будет». На «развал сарая» он мог бы решиться, если бы этот сарай стоял на берегу Алея в Безрукавке или в Зеленой Дубраве. Но гипотетический сарай находился слишком далеко от Рубцовска. Тащиться, нагруженным топорами и пилами, за 150 верст ему не хотелось. Боб был авантюристом и часто пускался на самые сомнительные мероприятия, а сплавляться с друзьями на плоту было его давней «голубой мечтой».
– А если деревенские, за разломанный сарайчик, нам полный «капут» сделают? Тебя это не пугает? – спросил он сияющего Митюха-Митяя.
– Ну, ты чего Боб, что я маленький! Я у бати прокурорский пистолет возьму!.. И если, что… отстреливаемся и уходим в горы!
– Да, ты опупел, братец! Нас несколько лбов, а мы отстреливаемся из одного единственного пистолетика! Возьми у бати еще парочку таких игрушек! – съязвил Боб. Ему очень хотелось пострелять из настоящего пистолета.
Димка туманно пообещал увеличить арсенал оружия до нескольких единиц… Разговор на той большой перемене закончился без каких либо обязательств. Сорвиголова решил, что все это трёп маменькиного сынка, сказанный для того, чтобы его, Митюха-Митяя взяли с собой в очередной вояж бравой компании. А компания, известно какая: Серега Брычков, Саня Воронин, Владик Ткаченко, иногда присоединялся Петя Леонтьев и конечно сам Боб. Но Димка слово сдержал.

 Люда Золотарева, двоюродная сестра Бориса Ольшанского, уезжала на всё лето в пионерский лагерь «Юность». Она и несколько её подруг пристроились на время летних каникул разнорабочими на кухне. В те времена в пионерских лагерях кормили до отвала. Главной задачей пионер лагерного персонала было увеличение живого веса отдыхающей ребятни. В начале каждого заезда детишек взвешивали, а по окончании сезона, то есть  через 24 дня взвешивали еще раз. И чем существенней была прибавка в весе, тем лучше и качественней (так считалось) отдохнул пионер. Кормежка была отменная, пионерские лагеря никогда не пустовали. «Трудовые резервы» -  пионеры ходили строем на зарядку, на обед, на озеро и разучивали песни также, построившись стройными рядами. Это было очень полезно для формирования характера советского человека. Но еще полезней была свобода, которую в компании закадычных друзей ценили на бессознательном уровне, как самый главный дар Божий!..
…В один из славных летних деньков, когда рубцовчане, изнывая от жары, не знали, куда себя деть, двоюродная сестра Люда приехала из пионерского  лагеря ненадолго в город по каким-то делам и увидела Боба.
– Что-то ты братец совсем отощал на городских харчах. Приезжай на выходные в пионерский лагерь «Юность», мы тебя откормим. В нашей бригаде твоя одноклассница Галя Шмидт. Можешь позвать Владика и Серегу, – пригласила Люда.
У нее был кирпично-красный загар. Именно таким загаром щеголяли все отдыхающие на белых и жарких песках Горького озера.
– Ты на чем приехала? – спросил брат.
– На хлебовозке, – ответила сестра. – Но на нее вас никто не посадит. Хлеб для пионерского лагеря получает сам Порадок. Он попутчиков не берет, ни за какие деньги.
И Люда заспешила в сторону хлебокомбината, где грозный Николай Степанович Порадок не любил долго ждать.
… Желание совершить поездку на Горькое озеро у пацанов компании  Ольшанского появилось ближе к вечеру. Когда раскаленное солнышко, покидая район АТЗ, склоняясь к Западному поселку, пыталось осчастливить своим посещением широкую улицу Беломорскую – «семнадцатое авеню».
Компания была в полном составе, когда появился Дима Долженко. Митюха-Митяй как будто учуял, что намечается очередная вылазка на природу и его опять могут не взять с собой. Димка подъехал на дорогом спортивном велосипеде в тот самый момент, когда в прохладной тени каменной четырехэтажки по Октябрьской, 108, в самом укромном его уголке, шли дебаты. Подбиралось команда добровольцев.
Серега Брычков ехал на Горькое озеро, потому, что Боб был его старшим двоюродным братом.  Серый обещал к следующему утру изготовить несколько взрывпакетов из марганцовки и алюминиевой пудры. Владик Ткаченко от поездки отказаться никак не мог, ему давно нравилась Люда, сестра Боба. На общий кон Владик ставил целую не начатую упаковку патронов от малокалиберной винтовки. Санька Воронин присоединился не задумываясь. В одной бригаде с сестрой Боба работала девчонка его ночных томлений, Галочка Шмидт – белобрысая бестия города Рубцовска. Скорей Алей поменяет свое русло и потечет вспять (в сторону Казахстана), чем Боб откажется от затеи, которую сам придумал.
…И тут наступил момент истины! Димка Долженко, которого никто не прогонял из укромного дворика, но и никто не приглашал в поездку на Горькое озеро, сам вошел в круг заговорщиков и заявил, что он возьмет с собой батин пистолет «макаров» и две дополнительные обоймы с патронами, ласты и маску для подводного погружения…
У Боба и Владика были самодельные однозарядные не нарезные «стволы». Это примитивное оружие часто давало осечки и, хотя свинцовые пули прошибали самые толстые доски, попасть с десяти шагов в бутылку из него было невозможно. Пуля, выпущенная из не нарезного ствола «бултыхалась» в полете, пытаясь заглянуть на соседнюю улицу. Неудивительно, что в компании друзей все пацаны загорелись желанием пострелять из настоящего оружия. И участь «самозванца» Митюха-Митяя была решена в его пользу.
– Смотри не проспи! И не забудь, что обещал! – сказал Боб и дружески похлопал Димку по плечу.
Сбор был назначен на утро.
Утром все явились как штык. Даже Владик, большой любитель поспать, пришел вовремя. Еду, было решено с собой не брать, но дома позавтракать основательно. Когда все были в сборе, та неведомая таинственная сила, которая беззвучно руководит птичьими стаями и косяками рыб, которая отдает команды, как генерал на плацу; эта неведомая сила, очертя голову, двинула за город горстку отчаянных мальчишек. Туда, где не было телевизора, и из крана на кухне не бежала вода; где не было пуховых подушек и белых простыней, и не склонится мама над спящим сыночком, и не проверит, нет ли у дитятки температуры: «Ишь, как во сне разметался». Где, в конце концов, никто не поправит одеяло, потому что и самого одеяла не было. Никто не утрудился на берегу Горького озера разбросать теплые одеяла и пуховые подушки. И вот в эту неустроенность пацанов тянуло как магнитом.
Попутная машина вынырнула из городской сутолоки и за здорово живёшь, (есть еще хорошие люди в Рубцовске) довезла путешественников до самой кромки ленточного бора, что у села Лебяжье. Сосновый бор, приветствуя компанию друзей, шумел в вершинах сосен. Этот шум, как шум дождя, или песня жаворонка никогда не надоедал, и говорил о разумности Природы, которую мы разучились понимать.
От кромки бора, до Горького озера, если идти по просеке, рукой подать. Километров пять, не больше. Просека начиналась от местечка «Дачи», проходила через «Дом отдыха», заболоченное Чертово логово и растворялась на берегу изумрудного озера, где на песчаных белых дюнах раскинулся великолепный пионерский лагерь «Юность». Идти по песку после прошедшего накануне дождичка и с небольшой поклажей было не трудно. Пацаны на свежем воздухе проголодались, развели в лесу небольшой костерок, поджарили на огне, нанизанные на прутик маслята, и, умяв грибы без хлеба и соли, еще больше захотели есть.
– Ничего, ничего скоро придём! Слышите, горнист играет, лагерь недалеко! – ободрил путешественников неунывающий Боб. И действительно, дорога, по которой брели пацаны, скоро уперлась в деревянные ворота с дряхлым символическим забором, перемахнуть который не составляло особого труда.
– Сейчас самый обед. Пионеры борщ наворачивают, – глотая слюнки, произнёс Серёга.
– Откуда ты знаешь, что сейчас именно обед, а не купание на озере? – спросил Владик. Он никогда не бывал в пионерских лагерях и не знал внутренних распорядков.
– Горнист дважды проиграл на трубе: «бери ложку, бери хлеб и садися за обед», – ответил Серёга. Кто-кто, а он-то точно знал, какую мелодию и когда играет горнист на трубе. Тетя Галя – мама его, иногда на все лето отправляла «Сергейку» в пионерские лагеря и от «садися за обед» у него выработался крепкий рефлекс и дьявольский аппетит.
– Да-а, перекусить бы не мешало! – разом заговорили Митюха-Митяй и Саня Воронин и устремили голодные взоры на Боба, припоминая клятвенное его заверение: «С собой ничего не брать, еды будет море!»
Боб тоже был голоден. Съеденные маслята балластом лежали в желудке, и о чашке борща с мозговой косточкой, о которой так аппетитно рассказывал его двоюродный брат Серега, он размечтался, глотая слюни.
Группа молодых путешественников-дикарей решила стать биваком. Место было выбрано на небольшой полянке в кустах, недалеко от забора с южной стороны, где на черной илистой земле росла сочная зеленая травка. В этом месте грунтовые воды находились неглубоко, и растительный мир удивлял своей пышностью. На песчаных почвах, трава была чахлая и жесткая, она запросто могла поранить бесшабашного первопроходца. Босиком и в плетенках по такой траве лучше не шастать.
Пацаны упали на зеленый мягкий ковер и, ожидая решение «начальника экспедиции», растянулись на травке. Боб лежал на муравке и прикидывал план мирного вторжения на территорию лагеря «Юность». Он несколько раз отдыхал здесь по путевке (в пионерском отряде № 11; № 8; № 4 и в старшем отряде № 2) и знал этот лагерь как свои пять пальцев. Недалеко от того места, где расположились пацаны, на территории лагеря находилась кухня, столовая и жилые домики обслуживающего персонала. Лагерь находился в лесу, и на самой территории было много деревьев (где новичок запросто мог бы заблудиться). Но Боб знал все тропинки, по которым можно незаметно добраться до столовой. В лагере поддерживалась кое-какая дисциплина, были свои порядки, и посторонним на территории болтаться не полагалось, их выпроваживали за ворота.
– Ждите меня здесь! – произнес «начальник экспедиции» и, очистив от прилипшей травы спортивный костюм, пошел на разведку. Он лихо перемахнул деревянный забор и скрылся в кустах акватории «зоны отчуждения», где чужим появляться возбранялось.
Боб был симпатичным мальчишкой, с огромными умными глазами. Девчонки с недоверием поглядывали на него, опасаясь за свою невинность.
– За тобой девки табунами будут ходить! – говорили женщины постарше, пытаясь прижать «подрастающее сокровище» к груди. Чувствуя, совсем не материнскую ласку, он отбивался от них, но от женских чар совершенно оградиться невозможно…
– Ой, девочки, смотрите, какой красавчик пожаловал! Эй, паренек, ты кого ищешь, не меня? – всплеснула ручонками белолицая толстушка и, вытирая руки о передник, высунулась в открытое на кухне окно.
Боб заглянул в окно, но среди пара и жара не увидел знакомого лица.
– Здесь должна работать моя сестра Люда Золотарева! Как мне ее найти? – спросил голодный путешественник, втягивая носом вкусный воздух кухни.
– Ее искать не надо, она сейчас подойдет. А ты ее братец? – ответила толстушка, вытирая пот со лба. – Ты на нее похож!..
Она была лет на десять старше Боба и хотела поболтать с «хорошеньким мужчинкой».
– Как тебя зовут, въюноша? – спросила пухленькая работница кухни.
– Меня-то?.. Зовите очень просто: «Борис – бродяга эфира и скиталец морей, первая гитара города Рубцовска! – ответил он заученную фразу и, заметив, что вызывает неподдельное восхищение у новой знакомой, начал выпендриваться перед ней: напряг мышцы, подтянул и без того пустой живот и зыркнул на приятную толстушку, как орел в полете осматривает будущую жертву.
– Да, ты Бориска, орёлик! Мужчинка настоящий… Меня зовут Валя Конайкина или просто Валя. Мы с твоей сестрой работаем в одной бригаде.
«Просто Валя» обняла Боба, прижала к пышным почти обнаженным грудям, и не решаясь на более бесстыжие действия, начала изображать из себя старшего товарища, неумело маскируя похотливую женщину, в которой разыгрались нешуточные страсти.
– Ты не один? Вас сколько? Где вы будете ночевать? – задала Валя волнующие её вопросы, и не дождавшись вразумительного ответа, предложила свои услуги. – Ты можешь переночевать в моем домике. А уж накормим мы вас, будь здоров! – перешла на шепот Конайкина Валя, пытаясь поцеловать в маковку вертлявого мужчинку.
Боб неуклюже, но выбрался из объятий «старшего товарища». Он терпеть не мог, когда с ним обращались как с пушистым котенком, пытались погладить и приласкать. В жизни его мучил, буквально - терзал один-единственный недостаток – проблема невысокого роста. Спустя несколько лет, когда он значительно подрастет и перемахнет средний рост всего на один сантиметр, его так и не покинет желание стать еще повыше.
Вырвавшись из объятий любвеобильной работницы пионер-лагерного пищеблока, он увидел, что по тропинке со стороны медицинского изолятора шла его двоюродная сестра Люда Золотарева. У нее была перебинтована кисть руки, а сквозь бинт проглядывала зелёнка.
– Что случилось? – спросил Боб, рассматривая забинтованную руку сестры.
– Да, ерунда! Царапина от сырости загноилась, – ответила сестра и уничтожающе зыркнула на толстенькую подружку. Люда знала, что по приезду, ее братец, обязательно вызовет нездоровый интерес у сексуально-озабоченных представительниц обслуживающего персонала лагеря. И как все старшие сестры (она была на год старше) оберегала брата от вульгарных, как ей казалось и распущенных особ.
– Я думала, ты на выходные приедешь?! А ты заявился среди недели… Сколько вас?
– Пятеро, – ответил Боб. – Дай чего-нибудь пожевать, с голода умираем!
– Не умрете! Видишь, какие вокруг заботливые ходят?! Спасут.
 Люда испепеляющее посмотрела на Валю Конайкину, которая с видом оскорбленной королевы гордо направилась к посудомойке.
– Застегнись!.. Он же ещё пацан! – сказала она Валентине, чтобы та не выпячивала свои округлые прелести.
– Дак, пуговиц нет! – ответила, улыбаясь, толстушка и нарочно распахнула полы застиранной куртки.
– Бесстыжая! – буркнула сестра и, схватив брата за руку и повлекла за собой. Они зашли за угол здания кухни. – Жди меня здесь, я скоро приду, – сказала Люда и направилась на кухню.
Через минуту она появилась с огромной алюминиевой кастрюлей в руках.
– Это первое, борщ! Возьми, я сейчас принесу хлеб и чашки.
 Люда поставила кастрюлю с борщом на землю и опять исчезла на кухне. Через мгновение она снова явилась с чашками и тремя буханками хлеба.
– Не надо, у тебя рука болит! Сама не носи, – вмешался Боб, – я позову кого-нибудь из пацанов, мы за один раз все утащим!
– Я же говорю, у меня небольшая царапина загноилась! Бери кастрюлю, веди к своим дружкам…
По едва заметной тропинке, через кусты и дыру в заборе, благотворительная процессия с борщом и хлебом добрела до полянки, на которой, умирая от голода, поджидала своего посланника компания закадычных друзей.
– Мы спасены! – закричал Саня первым заметивший караван с продуктами.
– Ого, целая кастрюлища! – воскликнул Серега, на ходу поднимая крышку с кастрюли. Он чуть головой не нырнул в ароматный, сытный борщ, не обращая внимания на двоюродную сестру.
– Здравствуй, Людочка! – промурлыкал Владик. – Как ты хорошо загорела! (Как будто можно загореть плохо!).
 И этот изголодавшийся, как должное, забрал из рук кормилицы хлеб и чашки и приготовился к трапезе.
Митюха-Митяй так же промяукал приветствие и как котенок почуяв рыбку, стал метаться по полянке, не находя себе места.
Боб поставил огромную кастрюлю в самом центре стойбища и, взяв в руки поварешку уже предвкушал магическое святодействие – ритуальную раздачу огнедышащего борща по алюминиевым чашкам, когда услышал за спиной:
– Оставь первое, пойдем за вторым! Котлеты с макаронами и кисель, – сказала сестра и потянула брата за собой. – Пошли, пошли! А, то котлет не достанется…
Раздумывать было незачем. Кто же откажется от котлет с макаронами?! Боб, глотая слюну, нехотя направился за своей сестрой. Они прошли обратным маршрутом по знакомой тропинке и на углу кухни, сестра подала знак, чтобы он подождал ее здесь. Казалось, прошла вечность, пока он ждал. Люда вернулась с эмалированным зеленым тазиком, накрытым белым полотенцем, и трехлитровой банкой киселя.
– Здесь второе и кисель, покушаете, посуду верните… Все! Иди, мне надо работать, девчонкам помогать!..
Оголодавший Боб, без раздумий подхватил эмалированный тазик с макаронами в одну руку, банку с мутным киселем в другую, и бегом бросился к знакомой поляне, где на нежной зеленой травке закадычные друзья, не дожидаясь его, яростно поедали вкуснейший борщ с мозговой косточкой.
Пролезая через дыру в заборе, он не вытерпел и приподнял белую тряпку, прикрывающую макароны.
– О, боги! Да здесь целая гора котлет! Если не двадцать, то пятнадцать штук, будет точно!.. По три штуки на брата… – прикинул голодный Боб и почти не разжевывая, проглотил один котлетный лапоть. Отправив вторую котлету в рот, он как на крыльях понесся по извилистой тропинке.
Выскочив на поляну, с набитым ртом, Боб от удивления, чуть не подавился! Его товарищи, словно пораженные таинственным недугом, как в замедленном кино едва шевелились от обжорства. На плащ-палатке, которая послужила скатертью самобранкой, были разбросаны мелкие крохи хлеба, оставшиеся от трех полновесных булок. В центре «самобранки» стояла алюминиевая кастрюля. Борща в ней было чуть на донышке, да пара не обглоданных мослов. Вот и все, что осталось!
– По сколько чашек вы навернули? По десять? – спросил удивленный «начальник экспедиции», пристраивая на «скатерти самобранке» тазик с макаронами и кисель. – Животы у вас не полопались?!..
– Не - а! – промычал Серега и повернулся на другой бок. Борщ в его животе, повинуясь законам тяготения, пришел в движение. А движение, как говорят ученые умы, это жизнь.
«Врут ученые, – решил Боб, – съесть ведро борща и три булки хлеба на четверых!.. Умереть от этого невозможно, но и движения никакого! – И он невольно вспомнил своего кота Кузю, убитого слесарями в подвале. – Умнейший был кот, он так же иногда объедался и становился как труп... Его можно было за хвост таскать».
 – А если бы макаронов нам не досталось? Вы бы меня голодным оставили?! – прикинулся обиженным «начальник экспедиции» и добытчик пропитания.
– Не-е, Боб, мы ж тебя знаем! Ты из кухни никогда голодным не уйдешь… Скорей повар свои сапоги съест на обед, чем ты на кухне не отхватишь чего-нибудь вкусненького, – пробормотал, бережно поглаживая живот, Владик Ткаченко. (Точно также поглаживала живот в шестом классе Лидка Акимкина, когда неожиданно забеременела).
– Причем тут сапоги?.. Кстати в этой столовой работают хорошенькие девчонки, – ответил добытчик пропитания, уписывая за обе щеки невостребованные котлеты и макароны. Пацаны на второе и кисель смотреть не могли.
После обеда и небольшого отдыха, от вялости переедания не осталось и следа. Мальчишки отнесли посуду на кухню и отправились купаться на озеро.
Деревянный забор, окружающий территорию лагеря (территорию отчуждения) чахлым волнорезом уходил далеко в озеро, разделяя тем самым водную акваторию на «свою» и «чужую». Пионеры купались в загоне, огороженном с двух сторон забором, а со стороны открытой воды плавающими буйками, заплывать за которые категорически запрещалось. Глубина у буйков доходила до шейки пятиклассника, и утонуть в том месте было невозможно. Лечебные воды озера были сильно насыщены природными солями. Плотность воды такова, что она выталкивала на поверхность (не давала утонуть) тела менее плотные. До плотности Мертвого моря озеро Горькое все же не дотягивало, но захлебнуться и утонуть можно везде. И лежа на песочке, под палящими лучами, Боб поведал своим дружкам такую историю.
«В старые добрые времена озеро Горькое-перешеечное никакого перешейка не имело и представляло собой форму буквы «о» или сильно вытянутого овала. Но в силу не выясненных причин (этих причин в городе Рубцовске никто толком объяснить не смог) этот самый перешеек взял, да и образовался. В старинные годы перешеек то появлялся, то исчезал. А в начале ХХ века местные крестьяне лапотники укрепили его, протоптали по нему дорогу и окрестили Егорьевским трактом.
Мертвое Горькое озеро стало называться Горькое-перешеечное. Оно из вытянутого овала превратилось в восьмерку. Вода в северной егорьевской части «восьмерки» по невыясненным причинам стала быстро преснеть. То ли соль из него каким-то образом перешла в южную часть озера, то ли еще что, но, перед самой революцией 1917 года, там появилась рыба!»
Пока «начальник экспедиции» рассказывал дружкам сагу о перешейке (которую узнал от бабы Поли), его двоюродный брат заскучал и решил прогуляться вдоль берега озера «людей посмотреть и себя показать». Серега напялил на голову широкополую шляпу сомбреро Митюха-Митяя и направился в сторону лодочной станции Дома отдыха. Это невзрачное деревянное строение стояло в километре от лагеря, где на самом берегу, на глубоко вбитом в землю стальном рельсе сидели на цепи два легких катера. Два полу затопленных суденышка были без моторов, без руля и весел, внутри плавали окурки. Иногда суденышки приводили в порядок, ставили моторы, они оживали и уносились в даль далекую. Исчезали, сливаясь с линией горизонта, и вновь появлялись. Это был праздник.
Сколько время загорали друзья на песке, и как долго отсутствовал Серёга, никто не подсчитывал. Потому, как в жару ничто не хотело шевелиться, да и само время на берегах Горького озера замедляло свой бег, разомлев под ласковым летним солнышком. Но вдруг, как из-под земли вырос Серега с разбитой губой и без сомбреро.
– Кто это тебя так? И где шляпа? – спросили одновременно мальчишки.
– Козлы!.. – выругался двоюродный брат в сторону лодочной станции. – Оторвановские уроды! Они, один на один никогда не пойдут! Кишка тонка! – Серега сплюнул на белый песок, и яркое рубиновое пятнышко украсило бедную палитру пляжа. – Уроды оторвановские!.. Дай, говорит один, шляпу сфотографироваться! – распалялся пострадавший Серега. – Я и не думал отдавать,…Наливкин Саня – скотина, хвать ее с моей головы и мордовороту передал, а тот весь в наколках! Я к мордовороту, отдай, говорю, сомбреро, а он: Я у тебя ничего не брал! Катись, говорит, отсюда, и как врезал мне в челюсть! Я опять на него,… ну он мне поддых и заехал. Удачно гад заехал. Минут пять очухивался!.. Там они, на лодочной станции кучкуются!.. – Серега еще раз сплюнул на землю и рядом с поблекшим рубиновым пятнышком появился свежий кровавый сгусток.
– Сколько их? Много? – спросили Владик и Санька и кинулись натягивать на себя трико.
– Этих трое: Наливкин Саня, мордоворот и еще один. И в стороне пять или шесть мужиков сидело на корточках, в черных трусах. Все в татуировках, зэки! – ответил Сережа, растирая пальцами разбитую губу.
– Стоп, стоп! Сидите здесь, я один пойду, – остановил «начальник экспедиции» разгоряченных пацанов, – не то вы за стволы схватитесь и устроите пальбу средь бела дня!
– Боб, ты уже один сходил, принес борщ и макароны с котлетами! Пора и нам отличиться! – заговорили друзья хором, завязывая шнурки на кедах.
– Да, не горячитесь вы! Если мы толпой туда попрёмся, – Боб ткнул пальцем в сторону лодочной станции, – их же больше, чем нас!.. Оторвановские всегда с ножами ходят… Нас рядком всех и положат!..
На песочном пляже озера Горького в будни отдыхающих горожан было очень мало, но и те немногочисленные папы и мамы, и их чада стали обращать внимание на горстку возбужденных юнцов, порывающихся на неведомые действия.
– Хорошо, – заговорил хозяин сомбреро Митюха-Митяй. – Что ты предлагаешь?! Сомбреро, промежду прочим моему батьке подарили, а я ее «фить и нету»!.. У меня «макаров» есть!
– У них, может быть, у каждого по два «макарова» есть! Вы, что забыли, что зэки из РЗЗевской зоны сбежали! Часового убили и автомат забрали!…Может это они и есть?.. – напирал на дружков «начальник экспедиции». Он помнил, как вот так же, пару лет назад на берегу Алея зарезали его товарища Блямбу и пырнули насмерть Валеру Медянкина. Убийцы тогда были с Оторвановки (восточная часть города).
В компании друзей не было непререкаемых авторитетов, все были равны. Убедить большинство, готовых ринуться в бой, не делать необдуманных поступков, было трудно. Первым, кто примкнул к «здоровой мысли» был Владик. Вторым сдались Санька и Серега. Последним, как ни странно, был «маменькин сынок» – Митиха-Митяй. Он только потому согласился на уговоры Боба не идти на «штурм блатной компании», что оружия с собой у них не было. Уходя на пляж, мальчишки спрятали его в укромном месте на биваке.
– Все сделаем в свое время! И шляпу заберем, и морду начистим Сане Наливкину и тому мордовороту! – убеждал Боб. – Вспомните Валеру Медянкина! Он также безрассудно бросился на своих обидчиков и на нож напоролся, в самое солнечное сплетение. Успел добежать до дверей поликлиники и упал замертво. Я не хочу, чтобы кого-то из нас постигла такая же участь.
Рассудок взял верх. Пацаны поняли, что геройству здесь не место. К тому же мужики в черных трусах были пьяные, силой их не возьмешь, а дипломатия с таким контингентом бесполезное занятие. Мальчишки решили понаблюдать за ними, рассредоточиться по всему пляжу, проанализировать обстановку и собравшись через часик на биваке, где объедались борщом, все обсудить. Боб взял себе самый ответственный участок – лодочную станцию. Остальные пацаны, не теряя из вида, друг друга, должны были прочесать прибрежные кусты и кромку бора.
…Боб брел вдоль берега, обходя лагуны лечебной грязи, где посреди вонючей жижи барахтались, как хрюни в болоте, редкие отдыхающие. Молодой человек изображал из себя пионера-шатуна, который в тихий час, когда хорошие дети спят после обеда (на своих коечках), сбежал из пионерского лагеря. «Шатун» шёл не спеша. Нагибаясь,он подбирал с земли всякую мелочь, рассматривал её и отшвыривал прочь. У «шатуна» было отличное зрение, делая вид, что разглядывает очередную безделушку, он внимательно наблюдал за лодочной станцией, к которой подходил все ближе и ближе. От его взгляда ничего не ускользало. Отдыхающие его не интересовали. Его интересовала группа пьяных мужчин в черных трусах с татуировками, от ногтей рук, до ногтей ног, для которых излюбленная поза, это сидение на корточках. Такие люди всегда выделялись из общей людской массы, как бельмо на глазу, с той только разницей, что бельмо родное и светлое, а эти были серым инородным веществом.
Бредущий по берегу, еще издали, метрах в десяти от лодочной станции, заметил на чистом, как отсортированном песке, группу чернотрусочников. Возле них торчал брезентовый навес и горел небольшой костёр. Шестеро мужиков действительно были в черных «казенных трусах», какие носят в «зоне», и которые болтались на них как набедренные повязки. По изможденным и пропитым лицам установить средний возраст компании было невозможно. Но, судя по многочисленным татуировкам, украшавшим бледные, не загоревшие тела этих деятелей, они отмотали не один срок в местах не столь отдаленных.
Сани Наливкина среди них не было.
«Ушел гад! Но куда?» –  подумал начальник экспедиции. Он никогда не восторгался тюремной романтикой, но на гитаре мог сыграть пару блатных песен.
– Эй, шнурок, греби сюда! – позвал его один из татуированных. – Ты с тихого часа удрал?… Чего ты здесь ищешь? – спросил он, не вынимая изо рта папиросу.
– Да, так!.. Гуляю, – ответил Боб.
– Гуляешь, а почему не пьяный и песен не поешь? – спросил второй «разрисованный», уворачиваясь от струи дыма, которая валила из костра.
Охапка свежей травы, брошенная в огонь, была единственным верным средством от комаров и дымила нещадно.
Боб разглядывал стойбище «уголовников на привале», но признаков шляпы не находил. Под навесом лежала тряпка, на которой с открытым ртом спал человек в черных трусах. Кругом валялся мусор, окурки и пустые бутылки. Чуть в стороне, опираясь на большую дорожную сумку, стояла гитара. Музыкальный инструмент привлек внимание юного разведчика, и это не осталось незамеченным.
– Ну, сыграй чего-нибудь, если умеешь, – предложил тот, что сидел у костра и устроил дымокурню. Боб подошел поближе, оценивая обстановку, огляделся вокруг, нехотя взял в руки гитару, взял аккорд-звездочку и медленно провел по струнам. Пятирублевая семиструнка звучала как хорошая двадцатипятирублевая концертная гитара из орехового дерева. «Мэтр» взял еще пару аккордов и ударил по струнам:
Под планом 1 родился,
Под планом женился,
Под планом вели на расстрел…
Он пропел пару куплетов известной в блатном мире песенки, но у новых дружков не разбудил никаких эмоций. Эта песня обычно вызывала интерес у подобных слушателей, задевала за самые чёрствые сердца. Но в этой подозрительной компании люди были, словно глухие и ничего не слышали.
«Странный народец!» – подумал Боб и начал наигрывать перебором знаменитую «Маручангу». Но и эта веселая мелодия не подогрела подвыпившее общество. Спавший продолжал спать с открытым ртом. Мухи ходили по нему пешком и, заглядывая в рот, чистили лапки и мордочки.
– Закрой хлеборезку и вали отсюда! – вмешался в творческий процесс еще один разукрашенный. Он был не такой пьяный, как его дружбаны, но угрюмый и нервный.
Боб положил гитару на землю и, не оборачиваясь, спокойной походкой направился в сторону лагеря.
«Что они здесь делают? Не купаются, не загорают, сидят на корточках у костра и комаров кормят, – размышлял разведчик. – Не приехали же они сюда для того, чтобы водки напиться и зыркать по сторонам бешеными глазами. И куда исчез Саня Наливкин с Димкиной шляпой?»...
«Они чего-то ждут!.. Или кого-то ждут!» – промелькнула догадка в голове Боба. Он ускорил шаг и, скрывшись в прибрежных кустах, громко свистнул. Невдалеке кто-то ответил лихим посвистом.
Приблизившись к свистуну, разведчик крикнул пароль: - Ля-рю-у-у!
– И тебе два ля-рю-у с кисточкой, – прозвучал из-за кустов отзыв голосом Саньки Воронина.
Это смешное словечко «лярю» мальчишки подцепили из какого-то французского фильма и, когда дурачились, часто его употребляли.
– Где пацаны? – заметив друга, спросил Боб, продираясь через кусты.
– Серёга слева, Владик справа! На расстоянии выпущенной стрелы, – пошутил Саша, когда они поравнялись.
– Никого не видели?
– Никого!
– А почему пацаны молчат?! – Боб свистнул еще раз.
– Наверное, они уже на месте. Здесь никого нет.
– По просеке, в сторону Дома отдыха проходил кто-нибудь? – спросил Боб.
– Когда мы стали прочесывать лес, я сразу засел у просеки. Проходили семьи с детьми. Старушки проходили в сторону Дома отдыха, а может на Дачу, кто их знает?! Наливкина я на морду знаю, со шляпами никого не видел. В общем, дело дрянь. Улыбнулась сомбреро!...
– Ладно, пошли на наше место, может остальные что-нибудь знают…
Минут через десять двое друзей уже были на биваке. Крохотная полянка, в самом центре зарослей колючего кустарника, скрывала компанию от посторонних глаз. Мальчишки лежали на примятой траве и любовались синим небом, по которому проплывали причудливые облака. А кто в юности, накупавшись до посинения в реке Алей, старице или арыке, который протекал через весь город, не ложился вот так на разогретую солнцем землю и, млея от земного тепла не любовался Алтайским небом. Самые красивые и величественные облака бывают только у нас, на Алтае. Они медленно выплывают из-за горизонта и неопознанными пришельцами двигаются по небосводу. Каких только форм не приметит глаз наблюдателя: от невероятных доисторических чудовищ, до благородных средневековых рыцарей; женские обаятельные головки с милыми улыбками и драконовские оскалы с клювами-крючками; чего только не насмотришься на нашем алтайском небе, и нет в нем бессмыслицы, и повторений и диву даешься, какое многообразие в этих видениях и какой великий порядок, и все движется, меняется, и нет здесь конца. И единственная мысль возвращает юного наблюдателя из заоблачных высот: Кто это все создал?..
И только в юном возрасте украденная шляпа будет волновать молодые умы куда как больше, чем бесконечный мир и его Создатель.
– Облака считаете?! – буркнул, выйдя на полянку, уставший разведчик и повалился на землю.
– Да, считаем! Серый насчитал 5349 штук и сбился со счета, – ответил Владик, держа во рту соломинку как зубочистку.
– А, людей со шляпами-сомбреро, сколько насчитали? – съязвил Боб.
– Нисколько!.. Наливкин как сквозь землю провалился.
– Провалился, это точно! Пока Серега с разбитой губой круги выписывал по пляжу, он и эти двое, прихватив шляпу, куда-то исчезли. Или они ушли в Дом отдыха, или у них где-то своя блат хата в лесу имеется, палатка.
– Послушай брателло, полдник наступил! Слышишь, горнист играет: «бери ложку, бери хлеб!.», – чуткий Серега опять первым уловил замечательные звуки пионерского горна, призывающего к очередной трапезе.
– Ну, что ж война - войной, обед по расписанию! – произнес умные слова начальник экспедиции и похлопал брата по плечу. – Давай топай на пищеблок! Все, что дадут, ни от чего не отказывайся… Вперед!

1. План на блатном жаргоне – наркотик (дурь).

                * * *
Полдник был легкий, как штампованный пряник. Серега в сопровождении Вали Конайкиной принес три литра кофе и полную чашку песочных коржей. Мальчишки выпили кофе, а коржи приберегли на черный день.
Валюша пришла поглазеть на шайку лесных жителей, присмотреть, нет ли среди них паренька постарше. В коротенькой юбочке и спортивной майке, она не казалась такой полненькой, как в кухонном балахоне. Не найдя подходящего «мужчинки», она повздыхала немного, достала из маленького свертка, который держала в руке, пачку сигарет «Плиска» и закурила.
– Дай закурить? – попросил Серега Брычков.
– Дай, уехал в Китай и сказал: никому не давай! – ответила Валя, выпуская целое облако табачного дыма. – Если куришь, свои надо иметь!
– Я свои на рояле забыл, когда собирался к вам в лагерь, – ехидно ответил Серый и добавил, – Зато у нас вино хорошее есть – «Проманторн» – золотая медаль, Болгария!
Конайкина достала из пачки сигарету и подала Сереге:
– Возьми, а то уши опухнут!
Серега протянул руку, но Саня опередил друга, подскочил к ним, выхватил сигарету и запихал себе за ухо.
– Салагам нельзя, – беззлобно сказал Санька, зная, что дружок на него не обидится. Пацаны были ровесниками, никто из них не курил, а Серега на два года был младше.
– Как поживает Галочка Шмидт? Она с вами работает? – спросил Воронин, уворачиваясь от настырного дружка, который пытался отобрать заслуженную сигарету.
– Сам ты салага! Чего захапал, не тебе дали?!.
Я же не курю, балуюсь, – не отставал упертый Серега, стараясь дотянуться до сигареты. Но Санёк ответил ему:
– Лидка Акимкина тоже баловалась и в шестом классе родила, – вспомнил он нашумевшую в школе № 6 историю и вернул хозяйке изломанную сигарету.
– Ну, хорошо, «музыкальный критик!» Попросишь у меня чего-нибудь! Я тебе это припомню!
Серега почему-то воскресил старое забытое Санькино прозвище, которым он сам себя окрестил во дворе по Октябрьской, 108, когда зашел разговор о будущих профессиях. Саша Воронин, тогда в числе перечисленных профессий, с которыми он изъявил желание пройти по жизни, упомянул и «музыкального критика».
– Курить, здоровью вредить! – напомнил известную истину Саша и повторил вопрос, который его сильно волновал. – Почему сюда не пришла Галочка Шмидт попроведовать своих одноклассников?..
Конайкина, докурив сигарету, потушила ее о спичечный коробок, и стала каблучком туфельки вдавливать окурок в землю.
– К ней брат приехал. Она отпросилась у старшей, – ответила Валя, явно что-то не договаривая.
Санек знал, что у «белобрысой бестии» (так звали Галю Шмидт) есть младшая родная сестра, и ни о каком брате она никогда не рассказывала: «Но ведь бывают братья двоюродные, троюродные, сводные!..», – подумал он, но вслух не сказал.
– Сегодня среда, кино будет! – объявил незлопамятный Серега. Он знал, что по средам и субботам сразу после ужина на «эстраде», так назывался зрелищный зал, всегда показывали фильмы.
– Не знаю! Я детскую чепуху не смотрю, - ответила Конайкина, и указав головой в сторону лагеря, добавила. - Там висит какое-то объявление, но я его не читала.– Наверно опять «Васек Трубачев» или «Старик Хоттабыч». Что еще могут крутить?! «Брак по-итальянски» с участием Софии Лорен у нас показывать не станут.
Собираясь уходить, она пригласила мальчишек переночевать в ее домике «всем табаром»: – Проберитесь потихоньку после отбоя, места всем хватит, – сказала Валя и пошла в «зону отчуждения».
После ее ухода, пацаны не сговариваясь, решили побродить по пионерскому лагерю, посетить знакомые места. Для кого-то эти места конечно считались знакомые, но Владик Ткаченко был родом из Шипунова, купался в речушке Клипичихе и представления не имел о пионерских лагерях. Он считал, что пионеры в лагерях живут под открытым небом, как Ленин в шалаше на берегу Финского залива.
Мальчишки знали, что на территории лагеря посторонним разгуливать запрещалось. За уши никто бы не оттаскал – «накось выкуси», но пацанов как магнитом тянуло погулять по «чужой территории», как привлекает муху клейкая бумага. Запретный плод всегда слаще.
 Проникнув на «территорию отчуждения» с западной стороны около шахматно-шашечного павильона, лазутчики оказались в районе седьмого и восьмого отрядов и сразу привлекли внимание отдыхающих. Ребятишки побросали свои нехитрые занятия и с любопытством, и опасением уставились на них, как на пришельцев из космоса или головорезов. Заметив страх в детских глазёнках Серега почувствовал себя суперменом, и стал на голову выше. Он возомнил себя крутым разбойником с большой дороги, готовым любому отстричь уши.
– Эй, шкет, – подозвал он маленького мальчишку, – какой фильм сегодня будут крутить?
Глазёнки шкета округлились, чуть не плача от страха он пробормотал:
–«Васек Трубачев сражается»…
– Хороший фильм! Классный! Я его видел еще до зоны, – ляпнул Серега и не ойкнул. И его понесло. Он тут же насочинял целый роман с продолжением, что якобы отсидел 10 лет в тюрьме «за малыша» (Сереге было 13 лет!!!). И похлопав по плечу одного из юных ротозеев (их собралась целая стайка), Серега для крутизны положения изрек холодящую кровь фразу: – Сходи-ка парень на «эстраду», там, в тринадцатом ряду, под тринадцатым местом я закопал пистолет! Найдешь его, принеси сюда. Если тебя засекут, пусти себе пулю в лоб! Застрелись!
Пацан стоял, как вкопанный, слезы замерзли в его глазах…
– Не пугай деток, – одернул «крутого» Димка Долженко и, обняв друга за плечи, шепнул Сереге на ухо. – Они сегодня ночью описаются во сне!..
Владик, толкнув друга в плечо, тихо сказал: - Смотри Боб, наша химичка! –  и первый поздоровался с учительницей. – Здравствуйте, Галина Михайловна!
– Здравствуйте, ребятки! – почти нараспев поздоровалась учительница химии. – А вы к кому приехали? – спросила она с удивлением, и ее острый орлиный носик стал еще острее.
– Да, мы братишку приехали попроведовать,… то есть у нас знакомые тут вообщем есть!.. – нагородил околесицу Владик.
– А вам разрешили ходить по территории лагеря? – допытывалась химичка.
– Разрешили, – ответил Боб. – Татьяна Павловна старшая пионервожатая разрешила… Мы не надолго… – «начальник экспедиции» слукавил.
Никто не разрешал и не мог разрешить посторонним шататься по пионерскому лагерю. Чтобы получить такое разрешение, необходимо было пройти медкомиссию, сдать анализы и иметь соответствующие прививки. Без всего этого путевки не видать как своих ушей, и появляться на территории строго запрещено. Пионеры все поголовно были привитые, здоровые и не болели. Единственная болезнь, от которой было невозможно увильнуть, это болезнь роста. Некоторые за сезон за два так вымахивали, что вытягивались из штанов.
 Мальчишки решили не задерживаться с учительницей химии и под ложной «охранной грамотой старшей пионервожатой» двинулись дальше.
Таню Чанцову Боб знал с прошлого года, когда по окончанию седьмого класса, родители от греха подальше, отправили его на все лето в пионерский лагерь «Юность». Свободолюдивый Боб вытерпел один сезон и сбежал. Тогда он попал во второй отряд, где воспитателем была Эра Михайловна Соловьева, преподаватель начальных классов школы № 9, а вожатой Таня Чанцова. И как следовало ожидать, в пионерскую вожатую влюбились все мальчишки второго отряда, и Боб не был исключением. Стройная и гибкая она спокойно крутила «колесо», делала сальто через голову и на руках могла пройти куда дальше, чем любой другой на ногах.
Пацаны не могли равнодушно смотреть на свою возлюбленную вожатую. Их тянуло на подвиги! Для нее сочинялись стихи и песни! А от ее улыбки и ямочек на щеках, хотелось перевернуть весь мир, поставить его на уши и объявить во всеуслышание, что: «Отныне, все будут стоять на голове, пока, самая красивая на свете вожатая Таня Чанцова не обратит внимание на одного мальчика!!! И, не попросит (всё того же мальчика) вернуть мир в исходное положение!»
 Но для вожатой Танечки, Боб был простым пионером из отряда № 2, салагой, салапетом, пушистым котенком и т. д. и т. п.
Теперь Татьяна Павловна – старшая пионерская вожатая лагеря «Юность». «Начальник экспедиции» узнал об этом от своей сестры, и ему очень хотелось взглянуть на старшую вожатую, которую он считал эталоном женственности и образцом чего-то такого, чего и сам не знал.
Побродив немного по «территории отчуждения» мальчишки не заметили каких-либо перемен в спартанской архитектуре пионерского лагеря. Всё вокруг было то же самое, как и в прошлом году. Ничто никуда не переехало, только свежевыкрашенно. Те же аккуратные домики и чистота вокруг. Тот же деревянный тротуар, по которому можно ходить по двое, в две шеренги и, по которому вечно спешат ребятня и воспитатели. Те же умывальники с солоноватой водой и длинными, как у опоросившейся свиньи рядами сосков. Те же деревянные, выбеленные известью, туалеты с резким запахом дезинфицирующего средства ДДТ (дуст). Те же мальчишки и девчонки и та же зеленка на расцарапанных руках и ногах. Все вокруг оказалось до боли знакомым, только на год старше.
В резных, круглых как абажур, беседках разучивались знакомые песни:
Мы веселые ребята – бята – бята,
Были вечно голодны – дны – дны
И считали мы минутки – нутки – нутки
До обеденной поры – ры – ры.
Такие песенки, как соленые грибочки, вызывали сильное желание поесть. От этой песни в животе начинало урчать, хотелось скушать крупную головку лука с солью и корочку хлеба, или пучок слизуна с солью и хлебом, можно заячьей капусты. Она росла в бору в большом количестве.
Мальчишки проболтались по «территории отчуждения» до ужина. После ужина, ближе к отбою начался банкет!
 В маленьком домике обслуживающего персонала, что у самых ворот, где проживала Валентина Конайкина, стояло шесть коек и два столика. На сдвинутые столики была торжественно водружена единственная бутылка вина «Проманторн» (напиток богов). Саша Воронин, как заправский бармен раскупорил бутылку, извлек штопором пробку и темное, цвета красного дерева, вино полилось по граненым стаканам. Бутылка была не стандартная, сувенирная, вместимостью около литра великолепного напитка. В домике, кроме компании закадычных друзей, находились хозяйка Валентина и две подруги - посудомойщицы, имена которых история умалчивает. Умалчивает не по причине склероза, а потому что эти девицы оказались не общительные, не компанейские и попросту «буки». Они к вину не притрагивались, в беседе не принимали никакого участия, ни о чем не спрашивали, сидели за столом и зевали. Поскучав немного, две девицы не раздеваясь, завалились спать валетом на одной койке.
«Вот, достанутся кому-то жены?! – глядя на дрыхнувших, подумал Боб. – От таких все мухи в доме передохнут от скуки!».
Бармен – Саня наливал по полстаканчика. Первую выпили, как и полагается за знакомство. Люда на застолье не пришла, но заглянула ненадолго и попросила не поднимать лишнего шума, не, то заявится сам Порадок и скандала не миновать. На что Валя Конайкина, после выпитой «первой», ответила, что Порадка она на порог не пустит, и если ему надо пусть подглядывает в щелочку. «Он любит это делать! Подглядывать, когда женщины переодеваются!..»
– Кто этот таинственный Парадок? И почему его все боятся в пионерском лагере? – полюбопытствовали юноши.
– Его никто не боится, – ответила Валя. – Николай Степанович Дряпочко обыкновенный завхозишка. - Он любит совать нос во все щели. Лезет туда, куда его не просят и вообще, проявляет излишнюю активность и любознательность. Я говорит, «наведу в лагере настоящий «порадок»! У него как будто буква «я» потерялась!..
– Друзья, не набить ли ему лицо?! – предложил, раскрасневшийся от вина, Митюха-Митяй.
– Я вызову его на дуэль! Мы будем драться на мясорубках! – воскликнул бармен Саня, которому вино так же стукнуло в голову.
– Почему на мясорубках, а не на топорах или шпагах? – спросила хозяйка домика.
– Да потому что на мясорубках, возможность ранения исключена! Закрутило и крышка!.. Котлета!
– А-а-а!.. Ну, туда ему дорога!
Расправившись таким образом с завхозом со смешной фамилией и прозвищем Дряпочко - Порадок, Саша вернулся к вопросу, который его чрезвычайно волновал: Где все-таки находится Галочка Шмидт?- спросил он.- В лагерь нагрянули её одноклассники, а она со своим таинственным братцем исчезла куда-то и на глаза не показывается?!
– Да, спит она, в соседнем домике! Вчера еще ушла со своим этим,… и вот только сейчас заявилась! – выдала страшный секрет хозяйка домика и вытаращила глазки. – Только я вам ничего не говорила! Этот братец ей красивую шляпу подарил….
И тут настал черед удивляться пацанам компании Боба Ольшанского. Мальчишки также вытаращили осоловевшие от вина глазки. Для них прозвучали прелюбопытнейшие слова, которые требовали разъяснения:
 «Неизвестный братец и подаренная красивая шляпа! Неуловимая спящая красавица (в соседнем домике), которая не изволит видеть одноклассников. Это любопытно! Очень любопытно с одной стороны! С другой стороны уголовник Саня Наливкин и тоже красивая шляпа – отобранное сомбреро, с которой по просеке в сторону Дома отдыха никто не проходил (если мальчишки не прозевали). И чем чёрт не шутит, может эта одна и та же шляпа, ведь белобрысую бестию частенько видели в городе в обществе Наливкина и его друзей.»
«Сомбреро не могло уйти далеко от Горького озера! И возможно находится совсем близко!..» – юлой закрутилась шальная мысль в голове Боба.
И Санька Воронин, который изнемогал от нетерпения посетить соседний домик, стал тоже о чем-то догадываться. Но догадка эта была зыбкая, как предательство. С белобрысой бестией у него не было серьезных отношений, так себе, провожал несколько раз до дома и поцеловал на прощание. Санька считал, что: «Все ещё впереди. И на тебе какой-то «братец» объявился и подарил шляпу! Шляпа широкая, как сказала Конайкина. А широкая шляпа, если это не зонтик, может быть только сомбреро!» Такие мысли бродили в голове бармена. Санек встал из-за стола, поправил длинные битловские волосы и подозвал к себе Митюха-Митяя.
– Пойдем, Дима, прогуляемся! Детское время еще не вышло. Посмотрим, как почивает «дочь лейтенанта Шмидта», и пожелаем спокойной ночи!
Митюха с радостью согласился нанести визит однокласснице, над которой сгущался змеиный клубок подозрений и нехороших догадок, и которые срочно нуждались в опровержении. Димка влюблен был в Олю Подгорных, и для Галочки Шмидт в его сердце так же находилось место.
…На последней вечеринке он случайно вошел в незапертую ванную комнату и наткнулся на полуобнаженную Галочку. Потом ему что-то приснилось и заставило юное сердце по иному воспринимать белокурую бестию...
Соседний домик, в который направились двое молодых людей, стоял рядом. Нужно было только пройти по тропинке через стриженые кустики и вот он. Мальчишки для приличия стукнули костяшками пальцев по двери, толкнули ее и вошли.
Раскаленное солнце, на ночь глядя, задумало подновить свою поверхность, очиститься от солнечных пятен. Оно, склоняясь к западу, погружалось в Горькое озеро, как в гальваническую ванну, теряя силу света. В домике было сумеречно.
– Вы к кому? – испуганно спросил из темноты незнакомый голос.
– Мы к Гале Шмидт, – ответили, озираясь по сторонам, молодые люди. Через открытую дверь в домик проникли последние лучи заходящего солнца и упали на Галину кровать и на красивую широкополую шляпу. Великолепное сомбреро висело на стене над койкой.
– Ой,… мальчишки!.. Мне Люда говорила, что вы приехали, – пробормотала спросонья «дочь лейтенанта Шмидта». Вид у нее был ужасный. Прекрасные волосы торчали, как охапка белой соломы. И без прожекторов были заметны круги под глазами, как у подневольной каторжанки на рытье каналов. Изможденная, она еле ворочала языком.
– Вас покормили?.. Кушать хотите?.. – спросила она, расправляя руками охапку волос на голове.
– Спасибо, Галочка! Шляпа у тебя красивая, – переменил тему разговора Саша Воронин и сострил.
– Но ты красивее и лучше!..
– Подарили шляпу,… приехали знакомые, – ответила она неуверенно.
– А у нас сегодня точно такую же шляпу отобрали! Наливкин и его друзья!.. Посмотри, Дима, может быть эта шляпа твоя!..
Димка стоял как вкопанный. В том, что это его сомбреро, не было никаких сомнений.
– Там внутри на белой шелковой подкладке должно быть написано Homero – имя мексиканца, который подарил его моему отцу, – проблеял от неожиданности Митюха-Митяй голосом ягненка для заклания.
– Какой еще Хомеро?!.. Мальчишки, чего вы сочиняете?!.. – недовольно промолвила Галина, снимая шляпу со стены. Она заглянула на подкладку и, не веря своим глазам, с ужасом обнаружила страшную находку.
– Правда, Homero, – произнесла она и заплакала.
Мальчишки всеми силами, как могли, успокаивали Галину, пытаясь узнать, каким образом сомбреро оказалось у нее. – Кто его подарил? – допытывались они.
Но белобрысая бестия наотрез отказалась говорить. Она отвернулась к стене, закрылась простыней и лежа на коечке тихо всхлипывала. Мальчишки решили не терять понапрасну время.
Кто этот таинственный «братец и компания», и где они остановились (лес большой) оставалось только догадываться. Прихватив сомбреро, пацаны отправились восвояси.
 Из домика Конайкиной Вали доносился смех и веселые голоса, банкет был в разгаре. Громче всех хохотал Владик. На фоне юношеских голосов, выделялся Серегин писк саблезубого мышонка.
– Анекдоты травят, – решили мальчишки.
 Они ввалились в веселый домик, как слоны в посудную лавку. Держа над головой сомбреро, как бесценный трофей, триумфаторы задумали совершить круг почета вокруг столика. В полумраке комнаты герои за что-то зацепились, споткнулись и упали на кровать спящих валетом подруг.
– Ой, ой, … мамочка! – завизжали они.
 Падая, мальчишки хорошо их задели. Девичий вопль, как предательская трескотня сорок, разлетелся окрест, оповещая обитателей лагеря о разгулявшейся компании друзей.
–Да, тише вы! Чего раскричались?!.. Мы больше не будем, – уговаривали пацаны, пострадавших девиц. Но было уже поздно.
По дороге со стороны «линейки» (так называлось место, где в лагере происходил сбор и торжественное построение личного состава) двигалась процессия: легкий на помине завхоз, по прозвищу Порадок, старшая вожатая Таня Чанцова и «царица Екатерина» – директор Екатерина Илларионовна.
– Ну, все, пацаны! Отночевались!.. Спать будете на берегу озера, – объявила приговор Валя Конайкина. Она вовремя заметила шагающую по дороге «святую троицу» и закрыла дверь на щеколду. – Прыгайте в окно! Они вас не увидят!.. Когда все утихнет, ты приходи, Бориска, я дам два одеяла, – сказала Валя и подмигнула ему.
Как всё круто изменилось! Сомбреро, которое совсем недавно считалось безнадежно утерянным, теперь находится у законного владельца Димки.
От старшей вожатой (Боб так хотел ее увидеть) от нее приходится убегать. Ну, что ж бежать, так бежать.
Мальчишки мухами вылетели в окно и, пригибаясь, по кустам добрались до безопасного места. Они не видели, что происходило около Валиного домика, мешали деревья, но расслышать кое-что было можно.
– Девочки, что у вас происходит? – долетел до мальчишек мелодичный голос старшей пионервожатой.
– Как вам не стыдно! – раздался властный голос царицы Екатерины.
– Надо ж соблюдать порадок!.. Открывайте дверь!.. – изрекал завхоз, Дряпочко Николай Степанович (голосом артиста Мартинсона-Дуримара)….
 А меж тем, раскаленное солнышко уже погрузилось в гальваническую ванну Горького озера. Западная часть неба обагрилась прощальным заревом. На тёмной восточной стороне появились первые звездочки. Бледная Луна куда-то запропастилась. И только Млечный путь мерцал холодными звездами. Большая медведица или Ковш, указывая на Полярную звезду, говорили знатоку, что это светило как все прочие, по небосводу не движется. Является ориентиром и тысячи лет помогает бродягам и странникам найти дорогу домой. Кабы знать все это! Знали ли это мальчишки компании Боба Ольшанского? Знали! Но не помнили...
Когда шум со стороны злополучного домика Вали Конайкиной затих, наступила ночь. Заботливое руководство отправилось по другим важным местам решать житейские мелочи лагерной жизни. В лесу было темно. Небо, усыпанное яркими звездами, едва освещало путь страннику. Но молодость берет верх. Мальчишки быстро освоились в темноте, и как никтолопы легко ориентироваться в лесу. Стал вопрос: где скоротать ночь? У костра на берегу Горького озера, на биваке, или подыскать местечко на территории лагеря, на той же «эстраде»?
– В любом случае, парочка одеял нам не помешает! – заявил Боб. – На берегу озера чего только не валяется! Соберите деревяшки, разведите небольшой костер, а я пойду за одеялами.
– Боб, я с тобой, – кинулся в помощники двоюродный брат Серега.
– Ты лучше здесь помогай!.. Разведи костер, хранитель очага. – Я скоро приду.
 В лесу было темно и тихо, слышен был хруст сухой травы и собственное дыхание. Боб вступил в мир теней. На фоне тёмной ночи проступали еще более темные тени деревьев. Трехмерный мир превратился в двухмерный, и тут береги глаза! Что рядом, а что далеко – всё лежало в одной плоскости,и можно запросто напороться на сухую ветку. Всё в лесу было знакомо и не очень страшно. «А чего бояться?! Волков и медведей нет! Говорят, что здесь рыси водятся? Но это же не львы и тигры!.. В восьмом отряде, мы с пацанами ходили ночью в Чертово логово ловить ежей и ничего! Ни одной рыси не встретили!!!», – успокаивал себя «начальник экспедиции, пробираясь по знакомым местам.
Перемахнув через забор, он прямиком направился к домику Вали Конайкиной. На уединенной в кустиках лавочке кто-то сидел.
– Ты, что так долго?! Я уже пачку сигарет выкурила! – послышался тихий шепот Валентины. – Иди сюда!..
Боб подошел поближе.
– Я слышала как ты перелезал через забор, мой «бесшумный Чингачгук»… Ну, подойди поближе…
Валентина прижала Боба к себе и теплыми, влажными губами нашла его губы. Юный Дон Жуан обнял страстную женщину и под распахнутым халатиком обнаружил голое тело…

                * * *
Работы у старшей пионерской вожатой было хоть отбавляй. Это только на первый взгляд кажется, что она в лагере отдыхает, помогает кому делать нечего. А на самом деле старшая вожатая так набегается за день, что ноги гудят, как телеграфные столбы.
Танечка Чанцова не раз отдыхала по путевке в пионерском лагере «Юность». Она любила сюда приезжать на второй или третий заезды, тогда в бору появлялись грибы, ягоды, вода в озере становилась теплая, как парное молоко, а комары улетали в скандинавские страны.
Но теперь, она старшая пионерская вожатая и об отдыхе говорить, у нее просто нет времени. Во-первых, есть план ГОРОНО о культурно-массовых мероприятиях в летний период, который хоть умри, а выполнять надо. Во-вторых, в пионерских отрядах воспитатели и вожатые тоже не сидели, сложа руки. От них, за день поступало столько заявок, что с ума можно сойти: то туда нужно зайти на 10 минут, то сюда на 20 минут, глядишь, полдня и пролетело. Одних отрядов у нее – одиннадцать и в каждом по два домика, да еще отряд  детдомовских, … и Вовка из головы не выходит, баянист.
Старшая вожатая за день так уматывалась, что после отбоя, голова только прикасалась подушки, и она моментально засыпала. Спала как убитая до самого утра. Не мешали ни комары, ни шорохи, ни звуки.
Но вот уже несколько дней Таню Чанцову мучило беспокойство. На территории лагеря стали происходить непонятные явления, которые невозможно было объяснить. Так в общественных умывальниках, где мыло лежало годами под открытым небом и никогда не заканчивалось, стали появляться надкусанные куски со следами человеческих зубов. Это было бы смешно, если бы вторая откусанная часть мыла оставалась бы на месте, лежала рядом, но вторую часть не находили. Неизвестный шутник вторую половину или проглатывал, или уносил с собой…
«Кто этот ненормальный?» – размышляла старшая вожатая и не находила ответа.
…Потом у сторожа пропала собака. Она несколько дней не отходила от собачьей конуры, скулила, поджав хвост. Сторож решил, что она заболела, ничего не ест. И вдруг пропала. Ее косточки нашли на водонапорной башне, на самой верхотуре, обглоданные, как отполированные. Как они туда попали?
…Затем муравьи затеяли великое переселение! Они нескончаемым потоком уползали вглубь леса, бросая обжитые места на берегу Горького озера. Такое бывает перед наводнением или страшным землетрясением.
…И наконец, сегодня днём, мошкара, которая в жару прячется по укромным местам, собралась в один клубок, в огромный жуткий кокон метра три в диаметре, и кружила по территории лагеря, наводя дикий ужас! «Кокон» немного помотался по лагерю и, оставляя мокрый след на песке, направился к Горькому озеру, и сгинул в пучине пенистых волн!
…Татьяна не могла заснуть. Она ворочалась на своей коечке и с опасением поглядывала на тёмное окно. Звездная безлунная ночь у молодой женщины полна воображений. Ей вдруг показалось, что у пожарного щита, который хорошо виден из её окна, танцуют какие-то причудливые тени потустороннего мира! Бесформенные, они, то бились в конвульсиях, как умирающие грешники под тяжестью смертных грехов, то кружили в ритуальном танце жертвоприношений; то сгущались до абсолютной черноты гуталина, то слабо светились, как осиновый пень и вдруг, испугавшись чего-то, исчезли. На фоне пожарного щита, как на экране старого телевизора, появилась новая зловещая тень – тень человека! Как напоминание распятия!.. Левая рука «распятия» поползла по пожарному щиту и нащупала топор, потрогала его, и оставила на месте. Затем правая рука поползла по щиту и нащупала багор, потрогала его и также оставила на месте… И вот уже обе руки зловещего «распятия» нащупали лопату и вырвали ее со щита!.. Дикий ужас охватил старшую пионервожатую, волосы на голове зашевелились.
«Сейчас он разнесет вдребезги мое окно!» – подумала Татьяна, И одеяло, словно живое, поползло и накрыло ее с головой, и в дверь постучали!
– Татьяна Павловна, Танечка! – послышался тихий голос директора пионерского лагеря Екатерины Илларионовны Куликовой. – Я знаю, ты не спишь!
Через минуту задвижка щелкнула, и в темном дверном проеме появился стройный силуэт «царицы Екатерины», так звали директоршу за ее строгий нрав.
– Танюша, знаешь, что мне думается?! Извини, конечно, что я утра не дождалась,… нам потом легче будет! Но я думаю, это всё проделки мальчишек старших отрядов. Они лоси здоровые и не знают, куда девать свою энергию. Шахматно-шашечные турниры, это хорошо, хорошо! Но они ищут выхода своей фантазии и озорству! Ребятки они большие, но, в сущности, дети! – выпалила шепотом царица Екатерина.
Ей также не спалось, одолевали мысли. Екатерина Илларионовна прекрасно понимала то, что творится в лагере, это черт знает что, и сбоку бантик! И конечно, мальчишки из старших отрядов здесь ни при чём. Ей просто захотелось поговорить с кем-нибудь, пообщаться и успокоить себя.
– А может это наше женское вечное беспокойство тревожит нас?! – поддержала директора лагеря Татьяна и обняла старшую подругу, как обнимала маму. Они тихо сели на деревянный тротуар и, вдыхая медовый запах соснового бора, стали слушать музыку ночи. Лагерь спал. Сверчки, кузнечики и прочая поющая живность, соревнуясь друг с другом, пели бесконечные арии, славили Создателя. И, вдруг «бах», «бах» прозвучали два выстрела! Следом за ними «бах», «бах» еще два! И разрывая гармонию ночи, прогремел взрыв!…
– Мамочка! – вскрикнула старшая пионерская вожатая. – Что это было?..

                * * *
На берегу горел костер. Мальчишки, мечтая каждый о своем, молча, сидели у огня и смотрели на языки пламени. О чем они думали? О мелочах жизни или решали мировые проблемы, кто знает? Но, увы, мысль не материальна! Её не сфотографируешь, не нанесешь на карту и не уловишь самыми чуткими приборами. Единственное, что замечают чуткие приборы, это следствие. То есть след от пролетевшей мысли. Мысль будоражит ощущения, рождает чувства, а чувства в свою очередь рождают желания и так до бесконечности. Вот почему Боб приплёлся обессиленный от Валюши Конайкиной с одним желанием: пойти и искупаться в Горьком озере, чтобы в чистых, целебных водах получить очищение. Смыть с себя следы интимной близости. Он бросил одеяла на землю и повалился как подрубленный.
– Тебя не за одеялами, а за смертью посылать надо, – буркнул Владик.
- Чую, водичка в озере очень теплая, – сказал довольный «начальник экспедиции», любуясь языками пламени.
– А то! Мы больше часа разогреваем огнём озеро, – острили друзья.
–«Не пропадет ваш тяжкий труд, лет по пятнадцать вам дадут!» – вспомнил пошлую шутку Боб и добавил. – Между прочим, други я купался там, где Ангара вытекает из Байкала.
–…и привез оттуда чирей на щеке, – продолжил тему Серега.
– Это мне Ирка Бычкова щеку прижгла спичками и на том месте болячка была. А когда искупался в Ангаре, чиряк на щеке и соскочил… Ну, кто со мной! – Боб сбросил кеды, трико, остался в одних плавках и, приняв позу боксера победителя, издал клич: «Ля-рю-у-у!».. – и исчез в ночи.
Владик ни в чем не хотел отставать от друга. Он по-быстрому разделся и с воплем кинулся вслед за товарищем: «Ля-рю-у-у!»
Вода была теплая, как парное молоко. Мальчишки брели по мелководью, вдыхая целебный воздух озера. Соленая вода приятно щипала мелкие царапины на теле. Брызги попадали в рот и глаза. От большой концентрации природных солей, вода была мыльная, от этого кожа становилась скользкая, словно пацаны брели не по озерной глади, а в бассейне со знаменитым славгородским шампуню. Чем еще славилось Горькое озеро, так это своим очень пологим дном. Чтобы дойти до глубины, хотя бы по грудь, приходилось отходить чуть ли ни на километр от береговой черты. Мальчишки всё брели и брели по мелководью, они решили дойти до глубоких мест и поплавать. Молодым телам хотелось чувствовать простор и свободу, чтобы не было никаких ограничений, и резвиться в соленой воде, как дельфины в океанских безднах.
Вот уже глубина дошла до подбородка. Они поплыли, обгоняя друг друга и рассекая пространство, как будто спешили поскорей добраться до того таинственного места, где на закате потонуло солнце. Мальчишки бесились в воде и не замечали, что вокруг нет ни одного опознавательного знака. Луны нет. Небо покрыто хмарью, сквозь которую проглядывали редкие звездочки. И какая из них будет Полярная звезда, а какая Сириус не понятно. И на берегу не видно ни фонарных огней электрического освещения, ни пламени костров. И сам берег находился неизвестно в какой стороне, то ли впереди, куда они так безумно стремились, то ли за спиной. Кругом было мрак и безмолвие.
– Во, здорово! Пацаны зря не пошли с нами купаться! – переводя дух, выпалил Владик.
…Двое друзей остановили свой стремительный водный марафон и, озираясь вокруг, поняли, что попали в щекотливое положение, заплыли слишком далеко. Владик был выше Боба на целую голову. Он, измеряя глубину, погрузился «с головкой», вода дошла ему до кистей рук…
– Поплыли назад! – сказал Владик, отплевывая соленую воду.
– А куда плыть?! Берега не видно… – ответил друг, всматриваясь в темноту…
– Да поплыли Боб! Берег там…
Владик отплыл от друга на несколько метров и остановился, в нерешительности, соображая в какую сторону лучше двигаться.
– Что-то ничего не видно?! – сказал он и закричал. – Э-ге-ге!.. Эй, люди!.. Где вы?.. Ку-ку! – и, не услышав в ответ ничего, ответил сам себе. – Да, тут хоть закукуйся! Мы наверно далеко заплыли и пацаны нас не слышат. Но куда-то плыть надо! Или мы ко дну пойдем от бессилия, до утра не дотянем.
– До того берега километра три-четыре будет! – изрек Боб. – … А вдруг мы поплывем вдоль берега?! Отсюда до перешейка верст пятнадцать с гаком…
Мальчишки ещё не устали и легко держались на воде. Но придет время, когда силы могут иссякнуть. Они договорились не отплывать друг от друга и внимательно смотреть по сторонам, может быть появится какой-нибудь спасительный знак, по которому можно будет обнаружить этот проклятый берег.
– Плывите сюда! – раздался из ночи таинственный девичий голос.
– Ты, кто? Ты, где?!.. – разом вскричали обрадованные купальщики. Счастливые, они как с цепи сорвались и поплыли на голос из ночи.
«Ура, мы не одни в этой водяной западне! Кто-то еще находится рядом с нами и, пришел к нам на помощь», – думали пацаны, яростно работая руками и ногами.
– Эй, ты кто? Куда плыть? – кричали друзья, побивая все мыслимые рекорды водного марафона.
– Сюда плывите, – раздался тот же голос.
Мальчишкам показалось, что они почти увидели этого человека, если вообще что-то можно было видеть в такой темноте.
– Как тебя звать? – крикнул «начальник экспедиции» и чуть не завизжал от радости. Он почувствовал, что коснулся ногами дна и про себя подумал: «Ура, мы спасены!..».
– Меня зовут Ольга, – ответил голос.
– А почему, мы тебя не видим? – спросил Боб.
– Потому, что я далеко.
– Как далеко?!.. Я же слышу, что ты не далеко.
– Это тебе так кажется, – ответила из ночи таинственная Ольга.
Пацаны бесились от счастья. Они твердо стояли на грунте, вода доходила до плеч, и они знали в какую сторону нужно двигаться, чтобы наконец-то выбраться на берег, на сухой песок.
– Ты нас спасла! Спасибо тебе, – крикнул Боб и, понизив голос до шепота, поделился со своим товарищем. – Она наверно голая и не хочет появляться нам на глаза. Пошла купаться голышом и услышала наши вопли: «караул погибаем!!!».
– Оля, сколько тебе лет и в какой школе ты учишься? – спросил Владик и остановился. Он приложил палец к губам, дал понять другу, чтобы тот не шумел и не двигался. В наступившей тишине не было слышно ни единого звука, ни комариного писка, стоял полный штиль, и до берега было еще далеко.
– Оля, ты где?.. – в ответ тишина.
– Интересная особа, – прошептал Владик, – помурлыкала немного и исчезла!.. И вода нигде не хлюпает. Она наверно плавает бесшумно, как подводная лодка или на крыльях летает?!..
Пацаны постояли немного и побрели дальше. Когда глубина стала еще мельче, до пояса, мальчишки попытались еще раз окликнуть свою спасительницу. Но ответа не получили. Ночные купальщики почувствовали усталость и сильный голод. «Вот это разрядились! Надолго запомнится такое плавание. Хорошо, что живые остались!» – такие или примерно такие мысли бродили в юных головах.
Стало значительно светлее. Они уже вышли на мелкоту. Вода доходила до коленей, как вдруг Владик наткнулся на что-то скользкое. Он остановился и стал шарить руками в воде, поймал скользкий предмет у самого дна и вытащил его на поверхность. И, о ужас! Это была человеческая голова!…
– Башка чья-то! – взвизгнул Владик.
 Он с отвращением отшвырнул отрезанную голову в сторону и стал лихорадочно очищать руки о придонный песок. Его друг, шагавший рядом, успел разглядеть жуткую находку. Голова мужчины была отпилена или отрублена по самый подбородок и коротко стрижена.
– Ё-ё моё!.. За какую провинность с ней так поступили?! – воскликнул «начальник экспедиции» и почувствовал, что ноги у него подкосились и тошнота подступила к горлу! Во рту собралась кислая слюна и, хотелось плевать…
Ночь отступила. Тьма, висевшая над озером, рассеялась, вдали показался долгожданный берег. Мальчишки ускорили шаг. Бежать не было сил, но хотелось поскорей выбраться отсюда. Не прошли они и пятнадцати метров от страшной находки и, на пути попалась лопата, из воды торчал черенок. Боб подобрал её и, опираясь как на посох, поспешил с другом к берегу, до которого оставалось не более ста метров.
 Подойдя поближе к береговой черте, пацаны поняли, что забрели слишком далеко. Возвращаясь из морских глубин, они двигались под острым углом к берегу и умотали аж за лодочную станцию.
Выбравшись на сухой песок, Боб осмотрел свой «посох». Потрогал пальцем острие лопаты и убедился, что таким орудием можно не только голову оттяпать, но и быка на куски изрубить. Сталь была отменная. Воткнув лопату в песок, они направились к друзьям.
Пацаны брели по берегу уставшие и голодные, как молодые волки. Небо на востоке заметно посветлело. Звезды меркли одна за одной, освобождая место дневному светилу. Утренняя прохлада пробиралась к самому сердцу. Мальчишки съежились и озираясь по сторонам молча шлепали по сухому песку. Берег был безлюден.
«В прошлом году на этом месте стояли палатки туристов из города. Полно было отдыхающих, приехавших подлечиться на целебных грязях озера. Сейчас нет ни души. Кто эта девчонка Ольга, которая помогла добраться до берега? Откуда её принесло? С противоположного берега она приплыть не могла, это далеко и невозможно. А на этом берегу нет признаков туристической братии. В лесу жечь костры запрещено, а без огня это не отдых… Тогда где остановился Наливкин и его шайка? Не зарылись же они в песок. Какая нежная женщина, Валя Конайкина! С ней нужно обязательно встретиться и все повторить… Черт возьми! Мы же в воде голову отрезанную нашли! Фу, мерзость какая!» – как потревоженные пчелы, носились мысли в голове «начальника экспедиции». Боб сплюнул: – Тьфу, ты!
Мальчишки не заметили, как их облепила мошкара. Маленькие кровососы больно кусались, лезли в нос и глаза. Беспощадные твари тучами кружили над лагунами целебной грязи. Зловонная жижа для насекомых одновременно служила и инкубатором (дом родной) и последним пристанищем. Целебная грязь, если приглядеться повнимательней, словно зернистый паштет, состояла из безумного количества мертвых кровососов. Насекомые умирали в грязи и появлялись на свет из этой же грязи! А этим утром зловонная жижа народила новую партию мерзких тварей и выпустила на свободу.
– Бежим, Боб, иначе съедят! – крикнул Владик и показал такой класс спринта, за который Михаил Иванович, учитель физкультуры поставил бы оценку «пять с плюсом».
– Ля-рю-у-у! – летел над белыми песчаными дюнами победный клич двух товарищей по несчастью, убегавших от мошкары. В конце финишной прямой вился дымок единственного на всем побережье костра. Маячили унылые фигурки закадычных друзей, проведших бессонную ночь.
– Ну, Бобка, ну ты даешь!.. Мы уж думали, что вы утонули, – жалобно заскулил Серега и кинулся обнимать старшего брата. – Мы тут такую пальбу устроили! Вы слышали, как мы стреляли? Звали вас, кричали. Потом, как шарахнет! Я взрывпакет рванул!..
– Ни-т-чего, мы не слышали!.. Там, хоть из пушки стреляй, ни-т-чего не слышно! – на последнем издыхании выпалили ночные купальщики и упали на одеяла, как подстреленные. Немного отдышавшись, они всухомятку проглотили оставшиеся коржи и, разомлев у костра, рассказали друзьям о злоключениях на озере: о том, как они чуть было не уплыли на противоположный берег, но им вовремя помогла таинственная девчонка Ольга.
– Кстати, пацаны, здесь кроме вас на берегу никого не было? Может быть, на мотоцикле приезжали, искупались и назад уехали?! – поинтересовались мальчишки о своей спасительнице.
Но трое друзей ничего такого не заметили. Ни ночных мотоциклистов, ни автомобилей не появлялось на побережье. Не забредали и пешие. «А девицу одну, без хахаля ни глазом не видели, ни слухом не слышали».
– И вообще, ночь была полная глухомань! Димка дрых, как хомячок в норке, не выпускал из рук батькин «макаров». А мы рыскали по берегу, разыскивая вас! – радостно доложили Санька и Серега. Они были довольны, что все так хорошо закончилось.
– Странный натюрморт! – возразил Владик. – Вы стрельбу здесь открыли, как на полигоне взрывы громыхали. И мы на озере глотки надорвали, кричали во все горло. И никто ничего не слышал?! По волнам плавает таинственная русалка, она зазывает нас, указывает путь к спасению. И её тоже никто не видел! Может быть, и отрубленная голова нам померещилась?!
– Какая голова? – разом заговорили Серега и Санька. Митюха-Митяй, который мирно посапывал себе у костра, свернувшись калачиком, открыл удивленные глазки, уставился на Владика.
– Голова, как голова, человеческая, только без туловища! – уточнил Владик. – Я натолкнулся на нее метрах в ста от берега. Мы хотели голову на лопате на берег вынести… Да бросили её, оставили в воде у лодочной станции.
– Ничего себе!.. Врешь поди?! – вытаращил глаза Серега и переметнул взор на старшего брата.
Боб, продолжая грызть сухой коржик, мотнул головой, беззвучно подтвердил слова друга.
– А чья голова? Там и туловище наверно плавает?! – переспросил младший братишка и стал пристально вглядываться в лазурную гладь озера, пытаясь заприметить что-нибудь подозрительное.
– Если вы нашли лопату, значит, ею что-то копали, а потом выбросили! – вступил в разговор Митюха-Митяй. Сын прокурора и врача не был обделен аналитическим мышлением. Порасспросив друзей, он сразу смекнул что к чему, и тут же выложил сногсшибательную гипотезу:
– Выкрашенная в красный цвет лопата взята с пожарного щита пионерского лагеря или Дома отдыха! А это значит, что неизвестный ночью что-то откапывал или…
– …Или закапывал! – опередил друга шустрый Санек.
– Ура, бандиты где-то клад зарыли,… золото и бриллианты! – возликовал Серега и мысленно представил увесистый бочонок полный золотых монет. – Отроем клад, я себе новенький мопед куплю!
– Вспомнил, вспомнил! – закричал Владик. – Я когда голову-то из воды вытащил, у нее все зубы были золотые!.. Уже светало, я разглядел.
Это известие еще больше раззадорило Серегу. Он уже представлял себя на новеньком мопеде, расставаться с которым у него не было ни малейшего желания. Сереге постоянно мерещились золотые россыпи, то в Колыванском ручье, где прошлым летом он нашел странные блестки и травил их азотной и соляной кислотой, то в самом Алее, где якобы обнаружил золотой песок…
И здесь на озере, он часто затрагивал любимую тему, высказывая фантастическое предположение о золотоносном дне Горького озера. На что Санька Воронин высказал ему:
– Мечтай салага! Мечтать не вредно…
Но Серега не унимался. Он был на два года младше пацанов, но энергии и воображения ему было не занимать. Он мог поделиться своими способностями с кем угодно, и у него бы не убыло.
– Где вы бросили лопату? – спросил он ночных купальщиков.
– За лодочной станцией, у самой воды. Я воткнул ее в песок, – ответил «начальник экспедиции». – Нас мошкара там чуть не съела!.. Ты хочешь навестить тучу кровососов? Сходи! Сейчас у насекомых самое время подкрепиться! – пошутил Боб.
– Прогуляйся, это недалеко! – вставил Владик. – Покорми комариков. И вот ещё что! – Он извлек из кармана куртки коробочку малокалиберных патронов, прикинул что-то в уме, отсчитал четыре штуки и вместе со своим «стволом» передал Саньке, который намеривался составить компанию беспокойному Сереге.
– Найдете «золото и бриллианты» – бабахните два раза! – сказал, ехидно улыбаясь, Владик и обратился к Сереге. – А ты, бомбардир, подорви взрывпакет! Сдается мне у тебя заряды слабые, коль мы с Бобом на озере ничего не слышали!
– Вы не слышали, потому что уши были в воде, – огрызнулся Серега и состроил смешную рожу.
И двое друзей Санька и Серега направились к лодочной станции.
Что их привлекало: жажда наживы, зарытые клады или обыкновенное любопытство? На этот вопрос ответить трудно, как трудно узнать, что заставляло закадычных друзей спускаться в рубцовское подземелье, где нечем  дышать и можно запросто задохнуться от недостатка кислорода, но пацаны излазили подземелье вдоль и поперек; что заставляло компанию друзей подниматься на элеватор, на самую верхотуру? Не только глупые слухи, что наверху якобы круглый год хранятся спелые арбузы?! И уже совсем не поддается никакому объяснению, что заставило молодого человека проникнуть в огромную канализационную трубу, что впадает в реку Алей, и там глубоко в чреве земли, высыпать в текущие нечистоты кучу карбида! Выждать момент, когда скопится горючий газ и чиркнуть спичкой! И если бы не Ангел-хранитель, скучен был бы мир без отчаянных пацанов компании Боба Ольшанского.
Ночные купальщики заняли у костра освободившиеся место и, замотавшись в одеяла, мирно спали сном праведника. Митюха-Митяй подбрасывал хворост в костер, шурудил тлеющую корягу. Увесистая коряга, в которой когда-то проживал сам леший, являлась хранительницей жарких углей. Они не горели ярким пламенем, а нещадно дымили, выедая глаза. Дым, отгоняя комаров, стелился по-над землей, как сказочное покрывало сказочного утра. Солнышко еще не выбралось из-за мачтового леса, запуталось в сосновых ветвях. Смелый дятел, отбивая азбуку Морзе, передавал сообщение о дне грядущем. А пунктуальная кукушка с математической точностью отсчитывала мгновения бытия. И чистый волшебный воздух соснового бора, как нектар наполнял легкие!…
О, воздух соснового бора! Придет время и многочисленные эксперты, жюри и комиссии оценят тебя по достоинству. Признают здоровым, целебным, спасительным и животворящим! Предприимчивые люди будут продавать целебный воздух, как нарзан и ессентуки, как панацею от всех болезней!...
Сон к Бобу пришел также неожиданно, как неожиданно приходит зима на Алтай (еще вчера зеленела травка, весело пели птички, и вот уже намело целые сугробы снега). «Начальник экспедиции» словно провалился в сон. Только он растянулся на одеяле у костра, подложив руки под голову, и вот уже бредет по водной глади озера, как мессия по волнам. На встречу ему двигалась прекрасная спасительница Ольга. Величавая и блистательная, она, как в замедленном кино, ступала по зеркалу Горького озера и ее густые, темно-каштановые волосы, как два крыла таинственной птицы плавно поднимались и опускались на тонкие плечи. Лик загадочной спасительницы, словно святой  великомученицы, был кроток и вместе с тем наделён властью. Огромные миндальные глаза излучали любовь и спокойствие. Чувственные очерченные губы говорили о страстной и волевой натуре...
Между тем флора и фауна акватории Горького озера были необычные и, словно вывалились из Мезозойской эры Юрского периода. Доисторические животные бродили по первобытному лесу и берегу озера, издавая жуткие вопли. В небе, щелкая зубастыми клювами, носились птеродактили, они хватали на лету гигантских стрекоз и перекусывали пополам. Крупные комары, размером с воробья, пытаясь пронзить сердце, жужжали, как электрическая бритва «Нева».
– Не бойся! – сказала прекрасная Ольга. – Комары не причинят тебе вреда.
– Как эти допотопные твари оказались на Горьком озере? – спросил «начальник экспедиции», озираясь по сторонам. Он каким-то образом знал, что эта девица, именно та Ольга, которая крикнула: «Плывите сюда!..».
– Они были всегда!.. Это мы находимся у них в гостях, – ответила Оля и добавила. – Мы здесь ненадолго, а они вечные.
– Вечного ничего не бывает! – возразил Боб.
– Бывает!.. Любовь вечна, и я твоя вечная невеста…
– Как это «вечная невеста»? Если однажды заканчивается и сама жизнь!
– Жизнь никогда не заканчивается! Меняются ее формы, а сама жизнь продолжается.
– Ты очень мудрая! Мне это не понять. Оля, в какой школе ты учишься? Сколько тебе лет?
– Я твоя ровесница. Учусь в школе № 19 рядом с церковью. Но мне пора! Мы с тобой еще увидимся! Я помогла тебе и твоему другу, ты должен помочь мне. Так надо милый! Я ухожу, а вы поезжайте обратно в город. Сюда идёт машина, на ней и поезжайте. Прощай милый! Мы обязательно с тобой увидимся , ведь я твоя невеста!… Невеста!… Неве…
Прекрасная спасительница неожиданно начала таять, растворяться в воздухе. Боб протянул руку и не обнаружил её, но почувствовал, что кто-то прикоснулся к нему, и стал тормошить.
– Бориска, вставай, пришла твоя невеста! – сквозь сон услышал «начальник экспедиции» знакомый женский голос.
«Какой чудесный сон! Вот злодеи, как вы посмели прервать такое видение!» – с досадой думал он.
Продирая глаза, он увидел, что над ним склонилась Валюша Конайкина. Она о чем-то возбужденно говорила…
Боб не сразу сообразил, что сон уже закончился и поначалу принял Валентину за таинственную Ольгу. В первое мгновение после пробуждения он ясно помнил, что ему снилось – все до мельчайших подробностей. Но память, а точнее человеческий мозг, не в силах удержать информацию, которую он не пережил и не прочувствовал на собственной шкуре, а которую получил, как в подарок. По этому первыми из памяти  стерлись декорация и ландшафт, которые привиделись во сне ,потом побледнели и растаяли черты лица главной героини сновидения и только слова, которые были в начале остались. А, в начале было «невеста» и «машина», которая следует к Горькому озеру, и на которой пацанам нужно как можно быстрее, уезжать отсюда. И пойди тут разберись, сон – это продолжение реальности, или реальность является продолжением сна. «Начальник экспедиции» знал, что бывают вещие сны, и что они иногда сбываются. Но сон, который ему приснился, начал сбываться за долго до его пробуждения.
Боб встряхнул головой, как пёс отряхивает шкуру от воды, и стал внимательно прислушиваться к словам Валентины.
– Мальчишки, что за стрельба была ночью? Это не вы устроили пальбу и взрывы? В лагере переполох, ребятишки в младших отрядах перепуганы, плачут! Домой просятся к маме…
Канайкина перевела дыхание и как Трындычиха из кинофильма «Свадьба в Малиновке» тарахтела без остановки.
– А на самой территории что делается! То есть, было этой ночью! – продолжала Трындычиха. – Какой-то гад, лось здоровый забрался в помещение медицинского изолятора! Наверное, ему спиртика захотелось, а может быть морфину? Ну, в общем, его засекла наша медичка Тамара и бегом к старшей пионервожатой и к завхозу! Николая Степаныча, конечно, не нашли на месте. «Порадок» как всегда подглядывал в щелочку в женской раздевалке. Короче, Татьяна Павловна того злоумышленника (он стал сопротивляться) огрела по голове шахматной доской и она переломилась пополам!
– Голова пополам? – вскрикнул Владик
– Почему голова, пополам?! Шахматная доска пополам и вдребезги! Фигурки по всему лагерю разлетелись, до сих пор собирают…
Женская фантазия имеет невероятные крылья и может очень далеко залететь. Из рассказа Канайкиной можно было понять, что шайка каких-то негодяев обосновалась около лагеря с другой, противоположной (северной) стороны и терроризирует несчастных детушек. А этой ночью предприняла попытку ограбления медицинского изолятора.
– Утром директор лагеря Екатерина Илларионовна, – тарахтела Трындычиха Валя, – позвонила в Егорьевку, участковому милиционеру. Рассказала, что у нас тут и стрельба, и взрывы, и нападение грабителей!.. Милиционер обещал приехать и во всем разобраться.
– Ой, мальчишки, я же вам поесть принесла! – вспомнила Валентина главную часть своего визита. Она извлекла из сумки небольшую кастрюльку с манной кашей, банку сгущенки и банку тушенки.-- За чаем мы сходим вдвоем, – она многозначительно посмотрела на Боба и подмигнула. (Это была основная цель её визита.) И тут прогремел взрыв. Серега выполнил обещание. Взрыв был не такой оглушительный, какой бывает в городе, когда подрывают взрывпакет, но Валюша испугалась.
– Так это ваши, безобразничают? А я думала, что чужие, – спросила она шепотом, и лицо ее вытянулось от удивления.
– Хочешь пострелять? – предложил Боб и протянул ей самодельный «ствол».
– Нет, не хочу! Не надо, – уперлась Валентина и посмотрела на часы. – Пойдём Бориска, заберешь чай. У нас мало времени, завтрак кончается.
Мальчишки были не против утолить жажду. Целебную воду Горького озера, если ее процедить через ватно-марлевый фильтр, можно пить мелкими глотками. Но жажду этой водой утолить невозможно. В озеро не впадают ручьи, здесь нет родников и колодцев с нормальной питьевой водой. Пресная вода на побережье на вес золота.
– Пойдем с нами, поможешь отнести одеяла и чай, – позвал дружка Боб и похлопал  Митюху по плечу.
Димка подскочил как ужаленный, схватил одеяло за углы и начал вытягивать его из-под Владика, который прикинулся мертвецки спящим.
– Влад, ну чё ты! Чая тебе не принесем, сами выпьем, – возмутился «маменькин сынок», выдёргивая одеяло. Владик, как деревянный истуканчик, скатился с одеял и остался лежать у догорающего костра дожидаться «золотоискателей». А двое друзей с поклажей направились к Валиному домику, и пока шли, она прожужжала уши, посвятила во все тайны лагерной жизни. Из чего следовало, что обслуживающий персонал – люди как люди, за исключением одного отъявленного негодяя. Этим нехорошим человеком, конечно, был Николай Степанович Дряпочко – Порадок, за его бесконечные подглядывания за женщинами.
– Пойдем мы с девчонками позагорать, куда-нибудь в безлюдное место! Конечно, скинем с себя все, и он тут как тут! – возмущалась Валюша. – Шляпа его соломенная шныряет по кустам. Мы ему хором: «Николай Степанович, ну как вам не стыдно? Подойдите поближе, да насмотритесь досыта!» Но соломенная шляпа и ухом не ведет, как будто не слышит! Выбирает удобную позицию для наблюдения. А так он человек хороший, семейный.
Валентина тарахтела без умолка, удивительным образом перепрыгивая с одной темы разговора на другую. И, как заметили мальчишки, любимой темой, о которой она могла говорить без перерыва, была её мнимая полнота.
– Мальчишки, мне кажется, – понизила голос Валюша, – что сегодня я уже похудела! Килограмма три сбросила! А завтра, Борисочка, я буду стройная, как козочка!.. – Канайкина вытянула шейку, приподняла выщипанные брови, и выражение ее лица стало точь-в-точь, как у королевы, вступающей на престол в день коронации.
Двое друзей под предводительством «худеющей королевы» незаметно подошли к заветному домику и притаились в кустах. Валюша вошла в свое жилище, открыла окно со стороны бора и приняла одеяла.
– Полезай сюда, – тихо сказала она Бобу, так, чтобы Митюха ничего не слышал.
«Начальник экспедиции» не раздумывая, сиганул в открытое окно. Только он скрылся, из окна вынырнул огромный алюминиевый чайник.
– Неси своим дружкам! Нам нужно поговорить, – прошептала хозяйка домика и закрыла окно и задернула занавеску.
 Димка тут же приложился к чайнику. Чай был горячий и сладкий, приправлен лесными травами. Утолив жажду, молодой человек вытер пот со лба и, отдуваясь, потащил драгоценный груз своим товарищам.
О чем разговаривали юные любовники, закрыв дверь и занавесив шторы известно со времен Адама и Евы. Но любые разговоры, самые страстные и продолжительные, когда-нибудь заканчиваются. И эта милая беседа двух воркующих голубков, находящихся на самой вершине любви, оборвалась от настойчивого стука в дверь.
– Валюша, открой, это мы! Завтрак закончился, – прощебетали две посудомойщицы, любящие спать валетом.
Боб не хотел с ними встречаться, выпрыгнул из окна и был таков.

На пустынном берегу Горького озера произошли перемены. Неподалеку от пустующей ночной стоянки юных первопроходцев на уезженной колее стоял грузовой автомобиль «ГАЗ-51». Грузовик «начальнику экспедиции» показался знакомым. Подойдя поближе, он разглядел бортовой номер НЮ-16-48.
– Это газончик дяди Гоши, – подумал он. – Как он здесь очутился?
Возле грузовика стоял незнакомый мужчина и вглядывался в водную гладь Горького озера. Там вдали копошились крохотные человеческие фигурки. Поравнявшись с автомобилем и водителем, Боб поздоровался.
– Здравствуйте! А где дядя Гоша?
– Какой дядя Гоша?
– Дядя Гоша Хозяйкин. Он на этой машине ездит,… работает, – уточнил Боб.
– А, Георгий?! Дак, он в отпуске! А ты его племяш?
– Да, он мой дядя.
– Ну как же, знаю, родни у него много! А вы, как я вижу, тут отдыхаете! Или из пионерского лагеря сбежали?
– Нет, не сбежали. Здесь на берегу наша стоянка.
– Крыши значит, у вас нет над головой? – удивился водитель, доставая из кармана пачку сигарет «нищий в горах». Так в народе обзывали фирменные сигареты «Памир» - крепкие, как смерть.
– Закуривай! – водитель протянул открытую пачку сигарет.
– Я не курю.
– Это хорошо! - ответил мужчина. - Твои дружки тоже не курят. Значит, из вас толк выйдет.
– Почему, толк выйдет?
– Потому, что можете противостоять соблазну.
«Знал бы этот человек, что соблазну-то, я как раз противостоять не могу,» – подумал Боб, вспоминая Валюшу Канайкину из домика которой ему в самый сладостный момент пришлось выпрыгивать из окна.
– Дождь будет, – переменил разговор водитель. – Передавали сводку погоды на несколько дней. Затяжные дожди обещают.
Погода действительно стала стремительно ухудшаться. Солнышко в этот день так и не выглянуло. Оно хоть и поднялось по небосводу высоко, но из-за туч не вынырнуло. По озеру пошла зыбь. Неизвестно откуда прилетел ветер. Он гнал пенистые волны.
Четыре фигурки на озере, как бурлаки на Волге, тащили что-то волоком по мелководью.
« Уж не мертвеца ли они тащат? Или двух мертвецов?.. – с ужасом подумал Боб. – А может быть и вправду золото?»
Четверо друзей попарно вытягивали на берег два тяжелых предмета.
– Что они тащат? – спросил вслух пораженный «начальник экспедиции».
– Фляги! – ответил водитель грузовика. – Две фляги озерной воды. Я попросил пацанов зайти поглубже и зачерпнуть. Там вода почище.
– А зачем она вам, да еще две фляги?
– Тятенька мой и маманя без этой воды жить не могут. Лечатся, – ответил водитель и продолжил. – Я из Волчихи везу сыр в город, вот и заскочил на Горькое озеро. Давно собирался. А твои дружки, молодцы, решили мне помочь. Кстати, вы здесь надолго остановились или как? Дожди пойдут, а я могу подбросить до города, «на дяде Гошиной машине», – водитель ощерился и довольный направился к берегу, к самой кромке воды забирать драгоценные фляги.
Мальчишки выволокли из воды железные фляги и потащили их по сухому песку в сторону грузовика и свободной рукой стали махать другу: дескать, все у нас нормально, иди, помоги! Боб побежал навстречу, подменил уставшего младшего брата и вдвоем с Санькой они потащили тяжелую ношу.
– Я думал вы золото, и бриллианты выловили и пошел к вам на помощь, – попытался сострить ещё не уставший дружок.
Но шагавший рядом Серега, поглядывая с опаской на водителя грузовика, тихо ответил:
– Ты знаешь, братан, там, у лодочной станции этой ночью кровавая мясорубка была, – и почти в самое ухо добавил шепотом. – Мы трёх мертвецов нашли зарытых в землю,… в песок. Боб, чтоб мне провалится! Не вру!
 – Значит, золото не нашли? А как быть с новеньким мопедом? – съязвил старший брат.
– Да, ладно тебе, Боб! Чего ты привязался с этим мопедом? Мне между прочим  Коля-жаба обещал подарить моторный велик!
 Коля по прозвищу «жаба» был рубцовским Робин Гудом. Он воровал велосипеды в том числе и моторные в различных районах города и раздавал пацанам во дворе по Октябрьской, 108, объясняя, что собрал из найденных в металлоломе запчастей. Этому мало кто верил, но подарки принимали.
Пока мальчишки тащили вместе с водителем к автомобилю фляги с «минеральной водой», упали первые капли дождя. Горькое озеро потемнело. Умолкли небесные певуньи, наступила гнетущая тишина и по безлюдному курортному побережью развесила тенёты тоска. Закинув груз в кузов, безымянный водитель дяди Гошиного грузовика поблагодарил пацанов и, залезая в кабину, повторил свой вопрос:
– Ну, что? Поедем или не поедем в город? Начнутся дожди, а у вас и палатки нет! Одно сомбреро на пятерых.
Долго раздумывать было не зачем. Мальчишки, прихватив свои не хитрые вещички, моментально забрались в кузов грузовика.
– Вы могли бы поехать не по просеке, а по другой дороге, что идет от лагеря? Нам нужно чайник вернуть, – попросил Боб водителя грузовика.
– Я по ней и поеду! Она короче и лучше. А вы кто-нибудь один полезайте ко мне в кабину, – крикнул из окна водитель и включил зажигание.
В кабину отправился самый младший, Серега. Газончик завелся с полуоборота, чувствовалась дяди Гошина забота и регулировка двигателя. В лесу около лагеря было множество наезженных дорог. Все они вели к селу Лебяжье. Поравнявшись с биваком (где объедались борщом), Боб, как и договорились, постучал рукой по кабине, и, прихватив пустой чайник, на ходу спрыгнул на землю.
– Я сейчас, мигом! – крикнул «начальник экспедиции» и скрылся в кустах «зоны отчуждения».
Юный любовник подбежал к Валиному домику и бесцеремонно открыл дверь. Две подруги, любящие спать валетом, взвизгнули от неожиданности, но вопля как в прошлый раз не подняли.
–- Где Валя? – спросил, входя в домик, Боб и водрузил пустой чайник на стол.
– Где ей еще быть?! На работе, – ответила недружелюбно одна из них, закапываясь под одеяло.
– Передайте ей, я скоро приеду! – театрально вымолвил Боб,(как это делали бездарные актеры немого кино).
– Сейчас, прям! Разогнались!.. - промямлили лежебоки, не высовывая носа из-под одеяла. – У неё, таких как ты, вагон и маленькая тележка!
Юный любовник был поражен услышанным! В голове у него помутилось. В бешенстве он выхватил из-за пазухи Димкин «макаров», который в данный момент находился у него, и расстрелял всю обойму в ничем не виновный чайник. От второго или третьего выстрела ведёрный чайник улетел со стола и обезумевший любовник «добивал» его на полу. Когда вороненый «макаров», израсходовав боевой запас умолк, разъяренный Боб выхватил самодельный «ствол» и всадил ещё одну свинцовую пулю в изрешечённый чайник.
Видели это две девицы? Или во время стрельбы, зарывшись в одеялах, они прощались со своей жизнью? История об этом умалчивает. Но две фригидные бабёнки с неправильной сексуальной ориентацией, те, что любили спать валетом, на всю жизнь запомнили, как легко превращается пушистый котенок в разъяренного тигра.
Расправа с чайником заняла не больше минуты. Заскочив в кузов автомобиля, Боб передал теплое оружие его владельцу, и, вцепившись двумя руками в борт грузовика, молчал всю дорогу, покуда не выехали из соснового бора.
– Ты, что Наливкина укокошил? Последнюю обойму один всю расбабахал, – пробурчал недовольный Дима и надул губки.
Дождь никак не мог набрать силу. Небесные хляби всё еще были закрыты, а то, что падало на землю – брызги плескавшихся богов.
Грузовик вынырнул из леса, выбрался на укатанную дорогу и, набрав скорость, помчался вдоль лесополосы Лебяжинского тракта. Дорога была ровная, как свежеуложенный асфальт, а самая лучшая дорога – это та, которая ведет домой.
Проскочив Песчаный Борок, автомобиль выбрался на последний бугор, с которого открывалась величественная панорама:
Огромное низменное пространство, в потоках восходящего знойного воздуха, было переполнено миражами, фрагментами и бликами озера Ракиты! И которое, уходя вдаль, упиралось у линии горизонта в дымящие трубы ТЭЦ, элеватор и высотное строение Тракторного завода! Впереди был город Рубцовск и целая жизнь.

                ПУТЬ   ПРОВЕДЕНИЯ
Город Рубцовск с высоты птичьего полёта кажется чистеньким и аккуратным городишком. Тот, кто летал на самолётах местных авиалиний, знает, что из-за облачных высот утопающий в зелени город тракторостроителей почти не видим. Посаженные полвека тому назад тополя и клёны, вымахали так, что переросли жилые строения и надёжно упрятали город от посторонних глаз. Придирчивый наблюдатель, с борта «кукурузника», мог видеть только прямые линии улиц, да извилистую реку, похожую на змею на раскалённом песке. Но если приглядеться по внимательней, можно разглядеть и людей, этих маленьких живых существ, которые копошатся как муравьи по кем-то заданной программе, выполняя обречённые на осуждение действия. На земле люди  уже не кажутся такими маленькими, никчемными существами, какими они видятся с небес, а достойными всяческих похвал, что бы их уважали, почитали, слагали о них  повести и былины…
   Одна из былин гласит, что знойным летним днём 2000 года, когда большинство горожан, спасаясь от жары искали прохладу на тенистых берегах Алея, один уже немолодой седовласый мужчина шёл по пешеходному тротуару проспекта Ленина. Он находился в том золотом возрасте, на который  красивые девушки издали, обращают внимание, а поравнявшись, меняются в лице. Спешить, находясь в отпуске, да ещё в субботний день, ему было некуда. Болтаясь без всякой цели по городу, седовласый мужчина шёл по корявому асфальту пешеходного тротуара, разглядывая витрины магазинов и редких в такую жару прохожих. Его взгляд почему-то привлекла лотошница, которая расположилась у входа в тени здания магазина «Идеал». Он подошёл к торговой точке и безразличным взглядом  стал осматривать скудный ассортимент прилавка. Выбор товара был невелик. Возможно, он так бы и ушёл не открыв рта, но продавец по долгу службы заговорила первой:
    - В старом магазине, что по улице Щетинкина, у нас в любую жару было прохладно! Хороший был магазин, как старая крепость. И не нужно было выбираться на улицу!- произнесла она уставшим голосом, обмахивая лицо газетным листом как веером.
   - Вы работали в магазине, что на Щетинкина?- проявил не дежурный  интерес седовласый мужчина.- И как давно вы там работали?
     Посторонний наблюдатель непременно заметил бы, что на лице мужчины произошла чуть заметная перемена: слетела маска безразличия, глаза расширились и весь он напрягся в ожидании чего-то неведомого.
   - Я всегда там работала,- ответила она.- Закончила десять классов и всю сознательную жизнь работала в магазине на Щетинкина в отделе галантерейных товаров! А что, вас интересует?- спросила продавец галантерейных товаров.
- Да, вобщем-то,…я тоже знал одну девушку из этого магазина,- запинаясь, неуверенно пробормотал он.- Но это было давно, в 1971 году! Её звали Ольга! Может, знаете?
   Продавец галантерейных товаров, округлив глазки, воскликнула: Как же не знать, это моя подруга!.. Как давно это было!- проговорила она с удивлением и досадой, и тень грусти промелькнула в её глазах.- А вы кто ей будете, ведь Ольга погибла!?- спросила она настороженно.
   - У нас компания была одна! Как сейчас говорят: тасовались вместе! Хорошая была девчонка!
   - Не то слово «хорошая», я чуть с ума не сошла, когда Оленька погибла! Господи, как мне её жалко было!.. Почему-то хорошие люди гибнут, а непутёвые живут и коптят небо!.. Не справедливо!
    Женщина расчувствовалась, вытирая платочком уголки влажных глаз. Работа ушла на второй план. Нахлынувшие воспоминания тридцатилетней давности, словно вчерашний день, предстали её воображению. Лицо женщины приобрело грустную задумчивость, ей захотелось высказаться.
   - В день похорон была такая же жара, как и сегодня, - начала она своё повествование,- а я платье вязанное одела. Процессия продвигалась пешком от площади Кирова, до кладбища. Это сейчас на автобусах и автомобилях передвигаются. А в 1971году всё было куда проще, люди шли пешком до самого кладбища. Понимаете, и пот, и слёзы, краска на лице вся размазалась!.. Хочется пить, а идти ещё о-го-го!.. Вот так мы Оленьку и похоронили. Интересная она была девчонка! Не сказать что бы красавица, но стройная и элегантная. Перед тем как ей погибнуть, влюбилась она в какого-то типчика, а он и на похоронах не появился. Видно тот ещё жук!.. Ну сейчас таких много!.. Да, и сон  Оленька видела перед смертью, будто замуж она выходит, а жених и невеста - одеты в черное!. Как будто заранее знала, что с ней будет!.. Так вы, кто для неё будете? А то я уж слишком  разговорилась! Кто вы? - переспросила продавец галантерейных товаров.
   Не мог седовласый сказать этой женщине, что тот «типчик и жених», в которого влюбилась Ольга, был именно он! Что они собирались пожениться, да всё вышло так, что и в кошмарном сне такое не приснится! Как будто все черные силы зла выступили против них, не позволив, соединится двум сердцам! Не мог сказать он этой женщине, - что проводив Ольгу, его в тот же вечер, как чёрт повязал верёвочкой с одной очень красивой и развратной женщиной. И что, узнав о трагедии, он избороздил кладбище, в поисках её могилы, но безрезультатно. Не мог он сказать всего этого продавщице галантерейных товаров! Не мог!
    - Меня длительное время не было в городе,- солгал мужчина.- Вы, не могли бы рассказать, где похоронена Ольга? На каком кладбище её могилка?
   Всё это Борис Николаевич Ольшанский, ибо это был он, пробормотал, находясь в каком-то подавленном, угрызаемом совестью, состоянии. Как будто виновником смерти этой девушки был именно он, и никто другой.
   - Могилку найти легко,- ответила лотошница.- Её похоронили на Старом кладбище…Как войдёте через главные ворота, так сразу направо. Немного пройдёте и там увидите, зелёный памятник с чёрной полосой!...
   Что творилось в душе Ольшанского, описать невозможно! Он вдруг почувствовал, что задыхается, но не от жары и недостатка свежего воздуха или сердечного приступа, а от комплекса неполноценности,  вины перед этой девушкой. Из Бориса Николаевича раньше невозможно было выдавить слезу, он считал это проявлением слабости, недостойным мужчины. Но слёзы сами покатились из его глаз, навёрстывая упущенную жалость. Наверное, раскаявшийся Иуда, предавший Господа, испытывал нечто подобное, что на него навалилось. И не просто навалилось, а сдавило, схватило за горло, намереваясь разодрать душу на части, и что бы мучился он, укоряемый совестью, до конца дней своих! «Бог, ты мой, какой же я подлец!- негодовал он на себя.-  Девчонка любила меня, а я этого не замечал!...А, может быть замечал?! Видел, что она души не чает, влюблена поуши, да на всё, как говорится, наплевал? Оставался равнодушным к её чувствам?...Сложно! Очень сложно ответить сегодня, на любовные переживания тридцатилетней давности. Точнее, двадцатидевятилетней давности!. Двадцать девять лет прошло с тех пор, как авиакатастрофа в Иркутске унесла жизнь несчастной девушки Ольги.»
   Жалость к погибшей девушке распирала его сердце. Он понимал, что помочь ей было невозможно, но ему хотелось хоть чем-то выправить сложившееся положение. Облегчить участь погибшей Ольги! Как это сделать, он не знал.
   Попрощавшись с лотошницей, имя которой Ольшанский не удосужился спросить, у него появилось желание сию же минуту отправиться на Старое кладбище, посетить могилку. На бойком перекрёстке, что по улице Дзержинского, он купил букет цветов, поймал такси и через несколько минут уже был на месте. Водитель, подкатив к  железным, искорёженным  кладбищенским воротам, получив расчёт, тут же уехал. На автомобильной стоянке машин не было. И на самом кладбище было тихо и безлюдно. Только горластые вороны и сороки, в борьбе за существование, нарушали вечный покой усопших. Войдя в ворота,его взору предстала ужаснейшая картина, которая не только ошеломила, но словно выпихнуло в другое измерение, в другое пространство! Словно безумные идолы острова Пасха посетили рубцовское Старое кладбище! Надгробья усопших, памятники и кресты были безжалостно разграблены и изувечены мародёрами! Собиратели цветного металла с корнем вырвали с памятников рамки с фотографиями и погребальными  надписями. Не осталось ни одного захоронения, по которому не прошлась бесзажалостная рука изуверов! Надгробья стояли безликие. Кому они принадлежали, определить было невозможно. Некоторые памятники были подписаны масленой краской, неровные, с потёками буквы говорили, кто здесь лежит. « Как же отыскать Ольгину могилку?!- проклиная мародёров, размышлял он, двигаясь вдоль опустошённых и осквернённых рядов.- Здесь лежат десятки тысяч людей,  которые лишились и жизни и имени. Как будто этих людей вовсе не существовало!.»
   Продвигаться по разграбленному кладбищу было тяжело. Оскорблённые мёртвые словно мстили живым. Разорванный металл, острыми когтями цеплялся за одежду посетителей, пытаясь причинить вред. Борис Николаевич поранил до крови руку, распорол ветровку и джинсы и уверенность, что предпринятые поиски увенчаются успехом, сильно поубавилась. Но если уверенности у него оставалось мало, то желания набить физиономию первому попавшемуся мародеру распирало грудь. Кулаки чесались. Носовой платок от рваной на руке раны, пропитался кровью. Но, не решаясь выбросить кровавый лоскуток материи, он всё бродил и бродил по кладбищу с упорством фанатика. Сколько прошло времени, час или два, он не знал, но всё брёл и брёл в исступлении, придавленный чувством жалости и негодования. Негодования на себя и на весь человеческий род! Избороздив вдоль и поперёк Старое кладбище, он уже не надеялся отыскать заветную могилку и помышлял вернуться восвояси, как неожиданно набрёл на то, что искал. По этому месту ему пришлось пройти несколько раз, но почему-то было не по глазам! Как он мог не заметить? Словно невидимое покрывало закрывало могилу, и вдруг слетело! Он не верил своим глазам! « Невероятное чудо!- подумал он.- Могилка Ольги  в целости и сохранности, не тронута мародёрами! Ухоженный холмик украшали живые цветы»…
   С фотографии под стеклом, не испорченным временем, смотрела молодая девушка! Напрасно он искал взгляда её прекрасных глаз, они смотрели в сторону- поверх головы. Слёзы покатились из его глаз. «Боже мой, какая же она была хорошенькая!..Ольга любила меня, а я так нехорошо поступил!...» Слёзы сожаления и раскаивания душили Ольшанского. Он ничего не видел, кроме фотографии умершей девушки. Ему казалось, что виновником её смерти был он. Он её убил! « Из-за меня Ольга отправилась во Владивосток, чтобы сообщить маме, о том, что выходит замуж за человека, которого очень любит...» Самолёт при посадке занесло в сторону от взлётной полосы, он загорелся и все погибли….
   Разглядывая фотографию, Борис Николаевич обратил внимание, что по дорогому его сердцу погребальному сооружению, так же прошлась рука вандала. Злоумышленник пытался зубилом срубить погребальную надпись. По крайней мере, один удар тяжелого молотка по зубилу был нанесён. Об этом говорил след от рубящего орудия, который, с боковой стороны бронзовой пластины был виден отчётливо.
  «Кто-то спугнул мародёров,- подумал он, разглядывая надпись и фотографию на памятнике.- Какая она была хорошенькая, я почти забыл, как она выглядит!… Эти губы я целовал, прижимался к щекам!.. Миндальный разрез её огромных глаз всегда меня очаровывал! Пышные, густые волосы, словно два крыла таинственной птицы, развивались при каждом её движение. Помнится, она, ничего перед собой не видя, чуть не сшибла маленького ребёнка, когда по лужам, напропалую, улыбаясь как во сне, шла ко мне на свидание…»
   Летний день давно перевалил за второю половину, когда Ольшанский, покидая кладбище, выходил через главные ворота. Солнечный диск,  нависая над Песчаным Борком,  удлиняя тени, клонился  к западу. Присмиревшие вороны и сороки, оккупировавшие погост, кося шальным глазом, безмолвно провожали одинокого посетителя. Ольшанский шёл по обочине Егорьевского тракта, тщетно пытаясь поймать такси. «Что же станет со Старым кладбищем?- задал он себе вопрос и сам же на него ответил.- Разворуют и растащат на металлолом! Что творится с людьми?..»   
   На следующий день Борис Николаевич проснулся рано утром с одной мыслию, посетить Михайло-Архангельский храм. Он не задумывался, из каких просторов вселенной прилетело это странное  желание о посещении храма, и решил немедленно его исполнить. Крещённый в детстве, он, как и большинство его сверстников, был атеист. И хотя предки его по отцовой линии были священниками, в Бога, старенького дедушку, грозно взирающего с небес, он не верил. Но жизненный опыт упорно подсказывал обратное: «Есть что-то, что руководит этим миром»!
   Ольшанский знал, что служба в церкви начинается утром, часов в восемь или в девять. Направляясь к храму, заслышав издали перезвон колоколов, он определил, что служба уже началась. Церковное сооружение, возвышаясь над частным сектором маленьких одноэтажных домов, приводило посетителей если не в трепет, то в осознание человеческой беспомощности на земле. На автомобильной стоянке, что рядом с церковью, не было свободных мест. «Сегодня, наверное, какой-то церковный праздник?»-  решил он, пробираясь сквозь автомобильные ряды.
   Попрошайки, обступившие его плотным кольцом у церковных ворот, начали просить  милостину:
     - Мужчина, подайте ради Христа!?- протянув морщинистую руку, просила подаяние пожилая женщина. Одетая очень бедно, по лицу её было видно, что она действительно нищенка, измождённая голодом. Борис Николаевич подал ей крупную денежную купюру….
    - Храни тебя Господи!.. Как имя твоё, за кого молиться?-  радостно принимая  подаяние, пробормотала она.
   - Молись за упокой души погибшей Ольги,- произнёс Ольшанский, чувствуя, что глубоко внутри у него появились ранее неведомые ощущения.
   Войдя в храм, который был плотно заполнен прихожанами, стоявшими ровными рядами от входной двери до иконостаса, он почуял ароматный бодрящий запах церковного ладана. Казалось бы,  в летнее время при таком скоплении народа здесь должно быть невыносимо душно. «Дышится легко, - определил он по одухотворённым лицам прихожан.- Постоять некоторое время здесь можно…Интересно, сколько времени занимает служба?» Разговаривать во время церковных обрядов не полагалось. Ольшанский  вышел в фойе храма и у лотошницы, которая продавала церковные принадлежности, спросил, как провести отпевание человека погибшего в авиакатастрофе. Лотошница посоветовала обратится к самому батюшке- настоятелю или к любому священнику, которые по долгу службы  здесь часто проходят. Борис Николаевич, разглядывая расписанные стены храма, стал  поджидать человека в священническом одеянии. Картины, изображая сцены из Библейской жизни, были написаны мастерами высокого класса. Исходящая от картин аура дышала спокойствием и уверенностью благодатного бытия. В мозгу зашевелилась мысль, что всё, что изображено на великолепных картинах: есть, было, и произойдёт в ближайее время. И что это- истина в первой инстанции! «Боже мой, как сложен  мир! Я глупец раньше ничего этого не замечал!»
  От судьбоносных размышлений Ольшанского отвлекло появление в дверях священника, который по делам службы направлялся в церковный зал.
   - Извините, можно вас спросить?- обратился к нему Борис Николаевич.
   Священник, молодой мужчина, остановился.
   - Я слушаю вас,- ответил он.
   - Понимаете, тут вот какая  история,- замялся Ольшанский, не зная, как правильно обратится к служителю церкви, который  оказался значительно его моложе.- В 1971 году одна очень хорошая девушка погибла в авиакатастрофе.  Крещёная она или нет, я не знаю!...Мне хотелось бы её отпеть, как это делают в церкви со всеми умершими…Я думаю, эту несчастную девушку никто не отпевал!..
   Молодой священник, давая  согласие на отпевание, объяснил, что для этого следует сделать и спросил: Кто, она вам?
  -…Невеста,… мы хотели пожениться,- ответил Борис Николаевич, чувствуя, что сгорает со стыда.
  - Невеста, говорите!? Долго же она ждала, почти тридцать лет! Ну что ж отпевайте!...
   Ольшанский уплатил лотошнице необходимую сумму, записал на листочке имя погибшей и стал дожидаться конца службы, по окончании которой должен проходить обряд отпевания. Время было предостаточно, служба подходила к концу. Разглядывая многочисленные иконы, коих было множество на стенах Православного храма, он погрузился в воспоминания минувших дней, но слова прозвучавшие за спиной вывели его из задумчивости: Кто на отпевание подходите сюда!...
    Борис Николаевич сосредоточился. Человек, приглашавший на отпевание, был тот самый молодой священник, к которому он обращался. Около него собралась небольшая группа людей: мужчины, женщины отпевающие своих родственников, приготовились и  певчие. Священник, пристраивая и разжигая кадило, поправив на себе одеяние, произнёс маленькую речь, о том, что отпевание и молитвы за умерших, это не дань какой-то моде, а обязательная необходимость, облегчающая участь усопших. Ораторское исскуство этого человека удивляло своей доходчивостью! Осенив присутствующих облаком благовонного ладана, он со знанием дела приступил к обряду. Проповедь молодого священника, разжигая воображение, поражала своей проникновенностью. Ольшанскому казалось, что рядом с ним незримо стоит живая Оленька и смотрит на него радостным взглядом. Во время молитвы служитель несколько раз произносил имена умерших. И каждый раз, заслышав Ольгино имя, Борис Николаевич вздрагивал, погружаясь в странную эйфорию. Слова молодого священника вливались в него словно свежая  струя крови, промывая и очищая слушателя от наслоившейся жизненной грязи. В его душе, под  воздействием проповеди, зарождалось новое, неизведанное чувство. «Вот, что значит, сила слова! - подумал он.- Какой невидимый заряд мощности содержится в обыкновенной молитве!» Ольшанский перевёл взгляд на картину с изображением Иисуса Христа. Воплощённый Бог глядел на него не уничтожающе грозно, а как смотрит родной отец на провинившегося, но любимого сына. Это полотно вызывало у наблюдателя душевный трепет: «Надо же так мастерски изобразить лицо человека,- удивлялся он,- что даже рисунок, этот тоненький слой краски, совершает духовный переворот!»
    -…ве-ечна-ая па-а-мя-ать!- услышал он последние слова молитвы.
    Отпевание закончилось.
   К присутствующим  родственникам обратилась женщина с напоминанием, чтобы те не забыли пакетики с освящённой землёй, которую необходимо будет рассыпать по могилке.
    Получив пакетик с драгоценным содержимым, Борис Николаевич хотел было направиться к выходу, но решил обойти помещение церкви,  осмотреть  великолепие Православного храма.
   Продвигаясь вдоль расписанных стен, он подошёл к маленькой иконке, на которой был изображён лик женщины с опущенными веками. Что-то до боли знакомое повеяло со святого облика. «Матрона Московская, - прочитал он внизу иконы и удивился.- Это же та святая, которая чудесным образом явилась ко мне, когда я лежал в больнице! И у меня исчезли камни в почке!... Операцию тогда отменили!..»
   «Матрона Московская». -  прочитал он ещё раз для верности.
   Выйдя на церковный двор, Ольшанского окружила компания всё тех же попрошаек, которые, заметив щедрую руку, надеялись получить подаяние. Подав каждой из них по десятирублёвой бумажке, с просьбой помянуть погибшую Ольгу, он вдруг почувствовал во всём теле лёгкость, как будто с него свалился тяжёлый груз и словно помолодел на десяток лет. Непроходящая боль в печени, сидевшая много лет пропала. Он  лёгкой походкой дошёл до магазина «Огонёк», около которого продавались цветы,  выбрал огромный букет и, поймав на проспекте такси, повелел ехать к Старому кладбищу. Таксист, довольный подвернувшимся заработком, в считанные минуты домчал до назначенного места. Время было полуденное, кроме знакомых сорок и ворон  на кладбище никого не было. И если бы не жаворонок, который  высоко в небе заливался песней о счастливой жизни, можно было думать, что на земле кроме ворон и разграбленных могил, ничего нет.
   В этот раз он быстро нашёл Ольгину могилу. Ноги сами привели его к знакомому холмику. Оглядевшись для верности по сторонам, убедившись, что никого рядом нет, Ольшанский  перекрестился - осенил себя крестным знамением и чуть слышно проговорил:
     - Здравствуй, Оленька!...
     Толком не понимая, какие перемены произошли в окружающем мире, он стал всматриваться в фотографию под стеклом. Память у него была отменная, он помнил, что погибшая холодным взглядом смотрела с фотографии на мир. Взгляд шёл поверх головы наблюдателя. Встретиться с её  взглядом и заглянуть в глаза, было невозможно. Сделать это не позволяли законы оптики…. Но, с фотографии на него смотрела счастливая Ольга!!
      Их взгляды встретились!
    -«Этого не может быть!- пронеслось в воспалённом мозгу.- Чушь и бред перед моими глазами!..»
    Но где-то далеко в сознании, его второе «я» сообщило странную весть:       - Чушь и бред перед глазами быть не могут! Ты сойдёшь с ума, если   этому поверишь! Чушь и бред -  в твоей голове!...
   - А, как быть с Матроной Московской?- вопрошало сознание.- Это не иначе, как чудо!! Несколько лет назад эта святая явилась ко мне в больничную палату и камни в почках бесследно исчезли! И,… как мне не верить, если Ольга улыбается? - задал он себе вопрос и сам  на него ответил.- Значит, я сделал всё правильно! То, что нужно!»
   - Это обман зрения,- догадался он.- Надо хорошенько протереть глаза. Убрать ненужные слёзы и взор прояснится. Не может такого быть, чтобы фотография обладала эмоциями!…Улыбалась!
    Протерев глаза носовым платочком, он украдкой посмотрел на фотографию Ольги и испугался. Ничего не изменилось! Девушка, с любовью взирая на него, излучала радость и спокойствие. Казалось, что она сейчас с ним заговорит, изольёт душу. «Что происходит со мной?- подумал он.- Одна моя половина всему верит и радуется! Другая, опасаясь лишиться рассудка, ни во что не верит!..»
    Просеяв освящённый песок по могильному холмику, Борис Николаевич с растревоженными мыслями покидал Старое кладбище. Ему не верилось в невероятное стечение обстоятельств, которые, как по повелению могущественной и таинственной личности собрались на рубцовском кладбище. Как будто Ольгина могилка была закрыта шапкой невидимкой от мародёров и охотников за цветным металлом. Разграблено всё кладбище, а здесь ничего не тронуто. Была попытка срубить бронзовую пластину, но место, на котором зубило оставило свою отметину, давно окислилось.
  «Кто, а вернее для кого, сохраняется памятник от разграбления? Мистика!»
      На следующий день Бориса Николаевича на Старом кладбище ждало новое потрясение. Подходя к Ольгиной могилке, он ещё издали заметил на памятнике страшную перемену. Дорогая его сердцу фотография, стала абсолютно неузнаваемая, пожелтела так, что изображение на ней исчезло полностью. «И это за один день!- поражённый увиденным определил он.- Лето в этом году засушливое, осадков не было целый месяц! Такое за один день никак не  могло случиться! Ни как!.»      
   Протирая носовым платком рамку с фотографией, он, надеясь обнаружить следы влаги, пытался разгадать секрет столь стремительной порчи изображения. Влаги не было. Не было под стеклом и водяных разводов, лишь  бесформенное серое пятно находилось на этом месте. «Как же так произошло?- горестно думал он.- Двадцать девять лет фотография  была в целости и сохранности в рамочке под стеклом. Поливаемая дождями она, и в зной, и в морозы находилась под нещадными лучами солнца и ничего с фотографией не случилось!..И словно по злобному наговору за одни сутки пришла в негодность. Какая сила приложила беспощадную руку? А может быть наоборот, отвела руку хранительницу? Сохраняющую, но для кого?...»
   Одержимый самыми невероятными предположениями Ольшанский, в тягостных раздумьях завершил этот сверхнасыщенный день. И уже лёжа в постели, находясь между сном и бодрствованием, его посетила уверенность, что случайного здесь ничего нет. «Случайность- это неопознанная закономерность!»-  решил он и провалился в сон.
     Ему снилось разграбленное кладбище, где на деревьях вместо ворон, сидели отвратительные старухи, кутающиеся в лохмотья.
      Проснувшись утром, Борис Николаевич решил, что исчезновение изображения на фотографии ему приснилось и, что ничего ужасного не произошло. Присниться может всё, что угодно, не сходить же от этого с ума. Потянувшись в постели, он взглянул на часы и вспомнил, что сегодня   
 нужно было спешить в суд по делу так называемых «Мёртвых душ».
     В Онкологическом диспансере, где Ольшанский работал мастером по обслуживанию лучевых установок,  администрация медицинского заведения на вымышленные должности пристроила своих родственников. Будь этих родственников один, два человека, может всё и обошлось, но прокуратура насчитала «мёртвых душ»  больше дюжины. Дело получило огласку и дошло до суда, на котором Борис Николаевич выступал в качестве свидетеля. И как ни хотелось ему видеть наглые физиономии главврача и бухгалтера, идти на суд, исполнить гражданский долг он считал делом чести.
   Выпив кофе и прошвырнувшись по  радиоэфиру, Ольшанский вышел из дому и неторопливой походкой направился к зданию Суда, что располагалось на площади Ленина. Ещё издали он заметил знакомый УАЗик онкодиспансера, возле которого суетились, проходившие по делу, неповоротливый разъевшийся боров главврач и рыхлая как студень бухгалтер. «Странный судебный процесс,- подумал он.- Обвиняемые и  маленькая кучка свидетелей тасуются в одной компании, как на субботнике! Им бы ещё лопаты в руки и с песнями клумбы разбивать и цветочки сажать!»
    Войдя в здание Суда, его встретил охранник. Предъявив повестку, Борис Николаевич стал разглядывать внутреннее убранство здания, где особо блюдят букву закона. Помещение, пропахшее валерианкой и человеческим потом, было самое обыкновенное. На стенах висели образцы заявлений и портреты вождей, которые, словно с небес, взирая на посетителей, как бы говорили: « Вот мы до тебя доберёмся.»
    - Свидетели по делу№183051 ожидают на улице!- изрёк симпатичный охранник, возвращая повестку.- Проходите! Проходите и не стойте на проходе!
   Ольшанский недоумевал. Но, так как опыта хождения по судам у него не было, послушно вышел на крыльцо и стал искать место, где бы на время приткнуться. Окинув уставшим взором собравшихся по делу « мёртвых душ», он решил подойти к газетному киоску, посмотреть, как идут дела с продажей журнала « Рубцовск». Борис Николаевич, был редактором этого недавно появившегося издания, и ему небезразлично было, как расходится журнал по городу. Киоскёрша узнала его и расцвела в радостной улыбке.
   - О, наш городской летописец пожаловал!- произнесла она вместо приветствия.- Журналы ваши расходятся, как горячие пирожки!.
  - А какие отзывы и пожелания? Что предлагают читатели?- вопросил он, переполняясь радостью.
  - Пожелания одни: поскорей увидеть на прилавке следующий выпуск журнала «Рубцовск».
   Полистав для приличия  лакированные издания, Борис Николаевич позавидовал изяществу журнала «Рубцовчанка», который  издавала Лена Богатырёва. «Хороший журнал,- подумал он.- И редактор симпатичная женщина. Чем-то напоминает Ольгу!...»
  Отойдя от газетного киоска, он решил сидя на лавочке дожидаться  приглашения в суд. Онкологический УАЗик стоял от него неподалёку. Судя по обитателям этого автомобиля, никого из подсудимых и свидетелей, в здание суда ещё не пригласили. Главный врач в салоне нервно, одну за одной, курил сигареты так, что дым валил через открытую дверь и окна. Разомлевшая бухгалтер, ёрзая на сидении, без конца поправляла, сползающие с рыхлого тела колготки. Время шло, правосудие  не поспешало, тянуло резину.
   « Судебный процесс явно затянулся,- раздражённо думал Ольшанский, терпение которого, было явно на исходе.- Разве, что пойти узнать, сколько предстоит ждать?!» Но его опередила медсестра Фаина, которая проходила по делу «мёртвых душ», как соучастница. Она, выбравшись из душного помещения суда, тяжело дыша и отдуваясь, подошла к УАЗику и объявила во всёуслышание, что в процессе по делу №183051 объявляется перерыв до 14часов.
   - Как фамилия судьи?- полюбопытствовал Ольшанский.
  - Тунгузский,- ответила она.
 - Тунгузский?-  вслух переспросил он и про себя подумал.- «Неведомый судья, загадочный, как «Тунгузский метеорит», которого никто не видел!»
    Ждать до двух часов дня, сидя на лавочке, не имело смысла. Проводив взглядом, отъезжающую на УАЗике братию медицинских мошенников, Ольшанский сделал для себя вывод, что медсестра Фаина в эту компанию  не вхожа. «Что-то здесь не увязывается в логическую цепь,- совершил небольшое открытие Борис Николаевич.- Главврач и бухгалтер оформляли «мёртвые души» на работу. Только через их руки проходили подложные  документы на вымышленных работников! Причём работу выполняли работники существующие, живые, которые и являются стороной пострадавшей, а в деле №183051 пострадавшей стороной обозначена администрация Онкодиспансера, которая собственно и наживалась на «мёртвых душах». Вот тебе бабушка и Юрьев день! Парадокс! Нонсенс!»
    - Милейшая, можно вас на минуточку?- обратился Ольшанский к медицинской сестре. Он был намного старше её, но обращался на «вы» и по имени.
   Фаина повернула к нему красивую головку:
   - Я слушаю вас, Борис Николаевич.
  - Вы, далеко направляетесь?- спросил он очаровательную женщину.
  - Надо где-то до двух часов проболтаться. Не идти же на Алей топиться!?
  - А что, это хорошая мысль! Возьмём газировки и, что-нибудь покушать. Скоротаем время на берегу реки и «утопимся» в тени кудрявых тополей!
  - Вы, Борис Николаевич, сейчас стихами заговорите! А мне, знаете ли, не до поэзии и шуток! Мне срок корячится.
  - Поверти мне, очаровательная Фаина, я не хотел вас обидеть! И полностью нахожусь на вашей стороне. Ведь ни для кого не секрет, что администрация диспансера сваливает свои грязные дела на вас. Не берите  греха на душу! Не выгораживайте на суде главврача и бухгалтера. Они предадут вас сразу же по оглашении приговора.
   Высказав всё, что считал нужным, Борис Николаевич уставился на неё, как будто видит первый раз. «Какие прекрасные волосы у этой женщины!- подумал он и сравнил.- Как у Ольги!..»
  - Что вы на меня так смотрите?-  с удивлёнием спросила Фаина.
  - Как?
  - Ну, как будто я только что воскресла из мёртвых.
  -А,…ну так мы идём или не идём на бережок Алея?-  на вопрос вопросом ответил он, не желая открывать свою тайну.
   В знак согласия медсестра кивнула головой, и её красивые волосы всколыхнулись, словно два крыла таинственной птицы, готовые к полёту.
  «…Волосы как у Ольги!»-  убедился он ещё раз, стараясь на лице не выказывать свои мысли.
   На углу здания Картинной галереи, Ольшанский приобрёл в киоске всё  необходимое для небольшого пикника, и вдвоём они направились к подвесному мосту. На берегу реки народу было столько, что яблоку негде было упасть. Не сговариваясь, они решили постоять некоторое время на мосту, полюбоваться красотами извилистой реки. Красавец Алей, словно пьяный на велосипеде, в городской черте делал немыслимые виражи,  ползучим змеем извивался на поворотах, намывая песчаные острова, на которых отдыхало бесчисленное множество рубцовчан.
   Обдуваемые свежим, прилетевшим со стороны Забоки ветерком, коллеги по работе, а друзьями назвать их было трудно, думая каждый о своём, опираясь на перила, молча, стояли на мосту, уплетая пирожное. Фаина аккуратно, по-кошачьи поедая пирожное, облизывая пальчики, смотрела с высоты моста на купающихся в мутной воде людей. Слабенький ветерок колыхал её тёмные волосы, закрывая, словно паранджой, красивое лицо. Она свободной рукой отбрасывала пышную шевелюру, обнажая изящную шею. Ольшанский,  тайком любуясь молодой женщиной, облизывающей пальчики, неожиданно для себя обнаружил ещё одно сходство медицинской сестры с погибшей невестой. «И глаза, и губы у неё такие же!...Носик, немного не такой, как у Ольги, но овал лица тот же!»
   Борис Николаевич вздрогнул: «Боже,  мой, какое сходство!-  сделал он заключение.- О, если бы Оленька была жива!...»
   Не выказывая эмоций, пытаясь скрыть внутренний трепет, он уставился на водный поток, словно хотел в речных водах охладить пылающее воображение.
  - Вы, Борис Николаевич, сегодня какой-то не такой!- прервала Фаина молчание.- Что с вами? Не влюбились ли вы?
Не зная, что ответить он, решил перевести всё на шутку.
  - Так точно, Фаиночка, я двадцать девять лет вас люблю.
  - А почему не тридцать?- удивлённо спросила она и добавила.- Вы бы любили меня тогда с грудного возраста.
 - Видите ли, дорогая, Фаина,- парировал собеседник,- человек так устроен, что сначала он влюбляется, пылает страстью и теряет голову! А спустя некоторое время  начинает спрашивать себя: за что же он любит  этого человека? Чаще всего он любит ни за что. Просто, любит и всё! Это великая тайна для всех смертных!..
  - Вы, Борис Николаевич, уж воспарили! Забрались в крутые духовные дебри, с высоты которых дело о «мёртвых душах» кажется кощунством.
   Помолчав немного, она продолжила.
  - Мерзко всё это, аж жить не хочется! Глаза бы не глядели на подлые рожи бухгалтера и главврача, но адвокат сказал, что,..- медицинская сестра неожиданно умолкла, опасаясь сказать лишнего. Облизав в очередной раз пальчики, она достала носовой платок и, глядя в зеркало, тщательно протёрла уголки губ.
  -Что же вы умолкли, Фаиночка?- вопросил Ольшанский.
  Красивая женщина не думала отвечать на его вопрос. Окинув взором барахтающихся на мелкоте людей со счастливыми лицами, посмотрела на часы:- Пожалуй, нам пора, - произнесла она со вздохом.
  Проверив время на своих часах, Борис Николаевич убедился, что торопиться некуда, в запасе ещё сорок минут, но не стал перечить. Он знал, что на суде Фаина ведёт, что называется «свою игру» и откровенничать с ним не собирается. Один тот факт, что в помещении суда она была одна, и ни свидетелей, ни пострадавших в здание не приглашали, говорит о нечистой возне в рубцовском правосудии. «Ну что ж, поживём, увидим!»
   Покидая район прохладной набережной, думая каждый о своём, они побрели  по горячему асфальту, изредка обмениваясь словами.
  Ольшанский всеми мыслями был на дорогой его сердцу могилке, не переставая анализировать невероятные события с испорченной фотографией. Образ погибшей девушки прочно засел в его сознании. И уже никакими клещами и потрясениями, этот образ, извлечь или потерять было невозможно. Он в каждой женщине замечал Ольгины черты, и даже сделал для себя небольшое открытие, что женщины всегда ему нравились, похожие на неё. «Странно устроены человеческие мозги,- думал он.- Вкусы и пристрастия существуют во мне независимо от моего сознания! Выходит – я робот или запрограммированный зомби? Кто же меня запрограммировал?- задал он себе вопрос и сам ответил.- Никто! Это и есть любовь!»
  Подойдя к облезлому зданию суда, они расстались. Борис Николаевич уселся на лавочке на прежнее место, с которого был хороший обзор и стал дожидаться, когда его вызовут. А медицинская сестра Фаина нырнула в помещение правосудия. Вскоре подкатил и онкологический УАЗик, из которого выползли  на белый свет главврач и бухгалтер. Окинув брезгливым взглядом  прилежащую экваторию, администрация диспансера не удосужилась уделить знаки внимания мастеру лучевых установок, правдивые показания которого, были не в их пользу.
  «Зрить не хотят, - решил Ольшанский.- Мы на носилках по всей больнице таскали живых и мёртвых, а они за наши труды клали деньги в свой карман! Престарелая мамаша главбуха, древняя старуха, которая давно лежит в земле сырой, также была пристроена на денежную должность. Следователь в архиве отдела кадров насчитал дюжину «мёртвых душ»! Вот наглость, такое с рук сойти никак не должно!»
   Его размышление прервало оживление в стане противника. Неожиданно появившаяся  медсестра Фаина завела глухонемые, яростные переговоры с  бухгалтером. О чём они говорили, слышно не было. Но нервозность или, как сейчас говорят, флюиды этого разговора подействовали на окружающих. Ольшанского раздражал странный судебный процесс на котором он чувствовал себя безмозглой пешкой. Он решил ещё раз наведаться в здание суда.
   Подойдя к дежурному охраннику, Борис Николаевич напомнил ему о своём существовании: что суду давно бы пора начаться, потому как у него и без того своих дел много! Сменившийся охранник с каменным лицом, об которое легко можно разбивать страусиные яйца, ответил писклявым голосом: Вас вызовут, ожидайте!...
  Ольшанский пожал плечами.
  - Нас никто не вызывает! Сидим  целый день впустую,- ответил он и про себя подумал.- «Правосудие явно не поспешает.»   
   Но Борис Николаевич ошибся. Правосудие по рубцовски не только поспешало, но по делу №183051 давно всё обстряпало. Преспокойно обошлось без свидетелей, обвиняемых и ответчиков. Об этом мастер по обслуживанию лучевых установок узнает спустя некоторое время. А сегодня, всё тот же писклявый охранник с каменным лицом, на очередное к нему обращение, заявил, что процесс по делу №183051 «мёртвых душ» в Онкологическом диспансере, благополучно завершён. Ольшанский поискал глазами Фаину, но медсестра, как сквозь землю провалилась. Вскоре укатил и УАЗик.
  Летний световой день на широтах города, основанным каторжником и конокрадом, тянется бесконечно долго. До вечера было ещё далеко. Остаток дня, Борис Николаевич решил посвятить волнующей проблеме, съездить на кладбище, которое притягивало его как магнитом.
   Таксист, подъезжая к кладбищенским воротам, дал согласие, что будет дожидаться возвращения выгодного пассажира.
  - Я мигом,-  выходя из машины, произнёс пассажир.
  Пройдя через знакомые ворота, Ольшанский, прошёл по коротенькой асфальтированной дорожке до разграбленной могилы четы Аллилуевых. Кто лежал в этих могилах, жена с мужем или сестра с братом, неизвестно! Никто не знает, кто их оплакивает. Свернув направо, он пошёл по узенькой тропинке, которая в конце небольшого пути упиралась в знакомый памятник с чёрной полосой. Продвигаясь по тропинке, Борис Николаевич, как и в прошлый раз, ещё издали заметил дорогую могилку. Но что произошло с памятником?!  Он был совершенно неузнаваемый! Мародёры добрались и до него!         
 «Боже мой!-  в бессильной злобе сокрушался он.- Что наделали, сволочи!   Собственными руками придушил бы собирателей цветного металла!» Рамочка с фотографией и находившаяся  чуть ниже пластина с надгробной надписью, были вырваны с корнем. Отверстия, через которые крепились на памятнике  предметы из бронзы, от невероятного усилия вздулись, зияя рваными ранами: - Будьте вы прокляты,- выругался он вслух.- Как только  земля держит этих людей?!..
     Помня, что у железных ворот его дожидается такси, Борис Николаевич не стал долго задерживаться на кладбище. Бешено соображая, что следует предпринять с дорогим его сердцу надгробием, он почти бегом направился к выходу. «Проклятый город! И люди живут в этом городе проклятые! Одни обворовывают мертвецов, другие наживаются на «мёртвых душах»!
                ------------------------------
   Тарифный отпуск у мастера лучевых установок в онкологическом диспансере, как у капитана дальнего плавания, бесконечный. Но каким бы большим отпуск не был всё же, он когда-нибудь, да заканчивается. Выйдя на работу, Борис Николаевич, с удивлением узнал, что администрация диспансера уволила его задним числом «за систематическое нарушение трудового распорядка». Начальник отдела кадров, симпатичная Мариночка, вылупив удивлённые глазки, сообщила, что трудовую книжку ему выслали по почте. Главный врач в этот день почему-то отсутствовал, его обязанности исполняла сумасбродная Ингатулина Татьяна, которая объяснятся с мастером лучевых установок не пожелала и отфутболила его к юристу. Юрист - дряхлый старикашка, появлялся в диспансере  раз в неделю, страдал старческим маразмом и невнятностью речи. Говорить мешала вставная челюсть, которую он заслужил мудрыми консультациями. Старикашка, прошамкав о правах и обязанностях подчинённых, пытался внушить Ольшанскому, что его увольнение было «согласно букве закона».
  - Какой  ещё, «букве»?- вскричал в сердцах Борис Николаевич.- Все ваши «буквы» по фени ботают! Вы живёте не по закону, а по понятиям! В блатном мире порядочности больше чем в ваших «буквах закона»!
  - Вы, много себе позволяете, разговаривая подобным тоном! - зашамкал юрист, роняя челюсть.- Документы и приказ об увольнении получите по почте! Вопросы ещё есть?
  Не дожидаясь вопросов, юрист заключил:- Претензии решайте в судебном порядке. В суде!
  -Знаю я ваши суды!- буркнул под нос, уволенный.- На одном уже побывал в качестве свидетеля!..
 Пускаясь в размышление, он определил: «Администрация онкодиспансера  беспредельничает, старикашку от волнения чуть кондрашка не хватила! Плохая у него работа: всю жизнь врать и выкручиваться. Самая гадкая на свете профессия – юрист!»
 Уволенный Ольшанский решил отправиться домой, проверить почтовый ящик и хорошенько всё обдумать. Направляясь к выходу, на него налетел зав отделением Вадим Олегофренович. Схватив за руку, он судорожно пожимал её как большому другу. «Есть ещё хорошие люди в медицинском персонале», - решил уволенный, покидая  онкологическую лечебницу.
  Но Борис Николаевич ошибся. Как только дверь за ним закрылась, Вадим Олегофренович, оббежал  диспансер и строго-настрого предупредил подчинённых, чтобы не имели никаких дел с уволенным Ольшанским. Подчинённые, тараща на него глаза, решили и постановили: «У завотделения опять черти поехали!»
  Войдя в подъезд, Ольшанский в почтовом ящике обнаружил пухлый конверт. Письмо было с бывшего места работы. В нём находилась трудовая книжка и приказ с бредовыми  мотивами, объясняющие причину увольнения.
Приказ подписан исполняющей обязанности главного врача Таней Игнатулиной. «Ну и дура,-  подумал он. -  И дура не маленькая! Килограммов на сто пятьдесят  тянет!»
  Поднявшись в свою квартиру, Борис Николаевич включил компьютер, и пока умная машина оживляла процессоры, вскипятил крепкого чая. Сделав глоток божественного напитка, он подключился к Интернету и вышел на президентский сайт. Самого Президента России он лично не знал, да если бы и знал, то выйти на него по электронной почте было проблематично. И о чём  с ним беседовать? О хорошей погоде в городе Рубцовске! Не будет же он плакаться в президентскую жилетку, о незаконном увольнении. Подключившись к сайту Аппарата Президента, Борис Николаевич набрал текст: «Как успехи, Константин Дмитриевич?  Не желаешь посетить разворованное кладбище наших предков? Заранее сообщаю: могилы Бориса Яковлевича и Татьяны Клавдиевны, не найдём. Мародёры сдали в металлолом.»
  Подогнав курсор на экране к месту «отправить», он щёлкнул мышкой. Спустя некоторое время пришло подтверждение полученного сообщения.

                *         *         *


                1971 год      

  - Ольшанский! Ольшанский!
  Борис обернулся. На площади Ленина, на лавочке под елями сидела незнакомая девушка и, улыбаясь, смотрела на него. Она не была писаной красавицей, но в ней было что-то такое, с чем (не оценив) легко расстаются в юном возрасте, и, потеряв навсегда, сожалеют в зрелые годы.
– Привет! Что-то я вас не помню! – ответил молодой человек, присаживаясь на лавочку.
– Три года назад мы с тобой были на танцах в школе № 7…Ну, вспоминай!.. Меня зовут Оля… Там еще драка была, девчонку какую-то не поделили…
      Борис вспоминал и никак не мог вспомнить эту девушку. Драка, каким-то боком, нарисовалась в его памяти. И что-то вроде, как было…
– А что мы танцевали? Рок-н-рол или танго? – спросил молодой человек, рассматривая Ольгу, как манекен в магазине. «Стройная фигурка, – подумал он. – Наверно по физкультуре были одни пятерки.»
– Танго танцевали и быстрый танец: шейк и твист… Все танцевали! – ответила Оля, заглядывая в глаза Борису Ольшанскому.
– Все, не может быть! Я вальс танцевать не умею и не люблю.
– А я вальс обожаю! Это самый лучший на свете танец! – воскликнула Ольга, и глазки ее загорелись.
   Борис немного помолчал, наблюдая за новой «старой знакомой», которую никак не мог вспомнить.
– Ты никуда не спешишь? – переходя на «ты» спросил он, поднимаясь с лавочки. – Может быть прогуляемся до Алея, до подвесного моста, – предложил молодой человек, протягивая даме руку. – Полюбуемся самой длинной рекой Алтайского края….
Неизвестная знакомая подала изящную ручку и, поправляя юбку, поднялась с лавочки.
– Оля, я не рисуюсь! Я, правда, не могу тебя вспомнить… Мы, что дружили с тобой вечером или целовались? – спросил Борис, и глядя на нее мысленно определил: «Девчонка ростом не маленькая! Наравне со мной»…
– Ох, и память же у вас, пацаны! Я, например, помню все слова, которые ты мне тогда говорил. Ничего не забыла.
– И чего я говорил? Это же было три года тому назад, если не больше! Меня в городе не было тысяча сто дней. Три года!...
– В тот вечер, ты сказал, что мы на следующий день обязательно увидимся. Ты еще сказал: «Я приду, даже если будет война!». Войны, слава Богу, не было. Но ты, не пришел…
– Олечка, я исправлюсь, – улыбнулся Борис.– Буду приходить к тебе каждый день, куда прикажешь.
– Приказывать я не могу, – пряча улыбку, ответила Ольга. – Так уж и быть, пойдем, погуляем по берегу,- согласилась она.
   Молодые люди, довольные, направились в сторону подвесного моста побродить вдоль извилистого берега реки, не подозревая, что судьба, куда более извилистая чем русло Алея, отныне объединила их странными узами навсегда. Навечно!
   В этом году Алей разлился, как никогда широко. Весенние воды затопили правый низменный берег, покуда глаз хватило, превратив алейскую забоку в амазонские топи. В зеленой теплой воде, средь могучих тополей и плакучих
ив, казалось, затаились голодные крокодилы, беспощадные анаконды и прожорливые пираньи. Растительный мир, упиваясь живительной влагой, поражал своей тучностью, пер, как на дрожжах. Любая отломанная веточка, попадая в благоприятную среду, объявляя суверенитет, пускала в землю корни, становилась самостоятельным, новым растением. И даже воздух
забоки, в дни большой воды, перенасыщенный водяными парами становился особенным, как будто его надуло с Мезозойской эры Юрского периода. Тут берегись тропической лихорадки, малярии и черт знает чего!...
   Пацаны компании Бориса Ольшанского, водимые пылким воображением, в свое время рыскали по затопленной забоке, изрезав до крови руки и ноги. И если бы не Ангел-хранитель и стойкий  иммунитет, никто бы не узнал волшебной красоты тех мест, где некогда монгольский хан упрятал награбленное богатство.
…Двое молодых людей стояли на подвесном мосту и, любуясь водной стихией, изредка обменивались короткими фразами. На убегающие потоки весенней воды, как на языки пламени костра, можно смотреть бесконечно долго. В это время голову посещают невероятные мысли. Они как мутные, алейские воды, прилетают из неведомого – трансцендентального мира, и не возбуждая особых желаний уносятся в неизвестном направлении. Голова становится, как почтовый ящик, в который одни таинственные личности приносят и кладут корреспонденцию, а другие эту самую корреспонденцию забирают. И глядя на воду, молодому человеку, по чьей-то незримой воле явилось видение, которое произошло с ним несколько лет назад, и которое напрочь потерялось из памяти. Видение неожиданно выросло перед глазами Бориса эдакой бредущей по волнам русалкой, с длинными волосами!… Видение машет рукой, призывает: «Плывите сюда!» – а рядом еще одно, другое: «Ты, кто? Как тебя звать?... Ольга!- отвечает видение.-... Я помогла тебе!..» – звучит где-то в тенётах памяти забытый сон или наваждение. И следом:«На свете много, друг Горацио, что объяснить способны, лишь немногие!» – всплывают из небытия мудрые, шекспировские слова.
 …И все вдруг обрывается и исчезает, уносится мутными алейскими водами. Только картина далеких событий, что происходила когда-то на Горьком озере, восстановленная чудным образом, прочно засела в сознании молодого человека.
«Или я умом тронулся?! Или эта девушка, та самая таинственная особа, что помогла на озере?!» – подумал Борис, внимательно разглядывая «забытую знакомую». Мысли его забегали в голове, как пожарные в горящем здании.
– Олечка, ты в какой школе училась? – спросил Ольшанский, сгорая от любопытства.
– Я училась в школе №19! А, по окончании восьмилетки, поступила в торговый техникум. Работаю в магазине, что по улице Щетинкина.
– А ты бывала когда-нибудь на Горьком озере, в сосновом бору? – задал он еще один вопрос и с нетерпением ожидал, что скажет Ольга.
– Я бывала в сосновом бору много раз, в пионерском лагере «Салют». К сожалению, на Горьком озере побывать не пришлось. Но мне хочется на него съездить, говорят оно целебное.
– Оля, может быть, ты забыла? А на самом деле приезжала ненадолго на озеро искупаться в вечернее время?!
– Да нет же! Ни в вечернее время, ни в утреннее, я на Горьком озере не была ни разу… А что тебя так беспокоит? – удивленно спросила девушка.
 Она перестала любоваться водным потоком, ее внимание целиком переключилось на Ольшанского.
– Ты не можешь вспомнить, как мы с тобой танцевали в седьмой школе! И думаешь, что я тоже ничего не помню? – прощебетала Ольга и, прищурив глазки, с укором посмотрела на молодого человека, как смотрят взрослые на маленького сорванца.
– Видишь ли, как бы это сказать!.. – неуверенно заговорил Борис.- Со мной, точнее, с нами произошёл странный случай на Горьком озере… Короче, одна девчонка Ольга нам здорово помогла в безнадежном, щекотливом дельце… В общем, я думал, что это ты!..Она, как и ты, тоже училась в школе № 19!
      Борис сделал глупое лицо.
 – Она сказала, что мы с ней, ну типа, пожениться должны. Понимаешь, ту Ольгу, которая нас спасла, я никогда в жизни не видел… То есть видел, но во сне… Понимаешь?..
– Понимаю, понимаю, – в раздумье проговорила Оля. Но по выражению её лица было видно, что она ровным счетом ничего не поняла. В душе у неё появилось подозрение, что в словах её возлюбленного кроется какая-то тайна, и он чего-то не договаривает. Ольга любила Бориса несколько лет, с того самого вечера, когда они познакомились на танцах и целовались в подъезде до самого утра. Потом он неожиданно уехал во Владивосток. Она тайком провожала Ольшанского, наблюдая издалека, так и не решившись на вокзале подойти поближе.
«Какой нежный он был в тот вечер! С ним так хорошо, – вспоминала Ольга. –Он окутывал меня любовью, как бесценной паутиной, выбраться, из которой нет ни сил, ни желаний. Откуда у меня такое чувство?! – удивлялась
влюбленная девушка. – Откуда такая сила и влечение к этому парню? С чего так взялось? Дружили один вечер, целовались, говорили всякие глупости, и вот теперь я не могу не мечтать и не думать о нем! Говорят, нет любви! Что же тогда со мной происходит, если это нелюбовь? Нет, милые мои подруженьки, если вы не любили, так как я, значит, что-то другое принимаете за высшее чувство. Любовь – высшее чувство!»...
  Громкие звуки музыки, знакомой мелодии «EL CONDOR PASA» («Парящий кондор»), вернули двух молодых людей к действительности. Подвыпившая компания друзей, с ревущим магнитофоном, шла по подвесному мосту, направляясь в забоку, чтобы разгуляться на природе. В затопленной забоке оставался сухим небольшой пятачок в тополиной роще, где на известных ветках, на «своих местах», висели граненые стаканы и завернутая в бумагу вчерашняя килька, по 30 копеек за килограмм. Подвыпившая компания растянулась по всему подвесному мосту. Парни, обнимая вульгарных девиц не первой свежести, были до основания загружены спиртным. Из карманов торчали бутылки с дешевым вином. Блатная компания вела себя агрессивно: без видимых причин толкали людей, стоящих на мосту, лапали девчонок, грязно ругались. Последним по мосту с магнитофоном на плече шел долговязый дурила, в финском нижнем белье. «Дурила» на днях освободился из мест заключения и шелковое белье, в красивых узорах, которое недавно появилось на прилавках города, счел за приличный наряд, за последний крик моды. Магнитофон был врублен на всю мощь, из его динамиков неслись не тюремно-лагерные мотивы плохого качества хриплых исполнителей, а популярная  латиноамериканская мелодия  «Парящий кондор». Долговязый в нижнем белье, оглушенный «музыкальным инструментом», который придерживал левой рукой, был на вершине блаженства и не очень понимал, что делает его правая рука. Эта рука щипала девчонок и молодых женщин, стоявших на мосту, лезла куда ей не следовало наглым образом забираясь под юбки и в бюстгальтеры. Жертвы с визгом отскакивали от долговязого дурилы, забавляя негодяя своей беспомощностью. Людей на мосту было много, и разглядеть сквозь толпу, что происходит на пути следования распоясавшегося «музыканта» было невозможно.
  «Мало ли отчего визжат женщины?! На то они слабый пол», – подумал Ольшанский и в ту же секунду стал свидетелем того, как долговязый
приблизившись к Ольге, с блаженной улыбкой запустил руку к ней под подол. Ольга вскрикнула и, прижимая руками юбку, жалобно посмотрела на Бориса.
…Последний раз Ольшанский дрался во Владивостоке, на фуникулере. И то, скорее защищался от подвыпивших морпехов, которые терпеть не могли настоящих моряков со знаками на груди «За дальний поход».
– «Что делает, сволочь?!» – с яростью подумал Борис, сжимая кулаки. И когда долговязый поравнялся с ним, он со всей силы ударил его в челюсть. От удара рот долговязого на мгновение раскрылся. Показывая «рандолевые зубы», он вместе с «музыкальным инструментом» отлетел к противоположным перилам подвесного моста и распластался на решетке перил. Прилип, как будто налетел на неё с разбега. «Парящий кондор» за пределами моста продолжил траекторию свободного полета, вместе с ворованным дорогим магнитофоном сгинул в алейских водах. Пешеходы и зеваки на мосту замерли от неожиданной развязки:
 - Правильно, так ему и надо! Не будет грабли распускать!.. – послышались одобряющие возгласы.
Маленький мальчик, который видел, как нырнул в реку «музыкальный инструмент» так же не остался безучастным:
– Дяденька, вы будете нылять в леку? – обратился он к получившему по заслугам хулигану.
  Дурила очухался и отскочил в сторону. Учуяв, что избивать его никто не собирается, он крикнул дружкам, которые уже находились на другом берегу, и в его руке появилась бритва!..
  «О, боги! – удивился Борис – До чего примитивен блатной мир! Если вооружаться, то обязательно бритвой или молотком!»
   Опасаясь, чтобы безумец с бритвой не почувствовал превосходство над окружающими и не наделал бед, Ольшанский выдернул ремень из брюк. Флотский ремень с массивной бронзовой пряжкой не является холодным оружием, а естественным средством защиты, в умелых руках работает как кистень.
– Брось бритву, придурок! Хочешь еще получить?! – незлобно произнес Борис. Он решил не обострять обстановку и выпутаться из этой истории с наименьшими потерями. У него было мало времени. Получилось так, что Ольшанский на мосту остался один на один со всей блатной компанией. Ни один представитель мужского пола не пришел на помощь. Мужчины все как один струсили и бегом бросились с моста на берег.
… Еще минуту назад уважаемые мужи, джентльмены города, стояли на мосту и наблюдали за напором водной стихии. Они вслух рассуждали о высокой материи: о духовности, вечности, о роли человечества в безграничном Космосе. Еще минуту назад мужи тарахтели своим чадам, своим половинам о высоком предназначении человеческого бытия: «Что жизнь, это та же река и, что её нужно переплыть так», «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы! Чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое! Чтобы умирая, мог сказать..» и так далее и тому подобное. Но, завидя блеск нержавеющей стали в руках изможденного туберкулезом негодяя, эти люди предали забвению высокие взгляды и как апостол Петр трижды отреклись от своих слов!
… Ольшанский находился в незавидном положении. Со стороны забоки, на опустевшем мосту, на него не спеша надвигалась компания уголовников, тогда, как со стороны набережной дергался от нетерпения и вытанцовывал ненормальный с бритвой. Борис стоял посередине, как промеж двух огней. Ширина моста не позволяла противоборствующим сторонам разойтись с миром. Намотанный на руку ремень с бронзовой пряжкой – хорошее оружие дальнего боя, и казалось встреча с бритвой на узком мосту, была неминуема. Нападать на шайку пьяных негодяев, было неразумно, прыгать в холодную
воду и добираться до берега вплавь не позволяло «собственное достоинство».
…Борис ринулся на дурилу в финских кальсонах, сделал выпад в его сторону и замер, ожидая реакцию бандита. Дурила, размахивая перед собой страшным оружием, сделал непростительную для себя ошибку. Он решил
воспользоваться длиной своих ног и повалить противника на пол. Но в тот же миг бронзовая пряжка со страшной силой врезала ему по коленному суставу. Бандит упал и, как в припадке эпилепсии, начал корчиться от боли. Путь к отступлению был свободен.
   – Бежим отсюда! – крикнула подбежавшая Ольга, в руке у нее был булыжник. – Я хотела голову ему размозжить!…
    Ольшанский оглянулся назад. Блатная компания на той половине моста стояла в нерешительности, так и не приблизившись к нему. И, похоже, делать этого не собиралась. А когда Борис схватил Ольгу за руку и попытался покинуть место происшествия, он понял причину этого замешательства. Навстречу им по мосту вышагивали два работника милиции.
   – Так! Что здесь происходит?! – спросил младший лейтенант. – Ты что развалился, подняться не можешь? – обратился молодой офицер к присмиревшему бандиту.
   Налетевшие вдруг женщины стали наперебой объяснять милиционерам хронологию событий. В их глазах красивый молодой человек (Ольшанский) моментально стал героем, рыцарем достойный всяческих похвал, а пострадавший (подбитый) бандит жалким ничтожеством, которого надо сбросить с моста и утопить!
   – Этот глист был с ножом! – яростно заговорила одна из женщин, которую хулиган больно ущипнул.
   – Нет, у него в руке была бритва! Он размахивал ею, как самурайским мечом, – упорствовала другая пострадавшая.
    Младший лейтенант брезгливо посмотрел на худосочного уголовника:  Ну, показывай, что у тебя в карманах? И не дергайся!
    Дурила состроил физиономию невинного человека и похлопал руками по пустым карманам. Округлив идиотские глазки, он извлек на свет белый безобидную расческу, по форме напоминающую складной нож.
  – Зачем ты носишь ее с собой? У тебя шевелюра еще не отросла? – разглядывая расческу, спросил младший лейтенант.
 – Отрастет когда-нибудь,… скоро, – промямлил он.
 – А нож, куда дел? – спросил милиционер.
 – Не было у меня никакого ножа, гражданин начальник.
  – Врет он, товарищ милиционер! Он его выбросил в реку, – крикнул кто-то из толпы.
   Стоявший рядом безучастный сержант невольно посмотрел на реку, надеясь заприметить на водной глади что-нибудь подозрительное. Но
коварный Алей крепко хранит свои тайны. Надежно прячет след лихого человека. И не выпытать у него, и не выплакать, ничего никому не
расскажет.
                ----------------------
      Лето 2000 года на Алтае было жаркое и засушливое. Город Рубцовск задыхался от зноя и пыли. В раскалённом воздухе, носились как привидения трухлявые полиэтиленовые пакеты. Южный ветер приносил в степной город изнуряющую жару и бессонницу, и северный ветер ничего хорошего не приносил. Зловоние очистных сооружений, и вечного пожарища загородной свалки, которая только называлась «загородная», а на деле находилась в черте города, при северном ветре, вызывали у рубцовчан головные боли и чувство обречённости. Отвратительный воздух гниющих и горящих нечистот, проникал сквозь любые щели. Спрятаться от него не было никакой возможности. И как только задувал северный ветер, всё живое и разумное стремилось покинуть город тракторостроителей, уехать, куда глаза глядят, лишь бы не дышать отравленным воздухом.
    Борис Николаевич так и сделал. Собрав сумку с продуктами и питьевой водой, он на автобусе доехал до улицы Менделеева, до того места, где она пересекается с Егорьевским трактом и пешком направился на Старое кладбище. Воздух в этой части города казался свежее и чище, не такой как в районе площади Ленина и подвесного моста, где он жил. Дышать было легко и даже радостно. Почувствовав прилив сил, он уверенно шагал по кромке старого арыка. Между городом и кладбищем лежало дикое поле, на солончаковой почве которого, росла чахлая трава. Эта земля не знала лопаты труженика, поэтому сплошь и рядом была изрыта мышиными норами. Невидимый жаворонок, хваля Создателя высоко в небе, заливался бесконечными ариями и не сложная его песенка никогда не надоедала. На территории кладбища, как на законных основаниях, хозяйничали вороны и мародёры. Это было заметно по длинной веренице людей с мешками, ползущих в конце дикого поля. «Пошли сдавать награбленное!- решил Ольшанский, сжимая кулаки.- Сюда бы автомат Калашникова! Перестрелял бы всю эту братию, а заодно и приёмщиков металла! Да ещё кое-кого!..» Группа мародёров с тяжёлым грузом на плечах, предвкушая хмельную оргию, скрылась в жилых постройках. И все помыслы его переключились с живых людей, на умерших.
   Борис Николаевич решал и никак не мог решить проблему, что делать с Ольгиным памятником? «Никем не охраняемое  Старое кладбище постоянно будет подвергаться разграблению,- рассудил он.- Восстанавливать, как раньше было, не имеет смысла. Да и фотографии у меня нет. Написать краской на памятнике имя покойной, это убожество! Что же тогда делать?» Не приняв ни какого решения, он не заметил, как добрался до дорогого ему места. Безымянный, осиротевший Ольгин памятник  немым укором взывал к покаянию. Борис Николаевич осмотрелся по сторонам и, осенив себя крестным знамением, проговорил чуть слышно:
  - Прости нас, ползающих по земле, за то, что сотворили безумие! Я поставлю тебе новый памятник!...
  - Оставь всё как есть!- услышал он женский голос.- Ты своё дело сделал!..
  - Кто вы?- заметив неизвестную женщину, вопросил растерянно Ольшанский.- Здесь же никого не было?
 - Это не важно, кто я. Важно то, что мы встретились,- произнесла она спокойным голосом.
  Разглядывая неизвестную, Борису Николаевичу показалось, что он с ней знаком. Вот только когда и где произошло их знакомство, вспомнить не мог. Определить возраст этой женщины было совершенно не возможно. Для неё с успехом подходили и тридцать и пятьдесят лет! Одеяние было самое обыкновенное, в котором обычно ходили в ненастную погоду замужние женщины лет тридцать тому назад. Голову покрывал красивый вышитый платок и, ни серёжек, ни каких других побрякушек на ней не было.
  - Как зовут вас? Как ваше имя?- спросил он неуверенно,  пытаясь сообразить, не сон ли это.
 - Это не сон,- угадала она его мысли,- мы наяву встретились. Не удивляйся! Ты человек живой и умный, всё поймёшь. Это, мародёры с мешками на плечах, которых ты встретил в поле, трижды умершие. А ты живой. Ну да, Бог им судья!
 - Как же, они могут быть умершими, если по земле ходят?- задал он удивлённый вопрос и про себя подумал: «Обращается на «ты», как со старым знакомым! Как с братом!»… «…да святится Имя твоё!»- пришла неведома откуда, мысль, как подсказка.- «Имя твоё», а не «Имя ваше!» «Ты», а не «Вы!» Откуда это и, что всё это значит? Загадка!».
 -Чтобы ходить по земле,-  продолжала женщина,-  не обязательно быть живым, можно оставаться оживотворённым! Животные, которые двигаются по земле, они как раз – оживотворённые существа и не знают, что когда-нибудь умрут. К сожалению, так ведут себя многие люди, думают, что никогда не умрут. Будут жить вечно!...Они утонули в человеческой скверне и самообмане и обольщают себя глупостью, что не умрут вовсе. Или умрут как бы понарошку. Но оглянись вокруг, посмотри на эти разворованные надгробья! Под каждым из них лежит то, что осталось, от некогда живых и здоровых людей. Куда же они сами подевались? Этот вопрос, от дней сотворения, мучает каждого дышащего человека: и Вадима Олегофреновича с Татьяной Игнатулиной, и главного врача онкодиспансера, и бухгалтера, и даже тех, которых ты видел  в поле.
 «Кто же есть эта женщина,- удивлялся Ольшанский,- что, как древний философ поражает блеском знаний? Из каких просторов вселенной она явилась?»- мысленно задавал он себе вопрос.
  - Памятник так и оставить, разграбленным?- спросил он недоумённо, не зная о чём говорить.
 - Так и оставить,- ответила она.- Ты своё дело сделал, отпел в Православном храме.
 - Мне кажется этого мало!?- произнёс дрогнувшим голосом Борис Николаевич, начиная догадываться, кто эта женщина.
 - Для меня, этого вполне хватило!- ответила она и стала странным образом от него отдаляться.
  Слёзы, заполняя глаза, преломили солнечные лучи на все цвета радуги. В этом буйстве радужных соцветий седовласый мужчина потерял из виду незнакомую знакомую женщину. Толи затерялась она среди памятников и непроходимых кустов, разграбленного Старого кладбища, толи её никогда не было.
  «Как же, не было?- выйдя из оцепенения, подумал он.- А Ольгин памятник? Вот он стоит предо мной разворованный! А её фотография? Мародёры всё кругом растащили, а здесь до поры не трогали! А Матрона Московская? Эта святая явилась ко мне в больничную палату и заражение крови и камни в почках, мгновенно исчезли! Медицина меня в морг списала, а я взял и воскрес! У врачей в Урологии глаза на лоб полезли!.. Как же не было? Всё было! И всё есть! Отрицать этого нельзя. Вот только знаний мне никогда не хватит, чтобы  переработать всё это в человеческой голове».