Тетя Клава, одна наша дальняя родственница из Подмосковья, серьезно заболела. Хотя само слово "болезнь" звучит все-таки несколько опимистично, ибо может иногда предполагать и возможность выздоровеления. В этом же случае ни о каком выздоровлении речи не могло быть.
С самого начала было ясно, что впереди только смерть. И прежде всего это было понятно самой тете Клаве.
А случилось все очень даже обычно, буднично... В мае месяце она почувствовала боли в спине, в июне ей поставили диагноз, а 4 октября она уже лежала в могиле.
Меня поразила какая-то жуткая, непонятная избирательность, неотвратимость и скоротечность смерти.
Я ни в коей мере не могу назвать себя человеком излишне чувствительным, и со смертью, хотя и не часто, мне доводилось сталкиваться.
Не так давно, например, одного моего знакомого убило мотоциклом прямо по дороге с работы.
Мотоциклист, видимо, не справился с управлением и на бешеной скорости влетел прямо в этого моего товарища, когда тот шел по тротуару и ни о чем таком конечно не думал, и не успел уже, наверно, подумать. Ударом его отбросило метров на 20 в сторону, прямо на проезжую часть, и очень странно отбросило - его будто выдернуло из одежды и ботинок, которые остались стоять на асфальте, а сам он, вдруг почти голый, умер под колесами других машин, от травм, не совместимых с жизнью.
И даже этот случай не поразил меня так, тут не было вот этой непонятной для меня неизбежности, предрешенности, в конце концов, он просто мог выйти на тротуар секундой раньше или позже и ничего бы не произошло.
А в случае с тетей Клавой у меня никак не могло уложиться в голове - вот, человек жив, но всем точно известно,что через пару месяцев он точно помрет...
Несколько раз летом мы приеъжали к ней в гости (она так и жила в своей квартире и почти до самого конца могла себя обслуживать). Если бы не эта болезнь, ей абсолютно точно предстояло еще никак не менее лет 20 активной жиизни, ибо энергии и целеустремленности у нее было в избытке.
Даже сейчас она не утратила остатков своей бодрости, постоянно суетилась по дому, мыла посуду, со всей душой накрывала на стол, стараясь, чтобы все попробовали пирога, а дети не ушли из-за стола без конфет и печенья. Да и внешне она почти не изменилась, лишь слегка похудела.
Как всегда, мы говорили с ней об обычных пустяках - об урожае картошки, о каких-то кулинарных рецептах, о том что огурцов надо бы на зиму закатать и прочей ерунде, как бы отстранившись от того факта, что огурцов этих ей попробовать уже совершенно точно не доведется.
Не смотря ни на что, у меня не было гнетущего впечатления от этих встреч, я только не знал, что сказать, когда речь заходила об ее болезни. Невозможно было желать выздоравления, даже чисто формально, а желать Царствия Небесного еще живому человеку было бы совсем уж дико...
Впрочем, об этом мы почти и не говорили. Тетя Клава была настроена именно на жизнь, на быт, тянуть на себе дом, огород, хозяйство, да еще помогать детям, сидеть с внуками - вот это было ее, это она знала и этим только жила.
А на загробную жизнь вовсе не была настроена, как и любой из нас, бессмертие души, Бог, посмертные мытарства - обо всем этом, конечно, знали и даже верили, но было это как-то уж слишком далеко, абстрактно и никак не пересекалось с каждневной реальностью. Вот банка огурцов - это понятно, это реально. А загробная жизнь - тоже реально, но слишком уж далеко. А теперь случилось так, что вот это далекое стало вдруг близким, да таким, что ближе и не куда.
Мне бы выть захотелось от этой разорванности, но тетя Клава держалась хорошо и в глазах ее я не видел той особой пустоты или каждодневного ужаса, который, как я слышал, бывает а глазах неизлечимо больных.
Видно, она загнала все это в самую глубь, может даже иногда и вовсе забывала об этом среди ежедневной суеты.
Один раз мы заехали к ней по дороге с дачи. В доме уже были гости - в комнату набилась откуда-то куча старушек и всяких соседок, и они бодро обсуждали подробности будущих похорон. Одна старушка, причмокивая, говорила:
- Ты, Клава, не беспокойся даже, все сделаем как надо. Мы тебя положим там в большой комнате, я тебя обмою, Никифоровна мне поможет, так что не волнуйся. Платье только подбери заранее, в каком хочешь лечь.
- Да-да, Николавна, не суетись, не ты первая, -поддакнула Никифоровна. - Детей к этому делу нечего допускать, ничего они не умеют, мы сами сделаем в лучшем виде.
- Только Лидку на похороны не зови! - строго сказала другая старушка. - Она тебе гадила всю жизнь, а ты ж ее что будешь звать?
- Гнать никого не буду, - рассудительно сказала тетя Клава. -Тут уж кто придет, тот придет.
Она сидела на диване, пила чай с бубликом, и вид у нее был вполне довольный, даже умиротворенный, словно тут обсуждали чьи-то чужие похороны, а не ее собственные.
Потом, когда все разошлись, убирая со стола она еще раз инструктировала сыновей - как обычно, когда собиралась куда- нибудь не надолго уезжать
- Цветы не забывайте поливать. За огородом следите. Лук переберите, а то пропадет...
Последний раз мы виделись в самом начале осени. Она сильно похудела, ходила уже с трудом, больше сидела на кушетке или лежала. И говорила в этот раз все больше о своей болезни.
- На процедуру наверно больше не поеду. - Что толку, только организм мучить.. - Придется помирать, - спокойным, потухшим голосом, как о привычной неприятности, говорила тетя Клава. - А ничего не сделаешь.
Мне захотелось как-то подбодрить ее , утешить... А как?? Не о загробной же жизни в самом деле говорить...
И тут... Я наверное, никогда этого не забуду. И не прощу себе. Я сказал:
- А давайте Вашу выписку отвезем в Москву. Вроде есть врач хороший, говорят он в самых безнадежных случаях помогет, пускай посмотрит, может еще можно что-нибудь сделать.
- Да уж кто только не смотрел, - безразлично ответила тетя Клава. Бесполезно это все.
- А и правду Клав, - вдруг поддержала меня теща. Чем черт не шутит. Пускай ребята бумагу в Москву отвезут, пусть доктор посмотрит.
А Тетя Клава вдруг оживилась... Она встала с кушетки, пошла, достала выписку, протянула мне
- Ну, может и поможет... - сказала она.
Я посмотрел на нее и невольно вздрогнул, увидев ее глаза.
Только что это был потухший, почти безразличный, какой-то приглушенный взгляд.
И в один миг все изменилось. Я увидел, как в этих глазах полыхнула, буквально взорвалась - надежда! В этих глазах засветилась, заполыхала жизнь, надежда на жизнь, хоть еще не много, да может полгодика, рождество еще с детишками отметим, а может год, а если два! Увижу как Дашенька в первый класс пойдет! Розы надо будет посадить на клумбах, на букет ей... Да и огород без присмотра - дети ж его загубят, а у Илюшки день рождения зимой как же без подарочка... - все это давно сгинувшее, отмененное смертью, умершее в ней раньшее ее самой вдруг воскресло, ожило, засветилось в глазах...
"Господи,что же я наделал, зачем??" пронеслось у меня в мозгу,но делать было уже нечего... Я конечно, взял эту выписку в Москву, даже показывал врачу, который просто засмеял и выгнал меня, только взглянув на диагноз...
Закончился дачный сезон, начался учебный год, и мы перестали бывать за городом, соответственно пропала возможность часто навещать тетю Клаву. Хотя конечно, мы собирались к ней еще заехать.
Однажды вечером, зайдя дома на кухню я увидел, что мой сын, вместо того чтобы уложиться спать, с интересом рассматривает сидящего на полу огромного паука.
- Смотри папа, какой паучок клевый!
Паук и в самом деле был шикарный, с огромными, неуклюжими лапами.
- Да, крутой паук. Только ты его не дави. Пускай ползает
Но маленькая ножка в детском сандалике уже сокрушила беззащитную плоть. Отломаные лапы слегка пошевеливались чуть в сторонке от расплющенного тельца.
Ребеночек невинно развел ручками - нет паучка!
- Ну что ж, на нет и суда нет, - сказал я и отправил сорванца спать.
Вскоре мы узнали, что тетя Клава, наша дальняя родственица из Подмосковья, умерла.
Примечание.
Почему-то в нашей семье убить паука считалось плохой приметой. Бабушка мне рассказывала, как в войну она раздавила паука, а потом стали приходить похоронки в семью...