Жара, южный город, первое сентября... Воздух аж звенит от зноя и колеблется как жидкое стекло. Первый учебный день в четвертом классе. Честно говоря, мы в этот день не учились и за парты даже не присели.
Сначала во дворе школы была пионерская линейка. Речи, речи, речи... Директор, завуч, шефы, родительский комитет. Заунывное чтение нравоучительных стихов собственного сочинения одной поэтессой местного разлива (ее муж преподавал химию):
- .......советский пионер
- .................всем пример (рифмы как из газетной передовицы).
Жара, дышать нечем, пить хочется. Бегали на первый этаж в туалет к новеньким фонтанчикам с водой. Заодно и наскоро умывались. Вокруг фонтанчика лужицы на полу из метлахской плитки, уборщица ругается и замахивается тряпкой.
В класс идти нельзя, потому что еще не просохла краска на полу после ремонта. Собрались в кружок под тополями. Наша загоревшая и помолодевшая Мария Васильевна сказала, что год будет трудным, учиться в первую смену, приходить к 8 утра. На завтрашний день назначила дежурных. А главное, что запомнилось, что надо срочно купить орфографический словарь. Где его купить никто не знал.
Договорились с Костей и Юрой на велосипедах сгонять в книжный магазин. Это далеко. Нас остановил Миша Подгорный и попросил купить словарики для него и Толика Песоцкого. Они собрались на речку в последний раз за это лето, а то потом некогда будет. Учеба, уроки делать... Мы молча позавидовали им и закрутили педалями в дальний магазин.
С речки вернулся один Толя. Миша утонул. Господи, там речка-то воробью по колено! Беда.
Хорошо помню этого мальчика. В черной вельветовой курточке с двумя карманами на груди, широких вельветовых шароварах с манжетами на щиколотках, которые застегивались на большие зеленые пуговицы. Мама пришивала ему белый воротничок и худо-бедно наряд смахивал на школьную форму. Зато у него была настоящая школьная фуражка с лаковым козырьком, которой он безмерно гордился, берег и сокрушался, что ее нельзя носить круглый год. Добродушный маленький увалень с румянцем во все щеки и рыжими конопушками на носу. Он не был героем моего романа. Нам было по пути в школу и из школы, поэтому мы много общались и смеялись. Он специально меня смешил. Только теперь я понимаю, что нравилась ему, а тогда снисходительно принимала мелкие подарки и знаки внимания. Привыкла. Соседи.
И вот его нет. Первая смерть в моей жизни, сколько их еще будет, но это первое внезапное исчезновение человека из жизни. Был и не стало. Долго казалось, вот иду утром в школу, пройду 12 частных домов до поворота, а за углом он стоит у своей калитки с закадычным другом Толиком и ждет меня. Нет, не стоит. И Толик не стал со мной ходить в школу.
Толика совсем затравили. Вчерашние сотоварищи сочинили безумную сплетню, будто бы он утопил друга. Дети бывают очень жестокими. Бедный мальчишка, сколько он пережил горя!
Жара, 4 сентября мы тоже не учились. Всем классом хоронили Мишу. Несли венки, а над ухом надрывно ревели трубы духового оркестра. Ноги подкашивались и все происходящее казалось нереальным от сильной жары. Хотелось пить.
Прутья венков врезались в детские пальцы. Пытались загнуть пару листочков искусственных цветов внутрь, чтобы не было больно. Ладони окрасились ядовито зеленой краской. Кто-то из взрослых догадался организовать замену и мы отошли на обочину. Мимо как в замедленной съемке медленно двигалась похоронная процессия. Последними шли две женщины с ведрами воды и одной кружкой на всех. Вода теплая с привкусом железа.
Духовой оркестр замолчал, чтобы передохнуть. Слышалось шарканье ног и лай собак. Сбежались со всей округи.
Показалось неофициальное кладбище репрессированных. Часть степи, огороженная толстыми штырями из арматуры с натянутой проволокой. Не колючая, а стальная тонкая, кое-где порванная козами и коровами. Это было страшное место. После получения свидетельства о реабилитации своего отца папа узнал место его захоронения и номер. Мы думали, что это номер могилы, но оказалось, что на этом кладбище нет могил, а есть длинные ровные насыпи из глины надо рвами с телами умерших заключенных.
Дедушка Иван Акимович Калмыков был арестован по доносу коллеги, которому захотелось занять его место начальника разъезда КазЖД, осужден по 58 статье (антисоветская агитация). Сразу после приговора дедушка умер в тюрьме. У нас в роду по отцовской линии у всех слабые ранимые сердца. Папа плакал и ходил искал номер захоронения, но за двадцать лет после 37-го года таблички стерлись дождями или пропали. Мы расстелили газеты на общей могиле и помянули невинно загубленные души. Оставили дедушке пачку махорки, конфетки и пирожки с капустой. Я шла и без конца оглядывалась, а кто же это все съест? Над кладбищем закружили вороны...
Как мираж в степи показалось казахское кладбище. Как будто волшебный город из восточной сказки. Только без людей. Как и в жизни на кладбище нет равноправия. У богатых высокие четырехугольные пирамиды мазаров со смещением рядов к центру из красного кирпича с высоким кованым полумесяцем. Есть круглые мавзолеи из самана. Чем богаче и многочисленнее род, тем красочнее мавзолей.
Напротив городское кладбище. Процессия поворачивает в ворота и останавливается у свежевырытой могилы. Видны срезы почвы: сначала тоненький слой темной земли с корешками растений, потом яркорыжая глина и песок, песок, песок.
Повтор школьной линейки над гробом ужасает: опять речи директора школы, завуча, председателя родительского комитета, профорга с завода, шефствующего над школой. Заунывно с надрывом заголосила поэтесса, надавив на чувствительное место собравшихся. Подступили слезы.
Лицо Миши непривычно белело на белой подушке и даже веснушек не видно. Смирный мальчик с руками, сложенными на груди.
Уже чужой не наш Мишка.
Орфографический словарик так и не пригодившийся Мише, долго лежал на этажерке, напоминая о маленьком друге-медвежонке.