Водка

Олег Макоша
           1. Первый признак ума есть просторечие, говорил Пушкин. А может и не говорил, но думал. Объясняю по-простому, хочу с утра выпить. А мне подсовывают просроченные лекарства, говорят, перетерпи. Закидываюсь. Не цепляет. Еще закидываюсь. Опять, ничего. Через полчаса начинается понос. Хоть что-то.
           2. Или возьмем смерть праведника, во сне, как у Гриши Воронина. И героическую смерть, после продолжительной болезни, как у Васи Петрова. Оно же труднее и мужественнее, умереть, исстрадавшись на ложе недуга, чем бросившись на амбразуру. На амбразуру-то каждый мастак, а ты попробуй как Вася, девять лет изводиться и помереть. И никому ни слова, ни полслова упрека. Ни слезинки, ни стона.
           3. Да мы тогда выпили. Потому что Петров с ходу заявил, что я – червь, а не царь, и мне ни за что в жизни не найти сокровенного. Я тогда налил стакан и ответил Петрову в том роде, что сам дурак. Тут и началось. Тут, а не позже, когда вышли за второй, как утверждал следователю Воронин.
           4. Как сейчас помню, было Сретенье Господне, пятнадцатое февраля. И я его почти не бил. И Воронин не бил, он упал и поскользнулся или наоборот поскользнулся и упал, а мы пнули пару раз, чтобы он не замерз. Гриша сказал, надо поднять, а я ответил, надо. Подняли и прислонили к стене. Шапку завязали под подбородком.
           5. Без закуски потому что. Я сколько раз просил, возьмите хоть хлеба из дома. Сядем как люди ищущие, разопьем по честному, мне – стакан, а вам – по полстакана. Луковицу еще можно или картошку вареную. Об огурчиках я и не мечтаю. Сало тоже, говорят, хорошо идет на морозе. С хрустом кусок ржаного и лучку с салом вдогонку. Это если самогон духманистый.
           6. Портвейн он что, он разве дело. Водка, то да.
           7. Главное, Петров перед смертью притих как-то, вытянулся вдоль и заострился, как полагается. Все пытался что-то сказать, я наклонился, прислушался, но не разобрал. Вроде, похоже на – пошел на ***, а вроде на – как хорошо, как славно. На поминках спорили много, все-таки «на хуй» или «как славно»? Воронин Гриша склонялся, что «как славно».
           8. Пнули-то для тепла, ей-богу. У нас такой климат, что если сразу не разбудить, люди замерзают в течении двух-трех минут. То есть, пока стакан опускают, сразу и прихватывает. Тут важно не профукать момент, только друг засосал стакан, раз его по хребту, он голову вскинет, оглянется непонимающе, и как новый. А то были случаи, так со стаканом и кончались. У нас это называют – марсианский выход.
           9. Игнатий Егорыч тоже фрукт. Двенадцать лет завбазой или завлабораторией, не важно. И чего там только не было, но больше всего лыж. Так Игнатий вставал на них и шел. Мы его спрашивали неоднократно, зачем, мол, идешь? А он в ответ – про здоровый организм накануне смерти. На пеньке, значит, мы тогда сидели. Ну не сидели, а стояли вокруг, а Игнатий бегал. Шесть кругов навернул, потом не выдержал, приблизился и попросил, налейте, ироды. Мы налили.
           10. Дальше-то что.
           11. Не пришел домой, но об этом мы только утром узнали, когда он и к нам не вышел. На скамейке мы тогда сидели. Игнатий холсты выбивал на детской площадке, у него традиция такая, как выходные, так ковры трясти. А мы сидели, ждали. Таисия Михайловна из четвертого нумера и сообщила, что помер. Так и сказал: «Умер ваш собутыльник желанный. Как праведник. Во сне. Вот же везет некоторым!». А где этот сон произошел никто и не понял.
           12. Аптека у нас недалеко от дома и если совсем плохо, то мы берем там. Вот и тогда взяли семь фуфыриков и сели около забора строительного. Хороший забор, ровный. Гриша Воронин, Вася Петров и я. На газете разложили, все по-человечески. Сырок был, сейчас-то этого не понимают, заслонили чупа-чупсы. Но мы – старая школа. Мы сами как чупа-чупсы.
           13. А лес красивый, что тут говорить.
           14. Марки разные, мы их особо не запоминаем. Ежели в энциклопедии посмотреть, то можно установить. «Бруньки березовые», конечно, и «Ясная поляна», и «Московская особая». Где та Москва? Особая-то понятно где, да грубить не хочется. И грустить. 
           15. Сидели, значит, втроем. Я, Гриша и Вася. Игнатий холсты выбивал, а Таисия Михайловна сказала, что это ты все один да один? Оглянулся я, чего это она? Вон людей сколько вокруг. И собака прошла Митя. И кошка Нюрка. И лошадь Барбариска, она молоко возит с завода. И ослик на углу, а на нем мальчик сидит, в руках у него персик. Да и вообще, уже тепло, все в трусах ходят. Кореша мои загорелые: Гриша и Вася, и собака Митя.
           16. Гриша потом умер во сне, и это смерть праведника. А Вася долго болел, девять лет мучился и не стонал. А собака Митя улетела в космос, ее там назвали Белкой и Стрелкой и отправили покорять пространства. В красивом скафандре, у меня такой был в юности. Когда входишь в плотные слои атмосферы во время запоя, он очень помогает.
           17. Или я уже говорил об этом? Или я уже обо всем  рассказал?
           18. Из дома…