1. 16. Маленькие радости в расцвет застоя

Александр Зарецкий
 
Текст защищён авторскими правами
© Рукописи из сундука. № 8. М., 2009 год

                Александр Зарецкий. 
                Из романа «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..»

                Облое чудище власти пожрёт нас, лаяй – не лаяй.               

   Все совпадения с реальными событиями, с существовавшими и существующими ныне людьми в романе «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..» являются случайными. Герои книги не несут ответственности – ни за творившееся в стране, ни за её настоящее и будущее.               

                *****

                Маленькие радости в расцвет застоя
                Московские хроники

               
  Касьян Камаринский vs Микола Підгорний, или Баллада о комсомольском значке
               
                – Почему у Маяковского: «и в скобках маленькая «б»?
                – Потому, что в партию сгрудились малые

   – Где же ваш комсомольский значок?! – всплеснула руками кокетливая бабуся.
   Спросила и струсила, что породила шероховатость в церемонии. Она играла на сцене Дездемону, после прозябала диктором, храня образ невинно задушенной. Продолжая эпизод, трепетно глянула на товарку в дамской паре, скроенной в спецателье по стилю великой эпохи, когда обладательница пандана ходила в помощницах наркома. 30 лет она ждала его возвращения, руководя корректурой.
   Номенклатурная Пенелопа, стреляя указующим перстом, продекламировала: «Считать ношение значка почётной обязанностью каждого комсомольца». Сделала паузу и напомнила: «…постановил съезд ВЛКСМ». Вновь ткнула пальцем в Камаринского: «Так, где же ваш значок?»
   Дездемона, склонная покаяться в позорных адюльтерах, ибо Шекспир не знал всей правды, заворожёно внимала театру одной Пенелопы.
   В те годы последней инстанцией на занудном пути в КПСС была идеологическая комиссия. Её сбивали из пенсионеров и непреложно звали «старыми большевиками». Особой иронии не было – действительно, немолодые и почти большевики. Ведь состояли в рядах, когда название партии заканчивалось маленьким «б». Сталину это надоело, и он сложил аббревиатуру из глухих согласных. Дамы в комиссии водились разные, а все кавалеры – в пиджаках с колодками. Они сами построили в своих душах коммунизм и по сторонам особо не смотрели.
   Камаринский, по-советски цинично политизированный, не воспринимал ритуал всерьёз, а тут афронт. «На другом пиджаке», – нашёлся.
   – Был один костюм, так значков не забывали, – поглупели хором.
   – Тогда мы всё же зададим вопрос, и очень-очень сложный, – завелась Пенелопа.
   – Вот именно, – подыграла Дездемона, ещё на что-то надеясь.
   – Назовите высший орган государственной власти СССР? – торжественно изрекла Пенелопа, а Дездемона глянула на испытуемого с тоской.
   Камаринский опешил, но смирил мимику: «Верховный Совет».
   – Правильно, – заверещала Дездемона, наивно полагая, что её промашка заглажена.
   – А когда он не заседает, тогда? – наступала Пенелопа.
   – Президиум Верховного Совета.
   – Правильно, – у Дездемоны выступили слёзы счастья.
   – А теперь самый сложный вопрос, – хищно сощурилась Пенелопа. – Кто является Председателем Президиума Верховного Совета СССР? От уважения к сану она привстала.
   Балдея от слабоумия экзамена, Камаринский пожал плечами и бросил с ухмылкой: «Да, вроде бы Подгорный».
   – Конечно, конечно же, Николай Викторович Подгорный! – торжественно провозгласили большевички.
   – Но вы как-то неуверенно ответили, – поморщилась Пенелопа. – И не «вроде бы», а яв-ля-ет-ся, – сыграла интонациями.
   Направляясь к служебным кабинетам, так как вердикт идеологи должны были вынести через полчаса, Камаринский вспомнил «Марксизм и вопросы языкознания». Сталин рассматривал язык как средство допроса. Анализируя русскую фразу «мать спрашивает дочь», вождь подметил, что грамматически непонятно, кто кого спрашивает. Размышления привели его к выводу: не суть важно кто и кого, важно – о чём. А выяснить это – работа не учёных, а иных мастаков.
   «Нагорел им второсортный фрукт из «украинской» мафии, правящей страной с 53-го года, чепуховый и меж советских вождей, – недоумевал Камаринский. – Про Подгорного анекдотов-то нет. Одна байка, что после зарубежных вояжей звонит в редакции, безнадёжно требует назвать его в отчётах «Президентом СССР».
   Коллеги бдели у телетайпов. Те отбивали «Информационное сообщение», как требовала тогдашняя официальная феня, об очередном Пленуме ЦК. Перед заключительными словами, «завершил свою работу», которые дикторы выговаривали с особым чувством, стояло предложение, имеющее смысл: «Пленум вывел тов. Подгорного Н.В. из состава Политбюро ЦК КПСС».
   Камаринский ведал, что между ним и телетайпом есть взаимосвязь, но чтоб столь оперативно!
   Председатель комиссии и Пенелопа перехватили его в коридоре.
   – Неловко получилось, – сожалел предводитель старых большевиков.
   – Вы-то, конечно, уже знали, но не имели права сказать до официального оповещения, – гордилась Камаринским Пенелопа. – А вышло, что вас провоцировали, – покаялась за всех. – Мы убрали этот вопрос из протокола, не возражаете?
   Камаринский милостиво согласился.
   Потом рассказали, что на пленуме тоже было забавно.
   – Поступило предложение: «Вывести товарища Подгорного…», – произнёс Суслов, когда повестка была исчерпана.
   – Мне в зал сесть? – выкрикнул отодвинутый.
   – Мы ещё не проголосовали, – резонно остановили протестанта.
   «Вступил в партию, прощай молодость», – подумал с хандрой Камаринский, чьё естество, естественно, бунтовало. В этой среде внедрение в ряды руководящей и направляющей силы было сродни медицинской процедуре, морочной, но необходимой, или даже физиологическому акту. Гомосексуальные фигуры были ещё не очень в ходу, но уже бросали, что по службе такого-то «поимели». На особую карьеру Камаринский не рассчитывал, но расти в зарплате надо.
   Мизансцена с партийными Дездемоной и Пенелопой привёла в восторг рекомендателей.   Старший приятель, корыстный и брутальный Трудоголик, резво накатал бумагу, заявив, что непорядок, когда анкеты перехватывают юркие тарахтелки и всякие трахтенберги. Не шибко начитанный коллега был вольнодумцем от сохи, что нравилось Камаринскому.
   Второй также заслужил право рекомендовать. «Врать надо легко и безответственно», – приговаривал. Пробыв два года разжалованным за аморалку и горячий язык, смог приподняться до заведующего отделом. У него в кабинете распили обязательную бутылку.
  Однако победа над старболами вкупе с Подгорным требовала большего. В спецбуфет они были не вхожи, поднялись на верхотуру. Чем выше этаж, тем крепче спиртное в барах. На 12-ом наливали коньяк. Компания разрослась в пути.
  – «Вывести из состава», несомненно, звучит, – рассуждал приблудный диктор, – Но сочнее, когда после некролога идёт медицинское заключение, где всегда есть замечательные слова: «При вскрытии диагноз полностью подтвердился». Читаешь, сердце радуется за нашу медицину.
   – Что-то вожди законсервировались, как пойдут косяком оправдывать усилия врачей, – ненароком предсказал «пятилетку пышных похорон» Трудоголик.
   – Этот маразматик Брежнев, процарствовав 13 лет генсеком, решил цивилизоваться, – громко вещал подвыпивший Разжалованный.
   – У вас, в СССР, действительно, свобода слова! – изумился сидевший собутыльником болгарин по прозвищу «Незаграница».
   – Только для пьяных на языке, – уточнил Камаринский. – И не дай бог, записать, что говорят в застолье, заметут за хранение антисоветчины.
   – Как узнают? – деловито осведомился иностранец.
   – А сексоты на что?
   Незаграница поёжился.
   – Стукачи выполняют важнейшую социальную функцию, – успокоил Камаринский. – Это единственная обратная связь власти с народом.
   – Ты веришь, что эти, Эй, Вы там наверху, когда-нибудь задумаются, – рассмеялся Трудоголик.
   – От власти жду лишь новых анекдотов, – пробормотал Разжалованный. – Выпьем за потерю нашим протеже политической девственности.
   «Начальничек с рюмкой в руке смотрится человечнее, – нашёл Камаринский, – а приют пора менять».
   – Записывать за мной надо, – бубнил Разжалованный. – И для общего развития, и для показаний может пригодиться.
   У лифтов стояли очереди. Был исход тех, кто сеял разумное, доброе, вечное в иных мирах. По лестницам спускались белокожие, чернокожие, жёлтокожие, смуглокожие. Половина из них работала на ЦРУ, вторая - на Моссад, третья и четвёртая половины - на другие сигуранцы. Но это никого не волновало, ибо все они вместе и дружно трудились на родной советский КГБ.
   Камаринский повёл компанию боковым коридором. Вышли чёрным ходом, через двор, чтоб без встреч, и милиция в будке при воротах покладистей, стоящей на парадном подъезде. Брели по ночному Заталью.
   – Редкое место, – сказал Трудоголик. – От действующей церкви до другой незакрытой можно дойти за две-три минуты. Ходят слухи, что решено отпраздновать тысячелетие крещения Руси.
   – Задумались о вечном, – рассмеялся Камаринский. – Помните встречу вождя народов с иерархами.
   «Нам видится, что избрание патриарха положительного отразится на единстве партии и народа»,– сказал тогда Сталин. И продолжил: «Вы, конечно, знаете, товарищи митрополиты, полковника госбезопасности Карпова, который возглавлял управление по борьбе с церковной контрреволюцией. Думаем, что на новом ответственном посту, в должности председателя Совета по делам Русской православной церкви, характер его работы не изменится», – успокоил вождь владык.
   Этот анекдот журналист сочинил, когда его прижали за пропаганду религии, поведал народу, что грядёт 500-летие Успенского собора в Кремле.
   Рассказав давнюю историю, Камаринский смутился: «Второй раз за день Иосифа Виссарионовича вспоминаю. Впрочем, мы теперь с ним товарищи по партии».
   Дома он рылся в письменном столе, что-то по пьяной прихоти разыскивая. Обнаружил горстку комсомольских значков. Пяток с Лениным на знамени, их раздавали на собраниях, один с надписью «Ленинский зачёт» чёрт знает по какому поводу. Уцелел и исторический образца 44-го года. Его подарила школьная активистка, затащившая Камаринского в… комсомол: «Иначе не видать тебе университета». Пообещала отдать самое дорогое.
   Комсомолка была искренна, убедился тем же вечером Камаринский, а звёздочками с надписью «ВЛКСМ» она постфактум наделяла парней щедро.
   Выпускные школьные и студенческие годы вспоминались с трепетом. Тому в морду ненароком дал, эту трахнул в суматохе. Словом, все друг к другу притёрлись. Нормальная молодая жизнь.
   «Разногласия с КПСС у меня возникли при вступлении, вряд ли они не обострятся», – заподозрил новоиспечённый коммунист, запахивая ящик письменного стола.
                Текст в редакции издания 2009 года. Интернет-вариант
   
       Смотри "историческую справку": "Памяти СССР. Портреты вождей. Брежнев"
        http://www.proza.ru/2012/01/09/30