История любви
Я волновалась, что годы бегут, а мой сын Лёня не находит себе девушку. Ему было уже тридцать лет, а он всё никак не женился. Мои подруги буквально атаковали его, пытаясь найти ему невесту. Лёня всё отмахивался, отшучиваясь, что его невеста ещё не родилась. Шутки шутками, а я серьёзно переживала. Я видела, что Лёне всё труднее и труднее отказаться от беззаботной холостяцкой жизни. Знаете, когда человек молод, он легко влюбляется и, не задумываясь об ответственности поступка, бежит жениться. А когда этот возраст пройдёт, то начинают задумываться, сравнивать, примеривать, и уже нелегко принять решение и связать свою судьбу с другим человеком. Вот я и волновалась по этому поводу. Но ничего сделать не могла. Так мой Лёня и оставался холостяком. Лёня мечтал уехать из Союза, и не хотел, чтобы семья была препятствием его мечты.
Моя старшая дочь Люда и её муж Володя ещё в 1979 задумали уехать из Союза. Решение о начале оформления документов на отъезд долго откладывалось, всё не решались, думали, колебались и дождались, что настало время сплошных отказов. . Я не хочу даже касаться тех тяжёлых десяти лет, когда мы с клеймом «предатели» добивались разрешения на выезд. Прошло десять лет пока мы, наконец, получили разрешение на выезд.
Мы попали в Рим в самое неприятное время. Американское правительство решило ограничить въезд советских евреев и начало отказывать людям, ждавшим в Риме въездной визы. Раньше, когда Советское правительство отказывало в праве выезда из страны, все вырвавшиеся из Союза автоматически получали статус беженца. Но стоило Горбачёву чуть приоткрыть двери, как Америка испугалась, что весь Союз переселится за океан. Теперь Америка начала давать отказы. Объявили, что только те, кто имеет прямых родственников в Штатах, будут получать разрешение на въезд. Сотни людей получили отказ и застряли в Риме. Положение этих несчастных было отчаянное. Американские еврейские организации, помогавшие беженцам, немедленно снимали отказников с пособия. Говорят, что это было сделано по просьбе некоторых американских еврейских общин, которые были такими сионистами, что, требовали закрыть доступ советских евреев в Штаты для того, чтобы заставить всех нас переезжать только в Израиль. Да бог с ними ханжами, мой рассказ не об этом. Обстановка была тревожная, и это не давало нам покоя. Моя сестра Сарра с середины семидесятых жила в США, и мы надеялись, что нам дадут разрешение на въезд, но всё же мы, конечно, очень волновались.
В ожидании разрешения мы поселились в приморском городе Остии, пригороде Рима. Нам удалось снять две комнаты в трёхкомнатной квартире на самой окраине Остии, в так называемом "коммунистическом" районе. В одной комнате поселились Люда с Володей и внучкой Ирочкой, в другой мы с Лёней, а третью снимала молодая симпатичная семья из Гомеля. Все волновались и, чтобы узнать последние новости о новых порядках, каждый день проводили по несколько часов на Пятачке, слушая сплетни и выдумки наших бывших сограждан. Весёлых новостей услышать не удавалось. Лёня, чтобы оторваться от этих волнений, углубился в изучение английского языка. Каждое утро он брал учебник и шёл на берег моря. Там он усаживался спиною к солнцу на один из валунов, которые торчали из песка, и углублялся в изучение английских глагольных форм. Я всегда упрекала Люду, что они с Володей не учат язык и только пересказывают сплетни, услышанные около почты. Люда же мне обычно отвечала, что Лёне легко заниматься английским: у него нет семьи, и он не чувствует той ответственности и волнения, которые так мучают их. Я знала, что это не так, что и Лёня сильно волнуется, но просто не показывает вида. Он держал себя в руках, чтобы не поддаваться унынию.
Каждое утро Лёня брал с собою Ирочку и шёл к морю. На пляже было много детей иммигрантов и у Иры были уже друзья, с которыми она играла у самого берега. Они строили песчаные крепости и играли в незамысловатые детские игры. Лёня садился на свой любимый валун и углублялся в учебник английского. Он упорно учил язык, наслаждаясь запахом моря и успокаивающими звуками прибоя. Лёня изредка отрывался от книги и, продолжая бубнить английские глаголы, искал взглядом свою племянницу. Разглядев Ирочку в ватаге ребятишек, он возвращался к своей книге. К полудню солнце палило так нещадно, что Лёня закрывал свой учебник, брал Ирочку за ручку, и они возвращались домой. В квартире было терпимо. Тёплые сквозняки гуляли по комнатам, пол из полированного гранита приятной прохладой нежил босые ступни. К этому времени возвращались из похода за новостями Люда и Володя, и мы все усаживались за стол. Стол изобиловал овощами и фруктами. Я научилась готовить разнообразные вкусные блюда из индюшачьих крыльев, которые Володя и Лёня привозили из Рима. По какой-то причине эти крылья не пользовались успехом у итальянцев и продавались дешевле. Иммигранты из Советского Союза были ограничены в средствах и покупали индюшачьи крылья с удовольствием. Кто-то даже окрестил их "Крылья Советов".
Однажды, когда Лёня с Ирочкой пришли к своему обычному месту на пляже, они обнаружили, что на Лёнином любимом валуне устроилась красивая темноволосая женщина лет тридцати. Около неё стоял мальчик Ирочкиного возраста. Места на пляже не куплены, и Лёне ничего не оставалось, как устроиться невдалеке на песке. Лёня открыл учебник и начал повторять пройдённое, но как ни старался Лёня углубиться в своё обычное занятие, ему это сегодня почему-то не удавалось. Женщина на валуне, такая красивая и печальная, отвлекала его от книги. Задумчивый взгляд этой женщины с бледным скуластым лицом как магнитом притягивал Лёнино внимание. Её фигура в тёмном купальнике контрастно выделялась на фоне песка. Мальчик убежал от неё к детям, оставив её одну разглядывать пену на гребнях морских волн. Лёня ужасно хотел подойти к ней и познакомиться, но не решился. Уже возвращаясь домой, Лёня спросил Ирочку о женщине и её сыне. Ирочка сказала ему, что мальчика зовут Слава, а его маму тётя Оксана и что они из Москвы.
На следующий день Лёня застал Оксану на том же месте и в той же позе, как будто она и не уходила с пляжа. Оксана глядела на море и по её щёкам текли крупные слёзы. Она горько плакала, не смущаясь присутствием множества людей. Её сын сидел рядом с ней, не по-детски серьёзный и печальный, гладя её голову своей ручонкой.
- Мама не плачь, - говорил он, - мы не пропадём. Не бойся.
Лёня подошёл к Оксане и спросил:
- Могу ли я вам помочь?
Лёня и сам не знал, почему он задал незнакомой женщине этот вопрос. От неожиданного вопроса плечи Оксаны вздрогнули. Она подняла голову и посмотрела в лицо Лёне. Видно оно располагало к откровенности, и Оксана, сжимая плечи сына, сказала:
- Мне никто не может помочь.
Она протянула Лёне листок тетрадной бумаги. Лёня взял его и прочёл:
"Оксана! Мы с мамой уехали в Израиль. Оставляем тебя и Славу на попечение судьбы. Тебе и ему нечего делать в Израиле. Вы ведь русские, а Израиль - Еврейская страна. Вам надо пробиваться в Штаты. Помочь в этом я не могу. Уезжаю с тяжёлой душой, уверенный, что это в нашем положении единственно правильный путь. Успеха тебе. Илюша"
- Папа нас бросил, - сказал ребёнок и совсем как взрослый добавил - Он нам даже лиры не оставил, а через неделю нам надо платить за квартиру.
Ирочка выпучила глаза:
- Как это бросил?
- Уехал с бабушкой в Израиль, и не сказал нам ни слова. Только записку оставил.
Ирочка вдруг начала плакать. Лёня не знал, что ей сказать, как её успокоить. Видно, волнение родителей о возможном отказе передалось ребёнку, и это усилило впечатление от трагедии Славы и его матери. Она крепко схватила Ленину руку, как бы боясь, что он бросит её на пляже. Сквозь слёзы она твердила:
- Дядя Лёня, правда, мы их не бросим?
Она повторила несколько раз эту фразу, впившись своими большими залитыми слезами глазами в глаза Лёне.
- Девочка, нам никто не может помочь, - Оксана попыталась успокоить ребёнка. - Спасибо тебе за чуткое сердце. Перестань, пожалуйста, плакать. Нам твой дядя Лёня ничем не может помочь.
То ли порыв ребёнка на него подействовал, то ли чары молодой женщины заворожили его осторожность, но Лёня, который всегда старался не принимать поспешных решений, вдруг неожиданно для самого себя решил помочь этой женщине, чего бы это ему ни стоило. Он спокойным, решительным голосом заявил:
- Мы вас не бросим. Я вам помогу.
Ира бросилась его обнимать, а Оксана не менее решительным голосом заявила:
- Вы не можете мне помочь. Знаете ли вы, что я русская? У меня кроме далёких знакомых в Америке никого нет. Нам ведь американское правительство отказало в визе. Нас и с пособия сняли. Нам помочь невозможно. Разве что вы возьмёте меня нянькой к вашей племяннице, но вы даже этого не можете. Нам никто помочь не может.
- К племяннице нянькой я вас, действительно, взять не могу. Я постараюсь придумать что-то, чтобы заработать. А Американское правительство попросим пересмотреть их решение, сославшись на то, что у вас изменились условия. Муж, у которого не было родственников в Америке, от вас ушёл, развёлся с вами, а жених, мать которого имеет родную сестру в Америке, с вами желает воссоединиться.
- Он не развёлся. Он просто удрал в Израиль. Он испугался, что со мной его и в Израиль не пустят. Да бог с ним, у него всегда своя рубашка была ближе к телу. Ну а фиктивный жених мне не поможет. Американцы не такие наивные, чтобы на такую удочку клюнуть. Мне бы хоть какую-нибудь работу найти, чтобы с голода не помереть.
- Что-нибудь придумаем. А пока пошли к нашим посоветуемся.
Ирочка решительно взяла Оксану за руку и потащила её с валуна. Слава присоединился к Ирочке, и они вдвоём стащили её на песок. Лёня подал Оксане руку, и она встала на ноги. Оксана серьёзно посмотрела на Лёню и спросила, как его зовут. Лёня торопливо стал ей говорить о себе, о нашей семье. После некоторых колебаний, Оксана всё же согласилась пойти к нам.
Первым моим порывом, когда они рассказали мне о ситуации, в которую попала Оксана с сыном, было желание им помочь. Но легко сказать помочь, тяжело сделать. Как помочь, если мы сами на птичьих правах? Мы сами не знаем, дадут ли нам разрешение или откажут. Материально мы помочь тоже не можем. Сами живём на пособие, которого еле хватает на питание и квартиру. Я не знала, что сказать Лёне. Оставив Оксану, Лёню и детей в нашей комнате, я пошла на кухню, чтобы готовить еду ещё на двоих.
После обеда Лёня пошёл проводить Оксану и ребёнка. Они снимали квартиру в двух кварталах от нас. Оксана пригласила Лёню подняться к ним на третий этаж и посмотреть, как они живут. Квартира была двухкомнатная с кухней. Лёня спросил, кто живёт во второй комнате. Оказалось, что этой комнате ещё вчера жила мать Оксаниного мужа. Лёня дал первый совет: нужно сдать эту комнату. Он даже взялся найти Оксане хороших жильцов и ещё раз подтвердил, что не бросит её в беде.
Я моего Лёню не могла узнать. У него вдруг появилась необычайная энергия. Он нашёл Оксане жильцов. Он сумел договориться, чтобы Оксану взяли работать посудомойкой в небольшом ресторане. Работа была грязная и утомительная, но приносила денег не меньше, чем пособие на двоих. Самоё интересное, что он нашёл работу и для себя. Его взяли грузчиком в мебельный магазин. Представляете себе: мой Лёня, который в доме никогда и гвоздя не забивал, пошёл работать грузчиком, и всё ради того, чтобы помочь незнакомой женщине. Лёня связался с моей сестрой Саррой и договорился, что она внесёт деньги в еврейскую общину, чтобы община согласилась принять Оксану с ребёнком. Лёня обещал Сарре, что отдаст эти деньги в первый год же пребывания в Штатах. Он пошёл на приём в американское посольство и сумел добиться встречи с важным чиновником. Он просил, чтобы Оксану с ребёнком включили в состав нашей семьи. Я совершенно не ожидала, что Лёня вдруг станет таким активным.
Люда и Володя были очень недовольны лёниной активностью. Их можно было понять. Они боялись, что все эти махинации с включением Оксаны в состав нашей семьи, могут повредить нам, могут привести к отказу. Люда просверлила мне дырку в голове своими причитаниями. Она устраивала Лёне истерики, называла его паразитом, идиотом, олухом и другими ругательными словами. Лёня спокойно выслушивал её и без слов убегал на работу. Атмосфера в нашем доме накалилась так, что, кажется, можно было лампочку зажигать без электричества. Володя ничего не говорил, но по его лицу было видно, что, если бы он мог, он бы избил Лёню. Лёня проводил все дни на работе, а мне приходилось целыми днями выслушивать Люду и Володю. Вечера Лёня проводил у Оксаны и приходил домой не ранее десяти часов. Люда специально не ложилась спать, чтобы высказать Лёне всё, что она думала о его активности. Соседи слышали всё, что она выкрикивала Лёне каждый вечер. Моё сердце разрывалось между дочерью и сыном. Я понимала волнение дочери, волновалась вместе с ней, и, вместе с тем, я радовалась, что нашлась женщина, которая была небезразлична Лёне. А то, что это не простая жалость, а что-то большее, я чувствовала всем моим сердцем.
Теперь мне приходилось ходить с Ирочкой на пляж. Там к нам иногда подходил Слава, такой вежливый, и тихий. Предательство со стороны его отца, наложило на мальчика неизгладимый отпечаток печали. Его не радовали игры сверстников, у него не было свободного времени для игр. Он взял на себя обязанности домохозяйки и выполнял их серьёзно и по-деловому. Он готовил обед, убирал комнату, бегал за покупками. Казалось, что это не десятилетний ребёнок, а маленький старичок. Ира почувствовала это тоже и начала относиться к Славе как к старшему. Слава иногда спрашивал меня, как готовить то или иное блюдо. Я подробно объясняла ему это и удивлялась серьёзности ребёнка. Ему бы бегать по пляжу со сверстниками, так нет, он занимается готовкой обеда.
Я жила как между молотом и наковальней. Отказы шли пачками, и Люда приносила эти новости ежедневно. Володя подумывал тоже устроиться на работу, чтобы поддерживать семью в случае отказа. Но дальше разговоров его намерения не шли. Найти работу ему было практически невозможно. Нам разрешено было проживание в Италии, но не разрешено было работать. Володя ни слова не знал по-итальянски, а по-английски он хотя и знал немножко, но не настолько, чтобы вступить в разговор. Когда надо было где-то говорить, Люда с Володей всегда звали Лёню, который свободно изъяснялся по-английски и даже прихватил немного итальянский на работе. Понимая своё положение, Володя сильно волновался, боялся, что мы получим отказ. Я сама переживала ужасно, хотя не теряла надежду, что к родной сестре меня пустят.
От волнений у меня поднялось давление, и Лёне пришлось отпроситься с работы и повезти меня в Рим к врачу. По дороге я его спросила, как его отношения с Оксаной. Лёня сказал только, что всё будет в порядке. Вечером, когда мы поездом вернулись из Рима, на вокзале в Остии нас встретил Слава. Оказалось, что мальчик пару часов ожидал на перроне, выглядывая, не появимся ли мы. Надо было видеть радость в глазах ребёнка, когда он нас увидел. Он взял меня за руку и сказал:
- Бабушка Катя, дядя Лёня, пошли к нам. Я жаркое сварил.
Он посмотрел на меня такими молящими глазами, что я не решилась ему отказать. Мы поднялись в их квартиру. В их комнате было чисто, убогая меблировка не мешала чувству уюта. Слава попросил нас подождать, а сам отправился на кухню. Лёня тоже вышел помочь ему, оставив меня одну в комнате. Я не привыкла сидеть без дела и поплелась туда же в надежде быть полезной. Но помощь не потребовалась. Навстречу мне шёл Лёня с дымящейся тарелкой в руках. Вскоре мы втроём уже сидели вокруг маленького стола. Я следила за Славой. Ребёнок буквально не сводил глаз с моего сына. Стоило Лёне одолеть порцию жаркого, как Слава добавил в его тарелку полную разливную ложку дымящегося варева, как будто боялся, что тот останется голодным. А как внимательно он прислушивался к тому, что Лёня говорил! Сын старался меня успокоить. Он сказал, что ему удалось связаться с посольством и там ему обещали, что дело его и Оксаны будет рассматриваться отдельно от нашего общего дела, и что для Люды и её семьи не будет дополнительной задержки из-за того, что у него изменились обстоятельства.
Прошло пару недель ожидания и, действительно, мы получили разрешение на въезд в Соединённые Штаты. Разрешение пришло на всю нашу семью, включая Лёню. Люда и Володя были в восторге. На радостях на последние лиры они купили Ирочке красивые туфельки. Лёня же ходил мрачный, как осенняя туча, он хотел остаться в Риме, пока Оксана с ребёнком тоже получат разрешение, но в Хиасе ему сказали, что он не может оставаться в Риме, так как билеты на самолёт закуплены и не могут быть перенесены на другой срок. Его просьба о соединении с Оксаной рассматривается властями и неизвестно, как долго это рассмотрение будет длиться. Знакомый американец из Хиаса посоветовал Лёне ехать, не дожидаясь решения вопроса в посольстве, потому что из Штатов будет легче влиять на положительное решение лёниной просьбы. Он намекнул, что вопрос заключается в том, что Оксана не разведена с мужем, и в глазах посольства Лёня выступает как фиктивный жених. Если он будет настаивать на соединении с Оксаной из Америки, то это будет выглядеть более убедительно.
И всё же Лёня переживал. Оксана тоже переживала, но вида не показывала. Она убеждала Лёню ехать, уверяя, что они со Славой не пропадут. Слава ходил за Лёней как привязанный, стараясь побыть около Лёни подольше. Теперь Люда встречала его приветливо. Володя же старался его не замечать. Он продолжал относиться враждебно к Лёне и эту враждебность перенёс на ребёнка. Володя не мог простить Лёне те волнения, которые тот принёс в нашу семью, взявшись за благотворительную деятельность.
Подошёл день отлёта. Оксана с сыном провожали нас до автобуса, увозившего нас в аэропорт. Слава был сосредоточен и хмур. Было видно, что что-то мучило его. Он подошёл ко мне и сказал:
- Бабушка Катя, почему мой отец не такой как дядя Лёня? Как бы я хотел, чтобы дядя Лёня был моим отцом.
Глаза этого десятилетнего ребёнка, наполненные слезами, пронзили жалостью мою душу. Я подумала, каким подлецом должен быть отец Славы, чтобы бросить такого ребёнка. Я крепко обняла Славу и поцеловала в нежную щёчку. Я не могла даже утешить его, ведь я не была уверена, что когда-нибудь увижу его ещё.
К счастью, я ошиблась. Я, видно, плохо знала своего Лёню. В первый же день по приезде в Сан-Франциско Лёня энергично начал добиваться воссоединения с Оксаной. Он звонил в Государственный Департамент. Он даже добился приёма у конгрессмена. А сколько денег он потратил на звонки в Нью-Йорк, в Хиас! И добился своего. Через два месяца Оксана получила разрешение приехать по статусу "пароли", на обеспечение жениха.
Мы с Лёней поехали встречать их в аэропорт. Слава издалека увидел нас и бросился обнимать меня и Лёню. Оксана скромно поцеловала меня в щёку и пожала руку Лёне. Я подтолкнула Лёню, чтобы он обнял Оксану. Лёня весь покраснел, потупил глаза, и так и не решился на это, как будто он был маленький мальчик. Он засуетился с вещами, скрывая за этой суетой своё смущение. Лёня отвёз Оксану и Славу в квартиру, которую он снял перед этим. Квартира была в Маунтин Вью, далеко от Сан-Франциско, так что мне пришлось расстаться с ними в аэропорту.
Жизнь постепенно устроилась. Лёня довольно быстро нашёл работу. У него был приличный язык и ходовая специальность, он ведь программист. Оксана вначале устроилась помогать одной женщине из Союза, у которой в доме были детские ясельки, а по вечерам изучала компьютерное черчение. Уже через пять месяцев Оксана нашла временную работу. Её взяли дизайнером в какую-то компанию. Хуже было с Людой и Володей. Они долго не могли устроиться. Но, слава богу, и они нашли работу, так что грех жаловаться.
Прошло два года. Лёня и Оксаночка настолько стали на ноги, что купили себе дом в городе Купертино, в 60-ти километрах южнее Сан-Франциско. Там хорошие школы. Правда, залезли в хороший долг, но, говорят, все в Америке так покупают дома. Пригласили они меня с Ирочкой пожить у них месяц на природе. Ира с радостью согласилась. Ей нравился Слава. Я это понимала, хотя Ирочка не показывала вида. Была середина июля, и детям не надо было ходить в школу. Я, как могла, старалась их оторвать от телевизора и компьютера, уговаривая их пройтись со мною в ближайший садик. Они отказывались, говорили мне, что уже выросли из того возраста, когда бегают по детским конструкциям в садике.
Однажды, когда я на заднем дворике сидела в тени, читая "Новое Русское Слово", Слава вбежал во двор, необычайно возбуждённый. В руках он держал письмо, которое он только что вынул из почтового ящика.
- Бабушка Катя! От папы письмо!
Я сразу не поняла, от какого папы, но, взглянув на конверт, разобралась. Письмо было из Израиля. Слава хотел его раскрыть, но я его остановила, сказав, что это письмо маме и без неё открывать нельзя. Слава всё ходил вокруг столика, на который складывалась почта, любуясь конвертом. Первым пришёл Лёня. Слава вручил ему письмо, но Лёня не стал его раскрывать. Пришлось Славе подождать, пока появилась Оксана. Оксана как-то брезгливо взяла письмо в руки, надорвала конверт и вытащила листок тонкой бумаги. Она пробежала его глазами и отдала Лёне. Лёня прочитал и передал его мне. Слава устроился за моим плечом, жадно читая неровные строки:
" Оксана! Я с трудом нашёл твой адрес. Мне срочно нужно твоё письменное согласие на развод, заверенное нотариусом. Я решил устроить свою жизнь и для этого мне срочно нужно развестись с тобой. Во имя нашей былой любви выполни мою просьбу и пришли письменное согласие по адресу на конверте. Не забудь заверить у нотариуса.
Илюша."
Глаза Славы налились слезами, когда он прочёл последнюю строчку. Он опустил голову, и, не стесняясь, стал горько плакать, прижимаясь к моему плечу. Сквозь слёзы, захлёбываясь словами, ребёнок выкрикивал:
- Как будто я умер! Даже не упомянул моё имя! Мама, не давай ему развод! Даже слово обо мне не вставил. Как я ненавижу его! Ненавижу!
Он выкрикивал это слово и распалялся всё больше и больше. Всё его тело дрожало, как в припадке лихорадки. Его лицо покрылось потом. Оксана бросилась к ребёнку, крепко прижала его к себе и желая его успокоить. Потом она повела его в спальню и уложила спать. Из спальни слышались стоны и крики: "Ненавижу! "Ненавижу!". Лёня пошёл сменить Оксану. Только через час ему удалось успокоить Славу. Утомлённый рыданиями, ребёнок заснул.
Я попыталась накормить Оксану и Лёню. Оксана вся дрожала.
- Ребёнок прав. Всё письмо только о том, что надо Илье. А как Слава живёт, как он дышит, Илью даже не интересует. Эгоист проклятый. И куда глядели мои глаза, когда я за него замуж шла? Неужто я слепая была?
- А что, ты разве зрячая? Меня не разглядела, - Лёня попытался её успокоить шуткой.
- Ты-то в Одессе был, а я в Москве.
- А ты бы в бинокль. Я столько лет тебя ждал, а ты вместо меня в какого-то идиота Илью влюбилась, - Лёня серьёзно посмотрел на Оксану. - Может, это письмо и к лучшему. Чёрт с ним, с Ильёй. Пусть получит свой развод. Мы сможем, как люди, пожениться. Оксана, согласна ли ты выйти за меня замуж?
- Лёня, это не шутки.
- А я и не шучу.
Бумага о разводе пришла из Израиля через полгода. Лёнину свадьбу мы справляли через месяц после этого. Больше всех был доволен Слава. Он ходил, как именинник, по залу ресторана. К этому времени он сильно подрос, и мы взяли для него на прокат взрослый смокинг. У меня и сейчас висит на стене фото улыбающегося Славы, в чёрном смокинге, белой рубашке с галстуком-бабочкой. Больше всех радовалась этой свадьбе я. Наконец то я женила сына.
Из ресторана мы возвращались домой в Лёнином микроавтобусе. Мы только отъехали, как в салоне машины раздался ломающийся голос Славы:
- Дядя Лёня! Можно я буду называть тебя папа? Можно?