Когда я была подростком, я писала стихи. Первая любовь, веселые бесшабашные подружки, стремительное взросление – все было так ярко, неповторимо, впервые, что слова сами складывались в рифмы, успевай только записывать.
Особой художественной ценности те стихи не представляли, но для меня они сохранили тот неповторимый аромат юности, то состояние души, родственное, наверное, глупому восторгу щенка, с упоением гоняющегося за собственным хвостом. Это только сейчас я поняла, что в них осталась частичка моего тогдашнего мироощущения, и дороги мне эти стихи наивной непосредственностью, искренностью, бесхитростностью.
Ну, вот, например такое, навеянное вечерней прогулкой по берегу моря, тоской по любимому, который далеко:
Черное море мое,
Белая проседь волны
Грустно прибой мне поет,
Что не увидимся мы.
Чайка мелькнула вдали,
Смутной тревоги полна.
Край этой милой земли
С нежностью гладит волна.
И на несмелую ласку
Берег тоской отвечал,
Слушал последнюю сказку
Тихий и лунный причал.
Ночь незаметно подкралась,
Вы не видали, а жаль,
Как она мне улыбалась,
Зябко закутавшись в шаль.
Прошло время, и желание писать стихи как-то иссякло. Началась взрослая жизнь, полная тревог, хлопот, обязанностей. Я и не думала, что вдохновение вернется. Это случилось тогда, когда стала подрастать моя первая дочка. Честно сказать, я ее обожала и ею гордилась. Да и правда, она была необыкновенным ребенком. Это уже я потом поняла, что не все дети так слушают сказки, как слушала она. Тогда с детской литературой было плохо, и я брала книги в библиотеке, переписывала и запоминала детские стихи наизусть, читала ей на ночь, счастливо и уютно устроившись рядом с ней на узеньком кресле-кровати.
Она знала много стихов, любила их рассказывать вслух знакомым и даже перед залом. Помню, года в три она упорно вновь и вновь карабкалась на сцену во время детского концерта, устроенного на туристической базе, все пела и декламировала, вызывая смущенные улыбки ведущих, хотя уже получила заслуженный приз – металлическое яркое ведерочко.
Я показывала ей, как можно рифмовать. Пусть первое время я сочиняла сама, но ей я внушала, что мы делаем это вместе. Даже из фразы, предложенной в прописи: «В лесу деревья голые и черные пеньки» мы сделали стихотворение и записали его в особую тетрадь.
И вот, кажется, к концу первого класса, весной, задумчиво глядя в окно, она, наконец, произнесла собственное: «Ветер тихо подувает, солнышко печет, и зеленые березки клонят тонкий ствол»...
С тех пор ее участие в создании стихов приносило ей все больше удовольствия. И я никогда не говорила ей, сколько именно было зарифмовано мною, а сколько – ею.
Классе, кажется, в третьем, совершенно самостоятельно, находясь в больнице, она сочинила для стенгазеты то, что привело в восторг весь медицинский персонал:
Заболело сердце у меня, и болело долгие три дня.
Может, я бы так и умерла
Но приехали сестрицы, увезли меня в больницу.
Чисто и красиво, все кругом блестит.
Солнышко в окошко весело глядит.
В белых халатах проходят врачи.
Говорю я доктору: «Ты меня лечи».
Вот мне стало лучше, стала я вставать,
Прозрачною водою лекарства запивать.
Вылечили, наконец! Вот уж доктор молодец!
Стала прыгать и скакать, про них песню напевать.
Разве медицина не нужна планете?
Ну, скажите, дети, спасибо всем врачам на свете!
Потом она ходила в поэтический кружок «Золотое перышко», организованный в нашем городе детским писателем Вадимом Рыжаковым, печаталась в местной газете. Ее выпускное сочинение по роману Булгакова со стихами о Маргарите зачитывали по радио. Она и до сих пор пишет, она и ее муж.
И я очень рада, что сделала все, что могла, для развития твоих способностей, дочь. И сейчас иногда мне снится, как мы идем с тобой вечером к деревне, и, совершенно счастливые, увлеченно сочиняем:
Кружевные ветки сосен и оранжевый закат,
И березки у дороги светлой стайкою стоят.
Я бегу тропинкой узкой, до деревни далеко.
Под мостом ручей струится, на душе моей легко.
А вокруг уже темнеет, и луна, как апельсин,
Величаво выплывает из-за сосен и осин.
2012, февраль.