«Я уже совсем было настроился оставить авиацию, но начальство сказало: «Отпустим через месяц, раньше не получится, не хватает людей». И вот прилетел вчера в Чардару. Это райцентр со своим аэропортом и даже взлётной полосой. Главная достопримечательность здешнего края – громадное водохранилище, плотина с гидростанцией. Сырдарья – крупная, красивая река, кишащая рыбой. Раз в сутки сюда прилетает Ан-24, и я его обслуживаю. Работы всего на час, а остальное время свободное…» - Олег писал дневник словно по инерции, сказывалась давняя привычка, привитая несколько лет назад чтением Толстого, а душевное состояние оставалось тусклым ввиду неясных обстоятельств в будущем и недавнего потрясения с отказом двигателя. В первый день пребывания здесь, приняв дела от предшественника и проводив самолёт, Олег побрёл осматривать окрестности аэропорта. Радостных впечатлений на первый взгляд было немного: кругом простиралась выгоревшая на солнце растительность – верблюжья колючка вперемежку с травой, напоминающей ковыль, ближе к жилью теснились измождённые зноем деревья, в основном акации, карагач.
«Жить здесь – значит терпеть, закалять себя в аскетических условиях, и это хорошо», - умозрительно пришпоривал себя Доронин; по душе было и то обстоятельство, что жить тут придётся в вагончике без всяких удобств, думалось также, что он попал сюда в ссылку, значит должен терпеть. Виноват – терпи, закаляйся духом, плотью, приобретай мудрость!
Но когда Олег оказался на пляже, было чему восхититься: чистый, жёлтый песок украшал обширную зону побережья рядом с плотиной. На выходе из водохранилища, река вращала турбины гидростанции, резвым течением вырывалась из теснины водосбросного канала.
Загорая на песке вблизи пляжных грибков, Олег медленно, исподволь вылечивал душу. Жизнь, как и раньше, представлялась изворотливой, манящей и дразнящей девкой, только прежние расчёты на быстрые, красивые достижения самореализации казались наивными и даже слишком. О каком-то абсолютном удовлетворении жизнью следовало забыть навсегда.
«Может быть, нет ничего блаженнее вот этого пляжа, реки, солнца и этих белых облаков?.. И ни к чему искать какую-то иную роскошь жизни?» - забравшись в воду, сладостно задумывался Олег, представлял, как многие корифеи человечества проводили свои лучшие дни точно так же – наслаждаясь теплом и лаской природы.
«Вода, земля и небо роднят всех живущих… вот так же загорал, плескался в реке Толстой, а Чехов, если вспомнить из его писем, отправившись в плавание, к примеру, по Волге на корабле, любил выпить вина, и тогда творческая фантазия поднимала его в заоблачную высь, дарила самые счастливые переживания», - так грезилось Олегу в минуты и часы, когда надоедали книги и хотелось просто забыться и млеть.
В последующие дни из людей, проживавших в вагончике, служившей гостиницей аэропорта, сколотилась небольшая компания коллег-авиаторов. Началось с того, что все четверо в выходной с утра и на славу выпили. Все командированные были не старше тридцати лет: двое ребят обслуживали химический Ан-2, это были братья Чеботарёвы – невысокие, мускулистые и жизнерадостные. Если их называли в шутливой манере Чебуреками, они не обижались. Был ещё радиотехник Вася, молодой специалист.
- Вы не поверите, мужики, но местное «Шипучее» нисколько не уступает «Шампанскому», - уверял приятелей Вася, лобастый, небритый, в матросской тельняшке.
- Не поверим! Лучше наливай…
После трёх бутылок технари осушили ещё три, заметно повеселели и решили погнать на реку ЗИС Парма – передвижную авиаремонтную мастерскую. Машина была древняя, как динозавр, с обилием не устранённых дефектов и базировалась в здешнем аэропорту. Похоже, она была уже списана. ЗИС хоть и заводился, но у него едва поворачивался руль, чтобы включить скорость, нужно было серьёзным образом изловчиться, вдобавок каждые десять минут приходилось доливать воду в радиатор.
Купание в Сырдарье слегка освежило, настроение осталось приподнятым, а поскольку заняться было нечем, ребятам вздумалось демонстрировать способность управлять громоздким, неуправляемым грузовиком.
- Дайте и мне порулить! – твердил остальным «джигитам» Олег.
Все они, с трудом разместившиеся в кабине, испытывали неуёмную доблесть.
- Обратись к шефу-пилоту!
- Ты журналист, твоё дело - интервью брать, так что бери вон у Васи, пока он даёт.
- Я не даю, у меня критические дни…
- Мужики, он – не просто Вася, он – просто Мария!.. Ха-ха-ха! Давайте заменим ему прокладку, поправим крылышки.
- Ладно, Олег, иди, садись за штурвал!..
- Думаешь, справится?
- Справится. Журналисты – народ толковый.
Незаметно подошла к концу и эта замечательная в сущности командировка в райские кущи на песчаных берегах Сырдарьи. Здешнюю рыбалку Олег ни за что не сравнил бы с какой-нибудь в другом месте. Жерех, щука, судак и сазан водились здесь в изобилии. Особенно впечатляло то, с какой, казалось, яростью хватал блесну жерех почти полуметровой длины. Спининг при этом изгибался дугой и трепетал; было похоже, что на крючок попался сам чёрт…
Южное лето перевалило за середину, и солнце приступило к самой жаркой своей работе.
Прилетевший в одиннадцатом часу Ан-24 красовался посреди бетонного пятачка, отдалённо напоминающего перрон. Ослепительная белизна полуденного солнца заполняла всё пространство земли и неба, попадавшиеся на глаза вороны вели себя, как собаки, - раскрыв клюв, стремились высунуть язык; привычные к жаре аборигены – и те искали спасительную тень.
Едва стих шум выключенных двигателей, в проёме открытой форточки Доронин издали узнал лицо командира Синдеева и почувствовал настоящее смятение. Предстояла встреча с экипажем, которому досталась та аварийная посадка на одном двигателе. Командир, худощавый, стройный брюнет лет тридцати выглядел бравым ковбоем: на поясе висела кобура с пистолетом Макарова. Ввиду участившихся бандитских захватов экипажи воздушных судов начали вооружать. Лётчики вышли из самолёта; Олег ожидал град каких-то упрёков, но Синдеев как ни в чём ни бывало пожал руку, спросил, как тут живётся.
- Примерно так же, как в Сахаре, - ответил за Олега подошедший бортмеханик.
Обходя вокруг самолёта вместе с техником, этот пожилой, медлительный в движениях человек вытирал носовым платком красноватое лицо и жаловался на неважное самочувствие.
- Может, надо сменить климат, переехать в Россию? – посочувствовал Олег, завершая осмотр самолёта по маршруту.
- Я уже окопался здесь, - безрадостно отвечал бортмеханик. – У меня тут квартира, дача, да и до пенсии осталось немного, а там, в России, надо начинать всё с нуля – поздновато.
- А я как раз туда собираюсь… Ты знаешь, Михалыч, и хочется, и колется… Но я же родом оттуда! - Олег рад был поговорить на эту давно волнующую его тему и ощущал смутную тревогу за своё будущее. Неопределённость по-своему угнетала, действовала, как изнуряющий фактор.
- Ты молодой, тебе можно... – облокотившись на решётку агрегата электропитания, поддержал Олега бортмеханик. – Эх, нырнуть бы сейчас куда-нибудь в океан!
- Михалыч, я думал, вы всем экипажем на меня отвяжетесь, всё-таки по моей вине эта вынужденная посадка, а командир слова не сказал…
- Да брось ты, Олег! Зря что ли нас на тренажёре натаскивают, а Синдеев, он этим случаем даже доволен. Как же! Острота ощущений, и в отряде героем ходит… Слушай, а ночью тут, видать, вообще невыносимо? – бортмеханик затруднялся представить себе жизнь в здешних условиях.
- Душно, и комары прилетают в сумерках – здоровые, как шершни! Река же рядом…
- А домой скоро?
- Завтра должны прислать смену. Я уже четыре недели здесь.
- Да, Олег, забыл сказать, там в порту вчера такое стряслось!.. Пили, пили твои коллеги и допились! – бортмеханик поведал новость, от которой у Доронина застучало в висках. – техники вчера в конце смены решили как следует вмазать… Ну а Быстров после этого повёз на каре какому-то хмырю ведро бензина. Ты же видел, небось, приезжают на «Жигулях», ждут у забора пока стемнеет и кто-нибудь принесёт девяносто первого. Быстров слил с Ан-2 бензин, а ведро поставил на сиденье рядом контакторной ручкой… Пьяному какая, к чёрту, безопасность! Пока ехал, бензин плескался, попал на контактор, а там искры. Ведро вспыхнуло – он дёрнулся бежать, да зацепился, свалил на себя, ну и обгорел, говорят, здорово…
Олег слушал с упавшим сердцем. Было горько и стыдно за таких же, как сам он авиатехников, в сущности неплохих пацанов… Тотчас вспомнился училищный эпизод, когда курсанты слегка завели преподавателя, бывшего военного лётчика. Кто-то не очень уважительно отозвался о летунах, и преподаватель весь напрягся, побагровел, нервы, похоже, были ни к чёрту. «Так я вам вот что скажу, - грозно сверкая глазами, выразил свой упрёк и обиду капитан. – Пилотов у нас в полку в год хоронили двух или трёх, потому что профессия такая… А из техноты за пятнадцать лет только одного, да и то потому что лежал неправильно - захлебнулся рвотой…» Курсанты тогда виновато притихли; всем было неловко перед бывшим лётчиком, и эта его правда жгла души. Тоже самое Доронин чувствовал и теперь.
Через несколько дней, уже оформив увольнение и собираясь покинуть Казахстан, Олег заехал в ожоговый центр, где лежал перебинтованный с головы до ног Быстров. Он размещался в палате один, и на момент появления там Доронина был в сознании. Говорить ему было трудно, он лишь слабо мычал и слегка кивал головой. Воздух палаты сохранял неприятный запах бинтов, пропитанных каким-то целительным раствором. Олег осторожно вошёл и с печальным видом оценил плачевное состояние больного, затем положил рядом с тумбочкой принесённый арбуз, спросил:
- Узнаёшь меня?
Быстров кивнул и даже сделал попытку улыбнуться, беспокойно задвигался под простынёй. Олег понимал, что говорить сейчас нет возможности и не нужно. Он молча смотрел, подавляя спазмы в горле, скорбь читалась и в глазах Быстрова… Вспомнив про арбуз, Олег аккуратно его разрезал, поднёс небольшой кусочек ко рту приятеля. Тот с щемящей душу жадностью вытянул губы, едва способные что-то ухватить. Чувствовалось, что Быстров натерпелся и скорее всего по ночам испытывает муки ада. Перед уходом Олег рассказал, что уволился и теперь займётся газетной работой; пожелал Ивану поскорее встать на ноги и вышел из палаты с ощущением, что это несчастье могло случиться и с ним. Так казалось.
«Отказ двигателя, потом вертолёт… Теперь вот Быстров – это всё изломы судьбы, утёсы, о которые легко разбиться, потерять себя, это Сцилла и Харибда, мимо которых я ненароком удачно проплыл… Будь осмотрительней, будь мудрей!..» - твердил словно заклинание Олег, покидая ожоговую больницу.
…Некоторое время назад Доронин побывал в шахтёрском городке на севере области. С удивлением и удовольствием прошёл он через район новостроек; широкий проспект представлял западную окраину города, дальше на горизонте были видны терриконы и копровые башни рудников. Юго-восточная часть обширной территории вплоть до невысоких чёрных гор представляла промышленную зону. В тени чудесных аллей, словно по парку, Олег прогулялся до редакции городской газеты, встретился с редактором. Из-за стола вышел высокий мужчина средних лет с угловатым грубо очерченным лицом и залысинами. Мягкостью и деликатным обхождением он произвёл тогда приятное впечатление. Разговор был недолгим; Олег рассказал малость о себе, оставил адрес и был таков, не думая определённо, что придётся здесь работать. Всё-таки хотелось перебраться в Россию, но как раз к моменту увольнения пришло письмо от редактора.