…А погода, между тем, нисколько не радовала. В начале смены, едва окончательно рассвело, повалил снег, сырость и холод немилосердно проникали под одежду, а Доронину – так и в самую душу. Но вспоминая Толстого, он усилием воли отгонял от себя озноб, лез на двигатель и крутил гайки.
- Собачья жизнь!.. – ворчал бригадир Сивак, и по привычке делал своё дело играючи.
Олег испытывал к этому специалисту симпатию, полагал, что именно на таких держится Аэрофлот, а ещё убеждался, что и сам он в состоянии выдержать многое, на то она и молодость, чтоб совершать рывки: «Как это здорово – посмотреть на себя глазами Создателя, разобраться, на что же я ещё способен… Может, мне взвалить на себя ношу мыслителя? Что может быть слаще?!» - Олег с удовольствием вообразил эпизод, упомянутый в книге воспоминаний о Толстом. Молодой граф, напечатав «Севастопольские рассказы», ещё в военной форме появился в компании столичных литераторов, и тогда кто-то из них, чуя духовную мощь и талант Толстого, посетовал: «Этот офицерик всех нас заклюёт!»
«Почему бы и мне, в самом деле, не сделаться… интеллектуалом? Почему не попробовать? Ведь никто не отнимает эту возможность!.. И что нужно? Да, мозг… Но куда важнее воля. Неспроста ведь Тургенев заметил однажды: «У Толстого гончие под черепом гоняют до изнеможения…»
Эти ласкающие душу размышления Олега, с которыми он возвращался домой, неожиданно прервал его давний приятель, и сразу вспомнился познакомивший их жуткий по сути случай. Во время летних каникул перед окончанием школы Олег подрабатывал грузчиком на винзаводе; бывало, медом не корми, только дай покататься на электрокаре. Видя, что пацан освоился с управлением, грузчики разрешили ему перевозить по цеху поддоны со стеклотарой. Однажды по неосмотрительности Олег наехал колесом на ногу этого парня, Сергея. Несчастный взвыл от боли и ужаса. Каким-то чудом нога выскользнула из-под колеса, избегнув серьёзного увечья.
- Привет, убийца за рулём!
- Сергей! – Олег обрадовано пожал руку толкнувшего его толстяка. – Прости, до сих пор по спине мурашки… Тебя не узнать, солидный стал, как доктор философских наук. Чем сейчас увлекаешься?
- Учусь на литфаке, буду преподавать в школе, - беспечно, но с заметными тоскливыми нотками поведал не в меру поправившийся к двадцати годам Сергей.
Услышав про школу, Олег тут же выдумал комплимент:
- Честно, Серёга, в тебе есть что-то от Ушинского… или уши или очки.
- Я скорее займусь журналистикой, - уверенно, словно, о чём-то решённом и вполне доступном сказал приятель, после чего Олег посмотрел на него, как на счастливца, который вот-вот должен сделаться небожителем.
- Может, и мне попробовать? – вырвалось тогда у Олега почти неосознанно.
- А у тебя есть публикации? – строго спросил Сергей, точно они служили пропуском на Олимп.
Никаких публикаций у Олега не было, а у этого парня, судя по тому, как он важничал, были. Дома авиатор не находил себе места, суматошно думал: «Это знак, это голос судьбы… Если уж не удалось летать – буду журналистом». Калейдоскопом вертелись в голове кадры из кинофильма Сергея Герасимова. «Журналистика меня захватила…» - иронично твердил про себя Олег, подражая актрисе Теличкиной.
Уединившись на прохладной веранде, Доронин долго лежал на кровати, но вовсе не отдыхал, он готовился к новому прыжку в неизвестность.
«Меня ждут серьёзные испытания… И пусть! Вот она, настоящая жизнь… - от предощущения тягот, беспокойства, напряжения всех душевных сил кружилась голова, вал воображаемых забот надвигался пугающе, как цунами, и нужно было выстоять. – Ну и что! Это путь интеллектуала, и никуда от него не денешься… О-о-о! Да здравствует феерия разума!» Олег ликовал, чувствовал дружескую поддержку Толстого и желал мыслить так, чтобы и у него «гончие под черепом» не знали покоя.
Наступившим выходным днём он принялся устраивать себе отдельный рабочий кабинет во дворе дядькиного дома, точнее – в сарае. Сарай оказался отличной находкой: Чистые побеленные стены, окно, независимый вход, а самое главное – уединённость. Здесь Олег и развернулся – установил стол, железную кровать, диванчик, полку для книг и небольшой ларец для вина.
«Устрою-ка я сегодня же банкет в своей резиденции…» - неожиданно решил поклонник Толстого. Вспоминая о проблемах, с которыми бился ещё в юности Лев Николаевич, Олег вывел в центр внимания женский пол. Толстой советовал всячески удаляться от красоток, усилием воли подавлять в себе похоть. Впрочем, было заметно, что сам великий писатель, мудрец всю жизнь в борьбе с этой напастью оказывался на лопатках, и только в старости мог хорохориться: «Вот когда я встану одной ногой в гроб, ты тогда попробуй меня достань!..»
«Прежде, чем отступаться от чего-то, нужно хотя бы иметь представление, что оно такое», - расслабленный, благодушный, лежал на диване Олег в ожидании гостей. Вечером к назначенному часу явилась одна лишь Танечка Лесовая. Очевидно, Аэрофлот меняет людей в сторону простоты, общительности. Только в первую минуту, когда стройная, ослепительно красивая стюардесса, стуча каблучками, прошлась по двору дома в «резиденцию», Олег чувствовал свою диковатость и боролся с собой. Остолбенел и дядька, провожая взглядом блистательную гостью.
- Проходите, мисс!.. – любезничал сверх меры вчерашний одноклассник.
- Как мне здесь нравится! – оглядевшись, Танечка уселась на диван в самом уютном уголке сарая. – Шик!.. Доронин, ты мне напоминаешь графа Гийома из фильма «Чёрный тюльпан».
Это было сказано по поводу вина, которое Олег манерно извлёк из своего сундучка.
- Куда мне! У графа было столько любовниц… И потом… - Олег повертел указательным пальцем вокруг физиономии. – Ален Делон из меня никакой.
- Хватит прибедняться, кокетка!.. Давай лучше тостик изобрази!
Олег и сам испытывал желание сказать что-то важное из всего пережитого после училища. Танечка с ободряющей улыбкой смотрела ему в глаза; тонкими, изящными пальчиками, она вращала фужер с вином, и хрусталь отражал рубиновые искорки света.
- Я равняюсь на другого графа – Толстого… Вот он где-то ещё в пятилетнем возрасте уяснил себе, что жизнь - не забава, а трудное дело… Мы и в двадцать лет такие же младенцы. Я недавно почуял, что начинается пора не только трудная, но и опасная. Меня, как Одиссея, поджидают искушения – разные Сциллы, Харибды, Сирены… Хватило бы мудрости, стойкости проплыть мимо них без потерь… Сумбурно наговорил, но давай выпьем за нашу молодость, за то, чтоб мы сами растили себя, а не подлаживались к обстоятельствам.
- Молодец, Олег! Завидую твоей целеустремлённости, ты, действительно, не из тех, кто плывёт по течению… Однако, довольно, граф, поднимем бокалы!
… Весна уже полыхала всеми своими красками, цвела сирень, а молодость волновала, тяготила душу предчувствием какого-то разлада, готовности сорваться, потерять устойчивость, независимость. Такое явление не заставило себя ждать. По пути в аэропорт в районе Седьмой-кривой улицы в служебный ПАЗик вошла очаровательная блондинка, и с этой самой минуты молодой, свободный человек, ревностный сторонник идей Толстого, почувствовал себя летящим в пропасть, к чёрту, в пространство. Видя это сокровище, чужое, недоступное, Олег тосковал, горевал, и как «мыслитель» уже ничего не соображал.
Прийти в себя и опомниться удалось лишь на работе: «Что с того, что ты потрясён, заворожен!.. Попробуй-ка, завоюй её внимание, интерес», - задался внезапно свалившейся сверхзадачей Олег, а в сердце рождались заветные строки:
Твои глаза,
Как солнце золотое,
В них столько света и тепла!..
… В центральном парке, залитом весенним солнцем, во всю работали аттракционы, шумно, хлопотно развлекался народ. Неслучайно Олег сравнивал эту девушку с солнцем; она была рядом, но от близости перехватывало дыхание, вместо мыслей сознание заполнял глупый, примитивный восторг. Благо, что и говорить поначалу не было нужды; охваченные каким-то фантастическим вихрем веселья, молодые люди стремительно взлетали и проваливались на качелях в виде лодки, улыбались друг другу и снова были рядом в кресле «чёртова колеса», пристёгнутые одной цепочкой. Жизнь походила на сказку. На открытой эстраде парка выступал греческий ансамбль «Бузуки». Постояв там некоторое время, любуясь песенными ритмами солнечной Греции, Олег и его неподражаемая спутница прохладными аллеями парка отправились в сторону драмтеатра. От выразительных, смеющихся глаз, полноватых губ, улыбки хохлушки, которая называла себя по фамилии – Говоруха - исходили чарующие лучи магнетизма. Своим щебечущим голосом она рассказывала про город Сумы, про своего друга, который остался на Украине, а её занесло сюда по распределению. Друга она вспоминала, сокрушаясь, смешливость странным образом сочеталась со стонами:
- Он такой непутёвый, отчаянный… Изломался весь на своих мотогонках…
На Олега девушка посматривала, как на наивного мальчика, с которым приходится малость полюбезничать. Во-первых, ей ещё никто не писал стихов, а этот хлопец расчувствовался… Такой потешный! Во-вторых, в этой чёртовой Азии ей ещё полтора года спасаться от скуки. Пусть будут поклонники!
- Кто этот Давыдов? Тот, что землю пахал и с какой-то там Лушкой шашни организовал?
- Нет, нет… Это реальная фигура, гусар, поэт, герой войны с Наполеоном, - охотно объяснял Олег в фойе театра перед началом героической комедии «Денис Давыдов». – Я тут недавно читал повесть Толстого «Два гусара»…
- Пойдём, сядем на последний ряд! – нетерпеливо, как капризный ребёнок, потребовала Говоруха.
Олег подумал было о поцелуях, но вскоре почуял: ничего подобного случиться не может. Она хоть и рядом, игрива, забавна, но всё же страшно далека, ибо чувства, интереса с её стороны ни на грош. Тем более невероятным выглядело её посещение «резиденции» в дядькином доме. Олег любовался и не верил глазам: Говоруха с причёской из золотистых волос по-мальчишески вольно сидела на валике дивана, слушала его наивную, нестройную речь. Было уютно, слушали музыку, пили вино из ларца. Олег ещё не представлял, до какой степени он зависим теперь от настроения, капризов, причуд этой блондинки, и как долго будут волновать его душу миражи…
Позже он по памяти начертил недурной рисунок – изобразил лицо Говорухи в обрамлении прелестных волос, лицо полуулыбкой выражающее нежное чувство. Если б такое было в реальности! Там же, в кабинете, висел портрет Толстого из журнала «Огонёк», стилизованный под современность, выполненный крупными, чёрными мазками. Дед Олега, заглянув в сарай, удивлённо спросил: «Кто это у тебя?» - «Толстой…» - «Ишь, чёрт, как на шахте был…» - усмехнулся дед.
Олег же в те минуты был пьян от любви.