Первый отзыв на роман.
Уважаемый Владимир Иванович!
По поручению Краснодарского отделения Союза писателей России я прочитал Ваш роман «Момент взрыва».
Не хотелось бы петь дифирамбы в ваш адрес на основе прочтения одного лишь романа, но объективности ради необходимо воздать должное Вашему труду.
В вашем лице передо мной предстал автор, которому под силу решать многие и разноплановые литературные задачи.
Роман написан густо, что нынче встречается нечасто. Язык добротный, литературный. Образный. Вы мастерски владеете приёмами остросюжетного изложения, так сказать, не раскачиваетесь, а сразу берёте быка за рога.
С тревогой и болью в сердце читал и воспринимал эпизоды современного криминального этапа развития нашей страны. И это при том, что повседневная нынешняя жизнь ежедневно преподносит нам целые букеты подобного. Но, человеческое сердце очевидно, никогда не сможет привыкнуть к такому.
Несмотря на бурное время, в котором мы живём, на стремительность нарастания изменений, кажется, что события романа опережают события реальные. Вместе с тем, ясно ощущается, что мысль автора, в свою очередь, опережает описываемые события. Это делает повествование интересным и колоритным.
Уверен, что роман найдёт своего многочисленного почитателя.
Член СП России Голубцов А.В.
20.05.2001год
В одно мгновение рухнула карьера Виктора Кострова на поприще «блюстителя» закона. Как ни пытался удержаться в коррумпированных рядах МВД, ему не удавалось. В итоге – «Зеленая роща». Отбыв наказание, он приобретает надежных друзей, с которыми открывает новое дело. У него появляется любимая женщина. Они создают семью. Радость жизни возвращается на некоторое время и вновь, судьба преподносит новые испытания. С трудом, но и они преодолеваются…
Глава 1
Сергей пришел устраиваться на работу, пройдя службу в Вооруженных силах. Бывал в нескольких горячих точках, имел ранение и награды. Директор, видя его стройную фигуру и накаченные бицепсы, предложил должность начальника караула.
- Здесь не менее жарко, - сказал ему директор, - бывает, так припечет, что волком завыть хочется. А ты, я вижу, парень сообразительный. Такие люди нам нужны.
- Может на установку? – робко проговорил Сергей, но, заметив, как директор удивленно смотрит на него, добавил: До службы там работал, знакомое дело, а здесь… опять воевать придется.
- Это как приспособишься. Другие рвутся на эти места аж удержу нет, а ты…, но мне такие ребята нужны. Во! как нужны, - чиркнул он пальцем по шее. - Как думаешь? – кивнул он головой председателю профкома, вошедшему в кабинет.
- Я? Поддерживаю. К тому же, на сегодняшний день, это узкое место. Поддерживаю, - утвердительно махнул он головой. – Если что - поможем.
- Соглашайся, - с пугающей интонацией убеждал его директор, - зарплата на порядок выше, чем в цехе, юридическая практика, а главное нужны толковые ребята. Слышал, что ты учишься?
- Да, - кивнул Сергей.
- А юристом поработать не хочешь?
- Пока рано.
- Ну-ну. Здесь времени больше? Или всё-таки…
- И времени, и опыта.
- Значит несколько проблем, - забарабанил директор пальцами по столу. - Правильно подойти к проблеме – работа хорошая, удача сама полезет к тебе в руки, потом ты поймешь. Я не прав? – повернулся он к председателю.
- 100 процентов, - крутанул он головой. - Сколько голодранцев пришло, а уже у каждого машина. Заметь - не часто директор уговаривает, чаще наказывает, - хохотнул председатель профкома.
- А сколько получают, как вы говорите, толковые ребята, если не секрет? – оживился Сергей.
- Вот это уже деловой разговор, - обрадовался директор. – Конечно не секрет – тысячу…
- Долларов!?
- А ты малый не дурак, палец в рот не клади, оттяпаешь. Хотя, сегодня и нужно таким быть, а не то – размажут как соплю на рукаве и смеяться будут. Ты мне определенно нравишься, - с восхищением произнёс директор, - но, смею огорчить – рублей.
- Маловато, однако, - вырвалось у Сергея.
- Оно, конечно, все кушать хотят. Крутись, лови – увидишь, как жить можно.
Подумав секунду-другую, Сергей соглашается.
- Вот и хорошо, - одобрительно произнес директор, и пожал ему руку, - принимай смену.
Сергей вышел из кабинета директора и направился в отдел кадров. Кадровичка, повертев документы, спросила: Чем ты ему приглянулся? – пожала она плечами, - никого просто так не берет, а тебя взял.
- Как прикажете понимать?
- А как хочешь, так и понимай, потом дойдет…
Улыбнувшись, он пожал плечами, хотя догадался о чём речь. С ним всё было по-другому. Не умасливал и не просил. Может, и понравился. Кому какое дело. Рыба ищет, где глубже, а я ж человек.
- Злые языки не то наговорят, - высказал своё предположение Сергей, а про себя отметил: «Главное - работа».
В его планы не входило ковыряться в чужих высказываниях, докапываться до сути дела. Его вполне устраивала нормальная размеренная жизнь, со всеми правдами и неправдами, приносящая материальную независимость. Тем более, нужно было думать о семье. Два месяца назад у них родилась дочь, Дашенька. Сергей души не чаял в ней. Жену на руках носил. После чеченского ада, он чувствовал себя как в раю. И, не отвлекаясь на мелочи, махнул рукой и прикрыл за собой дверь отдела кадров.
- Поживём, увидим, - сказал он ей на прощанье.
На производстве Сережа работал лишь до армии, и был далёк от вьющихся интриг, которые заплетали это мирное гнездо. В крайнем случае, он старался их не замечать. Первое время работал добросовестно. Изучал тропы, выискивал дыры в заборах, делал заявки в дирекцию, предлагал, как лучше оснастить СБ, чтобы освободиться от несунов.
Каждый день попадались желающие поживиться за счет завода. Приходилось составлять протоколы, отбирать продукцию и сдавать её в цех резервуарных парков. Всё делал, вроде бы, так как нужно, а результатов не было.
Поток задерживаемых не уменьшался.
Он недоумевал - где ошибки, где просчеты, так ли нужно вести дело?
И вот, однажды, при очередном задержании женщины с пластмассовой канистрой, он задал ей вопрос, а вернее пытался воздействовать морально:
- Не стыдно ли – самим у себя воровать-то? Вы же акционеры.
- А кто у нас ворует? – не удержалась она. – Дети ведь. Какое им дело – акционеры мы или нет, они кушать хотят. Вот вы, сколько получаете? – спросила она и расплакалась. Сергей вспылил:
- Не заглядывайте в чужой карман, не надо, человек устроен так, сколько б ему ни платили - всё мало. Потребительская психология…
- Вам хорошо говорить. За эти деньги вы как собаки, любого можете покусать, любого можете порвать на куски, а сами…
- Договаривайте, договаривайте.
- Неужели и бревна в своем глазу не видно?
Не стал Сергей составлять протокол, не стал он ей доказывать простые человеческие истины, а отпустил с миром. Многих несунов он знал в лицо, и даже везунов, которые попадались по несколько раз, но мер не принималось. То ли они были родственниками влиятельных людей, то ли работали, как говорится, на один карман. Он понимал, что некоторые кое-как концы с концами сводят, а некоторые, с жиру бесятся. Перед ним стояла непробиваемая стена, которую невозможно было сломать одним махом. С одной стороны - дирекция, с другой – законы. Хотя, какие законы!? Сегодня законы не писаны. Неизвестно с кем можешь столкнуться, а голыми руками не каждого возьмешь. Временно «на уши» поставить можно многих, было бы желание, а потом…
И всё-таки задумался. К нему тут же вернулся виртуальный директор.
- Ты с ними не сюсюкай, это борьба – не ты, значит тебя. Нужно быть изобретательней. Какие потери несем, какие убытки терпим… - читал ему лекцию директор.
Сергей понимал его прекрасно - понимал и других: Люди не при чём, они должны жить. Могут ли они влиять на государственного монстра? Нет. У них забрали всё, даже радость жить. Сколько можно вынести? – думал Сергей, - глупости это. - Делал расчеты, сравнивал плановые потери с фактическими, предыдущую работу с настоящей. Результаты поражали его. Расхождение - колоссальное. «Значит, есть другие каналы, значит нужно вести наружное наблюдение, - рассуждал он. – Если б была соответствующая аппаратура, но она не разбирается - где свой, где чужой, а фиксирует всех подряд. Кто допустит? Утопическая версия».
Долго думал. Ходил с проверками по линиям и резервуарам, проверял запорную арматуру, требовал, чтобы устраняли течь - не помогало. Потери росли как на дрожжах.
- Удивительно! – возмущался он. – Как ещё охранять объекты нужно? И в охране ли дело?
А топливо уходило тоннами. Куда? Как? Казалось, ни одной капли не должно уйти, а оно, как вода в песок. Сергей терялся в догадках. И вот опять, крупное хищение. Из резервуара готовой продукции исчезло около 120-ти тонн.
- Как? – задыхаясь от гнева, возмущался Сергей.
Некоторые стратеги с особым рвением запускали версию о том, что это железнодорожники. Такое количество можно вывезти только по железной дороге. Сергей понимал, что это невозможно, а там – кто его знает. Червячок сомнения шевелился в сознании и не давал ему покоя.
Для осуществления такой операции требуется привлечь не один десяток людей, минимум три организации. Нет, это невозможно.
- Дурак, - кивал головой сослуживец – скользкий, хитрый, расчётливый. За всё время работы никого не поймал, или не хотел. Опыт показывал, что слишком рьяных постигла участь безработных. Он же старался вылезти из кожи, делал вид, но результат заботливого и делового человека говорил сам за себя.
- Поймал одного-другого, придавил…, - стал поучать он Сергея, - такой бизнес можно делать! Люди сами потянутся к тебе, ища справедливости, а справедливость там, где власть в руках и сила. Дурак! Сейчас живут по-новому - откуда появился капитал, никого не волнует. Кому, какое дело, а уж если не воспользовался - будут смеяться. Патриотов сегодня найти трудно, да и те скрытные, довериться никому нельзя, сам понимаешь, не каждый осмелится.
- И все-таки они есть?
- Конечно есть, куда ж им деваться, но сила…
- Ты прав, - сожалея, произнёс Сергей, - сила есть – ума не надо, а как хотелось бы с умными людьми работать. Людей жалко. Кто им поможет? Я так не могу!
- Ну, тебя не пожалеют если что.
- Что, если что?
- Всякое бывает, - скособочился сослуживец, - тебе ли объяснять? Дали возможность пожить - поживи. Не руби сук, на котором сидишь - больно будет.
- Если думать – больно, не больно, пожалеют, не пожалеют… декабристы состоятельными были, что им мешало, а видишь ли как повернули? Многие пользуются хаосом, многие вкладывают в это дело свою лепту.
- Правильно. Кто путает карман, тот и живет на широкую ногу, остальные, увы – существуют. А тебе-то кто мешает?
- Но ведь кто-то же должен думать о заводе, в конце концов, о государстве.
- Ты что!? Хочешь сказать, что государство о тебе думает? Дудки. Если вникнуть – они до сих пор костыли не всем афганцам выдали, а ты…
- Это другое дело.
- Наивный ты, Сережа, - рассмеялся он. - Конечно, многие работают ради зарплаты. Куда денешься!? А многие, как говорится, ради «крыши» – налоговики не трогают. Эти ублюдки, ничего не делая, получают столько - подумать страшно. Народ-то он разный. Сегодня ты поможешь ему – он с тобой, завтра с другим, а послезавтра, забыв обо всех - расставит пальцы веером – и никто… сам по себе. Эх ты! Знал бы ты - куда бензин уплывает. Канистры канистрами - это мелочь… по сухотрубу на факельное, там бензовозом. Охраны нет. А пожарники? Подъедут, шланги раскатают… кто подумает? Закачивай полный бак вместо пенообразователя. Вот куда! Кстати, не без корысти и самой охраны. А ты – канистры. Дери горло. Человек от нужды взял. Унизился. Его нужда заставила.
- Ну, кто-то ж должен начинать!?
- Не говори: «должен», - взорвался сослуживец. - Я, лично, никому ничего не должен. Работаю в меру своих сил, делаю своё дело, а начни ковыряться, в порошок сотрут. Вот и думай: должен ты или не должен. Поройся в башке, вспомнишь, как Василия подставили. Фамилию не помню. Хуторской казачёк. Казалось - кристальней человека не было, тоже был наивный, он же думал как лучше, а они повернули так, будто б он самый последний… должен… простой человек ничего не должен. Должен пахать и пахать. Подписи, печати… всё под контролем. Ты, Серёжа, нужен им, пока шевелишься. Сколько ребят ищут работу. Крым и рым прошли, а тут… как узнают, что раненый…
- Меня же взяли, - не унимался Сергей.
- Ты не в счет, тебя с прицелом брали. Зная твой характер, учебу в университете… личные качества… они пользуются тобой. Понял!? Такие умники нужны - без них нельзя. Слишком гладко, а так - ты им и выловишь, ты им и галочку… вот, мол, работаем! Взяли на испуг, всё выложит. С недовольными разбираются быстро - не нравится, убирайся. А куда? Куда ты кинешься? Сокращение, безработица. Ты еще не ощутил, а я часто вижу ковыряющихся в мусорных ящиках людей. Не от хорошей жизни. Я думаю, не от хорошей, - подняв брови, сделал заключение сослуживец. - Вот и выходит, что самому чёрту в зубы будешь заглядывать, чтобы выжить. Лучше в носу ковыряться, чем злить влиятельных людей. Ты что, не понял, почему тебя на работу взяли? Почему на тебя поставили?
- Не думал как-то, - пожал плечами Сергей.
- То-то и оно, что не думал. А ты подумай, многое откроется. Что дозволено Юпитеру…, но ты же не Юпитер! Кое-кто просто пристроился – мутит воду – пока поймут, пока разберутся, то да сё – много воды утечёт, а ты… кстати, текучесть кадров им тоже на руку, вот ведь парадокс.
Не веря слепым высказываниям, Сергей махнул рукой и отвернулся.
- Я не платил.
- Прописная истина, - не унимался сослуживец, - от каждого принятого, наличка, и не малая!
- Я не платил! – с оттенком нервозности повторил ему Сергей.
- Я не про тебя. Это было бы слишком, но таких как ты много - наизнанку выкрутятся, а вылижут и выложат… результат - замена «Москвича» на иномарку, жигули на мерседеса...
- Не тули горбатого, демагог, - прищурив глаза, повернулся к нему Сергей. – Что-то смотрю на тебя – знаешь много, а сам до сих пор на «Запорожце».
- Иномарка, - с иронией высказался он и развёл руками.
- Ну-ну.
Они разошлись, но каждый остался при своём мнении. Этот разговор надолго застрял в памяти Сергея. После многих раздумий, он решил зайти в профком: «Профсоюзный бог всё-таки, поговорю, поделюсь наболевшими проблемами». - И, не откладывая в долгий ящик, зашагал в административный корпус. Заглянув, спросил:
- Можно?
- А, заходи патриот, заходи, - с некоторой ухмылкой пригласил его Александр Иванович.
- Наслышан о тебе. Может быть ты, отчасти, и прав, но происходящий бедлам идет не от нас. Мы как были на цепи, так и остались… ну, удлинили её чуть-чуть, покрасили. Что мы можем? Вот, как говорится, и посапываем…
Поначалу Сергей слушал, не перебивая, а когда понял, что председатель клонит не в его сторону, стал возражать.
- Это вы зря, - скрестив на груди руки и опустив голову, сказал Сергей. - Я вам не верю. У нас же сила. За нами народ…
Неожиданно для Сергея, Александр Иванович громко рассмеялся. Потом, отойдя от смеха, серьезно сказал:
- Ну, ты меня уморил. Честное слово, уморил. Сегодня - это ничего, абсолютно ничего. Народ переродился, обмельчал, последний кусок отпустить боится. Кто больше пообещает, за тем и пойдет, а ты сила… была сила.
- Так значит замкнутый круг?
- Ну, предположим, не замкнутый, а сегодня…
- Порочный?
- Нет. Да ты сам наверно понимаешь.
До Сергея дошли те слова, что говорили ему товарищи накануне.
- С позиции пригретых – понятно, а по-людски…
Александр Иванович не дал договорить.
- Интересно, кого ты имеешь в виду?
- Я-то никого не имею, большей частью нас имеют. Сияющая перспектива, так сказать, светлое будущее…
- Молодой ты ещё, - щелкнул языком Александр Иванович, - очень молодой. Многое видится в розовом цвете. Я понимаю, хочется что-то сделать, что-то изменить. Руки так и чешутся. А мне, думаешь, не хочется? У меня что, руки не чешутся? Учись. Учись жить. Не лезь на рожон.
- Вы думаете, я на рожон лезу!?
- Пока не думаю, но начинаю, - скривил лицо председатель профкома, - вроде и не скользко, а заносит, - крутанул он головой, - будто в гололёд.
- Ну а профсоюз? Для чего создавали? Для чего взносы платим, или всё это так, кормушка?
- Ну, во-первых, мы его не создавали - нам и судить не под силу. Во вторых, без профсоюза никуда. Один машину купил, потратился, жить не на что – как не помочь? И мы помогаем. Другой…
- Семейству сумчатых - да, - улыбнулся Сергей.
Председатель профкома не заметил реплики, а продолжал гнуть свою линию.
- Другой паркет положил. Он же не пропил, не спрятал в чулок, а улучшил своё жилище. Бездельнику сколько ни давай, всё мало, а деловому человеку и помочь не грех.
- Я не сужу, меня пугает бездеятельность.
- Предлагаешь плакаты писать, или как?
- Нет, это пустое дело. Это прошлый век. Надо цивилизованно. К примеру - штатное расписание видели?
- Не только видел, а подписывать приходилось.
- Значит можно со всей откровенностью?
- Куда уж откровенней.
- Вот вы…
- Сережа…
Сережа не слышал председателя профкома, ему казалось: «Если здесь не хотят слушать, то где ещё его могут услышать, где? Как противно». Мысли пиявкой присосались к его сознанию. Он рубил как в рукопашной: Какую пользу приносите вы? Никакой. А других взять…
- Сережа, - пытался перебить его председатель.
- Народ чувствует. Выживает, так сказать. Не всегда выбирая правильный путь. Хотя правильные пути, обычно, отрезаны. Куда деваться!? Раньше один директор был, и, заметьте, работы было – во! Сейчас их, как собак нерезаных, и всё директора. Про одного так и сказать стыдно – просто - «директор по воротам». Когда б ни приехал, только и раз-говоров, «Почему ворота открытые?» - Срам, да и только. Так и называют, - развёл руками Сергей, - ну а как еще могут назвать таких? Интересно? Ни одного вопроса не решил, всё «это не моя компетенция, не мой вопрос». Импотент несчастный…
- Эко хватил. Да ты, я смотрю, ты…, что думаешь, что законы выучил, и всё!? Так тебя и напугались? Ты ещё мальчишка, понял? Мальчишка! Эко хватил, - растягивая слова, поглаживал грудь Александр Иванович, потом, кинул под язык таблетку валидола и опять, - Эко хватил…
- Ничего я не хватал, просто обидно. Вы не видели, а я видел, как мальчишек уносили с поля боя, как в один момент человек превращался во фрагменты. Кажется, так это здесь называют? И вообще, успел посмотреть смерти в глаза. А вы - молодой. Да я старше вас на жизнь.
- Ого, как. Не громко ли? Мне видится, что ты перепутал божий дар с яичницей. Или я не прав? А вообще, смотрю я на тебя и убеждаюсь - зря за тебя поручался, зря. Взяли на свою голову. У тебя, не контузия ли, а то смотрю, баламутный какой-то стал? Октябрину на пенсию проводили. Слава богу, утихомирилась. Теперь ты. Подумай, на кого руку поднимаешь. Не рубил бы ты сплеча – заповедь Ильича. Давно придумана.
Сергей хлопнул дверью и выскочил из кабинета как ошпаренный. По коридору бежал, никого не замечая. Обида прицепилась, как засушенный репей. Попробуй отряхнуть – не получится, неделю носиться будет, въедливый, цепкий.
Слова жужжали над ухом и кусали его, кусали…
Немного пробежав, он вернулся и, открыв дверь, крикнул: «Я надеялся на вас, а вы такой же…гнида!» Хлопнул еще раз дверью и убежал не возвращаясь.
- Хозяева хреновы, - бурчал Сергей. – Акции отобрали, а в голове дыра. Думкой богатеют.
Заводи, - на ходу бросил он шоферу, - к Октябрине поедем. Где живет, знаешь?
- Знаю, - ответил шофер, тоже молодой парень, прошедший коридоры ада - Степанакерта, Чечни. Какое-то время работал в МЧС, но ушел. Хотелось тихой и спокойной работы, чтоб отойти, отмякнуть.
- Ну что, поехали?!
- Поехали, - согласился шофер, не расспрашивая, почему он такой взвинченный, хотя несколько раз посмотрел на раскрасневшееся лицо босса, в надежде, что он поделится своими переживаниями, но Сергей молчал.
- Допекли? – не выдержав, спросил он.
Сергей ничего не ответил, а скривившись, махнул рукой: Ну, их…
- Ясно, - кивнул головой шофер.
Некоторое время они сидели молча, тупо созерцая дорогу и вдруг, шофёр ударил ладонями по баранке.
- Я-то думал, а здесь!..
Голубев задумчиво улыбнулся, для него это был поистине первый гражданский урок. Они поехали.
Октябрина Даниловна работала на заводе около двадцати лет. С работой справлялась неплохо. Нареканий не было. Многие знали её как отзывчивого человека. Помогала в получении квартир, выбивала путевки в дома отдыха, на лечение, а многим просто – словом. Сама ни разу не воспользовалась положением в профсоюзе. Хотя многое могла. Многое подталкивало, многие предлагали.
- Что вы ноете, - говорила она возмущенным несправедливостью рабочим, - это временное явление, не должно быть так, не должно. Разве «они» не понимают? Человек не железо. Это мы такие непонятные – нас бьют, а нам ещё хотца, бьют – хотца… понять невозможно – вчера запрещали – сегодня заставляют…
В курилках многие чесали языки, выявляя промахи руководителей, сопоставляя свою жизнь с жизнью заложников. Одни говорили: Сытый голодному не товарищ – вот и появились господа. Другие - вспоминали застойные времена и сокрушались на правительство - дескать, оно виновато, оно допустило подобный развал. Третьи разводили руками - сами выбирали - вот и смотрите на них пока глаза не повылазиют…
Она смеялась: Вот смотрю я на вас, и вспоминаю Некрасова, давно писал «Забытую деревню», сколько лет прошло, сколько зим перезимовано, цивилизация вон как изменилась, а психология, как была сотни лет назад, так и осталась - ждут нового барина. Терпеливый народ в России, ох как терпеливый. Война за войной – то великая, то холодная, то вообще – информационная. Всё на голову, да по голове. Морально убивают, и хоть бы что.
Террористы взрывают, с ними-то ясно, а власти экономически давят, чтоб карманы себе набить. Морду бы набить, да народ хилый…
Октябрина могла успокаивать людей. Люди верили ей и прислушивались.
Подъехав к её дому, Сергей почувствовал, как по коже пробежал холодок.
- Что произошло? - удивился шофер, - народу многовато, как на базаре.
Сергей вышел из кабины и сразу его слух уловил режущее: «Какой человек был, какой человек…»
Пройдя к подъезду, он увидел знакомых женщин, тут же спросил:
- Что случилось, девчата?
- Октябрина…, - чуть ли не хором ответили они.
- И всё-таки?
- Инфаркт, вчера ещё.
- Вот как!? А я к ней за советом, - опустив голову, тихо признался Сергей. - Опоздал, однако, - виновато улыбнулся он.
Все увидели блестящую горошину, прокатившуюся по лицу. Слеза? Пот?
- Что поделаешь, опоздал, так опоздал. Поеду, хоть пару венков возьму, - сказал он сам себе и, усевшись в машину, хлопнул дверцей.
- Поехали!?
- Поехали, - спохватился шофер.
В глазах Сергея поплыли события тех роковых, девяносто пятых, когда хоронили гусеницами танков. Механик-водитель, прикусив губу, давил на газ, не видя ничего, дёргал рычаги управления, а танк месил и месил припудренную лёгким снегом глину, унося в небытие своих собратьев.
Не успевали увозить, но и увезённым было не легче. Лежали штабелем в Ростове на Дону, чтоб только лишь узнали – кто, откуда, с какой части? И, не дождавшись ответа, получали вместо имени номер и оставались лежать на чужом кладбище беспризорниками.
- Неужели и там есть беспризорники? – вернулся он к сегодняшней реальности.
- Однако есть, - не поворачивая головы, сказал шофер, - есть.
Дни войны колючками катались по сознанию совсем ещё молодых людей, но уже видевших настоящую, жестокую бунтарскую войну, и вряд ли ветер перемен выветрит эти события из памяти.
Люди подходили и подходили к дому Октябрины. К обеду дворовая площадка заполнилась людьми, и к дому было трудно пробираться. Директорская «Волга», как нечто траурное, подползала к её дому. Поток людей обтекал вокруг автомобиля и опять смыкался плечом к плечу. Людское море шумело. Шторм ещё был далеко, лишь лёгкие волны раскачивали двор, и всё же чувствовалась сила его приближения.
Подъехало несколько машин с администрацией и профкомом. Мужчины выносили гроб. Впереди, туда-сюда, метался фотограф. Женщины раздавали каждому по полотенцу или по носовому платочку.
Наконец-то, закончив традиционные процедуры, и создав подобие колонны, траурная процессия двинулась по улице. Пройдя около двух кварталов, остановилась…
Накануне состоялись торги. На четвертом году банкротства – завод продали. Появилась надежда на новые огни в конце тоннеля, на то, что все-таки не зря терпели и подтягивали ремни. И вдруг, как обухом по голове: В связи с ликвидацией…
- Почему? – возмущались многие. – За что так?
Недоумение виделось в каждом лице. Рушилась надежда на будущее. Обида ржавчиной разъедала души уставших от ожидания и неопределенности людей. Они шли друг за другом, опустив головы, и несли сумки со спецовкой. Кладовщица бурчала себе под нос и делала запись в промасленном и растрёпанном журнале: старая, непригодная, удержать…
- Удержать!?
- А вы «им» задайте эти вопросы, а то тут такие умные, а как до дела так в кусты. Нам сказали – грязную стирать – стирайте, не хотите – как хотите.
«Что делать?» – комом в горле катались вопросы. «Чем платить, чем кормить? Дети…»
Швыдько подошел к Александру Ивановичу.
- Вот ведь как получается - всю жизнь отдали заводу, а сейчас как собак? Мы ж за тебя голосовали...
- Мы-то при чем? – оправдывался лидер.
- Мыто, не мыто. Вообще вы ни при чем. Свернулись по-змеиному у ног благодетелей. С кем работать собираетесь?
- Незаменимых не бывает, - с особой твёрдостью усмехнулся Александр Иванович. – Они закон не нарушают. Я это контролирую.
Реальная жизнь опять вернула их к настоящему.
Рассевшись по автомобилям, процессия продолжила свой путь обычным потоком транспорта.
Остановились у распахнутых ворот. Около домика были насыпаны кучи песка и мраморной крошки. Распорядитель пальцем показал куда ехать.
Поехали.
Сергей в это время мотался по цеху, собирал деньги. Потом, взял три венка, и поехал прямо на кладбище. К первым рядам пробиться было невозможно, и он остался стоять там, куда смог дойти.
К тому времени, наверное, все уже высказались. Вперед вышел директор. Как обычно – банальная, напыщенная речь, в которой он перечислял заслуги усопшей. Всё было, будто оплеухой, и собравшиеся зашевелились, зашушукали.
- При жизни другие почести были, - тихо, чуть ли не шепотом, произнес Сережин сосед, - при жизни как волка в загоне...
В его словах звучала неподдельная горечь.
Вследствие не очень правдоподобных речей и явного лицемерия, в толпе собравшихся прокатилось легкое шуршание. Что-то перевернулось, что-то зашевелилось в умах присутствующих. Они стояли и слушали этого господина с лоснящейся кожей.
- А вы б на землю опустились, - немного громче выкрикнул всё тот же сосед, - а то вокруг да около, больше по орбите, космонавты мать твою!
- Поймут они, как же, - пропищал кто-то впереди. - Они ж, блин, боятся нас как холеру, охрану держат. За чей счёт спрашивается!?
Директор старался не замечать насмешек толпы. По большому счету он и был виновником в бедственном положении, расплодил чиновников по кабинетам – не достучишься.
Не сговариваясь, толпа, медленно, шаг за шагом, стала приближаться к нему, и обступила более плотным кольцом. Стоявшие люди в первых рядах, не могли удерживать натиска. Кольцо сжималось как удавка на шее благодетелей, не давая им никаких шансов на спасение.
Гнилых веревок не держали, не порвётся.
Из толпы продолжались вырываться возмущения, на которые мог ответить только директор.
- Что вы делали для стабилизации положения? – пробасил скривившийся Швыдько.
- Мы? Мы делали всё от нас зависящее, - оправдывался директор, - чтобы выправить положение... хотя не всё бывало так, как нам хотелось бы. Налоговые законы… Нам тоже нелегко. Сколько раз мне надевали наручники за то, что выдавал зарплату, а не выплачивал налоги. Профсоюз в курсе, - мотнул он головой в сторону председателя профкома.
В знак согласия, Александр Иванович поддакнул кивком головы и, как бы успокаивая присутствующих, приподнял правую руку ладонью вперед.
- Граждане, не бузите! Директор ответит на все ваши вопросы. Успокойтесь.
- Наши долги росли как грибы, - продолжал директор, - имущество арестовывали… да мало ли всяких действий делали, чтобы выдавить у нас последнее. Увеличивали процентную ставку, забирали последние средства, на которые мы могли бы купить сырье для работы и работать в полную силу, а приходилось сворачивать производство, сокращаться…
- Не контору ли сокращали?
- Нет, не контору, - багровея, сказал профсоюзный лидер. – Легче от этого не было бы.
Директор на реплики не реагировал и продолжал своё выступление: Если я увеличу вам тарифные ставки на рубль, налоги увеличатся на два… вот и думайте, как себя вести. Конечно, много средств уходит на содержание военных баз в Чечне, война как никак. Да вы и сами всё прекрасно понимаете, но это не оправдывает нас. Рынок сбыта не дремлет – кто успеет, так сказать. Доллар растет, цены за сырье растут…
Он пытался доходчивей объяснить людям, как воздействовали власти на завод, как он защищал их интересы. На самом же деле выглядел тореадором.
- Попробуй, возрази, - пропищала какая-то женщина, - обещал много, а как до дела…
- Классный мужик был, - кивнул лысоватый пережиток, - я с ним и раньше работал – всегда премия была, к праздникам что-нибудь… вот ведь, как меняются люди.
- Обещать - мастера, а ты сделай, сделай, - возражал ему лупоглазый машинист, - велик соблазн, вот и хочется в карман, да поглубже!
- Я ваши волнения понимаю, - спокойно продолжал директор, - а кто оправдает вооруженных молодчиков из районной администрации? Приехали, выгребли, и всё тут, а как живете, достаточно ли средств на существование…
- Вот это правда, на существование, - опять выкрикнул кто-то из соседних рядов.
- Артисты, мать твою, - неслось с другой стороны, - любой спектакль разыграют и окажутся героями дня, хоть в галстуке, хоть без галстука.
Директор, сам того не понимая, разогревал и без того горячую толпу. К этому времени она была на пределе. Притронулся – и кожа волдырём.
- Сво…о…- забалансировал руками Федюнин.
Ещё чуть-чуть и он бы свалился в яму. Невидимые силы толкали со всех сторон. Хватаясь за воздух, он махал руками, стараясь взлететь. Чья-то рука схватила его за рубаху, и она с хрустом полезла по швам, но выдержала.
Со всех сторон подзуживали, и он продолжал.
- Воду толочь можно бесконечно, по делу давай!
- Давай по делу, - поддержали его голоса. – Лапшу не вешай. Требуху, словами не наполнишь…
Толпа гудела. Накал усиливался. В очередную схватку включались новые голоса. Обозленные нищетой и безысходностью люди, не верили директору. Обещаний было много, но все они остались обещанием.
- Говори, сколько еще терпеть, сколько еще ремни подтягивать? – гремел Федюнин.
- Тогда не знал, теперь - знаю, - твёрдо ответил директор. - Надо потерпеть.
- Сколько!?
- На днях прибудет новый хозяин, будем решать…
- Было б сказано! Сколько их уже поменялось!!!
- Хорошо. В конце концов, это не место для митинга. Такие вопросы решаются в рабочем порядке. Собрались-то не для этого…
- Это вы правильно заметили, ни для этого, но другого случая, наверное, не будет.
- Порядка-то нет! – кричал писклявый голос. - Когда еще будет, неизвестно!
- Что ещё можно сказать? – старался, как можно спокойней говорить директор. - Приходите, будем думать. Нерешенных вопросов не бывает.
- Вот мы и пришли, думай, - махнул головой Швыдько. – Сам довёл нас до обрыва. Удержишься – будешь работать. Нет - что ж, земля тебе будет пухом. Да ты не отворачивайся, в глаза смотри. Думаю, сочувствия там нет. Выветрилось. Высохло.
- Раньше надо было…, - пищал всё тот же назойливый голос. - Кому рассказываешь, попробуй к тебе зайди. Придешь к восьми, тебя нет, придешь к девяти – тебя уже нет. То совещание, то заседание…
Федюнин махнул рукой.
- По одному разбираться вы можете.
- Здесь давай! – подытожил Швыдько. – Здесь оно сподручней! Все будут слышать. Обещай…
Страсти накалялись. Федюнин заметил, как местный глава администрации что-то писал себе в блокнот. Его хребет прошило будто током.
- Записывают. Ах ты ж, ёлки-моталки - записывают!? В яму их!
- В я-му-у-у! – прокатилось по толпе.
Все задёргались, зашевелились. Хаос набирал свою силу. Боязливые стали отходить подальше от ямы, а те, кто не ощущал края, напирал.
- Посмотрим, как они будут ползать по яме, посмотрим, как они выживут, если их…
- Давай!
- Дав ай-ай-ай…, - каталось эхо над кладбищем.
Один из шоферов, и еще кто-то, старались выскользнуть, и уже бежали к машине. Казалось, в толпе не заметят их бегства, но разъяренные люди заметили, и расценили по-своему.
- Тикануть решили, - толкал их руками Федюнин.
- В кучу! – кричали со всех сторон.
- В куч-у-у-у…, - гудела толпа.
- Слишком долго ждали этой встречи! – со злостью дребезжал Швыдько, - посмотрим, как они будут ползать по яме, посмотрим, - размахивал он руками, - на том свете все одинаковые, сра… а…
Толпа теснила делегацию, а те - не подозревая, что ведут дело с доведенными до крайности людьми, пытались их запугать повлиять психологически, но - не удержавшись на сыпучем склоне свежевырытого грунта - падали, унося с собой устрашающие гримасы. Многие кричали, а что - понять невозможно, лишь отдельные фразы на фоне общего гула носились по кладбищу. Каждый старался высказаться. Наболевших вопросов в душах собравшихся было много. Ранее доверчивые, тоже закипали и, вытаращив глаза, доказывали друг другу непонятное, или всё-таки понятное, но только им самим.
Звон серебра давал всеобщую оценку. Людское море штормило по-настоящему, и поглотило уже всех. Крики сливались в одно целое шумное месиво.
- Мужики, вы чо, мужики!? Я такой же! Подумайте! Вы чо! – срывающимся голосом кричал директорский шофер, и от напряжения его лицо багровело все сильнее и сильнее. Жилы на шее надувались, и казалось, вот-вот лопнут, и брызнет закипевшая в них кровь.
- Не скули, выкормыш гадский, не скули, - замахиваясь на него, гудел Федюнин. В конце концов, он так толкнул его, что тот, раскинув руки и кряхтя, полетел вниз головой, а ударившись о противоположную сторону ямы, осел на головы своих товарищей барахтающимся осьминогом.
Директор стоял бледный как снег, и все-таки надеялся на что-то. Ждал помощи. Думал, одумаются, но рубеж не возврата был пройден. Реакция разъяренных людей приобрела неуправляемый характер. Места около ямы становилось всё меньше и меньше. Кольцо возмездия сужалось.
- Милицию! Вызовите милицию! – неизвестно кому кричал Александр Иванович. – Хамьё! Сколько им добра ни делай – всё мало. Милицию!
Его не слушали – привыкли к скользким выходкам. Хотя и он не прочь был вместе с ними. Понял наконец-то, что в руках директора он тоже инструмент, а слово – тьфу – сказал - и улетело.
Вдруг, Швыдько поскользнулся на комьях свежевырытой земли и, проглотив последние слова, тоже полетел вниз.
- Бей их! – кричали из толпы.
- Бей гадов, - каталось колобком по кладбищу.
Впереди стоящие мужики взяли веревку и кинули конец в яму, чтобы их товарищ мог зацепиться и вылезти, но там началась настоящая потасовка за шанс, шанс мелькающий перед глазами. Каждый рвался вперед, тянул веревку на себя. В конце концов - нижние перетянули. Жажда к жизни давала о себе знать. Веревка оказалась у них. Они держали каждый свой конец: конец чего-то, конец потрясений, конец жизни. Ни у кого не было какого-либо сострадания к тем, кто оказался на краю у вечности.
Кто-то из толпы резко ударил директора в живот, и он, как футбольный мяч залетел в во-рота ада.
- Мужики, заваливай, мужики! Не успеете! – кричал Швыдько из ямы. – Заваливай, говорю вам, заваливай, они милицию вызвали. Не успеете. Заваливай!
Первый ряд стал нерешительно брать и кидать, брать и кидать, но в яме, будто бы вибратором, уплотняли брошенную землю, и результатов не было. К этому времени нервы звенели на все лады. Обида ржавчиной давно разъела души. Оцепенение прошло, но землю кидали вяло. Вероятно, сдерживал страх.
- Заваливай, говорю вам, заваливай! Вылезут ведь, вылезут! – хрипел Швыдько.
Многие боялись в этой суматохе самим не угодить в челюсти ада, с опаской подходили к линии, разделяющей вечность с реальной жизнью, кидали маленький комок и отходили.
Небольшого роста, лысый человек, похожий на квадрат, нерешительно кидал маленькими горстями. Его толкали, отталкивали, а он, как огромный айсберг только покачивался в разбушевавшемся море.
- А ну, расступись! – пытался прорваться к нему огромный верзила. Его локти работали во всех направлениях, и несколько человек, попавших под его удары, стояли и глотали воздух, как рыба выброшенная на берег. - А ну, расступись! – опять прорычал он. - Дайте-ка нам приложить свою руку!
Каждый подходил и бросал порцию, откатываясь назад – их место занималось другими. Машина заработала, закрутилась. Живой транспортер работал так чётко, что через минуту-другую, площадка выровнялась, и свежей ямы будто бы и не было.
Казалось, что под землей еще хрипели, казалось, что их борьба за жизнь продолжается. В подтверждение этому, земля шевелилась под ногами.
Единственно мирным человеком была Октябрина Даниловна. Её гроб одиноко стоял в бурлящем потоке людей. Она была настолько равнодушной ко всему происходящему, что ни один мускул не дрогнул на её лице.
Когда все-таки многие поняли, что здесь произошло непоправимое, наступила тишина, такая тишина, что можно было слышать стоны и даже хрипы, доносившиеся из-под земли.
На фоне гробовой тишины, раздался визг тормозов и грубые команды прибывающего ОМОНа:
-Вперед! – кричал молоденький офицер, показывая пистолетом направление.
К центру кладбища бежала группа солдат с дубинками и автоматами.
- Мужики, нам отступать некуда! Будь, что будет, - кричал кто-то, - будь, что будет!!!
Сергей стоял и видел это как во сне, а когда опомнился - до сознания дошли душераздирающие крики. Женский писк разнесся по округе. Он стоял, не зная, что делать. Мысли роились одна чернее другой и сводили его с ума. Рядом с тропинкой, где он стоял, валялись грабли. Автоматически он схватил их и бросился назад. В нерешительности остановился. Внутренний голос говорил ему: «Свои, с обеих сторон свои». «А что делать?» – хотел он спросить его. Да где уж тут – не до расспросов.
Сергею приходилось бывать в разных переделках, участвовать в боевых операциях, но здесь, как поступить здесь? Волей судьбы он оказался по эту сторону баррикады, а военные, не разбираясь, что к чему, били всех подряд жестокими дубинками.
Когда его голова ощутила тупой удар, он понял, с какой стороны находится. Мужики тоже стояли, выставив перед собой лопаты, приготовившись к отражению натиска. Многие были готовы принять этот нерадостный бой. Хотя, несколько человек спрятались за массивные глыбы памятников. Некоторые метались в панике, а тем временем – военная лавина вклинилась в толпу как нож в масло.
Началась потасовка. Крик, стон, храп… заголосили визгливые бабы, брызнула первая кровь. Несколько человек упало на землю, среди них были и военные, испытавшие на себе деревянное оружие.
- Эх, мать честная! – слышалось сквозь тупые удары дубинок и хруст деревянных держаков.
Спины трещали не на шутку.
- Где б ещё нам силу применить!? Где б ещё вот так повеселиться!?
Военных было меньше, и они не ожидали встретить яростного сопротивления, поэтому начали потихоньку отступать.
- Ой-ё-ёй!? – голосили женщины. – На кого руки подняли! Грех-то какой! Какой грех!
Но их никто не слышал. Жестокость и бездушие гудело как рой полудиких пчел отделившихся от матки. Захлопали первые выстрелы:
- Тук… тук-тук... тук.
Часы отсчитывали время. Первое или последнее? Чьё? Жертвы падали и падали. Кто-то поднимался, а кто-то уже не чувствовал упругости каблуков, лежал присмирев, прикрывая голову руками.
Разгул набирал свою силу. Люди метались в панике и кричали: Опомнитесь! Боже правый, за что!? Опомнитесь!
Верзила ухитрился выхватить автомат и стукнул солдата прикладом по голове, тот схватился за голову и присел. – Ну, так-то оно будет лучше! – заорал он всей своей мощью прокуренных лёгких. Потом, направил ствол на офицера и надавил на спусковой крючок. В последний момент, другой солдат кинулся на выручку, прикрыл офицера и обмяк.
Бой продолжался не более пяти минут, но каких. Жертв оказалось достаточно много. Военные отступили за ограду. Из машин, по громкоговорящей связи, стал говорить настойчиво-властный голос:
- Внимание всем!!! Предлагаю прекратить сопротивление! Предлагаю провести переговоры! В противном случае… - Последние слова он произнес как-то особенно, со злостью.
Смутное время отсчитывало последние мгновения, и каждый переживал его по-своему. Сергей, очнувшись от состояния войны, стоял и поглаживал шишку на голове. Перед ним мельтешил силуэт какой-то женщины, и рябой платок расплывался вместе с искрами в глазах. Потом, платок повернулся, и он увидел крючковатый нос старухи, и трясущийся острый подбородок. Она что-то говорила отрывисто и громко, но что, он понять её не мог, в ушах стоял сплошной и визгливый звон. Властный голос продолжал говорить:
- Предлагаю!..
А где-то, совсем рядом, сквозь шум в ушах, резануло легким басом:
- Эй, командир! Хватит предлагать. Это мы тебе предлагаем, давай-ка сюда, к нам, здесь говорить будем, здесь наши деды и отцы, здесь наши матери и сестры, здесь говорить будем. Пусть они слушают! Пусть они нас рассудят!
Некоторое время никто не отвечал, вероятно, у машины совещались, или просто оттягивали время.
- Хорошо, - пронеслось над могилами, - я принимаю ваши условия, - ответил властный голос, и от машины отделилась фигура капитана Кострова. Его знали многие с малых лет. Рос у всех на глазах. В школе был ершистым, и всегда главенствовал в компаниях. Его кандидатура устраивала многих, и все-таки, стихийный лидер предупредил его уверенную поступь:
- Капитан, постарайся без глупостей, если что – майором не станешь. Нам терять нечего. Мы и так уже всё потеряли. Это не блеф, это реальность…
Фигура Кострова двигалась по-военному, чётко. Никто не заметил в его поведении какого-либо элемента нервозности, хотя он шел в неизвестность. «Что им сказать?» – носилось в голове, - «что я им вообще могу сказать?» Он шел медленно, размеренным шагом, как будто бы хотел оттянуть момент встречи, раздумывал – что им всё-таки скажет.
Его отряд был создан для разгона демонстраций и шествий, а также для подавления взбунтовавшихся от голода и несправедливости людей, усмирения толп безработных, и многих других случав, где требовалась сила.
Подойдя к ним, он не знал с чего начать, и первое, что пришло ему в голову - попросил закурить.
К нему потянулись руки с пачками сигарет.
Он закурил.
Вокруг собралось много желающих поговорить или высказать своё мнение, сложившееся за годы беспредела. Он сидел, опустив голову, и слушал их без толку наивные возмущения. Дым струился замысловатыми завитушками вокруг его головы. От едкого дыма дешевых сигарет – першило в горле. Он старался не показывать виду, что табак не понравился ему, держался, но не выдержал и раскашлялся.
- Извините, - с какой-то неловкостью произнес он, - крепкие…
Подняв голову, Костров увидел свою первую любовь. При виде её, он удивленно вскинул брови, а она – густо покраснела. Это было связано с событием, которое она никак не могла забыть. Как ни старалась, а равнодушного вида не получилось.
Как же она ненавидела его и ту злополучную ночь, когда Костров, добившись своего, забыл обо всём: о ней, об обещаниях. В крайнем случае, ей так показалось, а он её не забывал никогда. Ему было стыдно. Она была у него первой. Некоторое время они не встречались, выжидали. Аня думала, что между ними все кончено, и пошла с другим парнем. Костров не мог простить её предательства.
На мгновение он нахмурился, а потом, не управляя собой, стал оправдываться.
- Это всё, что ты хотел сказать? – улыбнувшись, спросила Аня.
- Нет, не только. У меня есть несколько вопросов общественного характера, а свои… отложим на более позднее время.
Костров чувствовал, что Анина улыбка – это всего лишь маска, за которой скрывается что-то, а что? Он ощущал её всем своим телом, и несколько освободившись от прошлого, наконец-то спросил:
- Ты знаешь многих из присутствующих здесь, не так ли?
- А хоть бы и так, тебе-то что до этого?
- Могла бы им помочь.
- Обойдёшься.
Вначале Аня не поняла смысла заданного вопроса. Общественные дела её не угнетали. Её тревожило другое, но сказать об этом ему она не торопилась, хотела, чтобы мучился в догадках, хотела отомстить. Хотя, как она могла отомстить, если любила его, а он, глупец, не видел ничего. Слухи обрастали новыми слухами. Они окончательно уничтожили чувство, которое еще теплилось в их отношениях. Даже тогда, когда он продолжал легко и добродушно допытываться у неё, кто есть кто, она думала: «Зачем ему знать всё это, зачем?»
На некоторое время она перенеслась в те времена, когда пылала от любви и тряслась от холода, покрываясь испариной пота. Она извивалась под простыней, пронзительно кричала и бешено сопротивлялась рукам, которые удерживали её, и казалось, сдавливали железным обручем её хрупкое тело.
Что-то жгучее жалило её и жалило, не давая надежды на спасение. Голова распухла, и казалось, что вот-вот лопнет как созревший помидор.
- Не трогай меня, - хрипло шептала она, - не трогай. Ненавижу тебя, ненавижу!
Она слышала какие-то приглушенные голоса, доносившиеся откуда-то издалека, но понять не могла - откуда, о чем они говорят…
- Вы правы, - говорил Костров. - Время жестокое. Очень жестокое. Все мы жертвы…
Костров умел холодно решать безжалостные уравнения, на одной стороне которого – человеческие жизни, на другой – судьбы. Перед его глазами стояли простые люди и ждали от него такое решение, что могло бы перевернуть всю реальность покрывшуюся плесенью.
- Наш долг…
- Наш груз…
Выслушав реплики и жалобы, он понял, что многие оказались заложниками у времени, что они не повинны в том, что здесь произошло. Более того, на ум пришли строчки Омара Хайяма, написанные тысячу лет назад:
«Раз пылающий разум навеки погаснет,
не равно ль муравей или волк тебя съест».
- Ну, почему так происходит, почему ждут, когда лопнут связки у нервов, когда жареным запахнет так, что аж в носу засвербит? – кричаще вертелись вопросы. - Почему же с виновными могут разбираться только мужики, доведенные до крайности и безумия?
Эти многие «почему» не давали ему покоя. Ему было стыдно за то, что он поднял руку на себе подобных, на беззащитные существа гонимые властями, криминалом, а то и вовсе - матушкой природой. И в то же время было унизительно поддакивать, принимая их сторону, а права качать, по меньшей мере, бесполезно, учитывая всеобщее ограбление теми, кто слишком рьяно радел за каждого из них.
- Ладно, мужики, расходимся. Потом разберемся. Я думаю, разберемся.
Люди разошлись. Кладбище опустело, только слышался лязг лопат и негромкий голос кладбищенских рабочих, опускающих Октябрину Даниловну в новую яму. Рваная перекличка ворон сообщила, что наступило новое время, время передела собственности, в котором будет не легче: ни одним, ни другим.
Продолжение следует. http://www.proza.ru/2012/03/05/1302