Часть вторая, психоделическая. О любви.
…и ведь, что характерно: мы совсем перестали удивляться!
(Прим. автора)
- Как нелепо, - думал Иван Васильевич. - Бессмысленно и нелепо.
На душе у него было тоскливо.
Иван Васильевич лежал на нижней полке пустого купе. За окном стоял мрак; изредка проносились красные искры из тепловозной трубы, да придорожные столбы белесыми призраками отмахивали мимо.
Иван Васильевич давно уже принял бесполезную таблетку снотворного, и теперь ждал сна, как избавления.
Колеса гремели под полом. Свет желтых плафонов был несвеж.
Иван Васильевич вспомнил окна старого дома, в котором он жил еще ребенком; в синих сумерках - запах опавших листьев, и среди голых ветвей – теплое, золотое сияние.
В глубине двора, у забора еще свет, слабенький, прыгающий - от свечки. Там - он, Ванечка; играет в старом деревянном сарае – штабе.
Иван Васильевич долго смотрел на тусклый плафон, пока тот не снялся со своего места и большим светляком поплыл прочь.
***
…вот и сарай; над сараем – ночь. Дверь распахнута, внутри темно. Иван Васильевич переступил порог, и в тот же миг все вокруг пришло в движение; раздался чей-то визгливый смех, зазвучала гармонь; мелькнуло перед Иваном Васильевичем свиное рыло, за ним козлиная борода и чьи-то зеленые глаза.
Вот Ивану Васильевичу поднесли бокал; он выпил то, что оказалось терпкой горечью, - и сарай исчез. Стала в черном небе луна, - маска бледного лица с провалами глаз, сухой бурьян и в отдалении - протяжный вой.
Заметались испуганные тени; хотелось бежать, но ноги не слушались, а тело двигалось медленно, как сквозь патоку, - туда, где дверь.
Близко выход, рукой подать, но луна, вспыхнув до рези в глазах, лопнула со звуком сгоревшей лампочки и – ничего не стало. Поплыл туман, и повисла в наступившей тишине необъятная, серая тоска.
Пусто, пусто и только пристальный взгляд из пустоты.
***
Мучительно застонав, Иван Васильевич разлепил спекшиеся веки и вздрогнул; с соседней полки на него внимательно смотрел неопределенного возраста человек с пышными усами. На коленях человека помещался кожаный саквояж с массивными застежками. Поезд успел повернуть, и за окном теперь была луна.
- Здравствуйте, – вежливо сказал человек.
- Вы откуда здесь..? – вместо приветствия хрипло спросил Иван Васильевич; голова его была тяжелой со сна, а в сердце стояла горечь пережитой тщетности.
- Сел на предыдущей станции – ответил тот.
- А разве была станция? – удивился Иван Васильевич.
- Была. «Караганда-Сортировочная». – С готовностью объяснил человек. – Только что отправились.
- Сортиро-овочная? Протянул Иван Васильевич, и подумал: «когда же я столько проспал?».
Он оглядел попутчика:
Вид интеллигентный. Лицо покрыто испариной, взгляд уставший. Приличный костюм помят от долгих скитаний по кругам вокзального ада.
Воспитанному Ивану Васильевичу стало неловко за свой невежливый со сна прием.
- Вы, наверное, из командировки? – участливо спросил он.
Человек на секунду задумался. Улыбнулся: «что-то вроде. А вы – отдыхать?»
- Не совсем, - замялся Иван Васильевич. - Хотя, пожалуй, что так, - добавил он и почему-то смутился.
Незнакомец раскатал по нижней полке матрас, ловко и аккуратно застелил постель и щелкнул выключателем: ночник залил угол купе золотистым светом.
Иван же Васильевич умылся в уборной, взбодрился и теперь сидел с каплями воды на бровях; давешний сон забылся.
- Раз уж никто все равно уже не спит, - сказал незнакомец, - не составите компанию? – В его руках оказалась блестящая фляжка.
- Я, вообще, редко… употребляю, - добавил он. - А вот сегодня как-то, знаете, душа просит.
Иван Васильевич был разумным человеком и не пил в дороге; он уже набрал воздуху в грудь, чтобы возразить, но вместо этого вдруг сказал: «а давайте».
Из саквояжа явились на свет маленькие, не больше рюмки никелированные стаканчики, бутылка кока-колы и еще стаканчики - картонные.
- У меня коньяк – сказал человек, открывая фляжку. – Уверен, вам понравится.
Он поднял свою рюмку и произнес. – За знакомство!
- Замечательная вещь – оценил вежливый Иван Васильевич. - Букет…
Возникла неловка пауза, которую незнакомец, который, кстати, так до сих пор и не представился, дипломатично нарушил, добавив – «ну, - между первой и второй, как говорится…», - и снова наполнил стаканы.
- Так куда же вы едете, если не секрет? – Спросил попутчик, оживляясь.
- Да в общем… - начал быстро хмелеющий Иван Васильевич, - достало все. Вся эта возня мышиная, и… нет-нет, даже не так. Просто - достало. Понимаете? Два дня назад утром проснулся, и двинул на вокзал.
- Скажите пожалуйста! – человек недоверчиво покосился на Ивана Васильевича.
- Да. Приехал на вокзал, взял в кассе билет на ближайший поезд, «до конечной», - так кассирше и сказал, и вот – еду.
Иван Васильевич даже руками развел, показывая, что вот он, весь, как есть: сидит, и едет.
Попутчик вместо ответа только головой потряс в изумлении: «И вам, значит, все равно куда?».
- Абсолютно все равно было.
- А что же будете делать, когда приедете?
- Не знаю, - усмехнулся Иван Васильевич. – Наконец-то предоставлю жизни позаботиться о себе самой, – сказал он и снова смутился.
- Э-э, батенька… – улыбнулся попутчик. – Ну, а что именно случилось?
- Да дело даже не в этом, - все больше оживлялся Иван Васильевич - У одного сарай сгорит – трагедия. Другой потеряет жизненный ориентир – и тоже, в петлю! – он взъерошил волосы и добавил: «в итоге же ни сарай, ни ориентир оказываются ни при чем».
Попутчик смерил его взглядом. Беззвучно пошевелил губами. Затем выпрямился и неожиданно строго, казенным голосом произнес:
- А я бы на месте кассирши сообщил, куда следует!
Нечто странное случилось здесь со скромным Иваном Васильевичем:
- А ты - что? мент?! – будто глядя на себя со стороны крикнул он, и подался вперед. – Крутой? да?!
- Опа-на! – осклабился интеллигентный попутчик. Блеснул золотой зуб; он привстал, передернул плечами, скидывая пиджак, и действительно, - оказался в форме капитана милиции. – Взять его! – крикнул капитан.
Тут же купейная дверь с грохотом откатилась, и на пороге возник дюжий омоновец в каске и с дубинкой. Из-за его спины выглядывали испуганные проводник и начальник поезда в белой форменной рубашке.
- Началось – то ли подумал Иван Васильевич, то ли кто-то сказал у него под ухом.
Молниеносным движением тщедушный путешественник рубанул капитана по переносице ребром ладони.
Капитан пошатнулся и упал под стол.
Налетевшего омоновца Иван Васильевич перекинул через себя и бросил в окно.
Появившаяся на шум женщина на метле возникла из ночной тьмы, нацелилась было в вагон, но «влипла» в придорожный столб, мгновенно оставшись далеко позади. Проводник и начальник поезда в панике покинули место происшествия; в коридоре быстро стихла их дробная поступь.
Иван Васильевич остался стоять посреди разгромленного купе; ветер из разбитого окна шевелил седеющие волосы.
Ну вот…, - неопределенно подумал он, опускаясь на смятую постель. – Ну вот….
Иван Васильевич поднял руку поверженного капитана и посмотрел на его часы: 23:45, «30 апр»; выглянул в коридор: «Эй! Есть тут кто? Проводник!»
На зов явилась грудастая длинноногая девушка в чепчике, коротком передничке и туфлях на шпильке. В висках застенчивого героя застучали тяжелые молоточки; решительно никакой другой одежды на красотке не было.
Девушка щеткой собрала капитана вместе с осколками в совок и выбросила в окно. Окно же застеклила и, отпив из капитанской фляжки, нависла упругой грудью над онемевшим путешественником.
- С-пасибо… – выдавил он.
Большие, чуть раскосые глаза смотрели в упор.
– Сколько с меня..? – прохрипел путник; первое, что пришло в голову.
- Два раза… выдохнула девица и села к нему на колени, обвив шею руками.
…"Расплатившись", Иван Васильевич потея от волнения спросил:
- Девушка, простите пожалуйста, а вы не подскажите, в котором часу…
- Нет, - отрезала девушка голосом, в котором был холод мраморного надгробья.
- Ах! – воскликнул Иван Васильевич и прикрыл глаза ладонью. Принесите мне бритву! Дайте яду! Стяните шею петлей!
Она отказала мне.
- Молодой человек, неожиданно мягко ответила девушка. - Вы очень хороший молодой человек, и я люблю вас как друга, но… вы болеете за «Спартак», а я - вегетарианка...
- Да. Как я вас понимаю и уважаю, – с чувством ответил Иван Васильевич.
- Ну вот, - сказала девушка. - Хорошо, что мы с вами поговорили, правда? Я вижу, что вам стало легче. И мне теперь тоже намного легче. Какой вы хороший. Как хорошо, что мы с вами обо всем – обо всем можем говорить. Мне ни с кем не было так легко и хорошо.
- Мне кажется, мы с вами - родственные души. – Искренне признался Иван Васильевич.
- Ах, как это верно, - согласилась девушка. - Но мне пора. Меня ждет парень. Мы сегодня будем делать секс.
- Наверное, ваш парень – интеллигентный молодой человек, из приличной семьи, - сказал Иван Васильевич.
- Он токарь, - ответила девушка и, протянув на прощанье руку, ушла.
- А позовите тогда капитана, пожалуйста! – Крикнул Иван Васильевич вдогонку и залился слезами по своей едва найденной, но уже чужой любви.
***
Вернулся капитан и сел на прежнее место. В руках у него была авоська.
- А че, мой пиджак выкинули? – спросил он, оглядываясь и потирая переносицу.
- Нет, – ответил Иван Васильевич, пряча покрасневшие глаза. – Вон, в углу лежит. А где омоновец?
…А он у свата остался, - сказал капитан, надевая пиджак наизнанку и почему-то «окая». У него ж сват в Сортировке, Сашки Резнова зять; так везу вот от них, мать тут напередавала…
Капитан полез в авоську и на столе оказались; пузатая запотевшая бутыль, шмат розового, с прослойками сала; кирпич черного хлеба, а также миска квашеной капусты, отварной картофель и банка соленых огурцов.
Пока Иван Васильевич возился с бутылью, капитан достал из портфеля старенький складной ножичек и ловко нарезал сало аппетитными ломтиками.
Эх, еще бы сюда женского полу.., - крякнул он, потирая руки.
Из темноты вновь появилась белесая тень и, поравнявшись с окном, понеслась рядом. Приглядевшись, Иван Васильевич узнал давешнюю женщину на метле: она оправилась от столкновения с дорожным столбом и теперь снова нагнала состав.
Вместе с попутчиком Иван Васильевич опустил неподатливое окно и в купе вместе с грохотом колес ворвался пахнущий гудроном и ночной свежестью ветер.
Ухватившись за оконную раму, женщина подала сначала метлу, а затем протиснулась внутрь сама. Легко соскочив на пол она уселась рядом с капитаном.
- Здрасте.
Длинные волосы женщины цвета воронова крыла были всклочены; лицо мелово - бледное, под глазами темные круги. Из одежды на женщине имелась только ночная рубашка.
- А ты ничего, – похвалил капитан. - Как яичко беленькая.
- Дурак, - парировала она. - Это лунный загар.
- Ну, милости просим и так. Я – капитан-попутчик, а это - Иван Васильевич, - сказал капитан.
- Попутчик - куютчик, передразнила гостья развязно. - Все одно: мужики все одинаковые – добавила она, скидывая капитанскую руку со своего колена.
- Ну? Так и будем сидеть? – поинтересовалась летунья.
- Давайте - за знакомство! – предложил Иван Васильевич и наполнил стаканы.
Они выпили по две.
- Расскажите что-нибудь интересное – попросила захмелевшая гостья.
Она откинулась на локтях и, закинув ногу на ногу, в упор уставилась на Иван Васильевич распутными зелеными глазами.
Иван Васильевич поперхнулся квашеной капустой и, конфузясь ужасно, выпалил:
- Я… недавночиталстатьюфилософаСоловьева… (он снова поперхнулся), - о том, как кризис корпоральной нравственности подтачивает общество снизу, с боков…
- …Скучно с вами, – перебила девушка, зевнула и отвернулась к окну.
- Умеешь ты даму увлечь, брат. – с досадой шепнул Ивану Васильевичу капитан. - Эх, молодежь…
- Между прочим, приличные девушки ценят также и ум, - шепнул из пепла Иван Васильевич.
Попутчик безнадежно махнул рукой и выпил.
- А больше никто не придет? – спросила дама.
В коридоре раздались гулкие шаги, словно бы вели коня, - и в купе ввалился омоновец, полнолицый и краснощекий. Вместо дубинки он сжимал палку сервелата; вместо формы на нем была майка и длинные клетчатые шорты.
- Здоровеньки булы! – гаркнул омоновец голосом отдохнувшего в санатории. Он обвел купе свежим взглядом вновь прибывшего. - О! Да у нас компания! – обрадовался омоновец незнакомке.
Положив сервелат на стол, он подсел к девушке, стал щипать ее бока, обнимать за талию и шептать на ушко своими полными губами, отчего та сразу же покраснела, прыснула и, откинув голову, залилась визгливым смехом.
- Видал, как надо? интеллигенция? – спросил капитан Ивана Васильевича. - Эх, мне бы ваши годы!
- Каждому свое, – помрачнел путник.
***
Вечер продолжался; незнакомые доселе попутчики становились друг другу все милее, и вот уже раскрасневшийся Иван Васильевич кричал - «За наш маленький союз!», в который наполняя стаканы из неизменно полной бутыли.
***
- За наш маленький союз! – кричал Иван Васильевич.
- И - чтобы усе! – кричал омоновец с украинским акцентом.
- Иииии-их! Визжала дамочка и сучила ногами.
- Танцевать хочу! – воскликнула она, и тотчас в дверях возник сухонький старичок в ушанке и залатанных валенках. Плечи старичка оттягивал доисторический баян на вытертом кожаном ремне.
- А вот не желаете ли попеть-поплясать, руки-ноги размять, себя потешить? – фальцетом выкрикнул старичок и взял аккорд.
- Ба! Отец! Обрадовался капитан. – Да как же ты тут взялся?
- А где веселье, там завсегда и я! – ответил старичок и подбоченился.
- И как же тебя звать-то, а, деда? – спросил распаренный омоновец, отрываясь от своей подруги.
- Полу-Джонс Трофимович, по матери – Бенедиктович! - Звонко выкрикнул старичок.
- Ну, дед! – крикнула сверкая глазами ночная гостья, - не томи! давай! что-нибудь из «нашего»!
Дед прокашлялся, растянул меха и выдал из «Фауста», русской частушкой:
«Я видел любопытный сон:
Ствол дерева был расщеплен.
Такою складкой шла кора,
Что мне понравилась дыра».
Он присвистнул, притопнул, и, пробежав длинными живыми пальцами по ладам, вывел веселую трель.
Дамочка взвизгнула, забила в ладоши и подхватила следующий куплет:
«Любезник с конскою ногой,
Вы – волокита продувной,
Готовьте подходящий кол,
Чтоб залечить дуплистый ствол!»
- От чертовка, а?! О даёт! – крякал краснолицый полковник.
- Дает, да не тебе! – кричала в ответ бесстыдница, пускаясь в пляс и увлекая за собой омоновца.
- Ну, егоза! ну, девка! огонь! – распалялся капитан. – И где-то мои двадцать лет!? - Он тоже вскочил и стал отплясывать в тесном пространстве купе.
Иван Васильевич и сам не помнил, как очутился на ногах; все закружилось в неистовом вихре.
Словно в тумане мелькали перед ним то вдруг заросший сивой щетиной капитан, почему-то с козлиной бородой и рогами; то омоновец, с заплывшими глазками и свиным рылом вместо носа, то ночная гостья, которая лихо отплясывала на заставленном столике, ничего не задевая.
Иван Васильевич не заметил, как на плечах у него оказалась давешняя проводница, подруга токаря, на этот раз даже и без передничка; одной рукой девица вцепилась в его седеющие волосы, другой размахивала в воздухе, улюлюкая и раскачиваясь.
Растерявшись под заветной тяжестью женского тела, смутившись ослепительной наготы, опешив от нахлынувшей радости Иван Васильевич схватил ее, чтоб удержать; влажные ладони как бы случайно опустились на девичьи бедра выше, чем то было дозволено приличиями.
Ах, охальник! – воскликнула девица и, перегнувшись, отвесила Ивану Васильевичу звонкую оплеуху; в глазах его ослепительно сверкнуло, а мозг разлетелся тысячей осколков.
– Что? Хороши ножки? а?! – расхохоталась наездница.
- Да я… промямлил Иван Васильевич, краснея, - только чтоб сохранить вам равновесье… - голова его гудела.
- А ладони тоже из-за "равновесья" вспотели? – передразнила девица.
- …Не вспотели, - защищался Иван Васильевич, приходя в себя.
- Слушай,- сказала вдруг девица, – а женись на мне?
- Жениться? – опешил нерешительный герой.
- Ну да, жениться! – крикнула соблазнительница. – Или слабо?
- Да нет, я… забормотал тот, - просто мы…чтобы там … родство душ…
- Как за ляжки хватать порядочную девушку так не нужно, чтоб родство душ? а как жениться - так нужно? – удивилась девица.
- Но - у вас же парень! – боролся с эрекцией Иван Васильевич.
- Подумаешь, парень, - возразила бестия. - Он-то там, а я-то тут… - Тонкие прохладные пальчики скользнули по разгоряченным губам мужчины - И вы – тут…
Потомственный библиотекарь, сорокалетний девственник и графоман, Иван Васильевич вывернул шею, чтобы посмотреть на девушку ЧЕСТНО, при этом словно невзначай коснулся небритой щекой юного обнаженного бедра.
Девица медленно провела язычком по влажным спелым губкам и глянула томно.
Сердце гулко забилось в груди Ивана Васильевича, взор затуманился, а в паху разлилась свинцовая тяжесть.
- Эх! Прости, Господи! Воскликнул он и, впившись губами в вожделенную стройную ляжку, повалился на постель, увлекая за собой младую распутницу.
Оглушительный вой потряс купе, раскаленной иглой вонзившись в мозг путника. Он в ужасе втянул голову в плечи и зажмурился. А когда снова открыл глаза, то не было ни девицы, ни омоновца с капитаном, ни ночной гостьи.
Иван Васильевич лежал на постели один. На губах его была горечь, голова плыла.
Все так же отстукивали колеса. Из-за чуть прикрытой двери по полу тянулась полоска света из коридора. Доносились чьи-то голоса. Иван Васильевич выглянул из купе. У открытого окна стояли двое мужчин.
- …Я им так прямо и сказал, – не четко выговаривая слова, произнес один; маленький, холеный, с блестящей лысиной и круглым профессорским животиком: «Вы все – бессовес-сные обжоры. Знаете только, как водку жрать! – Он округлил глаза, развел руками и спросил: «Как можно водку пить??»
- Конечно, – бубнил, покачиваясь, другой - нескладный, с загрубевшими руками мужичина. - Надо же сначала дело сделать, а потом - пить водку.
Иван Васильевич тихо опустился на свое место.
Луна светила сквозь коротенькую, в пол окна, купейную тюль: на белом столике лежали полосы и штришки зыбкой тени.
На соседней полке в темноте поблескивало что-то. Путешественник пригляделся: небольшая хромированная фляжка. Иван Васильевич поставил фляжку на стол и долго смотрел, как она покачивается в такт колесному перестуку на своем узком донышке.
За окном тянулись спящие пригороды.
Проплыл пустырь, на котором мерцал одинокий костер.
По светлому от луны небу среди редких звезд двигалось темное пятнышко. Поравнявшись с сияющим лунным диском, оно на секунду замерло, и Ивану Васильевичу показалось, будто кто-то махнул рукой.