Когда мальчик сказал, что не знает адвоката, его оставили в комнате одного и позволили позвонить отцу. Через несколько минут он вышел и сказал, что его отец будет здесь с адвокатом через час. Брунетти вызвал офицера, чтобы тот проводил Филиппи назад в комнату, в которой его опрашивали, и сказал мальчику, что он останется там и никто не будет ему мешать до тех пор, пока не придёт его отец. Брунетти вежливо спросил, не хочет ли он что-нибудь сьесть или выпить, но мальчик отказался. В той манере, с какой он отказался, Брунетти увидел поколения актёров, снимающихся в фильмах категории Б, отказывающихся от носового платка, предложенного командиром стрелковой роты.
Как только мальчика увели, Брунетти сказал Вьянелло, чтобы тот дождался майора Филиппи с адвокатом и задержал их как можно дольше, прежде чем позволить им увидеть мальчика.
Позвонив Пучетти, он приказал ему спуститься вниз и подождать на катере, а он придёт через минуту.
- Куда Вы идёте? - вмешался озадаченный Вьянелло.
- Назад в Академию. Я хочу поговорить с парнем Каппеллини, прежде чем они до него доберутся, - сказал Брунетти. - Дай им разговаривать с мальчиком наедине столько, сколько они хотят. Если будет нужно, дай им его увести. Просто проследи, чтобы всё это заняло как можно больше времени. Сделай всё, что сможешь, чтобы их задержать. - И он ушёл - раньше, чем Вьянелло мог всё это осознать.
Катер стоял перед Управлением, и пилот в ответ на восторг Пучетти прогревал мотор. Пучетти уже отвязал якорь и стоял на причале, держа катер близко к пирсу. Брунетти прыгнул на борт, а секундой позже за ним последовал и Пучетти, который потерял равновесие в уже движущемся судне, и вынужден был выровняться, положив руку комиссару на плечо. На полном ходу катер вылетел в Bacino (1), напрямик через неё, потом повернул в открытое устье Канале делла Гвидекка. Пилот, предупреждённый Пучетти, воспользовался мигалкой с синим светом, не сиреной.
Вслед за первым трепетом восторга Брунетти почти немедленно стало стыдно, что посреди смерти и обмана он до сих пор мог наслаждаться простой радостью скорости. Он знал, что это были не школьные каникулы, не было ни полицейских, ни погони, но всё-таки сердце его было переполнено наслаждением от скорости ветра и ритмичных ударов волн о нос судна.
Он взглянул на Пучетти и испытал облегчение от того, что увидел отражение своих собственных чувств на лице молодого человека. Казалось, другие судна салютуют им вспышками. Брунетти видел, как головы поворачиваются вслед их быстрому движению по каналу. Тем не менее, слишком скоро пилот вошёл в Рио ди Сан Юфимию, перевёл мотор в положение заднего хода и молча причалил к левой стороне канала. Когда он и Пучетти спрыгнули с катера, Брунетти подумал, а не поспешил ли он привести с собой этого молодого человека с добрым характером вместо кого-нибудь типа Альвизе, который, даже будучи в такой же мере приятен, хотя бы имел профессиональное преимущество, выглядя как бандит.
- Я хочу напугать этого ребёнка, - сказал Брунетти, когда они пошли вверх по реке в направлении школы.
- Нет ничего проще, синьор, - ответил Пучетти.
Когда они шли через двор, Брунетти почувствовал в некотором роде движение или помеху справа от себя, где был Пучетти. Не сбиваясь с шага, комиссар бросил на него быстрый взгляд и удивился так, что почти остановился. Каким-то образом плечи Пучетти стали толще, и он стал идти как боксёр. Голова его выдвинулась вперёд на шее, которая, как показалось Брунетти, внезапно тоже стала толще. Руки его округлились, почти как если бы были готовы к приказу сжаться в кулаки, а шаги, каждый из них, были словно бы приказом, чтобы земля не смела сопротивляться тому, что он по ней проходит...
Глаза Пучетти шарили по двору, внимание его с предательской поспешностью переходило от одного кадета к другому. Рот его выглядел голодным, а из глаз исчезли все следы тепла и юмора, которыми они обычно были наполнены.
Брунетти автоматически замедлил шаг, позволив Пучетти проламываться вперёд, так же, как круизный лайнер в Антарктике отходит в сторону, чтобы дать ледоколу проскользнуть перед собой. Несколько кадетов во дворе замолчали, когда они проходили мимо.
Пучетти перешагивал через две ступеньки за раз, Брунетти следовал позади чуть помедленнее. У двери в комнату Филиппи Брунетти поднял кулак и постучал в неё дважды, потом быстро - ещё два раза. Из конца коридора Брунетти услышал визг изнутри, а затем увидел, как Пучетти открыл дверь и так толкнул её, что она ударилась о стену.
Когда Брунетти подошёл к двери, Пучетти стоял внутри, и руки его были подняты почти на уровень талии; плечи же его, если это вообще могло быть возможно, стали ещё толще.
Тоненький мальчик-блондин с покрытыми угревой сыпью щеками был на верхней койке, полусидя или полулёжа, вжавшись в стенку, подтянув ноги к себе, словно он боялся оставить их болтающимися в воздухе, в такой близости от зубов Пучетти. Когда Брунетти вошёл, Каппеллини поднял руку, но воспользовался ею, чтобы жестом подозвать комиссара, а не просить его остановиться.
- Чего Вы хотите? - спросил мальчик, не в состоянии скрыть ужас.
При этом вопросе Пучетти медленно повернул голову к комиссару и поднял подбородок, словно спрашивая, не хочет ли Брунетти, чтобы он взобрался на койку и швырнул мальчика вниз.
- Нет, Пучетти, - сказал Брунети голосом, каким обычно разговаривают с собаками.
Пучетти опустил руки, но не сильно, и повернул голову назад - посмотреть на мальчика на кровати. Каблуком он захлопнул дверь.
- Каппеллини? - спросил в отражённое молчание Брунетти.
- Да, синьор?
- Где Вы были в ночь, когда был убит кадет Моро?
Прежде чем сообразить, что делает, высоким голосом и сам слишком испугавшись, когда понял, ЧТО он только что признал, мальчик промямлил:
- Я этого не делал... Я его не трогал...
- Но Вы знаете, - сказал Брунетти твёрдым голосом, словно повторяя то, что ему уже сказал кто-то другой.
- Да. Но я не имел к этому отношения, - сказал мальчик. Он отодвинулся на койке ещё дальше, но его плечи и спина были распластаны по стене, и для него не было места, чтобы куда-нибудь уйти, - сбежать он не мог никаким путём.
- Кто это был? - спросил Брунетти, останавливая себя, чтобы не предположить имени Филиппи. Когда мальчик замешкался, он настоял:
- Скажите мне.
Каппеллини замялся, подсчитывая, была ли текущая опасность хуже, чем та, с которой он жил. Очевидно, он решил в пользу Брунетти, потому что сказал:
- Филиппи. Это была его идея - всё это.
После этого признания Пучетти опустил руки, и Брунетти почувствовал, как его собственное тело полностью расслабилось, когда он позволил, чтобы угроза его присутствия ускользнула прочь. Он не сомневался, что, как только отведёт взгляд от Каппеллини, увидит, что Пучетти успел вернуться к своим нормальным размерам.
Мальчик успокоился - хотя бы минимально. Он позволил себе спуститься на койке ниже, вытянул ноги и спустил одну стопу с кровати.
- Филиппи... он ненавидел его. Я не знаю, почему, но он всегда его ненавидел; и он сказал нам всем, что мы тоже должны его ненавидеть, что он предатель. Его семья - это семья предателей. - Увидев, что Брунетти не отреагировал на это, Каппеллини добавил: - Именно так он нам и сказал. Что его отец - тоже предатель. Моро.
- Вы знаете, почему он это сказал? - спросил Брунетти, позволив себе смягчить тон.
- Нет, синьор. Это - то, что он нам сказал.
Как бы ни хотел Брунетти знать, кто были другие, он понимал, что это нарушило бы ритм, так что спросил:
- А Моро жаловался, или, может быть, дал сдачи? - Увидев замешательство Каппеллини, он добавил:
- Когда Филиппи назвал его предателем.
Каппеллини, казалось, был удивлён вопросом.
- Конечно. Пару раз они поссорились, и однажды Моро ударил его. Но кто-то остановил это - разнял их. - Каппеллини запустил правую руку в волосы, затем приподнялся на обеих руках, втянув голову в плечи. Последовала долгая пауза. Пучетти и Брунетти запросто могли бы быть двумя камнями... (2).
- Что случилось в ту ночь? - наконец подтолкнул его Брунетти.
- Филиппи пришёл поздно. Я не знаю, было ли у него разрешение, или он воспользовался своим ключом, - просто пояснил Каппеллини, словно ожидал, что они об этом знают. - Я не знаю, с кем он был - это мог быть его отец. Каким-то образом, он всегда выглядел злее, когда возвращался со свиданий с отцом. Всё равно, когда он зашёл сюда... - Каппеллини сделал паузу и помахал рукой в пространстве перед собой - в том же самом пространстве, которое сейчас заполняли собой неподвижные фигуры двух полицейских. - Он начал говорить о Моро и о том, какой тот предатель. Я спал и не хотел этого слушать, так что сказал ему, чтобы он заткнулся.
Он замолчал так надолго, что Брунетти наконец вынужден был спросить:
- А что случилось потом?
- Он ударил меня. Подошёл сюда, к этой стороне кровати, дотянулся и ударил меня. Не очень жёстко, понимаете ли... Просто толкнул меня в плечо, чтобы показать мне, как он психует. И всё продолжал говорить, какое гавно и предатель Моро.
Брунетти надеялся, что мальчик продолжит. И он продолжил.
- А потом он ушёл. Просто повернулся, вышел из комнаты и пошёл вниз по коридору - может быть, за МазЕлли и ЗАнки. Я не знаю. - Мальчик смолк и уставился на пол.
- А потом что случилось?
Капеллини взглянул вверх и чуть в сторону - на Брунетти.
- Я не знаю. Я заснул снова.
- Что случилось, ДавИде? - спросил Пучетти.
Без предупреждения Каппеллини заплакал, или, по крайней мере, по щекам его покатились слёзы. Не делая попытки их стереть, он говорил сквозь них.
- Позже он пришёл. Я не знаю, сколько прошло времени, но, когда он вошёл, я проснулся. И я знал, что что-то не так. Уже по тому, как он вошёл. Он не пытался разбудить меня, или сделать ещё что-то. Может быть, даже совершенно противоположное. Но что-то меня разбудило, словно по всему этому месту разлилась энергия. Я сел и включил свет. И - пожалуйста, вот вам и он... и выглядел он так, словно только что увидел что-то ужасное. Я спросил его, что не так, но он сказал, что ничего не случилось и чтобы я спал дальше. Но я знал, что что-то было не так.
Слёзы скатывались по его лицу, словно бы независимо от глаз. Он не шмыгал носом, и до сих пор ещё не попытался их вытереть. Они бежали по его щекам и падали на рубашку, оставляя на ней тёмные пятна.
- Полагаю, я заснул снова, и следующее, что я знал, - это то, что люди бегали по коридорам, крича и производя много шума. Это меня и разбудило. Потом пришёл Занки, разбудил Филиппи и что-то ему сказал. Со мной они не говорили, но Занки посмотрел на меня, и я понял, что не должен ничего говорить.
Он остановился снова, и двое полицейских смотрели, как падают его слёзы. Он кивнул Пучетти:
- Потом пришли все вы и стали задавать вопросы... и я сделал то, что делали все остальные - сказал, что я ничего не знаю. - Пучетти сделал в воздухе сочувствующий жест правой рукой. Мальчик поднял руку и вытер слёзы с правой щеки, проигнорировав другую. - Это то, что я должен был сделать. - Чтобы вытереть все слёзы, он воспользовался внутренней стороной локтя; когда его лицо вынырнуло из-под руки снова, он сказал:
- А потом было слишком поздно что-нибудь говорить. Кому бы то ни было.
Мальчик взглянул на Пучетти, потом снова на Брунетти, потом вниз, на свои стиснутые на коленях руки. Брунетти посмотрел на Пучетти, но никто из них не рискнул ничего сказать.
Мимо двери прошли чьи-то шаги, потом, через минуту или что-то около того, вернулись, но не остановились. Наконец Брунетти спросил:
- А что говорят другие мальчики?
Каппелллини отринул этот вопрос прочь, пожав плечами.
- Они знают, Давиде? - спросил Пучетти.
Снова то же пожатие плечами, но потом он сказал:
- Я не знаю. Никто об этом не говорит. Почти как если бы этого никогда не происходило. И никто из учителей не обсуждает это тоже.
- Я думал, была какая-то церемония, - сказал Пучетти.
- Да, но она была глупая. Они читали молитвы и всё прочее. Но никто ничего не сказал.
- А как с тех пор ведёт себя Филиппи? - спросил Брунетти.
Казалось, мальчик никогда не раздумывал над этим раньше. Он поднял голову, и оба, и Брунетти, и Пучетти, увидели, как удивлён он собственным ответом:
- Точно так же. Точно так же, как всегда. Словно ничего и не случилось.
- Он тебе сказал что-нибудь об этом? - спросил Пучетти.
- Нет, вообще-то нет. Но на следующий день, то есть в тот день, когда его нашли, когда вы все пришли сюда, в школу, и начали задавать вопросы, он сказал, что надеется, что я понимаю, что случается с предателями.
- Что, ты думаешь, он имел под этим в виду? - спросил Брунетти.
С присутствием духа, которое проявилось у мальчика в первый раз с тех пор, как двое мужчин вошли в его комнату, Каппеллини выпалил:
- Это глупый вопрос!
- Да, я полагаю, так, - признал Брунетти. - А где двое других? - спросил он. - Занки и Мазелли?
- Их комната - вниз по коридору направо. Третья дверь.
- У тебя всё в порядке, Давиде? - спросил Пучетти.
Мальчик кивнул один раз, потом снова, и голова его осталась свисать вниз - он смотрел на свои руки.
Комиссар дал Пучетти сигнал, что им пора уходить. Мальчик не поднял головы ни тогда, когда они сдвинулись с места, ни тогда, когда они открыли дверь. Снаружи, в коридоре, Пучетти спросил:
- И что теперь?
- Ты помнишь, сколько им лет - Занки и Мазелли? - сказал Брунетти в качестве ответа.
Пучетти покачал головой, - жест, который Брунетти интерпретировал как означающий что они оба - несовершеннолетние и, таким образом, они должны обязательно иметь адвоката или с ними рядом должен присутствовать родитель, когда их будут опрашивать, - по крайней мере, если то, что они скажут, вообще будет иметь какой-то юридический вес.
Тогда Брунетти увидел бесполезность того, что он ринулся сюда поговорить с мальчиком; он жалел о том, что глупо поддался импульсу пойти по следу запаха, оставленного Филиппи. Надежды, что Каппеллини можно подвести к тому, чтобы он повторил то, что только что сказал, не было практически вообще никакой. Как только он поговорит с теми, у кого более прохладные головы, как только увидится со своей семьёй, как только адвокат объяснит им неизбежные последствия вовлечения в судебную систему, мальчик, конечно же, станет отрицать всё. Как сильно ни жаждал Брунетти возможности воспользоваться информацией, он должен был признать, что ни один человек в здравом уме не признается, что знал о преступлении и не пошёл в полицию; тем более никто не позволит этого сделать ребёнку.
Его поразило то, что, при тех же самых обстоятельствах, своим собственнным детям он неохотно позволил бы вовлечься во всё это. Конечно же, в роли офицера полиции он предложил бы им защиту государства, но, как отец, он знал, что их единственной надеждой выйти невредимми из столкновения с магистратом был бы его собственный пост и, что более важно, богатство их деда.
Он отвернулся от комнаты мальчиков.
- Давай вернёмся, - сказал комиссар удивлённому Пучетти.
1. Bacino - здесь: бухта (ит.)
2. Имеется в виду, что мальчик просто их не замечал.