Рассказ написан под впечатлением от игры «The Path» (Тропа. Страшная сказка). Возможно, знающие посчитают это произведение не соответствующим канону. Наверное, это так, но, на мой взгляд, трудно говорить о каноне, когда первоисточник пронизан иносказаниями и символами, которые каждый может истолковать по-своему.
* * *
Как часто птица счастья, представляемая нами павлином во всей яркости его оперения, на самом деле оказывается грязно-серой вороной, и разочарование смачной кляксой заливает аккуратные каллиграфические буковки ровненьких строчек на страницах книги нашей жизни.
Мне много лет, и я знаю, о чем говорю, потому что пережила разочарований больше, чем звезд на небе. К этому нельзя приготовиться, потому что каждый раз это что-то новое, но всегда это жутко больно.
Ты приходишь ко мне каждый вечер, потому что я – твоя бабушка. Приходишь помочь по хозяйству, принести продукты и новости, но мы обе знаем, что главное, зачем ты приходишь, – это послушать мои истории. И я рассказываю тебе их: смешные и грустные, короткие и длинные, выдуманные и реальные. А сегодня расскажу страшную.
Жили-были шесть девочек, шесть сестер. Такие же, как ты. Так же, как у тебя, у них была бабушка, которую нужно было навещать. И так же, как тебе, идти приходилось через старый, дремучий лес, в котором водились злые волки. Только наш лес настоящий, с деревьями, цветами и птицами, а их – волшебный, под названием Жизнь. Вела через этот лес всего лишь одна прямая тропинка, и правило было – никогда с нее не сворачивать, чтобы не попасть на зуб серым хищникам. Девочки знали правило, но как же трудно было следовать ему, когда в лесу столько таинственного и манящего, и никакой страх не способен пересилить эту жажду загадочного и неизвестного.
Первой отправилась к бабушке самая младшая. И именно она первой шагнула с освещенной ярким солнцем тропинки в туманную лесную чащу. Каково же было ее удивление, когда вместо зайчиков и белочек, синичек и дятлов стали попадаться на ее пути обретшие материальную форму обрывки воспоминаний из ее же собственной еще такой коротенькой жизни. Подарки и воздушные шарики, некогда полученные в день рождения, детская площадка, где так здорово было качаться на качелях, пианино, по клавишам которого порхали мамины пальцы, играя дивную мелодию… Была там и сама мама – мраморный ангел возле свежевырытой могилы. Да, я не оговорилась, в лесной глуши набрела девочка на старое кладбище с покосившимися памятниками, хилыми клумбами и засохшим старым деревом в центре. На голой ветке чудом держалось гнездо, свитое какой-то глупой пичугой на беду своим птенцам, один из которых вывалился из гнезда и разбился. Умершая птичка… Умершая мама… Было так тяжело пережить это… Девочка уже хотела было расплакаться, как вдруг заметила, что не одна бродит среди заброшенных могил. Кто-то большой, черный, лохматый наблюдал за ней из-за статуи скорбящего ангела. Его глаза, два кроваво-красных фонаря, с любопытством следили за малышкой. Страшно? А девочка не испугалась, наоборот, радостно вприпрыжку направилась она к существу, оказавшемуся самым обыкновенным волком, и попыталась взгромоздиться на мощный косматый загривок. У девочки не было мамы, некому было рассказать ей одну известную тебе сказку, поэтому она не знала, как опасны бывают волки. И волк тоже не читал старой сказки, поэтому не стал выяснять у девочки, где живет ее бабушка, а просто растерзал маленькое хрупкое тельце…
Вторая девочка, чуть постарше, чем первая, направилась к бабушке, зная судьбу своей младшей сестры. Больше всего на свете она хотела быть благоразумной и не нарушить правило, но… замечталась. Заслушалась волшебной музыкой, звучащей где-то глубоко внутри ее наивной, мечтательной головки, и не заметила, как ноги сами увели с тропинки свою хозяйку. Пришла в себя она на берегу чудного озера, кажущегося серебристым в дымке тумана, стелющегося над водой. Нет, не тумана – облака! Странного розовато-белого облака, спустившегося с небес, чтобы полюбоваться собою в водном зеркале. И где-то там, над серединой озера, в самой сердцевине небесного гостя, что-то переливалось и видоизменялось, точно живое создание, а не творение из воды и воздуха. Возле берега неловко покачивалась на волнах маленькая старая лодка, забытая когда-то очень давно, утлая, ненадежная. Но какое это имеет значение, если так любопытно узнать, что же скрывает в себе облако? Что же купается в облаке над водой? Смело шагнула девочка в лодку, и та сама повезла ее к цели. Но в облаке не было ничего, кроме облака. Живого облака, воздушного облака, которое подхватило девочку своими неощутимыми руками и подняло вверх, подхватывая, отпуская и снова подхватывая… Так легко и приятно было купаться в воздушных потоках, что девочка не смотрела вниз… И когда в очередной раз после головокружительного взлета ничем не поддерживаемое тело ее стремительно полетело вниз, она поняла, что лодки внизу нет, а у нее нет крыльев, и плавать она не умеет…
Третья сестра никому ничего не обещала, потому что знала, что сойдет с тропы. Она шла не к бабушке, она шла в лес и не стала бы терпеть ни малейшей попытки отговорить или запретить ей сделать это. Девчонка-сорванец, выросшая без материнского присмотра, своевольная, целеустремленная – вот какой была третья сестра. Вот уж кто никогда не испугается волка, не даст какому-то там облаку задурить себе мозги, так это она. Смело шла озорница через лес, где на каждом шагу ее ждали приключения: заброшенный бункер, целая стена, оставшаяся от какого-то дома, деревья, на которые так весело вскарабкиваться маленькой шустрой обезьянкой. Единственное, чего ей всегда не хватало, так это подруги. Дома было много друзей-мальчишек, но она все же девочка, с недавних пор это ощущалось до ужаса остро. Поэтому, когда замелькало среди деревьев красное платье, зазвучал не менее озорной вызывающе-звонкий смех, понеслась она за такой же, как сама, девочкой, не разбирая дороги, петляя между деревьями и кустами по высокой траве, пока не настигла ту на залитой солнцем и усыпанной яркими цветами и такими же яркими бабочками поляне с крестообразным остовом обтрепанного пугала. Настигла всего на секунду, и тут же потеряла, услышав издевательский смех за спиной, и снова в погоню… Девочка потеряла счет времени. Как долго металась она по лесу за призрачной, неуловимой спутницей, сколько раз пересекала солнечную поляну, скольких мотыльков смяла в своей бессмысленной охоте? Она не знала, не понимала… Не поняла она и как оказалась в жестких объятиях старого, почти рухнувшего забора из колючей проволоки. Будто со стороны она увидела себя, запутавшуюся, трепыхающуюся, как мотылек… В красном платье…
Четвертая сестра была похожа на куклу. Бледная фарфоровая кожа, сине-зеркальные глаза, черные волосы… Готичная фарфоровая кукла… И, как кукле, ей было все равно, куда и зачем идти. А идти было больно, потому что после автомобильной аварии у нее была сильно повреждена нога. Девочку ничем не возможно было удивить или привлечь, разве что картиной повсеместного увядания. И лес нашел для нее такую картину. Что может быть трогательнее и пессимистичнее, чем заброшенная детская площадка с налетом ржавчины и облупившейся краской? Здесь, в царстве уныния и меланхолии, девочке-подростку было комфортно и спокойно, и совсем не грустно, и уж тем более не одиноко, тем не менее, присутствие там еще одного человека она восприняла больше с любопытством, чем с негодованием. Это был парень, скорее даже молодой мужчина, такой же бесцветный и непримечательный, как окружающий пейзаж. Может поэтому его присутствие здесь не только не казалось неуместным, но и было, в каком-то смысле, заманчивым? Он присел на ободранную скамейку так, будто приглашал девчонку-подростка присесть рядом, и так, словно это был не отдых на старой деревяшке, а провокация, вызов. Обществу или ей самой, девочка не могла сказать точно, но мужчина ей понравился, потому что она сама вся тоже была вызовом обществу. Она присела рядом, точно к родственной душе, а скорее, в знак протеста. И в знак протеста взяла предложенную сигарету. Она протестовала против того, что она еще маленькая, что она еще глупая, что она еще ничего не понимает в людях вообще и в мужчинах в частности. Она протестовала против того, что она хрупкая фарфоровая кукла, которая может разбиться от грубого, неаккуратного обращения. Но именно ею она и была… И разбилась…
Следующая сестра, пятая, пошла в лес с тайной надеждой. Она тоже намеренно свернула с тропы, вот только приключения, которые она искала, были окрашены в куда более изысканные цвета, чем у ее младшей несчастливой сестры. Бедняжка искала себе подругу, ее сестра надеялась отыскать свою любовь. Она долго была примерной девочкой, не сворачивала с тропинки, и к чему привела ее рассудительность? К тому, что ей ни разу не удалось привлечь к себе чье-либо внимание. Какой из этого можно сделать вывод? Что следует кардинально изменить свою жизнь. Так она и сделала, попытавшись преобразиться в свою полную противоположность. Мало того, что девушка направилась по запретному пути, шла она по нему настолько вызывающе и дерзко, что саму себя хотела обозвать шлюхой. Она ею не была, но все считали ее именно такой после одного случая… Она полюбила, поверила, доверилась… и проиграла. Проиграла настолько крупно, что заслужила столь нелестное прозвище. Насколько же девушка потеряла надежду на лучшее, если решила стать той, кем все ее считали. И странный лес снова дал то, чего от него хотели. Где-то вдалеке раздался звук топора, и с каждым шагом он приближался. Меньше чем через минуту деревья расступились, открывая взору лагерь дровосеков: несколько палаток, дощатый сарай для инструментов, ящики вокруг костра. Будь в лагере полно людей, возможно, девушка и вернулась бы на тропу, но тогда лес перестал бы быть тем лесом, каким он являлся. Дровосек был всего один. Мужчина за сорок, плотный, лысый. Определенно, не мечта молодой девушки. Но девушка сегодня была шлюхой, а, значит, не сильно привередничала. То, как дровосек на нее посмотрел, утвердило девушку в том, что она сделала правильный выбор. Увы, она ошиблась. Сошла с тропы не в тот день. Пожалуй, ей следовало бы подождать со столь резкой переменой, возможно, тогда последствия этого поступка не обрушились бы остро отточенным лезвием топора на ее шею и другие части тела…
Самая старшая сестра отправилась к бабушке последней. Уж кто-кто, а она, сама столько раз твердившая сестрам о правиле, не должна была нарушить его. Ведь, кроме того, что она, как старшая, вынуждена была заботиться о сестрах со времени смерти матери, молодая женщина сама была мамой. Но и она его нарушила… И как же можно было его не нарушить, когда из леса донеслись звуки музыки? Той самой музыки, в которой она черпала силы и утешение, когда окончательно заедал быт, когда опускались руки или ноша становилась совсем уж неподъемной. Женщина пошла на звук. Пианино… немного расстроенное… старое… совсем, как то, что стоит в их доме на чердаке, потому что больше ему нигде не нашлось места… Музыка была прекрасна, хоть и звучала под сводами старой концертной площадки, такой же заброшенной, как и все остальное в этом лесу. Играл мужчина, длинноволосый блондин в черно-зеленых одеждах. Поглощенный игрой, он не обратил внимания на слушательницу, возникшую из лесной чащи, во всяком случае, ей так показалось. Однако, стоило приблизиться, как он уступил женщине место, отошел, будто в творческих раздумьях. Опустившись на теплую скамью, коснувшись рукой прохладных клавиш, женщина заиграла, и музыка ее была волшебна, потому что шла из самого сердца. Потому что сейчас пианистка была счастлива, как никогда. Музыкант не мог остаться равнодушным к столь чарующим звукам, он оценил талант и подошел поближе, чтобы, как показалось женщине, подыграть… и только тогда она заметила, какими длинными острыми когтями заканчиваются его пальцы. Но это все было настолько второстепенно, что пианистка сразу забыла об этом, целиком отдавшись музыке, а зря. Тогда она, скорее всего, заметила бы не к месту опускающийся занавес… и рояльные струны, обвивающие ее тело, будто ниточки марионетки… И не висела бы тряпичным мешком под каменным сводом над самой светлой своей мечтой…
Ты смотришь на меня большими, полными слез глазами… Потому что ни одна из моих историй не закончилась хорошо? Что ж, бывает и так. А знаешь, зачем я тебе их рассказала? Знаешь, что общего у всех этих шести историй? То, что все девочки – Красные Шапочки, и каждая из них повстречалась со своим волком, настолько уникальным, настолько странным, что даже и не догадаешься сразу, что он – волк. А еще все эти Красные Шапочки – я… И на самом деле их во мне гораздо больше, просто эти оказались самыми запоминающимися. Прошло столько лет, а я все еще помню…
… как, точно клыки неведомого чудовища, разрывает на части осознание, что жизнь конечна и далеко не так сказочна, как виделось в детстве…
…как захлебываешься в водовороте понимания, что твои мечты по большей части несбыточны…
…как петлями колючей проволоки обматывает шею, душит необходимость соблюдать условности…
…как фарфоровой куклой разбиваешься, постигая коварство мужчин…
… как топором мучителя казнит одиночество и ощущение, что ты всем безразлична, никому не нужна…
…как вонзаются в сердце острые когти людской зависти…
Я знаю, что жить мне осталось недолго, но не боюсь конца. Я боюсь не успеть сказать тебе, что знаю все о волках, терзающих твою душу, потому что сама прошла через это. Их так много, этих волков. У каждого они свои, и никто не в силах предсказать, когда и откуда нападет на тебя кровожадный монстр, чей облик он примет, каким образом «вонзит» клыки и когти в твою плоть. Но нужно идти через этот старый и мудрый лес, несмотря ни на что. И нужно сходить с тропы, потому что иначе ты свою жизнь не проживешь. Главное помнить, что единственный, кто может тебя уничтожить, – это ты сам. Пока ты не хочешь «умереть», ты будешь «воскресать» и продолжать жить, не обращая внимания на ноющие раны.