XXV
По окончании первой постановки её хорег прислала председателю коллегии судей пространную записку с просьбами, даже мольбами, обещаниями и щедрыми посулами. Аналогичные церы получили и другие судьи. Лишь то отличало адресованное Присцилле послание, что Пульхерия, неведомым образом угадав, писала: «Милая Присцилла! Ты, как и я, любишь много лет одного мужчину. Я хочу сделать ему, своему возлюбленному, приятное, и надеюсь, ты меня поймёшь. Я же готова для этого почти на всё – ты помнишь…» Последнее предложение, очевидно, было намёком на случай в термах, и далее матрона ещё прозрачнее давала это понять. Что касается первых двух приведённых предложений, Фабия вполне понимала.
И ещё как! Она сама была почти счастлива, когда любимый несколько раз, после каждой особо удачно высмеивающей семиаксиев пьесы, подходил благодарить её за это зрелище. Доставившее ему много удовольствия как автору работы «Против семиаксиев», то есть, можно сказать, идеологическому противнику этих вредных сект. А его признательность и благодарность, о которых любящая думала наравне с главной идеей при появлении замысла ЛесБестийских Дионисий, эта благодарность принесла несравнимое ни с чем наслаждение. Присцилла слушала льющиеся для неё мёдом слова, и её словно уносило из театра в блаженные небеса, и она не могла припомнить сказанное. Она ощущала на коже лица, шеи, мочек чудесные касания медоточивых уст – и это было наслаждением небожительницы…
В отличие от многословной – и всё-таки задевшей нужные и нежные струны лиры, то есть лирически настроенной души Фабии – в отличие от многословной записки Пульхерии церы другой матроны были очень лаконичны. Перед началом своей пьесы она послала мальчика-слугу попросить председателя судей повернуться. И когда Присцилла это сделала, Либералия сказала ей:
– Специально написала о твоём родоначальнике! – подразумевая одного могучего героя «Клодонки».
А два главных персонажа, знатные горожане, особо пришлись по душе тем, кому Сальвия, как она сама и говорила, посвятила своё сочинение. Эти люди, в их числе и Присцилла, казалось, аплодировали так, что хотели заглушить, перерукоплескать всех прочих восторженных зрителей.
Актёрам, которым предстояло выходить следующими, судя по всему, было трудно настроиться на должное исполнение. По крайней мере, в прологе и первом эписодии в их действиях ощущался лёгкий мандраж, заметна была некая скованность. В следующей, девятой, пьесе, довольно неплохой, однако несколько затянутой и по развитию сюжета, и в нарушение формата – шесть эписодиев на полторы тысячи строк – были задействованы две театральные машины; меньшую из них и соорудили только для этого представления. Этот ход, смелое использование в комедии сразу двух машин, и вообще сама пьеса понравились публике, встречавшей и аплодировавшей примерно наравне с тем, как это было и с «Семиаксиями».
Так, для очень многих малозаметно, пролетел день состязаний, близился уже двенадцатый его час. Десятый и одиннадцатый спектакли мало того, что не отличались поэтическими, литературными достоинствами, ещё и воплощались явно не на высшем уровне. В первом из них актёры часто делали неправильные ударения, нарушая размер стихов; это не считая других недочётов, даже не отмеченных судьями, но замеченных и ими, и зрителями. Во втором вообще два раза одна и та же актриса забывала свои слова, и автор – вольноотпущенник одного сенатора, выступавший в роли Корифея – вынужден был шёпотом ей подсказывать. Чуть лучше был встречен двенадцатый – на среднем уровне, неплохо.
И вот уже подошло время двум судьям и ещё одной зрительнице из партера, автору последней пьесы, идти готовиться к выходу на сцену…
(Пьеса "Рея Виция" здесь: http://www.proza.ru/2011/03/13/257 )
В двух словах: блестяще, превосходно! Так была сыграна и принята «Рея Виция». Более чем достойно завершив второй день ЛесБестийских Дионисий, их главное зрелище, состязания сатир.
Когда отшумели рукоплескания, и глашатай объявил о конце первенства, часть гостей уехала в Город, в том числе и Торкват. Большинство же перешло из театра за вновь накрытые на берегу ручья столы. Зажигались факелы, играли музыканты, сновали слуги. Ужин, разумеется, превратился практически в обсуждение увиденного и услышанного, часто вспоминали особо понравившиеся моменты и строки, снова смеясь и хохоча. Профессиональные актрисы, некоторые актёры, актрисы-любительницы, особенно служанки из «Реи Виции», были буквально нарасхват, сполна ощущая популярность. Бестия и Присцилла наслаждались головокружительным успехом – как автор одной из лучших пьес и как организатор-устроитель великолепного зрелища, и обе ещё, пожалуй, как удачно дебютировавшие артистки сцены. Чувства и впечатления девушек труднопередаваемы…
Что касается Фелиции, то, помимо прочего, все выражали своё восхищение её перевоплощением на сцене: немало зрителей даже не узнавали её поначалу, когда она только появилась по ходу пьесы…
Возлияния, вероятно, могли бы заставить ручей выйти из берегов, если бы их не впитывала подсохшая за полмесяца без небесной влаги земля. Муция, наконец, могла расслабиться, и она это делала, позволяя себе выпивать, тем паче, что большей частью тосты всех ближайших застольных соседей поднимались за её здоровье и различные превозносимые достоинства. Кроме того, как было не выпить после возлияний Отцу Либеру и Талии, столь благоволившим, покровительствовавшим первым ЛесБестийским Дионисиям…
Весьма редко, но это случается даже с Муцией: хотя до ложа она дошла, но до близости на нём не дошло. Точнее, а размеры кровати это позволяли в полной мере, близость всё же была, но у другой молодой женщины, супруги консуляра, которой достались сразу два партнёра, а Присцилла – Ана едва стянула с неё тунику – устроилась спать на краешке двухсаженной постели. Верная вестиплика-фаворитка укрыла одеялом свою обожаемую госпожу и, краешком глаза уловив на себе похотливый взгляд мужчины, поспешила прочь из опочивальни.
Ещё не закончилась первая стража, а все гости, за редким исключением, предпочли перебраться со становившегося чересчур уж свежим воздуха в тёплые покои. Несмотря на обилие выпитого, похолодание явно ощущалось, как и сырость, принесённая весьма холодным Зефиром.
Когда зрители аплодировали последней пьесе, её провожал и Мусагет – солнце заходило среди появившихся встречать его там, на западе, тучек. Закат получился красивым.
Сначала слуги несли господам тёплые одежды и одеяла, но с исчезновением звёзд – будто небесные искорки ещё пытались своими лучами согреть собравшихся за столами – с их пропажей прохлада стала пробираться и под тёплую шерсть одеяний и одеял. Общее застолье прекратилось, но, не утратив в совокупности частностей вакхического задора, продолжалось в более комфортной обстановке. Так проходила ночь перед третьим, заключительным днём ЛесБестийских Дионисий.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/08/332
----------------------