В 2002 году было издано пособие для студентов Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова «Философия: программа с методическими указаниями». Автор – Киселев В. Н. – очень доходчиво объясняет причину отпочкования науки от философии в XVII-XVIII в. и кризиса современного естествознания.
«Почему в европейской культуре XVII-XVIII в. эмпиризм (физика) стал (а) предпочтительнее, чем умозрение (метафизика), почему физические умозрения стали предпочтительнее метафизических умозрений?
Античные и средневековые умозрительные построения (метафизические системы) существовали при отсутствии достаточно обширного материала о частностях, в силу неразвитости человеческой практики, поэтому для них (умозрений) важнее было представление о целом, даже если следствия из них не согласовывались с известными уже частностями, это не повод отказываться от целого. Но когда новоевропейская жизнь усложнилась (географические открытия, промышленная и политические революции и т.д.) и появилась масса эмпирического материала, то метафизические умозрения не только перестали соответствовать ему, но и становились препятствием на пути практической жизнедеятельности новоевропейского общества. Поэтому так решительно появилась потребность исследовать те многочисленные частности, с которыми на практике все время имеет дело «новоевропеец». Так возник эмпиризм. Но основа эмпиризма не нова для культуры, он восходит к «линии индивидуальности». Новыми оказались результаты. Все возрастающие реальные успехи такого познания за два века (XVII-XVIII в.) привели к иллюзии того, что этот способ является универсальным для истинного, следовательно, научного познания, потому стали считать науку и эмпиризм понятиями тождественными. Только когда эмпиризм полностью распространился в естествознании, появилась основа для формально-организационного отделения его от философии, так как в философии эмпирические методы неприменимы, поскольку философия исключительно умозрительная наука. В середине XIX в. этот процесс завершился».
Так метафизика – первая философия – отошла на вторые роли, вперед вырвалась физика. Однако теперь, когда практически весь эмпирический материал, накопленный за тысячелетия, выбран, появилась вновь необходимость обращения к метафизике. В результате того, что последние полтора века метафизику нещадно и постоянно унижали так же, как и религию, утвердилось мнение: метафизика и религия тождественны. Это заблуждение. Хотя метафизика вплотную примыкает к религии, она есть философия. Как увидим далее, философия и должна примыкать к религии. Религиозное знание может быть переработано в удобоваримый для науки вид только посредством философии, и оно перерабатывалось метафизикой, в результате чего и появилась сама возможность выделения науки из философии. Именно метафизикой был создан фундамент в форме раздела логики, посредством которой наука имела возможность классифицировать горы эмпирического материала и не утонуть в нем. Наука, отказавшись от метафизики, строго ограничила себя рамками, в которых восприятие окружающего пространства происходит исключительно посредством ощущений. Наука исключила из круга своих исследований возможность изучения мира при помощи разума непосредственно. Разуму отводилась роль компьютера, способного лишь к переработке, заложенной в него, информации. Именно отсуда выросла иллюзия о создании искусственного интеллекта. Даже была для этой цели создана своя (математическая) логика. Сейчас все более становится понятно, что посредством символической логики можно решать очень ограниченный круг вопросов, и напрашивается вывод, что сам эмпирический метод ограничен. А так как помимо формальной логики, созданной еще Аристотелем, ничего другого человечество не изобрело, происходит постепенный поворот к метафизике.
Сейчас, когда, повторимся, эмпирический материал выбран и переработан наукой, остается масса трансцендентного материала, относящегося к религиозному знанию, к которому наука, к сожалению, не знает даже, как подступиться.
Принято считать, что наука развивается сама по собе и никак не связана с религией. Мол, если и было что-то в прошлом, так это в результате неразвитости научного знания. Это заблуждение. Религия и наука связаны между собой теснейшим образом. Подобный взгляд на науку и религию в какой-то степени отражен в религии бахаи. Вот что говорит по этому поводу Абдул-Баха, глава религии бахаи:
«Религия и наука – это два крыла, на которых взмывает в высоту человеческий разум и развивается человеческая душа. Нельзя лететь на одном крыле. Если человек попытается полететь, опираясь лишь на крыло религии, он быстро угодит в трясину суеверий; если же он полетит лишь на крыле науки, то также не продвинется, но упадет в беспросветное болото материализма».
Однако, понимая суть проблемы, Абдул-Баха очень смутно представляет пути ее реализации. Принципиально важно понимать, что человечество не летит в своем движение к истине, а идет. Наука и религия – это не крылья, это две ноги, попеременно, именно попеременно опираясь на которые, человечество идет к истине. Сейчас общественное сознание вновь обращается к религии, но, чтобы не скатиться в «трясину суеверий», должна быть в полном объеме восстановлена метафизика. И об этом настойчиво и доходчиво говорится в пособии для студентов МГУ, приведенном чуть выше.
«Сегодня в европейской (да и мировой) культуре, в силу эмпирической зашоренности науки и специфики философии, последняя является хранительницей образцов наивысших достижений теоретической деятельности (в виде метафизических систем) и хранительницей навыков и средств этой деятельности (Логики – с большой буквы). В современном естествознании получила распространение одна, причем, не лучшая философская (метафизическая, чисто умозрительная) концепция – «линия индивидуальности», родоначальниками которой являются софисты и Демокрит. А собственно философии, при всем многообразии существующих в ней концепций, принадлежит «линия тотальности», созданная еще Сократом, Платоном, Аристотелем».
Вероятно, ни у кого не вызывает сомнений, что сейчас кризис разразился не только в экономике, но и в физике, правда, не столь явно. Наиболее наглядно это выражается хотя бы в том, что квантовая механика не дает возможности представить себе атом во всей его полноте, так сказать, образ атома остается за кадром. Чтобы не быть голословным, предоставим слово физику, приведя отрывок из популярной книги Л. И. Пономарева «Под знаком кванта».
«Почему же мы теперь уверены, что наш образ атома окончателен и полностью соответствует истине? Надо признаться, что физики в этом вовсе не уверены. Зато они честно и с достоинством могут сказать: «За последние сто лет не сделано ни одного опыта, который противоречил бы созданной нами картине. Поэтому лучше говорить не об ее истинности, а об ее плодотворности – о том, насколько она помогает нам объяснить и предсказать особенности атомных явлений». И здесь выясняется поразительная вещь: нам не так уж необходимо знать, «как выглядит атом на самом деле». Нам достаточно изучить уравнения квантовой механики и правила обращения с ними. После этого мы можем предсказать все: как изменится цвет тела при нагревании, какие спектральные линии оно при этом испустит и как изменится их частота, если поместить тело в электрическое или магнитное поле. Мы можем предсказать форму кристаллов, их теплоемкость и электропроводность. Мы можем, наконец, построить атомную электростанцию и атомный ледокол – и они будут исправно работать. И все это без малейших ссылок на истинную форму атома.
На этом основании многие (с легкой руки Гейзенберга) предлагают обходиться в квантовой механике вообще без наглядных образов. Целесообразность такой крайности можно оспаривать, но отрицать ее возможность безоговорочно нельзя. На вопрос: «Что такое атом?» - сторонники крайних мер отвечают лаконично: «Атом есть система дифференциальных уравнений». К сожалению, в этой шутке много правды. По сравнению с целым арбузом «атом арбуза» очень беден свойствами. К тому же свойства эти противоречивы и слить их воедино без насилий над логикой и здравым смыслом можно только в уравнениях квантовой механики.
Квантовая механика – это математическая схема, позволяющая вычислять физические измеримые характеристики атомных явлений. Если бы задача физики заключалась бы только в этом, то построение механики атома можно было бы считать законченным. Однако физика призвана дать нам нечто большее – рациональную картину мира. Выполнить столь обширную программу с одними формулами и числами нельзя, - для этого необходимо найти образы и сформулировать понятия, им соответствующие. Со времен Демокрита мы продвинулись на этом пути довольно далеко и сейчас нарисовали себе более или менее удовлетворительную картину атома. Однако до совершенства ей не хватает нескольких штрихов».
Может так статься, что эти несколько штрихов окажутся столь же значимыми для квантовой механики, как в свое время маленькое облачко в виде планковских квантов для классической физики, буквально потрясших ее основы. Однако зададимся вопросом: «Способна ли физика в принципе дать рациональную и полную картину мира?». Нет и еще раз нет. Для этого физика должна выйти за пределы опыта и обратиться к методу метафизики. Очень много в природе явлений, к которым не применим метод эмпирики и к которым физика даже не знает, как подступиться. Эмпирический метод, являющийся фундаментом физики, не приспособлен к чисто умозрительным заключениям. Что же делать? Нужно пересилить себя и обратиться к умозрительному опыту метафизики, который остался за пределами физики, нужно обратиться к опыту пророков и ясновидящих.
Пример пророчества и хочется привести, взятый из книги «Пророки и ясновидящие», автором-составителем которой является Г. У. Григорьев. В статье, посвященной монаху Авелю, рассказывается об аудиенции монаха у императора Павла I. По настоянию императора монах Авель предсказал:
1. Трагическую кончину самого Павла I.
2. Сожжение Москвы французами во время царствования Александра I и взятие впоследствии Парижа русскими.
3. Отказ цесаревича Константина царствовать и коронование Николая I.
4. Последовательное восшествие на престол после Николая I: Александра II, Александра III и Николая II.
5. Трагическую судьбу Николая II и всей России.
Читая предсказания монаха Авеля, создается стойкое ощущение, что монах Авель просто считывает информацию. Мы не знаем, как протекает процесс считывания, где и в каком виде эта информация хранится, мы можем лишь утверждать, что этот процесс существует. Не умея объяснить феномен, мы относим ясновидение к явлению чуда. А вот открытие, сделанное ученым, почему-то считается вполне понятным явлением без малейшего налета мистики. Но ведь ученый прежде, чем сможет сделать открытие, подобно пророку каким-то непонятным образом получает информацию о будущем открытии, над которым он работает. Поразительно то, что всегда информация это приходит в форме озарения и всегда в полном объеме, так сказать, не добавить, не убавить. Этот момент в процессе работы ученого над открытием получил название научного предвидения, и, в отличие от ясновидения пророка, считается вполне понятным.
Наука научное предвидение определяет, как предсказание ненаблюдаемых сознанием или не установленных еще на опыте явлений природы и общества, основывающееся на обобщении теоретических и экспериментальных данных. Безусловно, обобщение теоретических и экспериментальных данных занимает значительное место в научном предвидении, и, тем не менее, главную роль должен играть, думается, тот же механизм, который задействован в пророчествах ясновидящих. В науке механизм научного предвидения получил название эвристического мышления. Эвристическое мышление достаточно наглядно проявляется из анкеты знаменитого австрийского ученого Людвига Больцмана.
«Сам Больцман частично раскрыл внутреннюю лабораторию своего творческого процесса и дал материал для характеристики его особенностей. В 1902 и 1904 гг. французский журнал “Enseignement Mathematique” предложил некоторым известным ученым «Анкету о методах работы математиков». Единственным крупным ученым, который прислал ответы на нее, оказался Больцман. И это не случайно. Больцмана весьма интересовала проблема, которую мы сегодня называем «психология творчества». Его ответы дают дополнительный материал для характеристики его творческого гения. Они настолько ясны, что не нуждаются в каких-либо дополнительных пояснениях.
Вопрос. Какую роль, по-вашему, играют случай или вдохновение в математических открытиях? Так ли велика эта роль, как кажется? Замечали ли Вы когда-нибудь, что открытия или решения вопросов, которыми Вы раньше бесплодно занимались, получили Вы внезапно, когда уже думали над вопросами совершенно иного характера? Считаете ли Вы, что Ваши основные открытия явились результатом целенаправленной работы, или они возникали у Вас, так сказать, спонтанно?
Ответ. Мне кажется, что я получил мои конкретные результаты не случайно, а путем упорного размышления в определенном направлении. Напротив, все мои лучшие идеи раскрылись мне как бы сами по себе и без усилия. Они пришли ко мне, когда все было подготовлено размышлением, пришли после некоторого времени отдыха, часто дней и даже недель». (Л. С. Полак, «Людвиг Больцман», стр. 24).
Для нас ответ Больцмана интересен тем, что конкретные результаты он получал в результате упорного труда, идеи же осеняли его без видимого усилия. К монаху Авелю видения приходили тоже, как бы, без усилий с его стороны. Если предположить, что Больцман идеи каким-то образом считывал точно так же, как и Авель, то напрашивается вывод: в наш мир откуда-то приходит и каким-то образом сохраняется информация как о событиях, определяющих будущее всего общества и отдельного человека, так и идеях, способствующих развитию общества.
Опыт свидетельствует, что и пророки, и ученые являются высоконравственными личностями. Это говорит о том, что информация эта доступна далеко не всем и чтобы стать ее обладателем, человек должен соответствовать определенным критериям, которые, в частности, приведены в Библии. Думаю, вполне уместно эту информацию определить, как религиозное знание в противовес научному знанию.
Повторимся, приведенный выше эпизод из жизни монаха Авеля свидетельствует, что он видел будущее. Идеи, осеняющие Больцмана, тоже представляли собой информацию из будущего. Гениальность первопроходца и заключается в том, что он приближает будущее. Различие между Авелем и Больцманом заключается в следующем. Авель видит события будущего, но внутренний механизм этих событий не понимает. Больцман не только понимает механизм явления, но и пытается выстроить логический мостик между будущим и той современностью, в которой он живет. Тяжелый труд в форме «упорных размышлений в определенном направлении» и представляет собой создание этого мостика. Авель видит будущее, но живет в нем понятиями своего времени. Больцман же понятия, имеющие место в будущем, переносит в свое время, как бы приближая будущее. С другой стороны, Авель, не понимая связей между событиями будущего, может заглянуть в далекое будущее. Больцману туда путь заказан. Взгляд в далекое будущее, равно как и в далекое прошлое требует жертвы в виде разрыва логических связей между событиями. Ученому очень трудно пойти на такую жертву, ученый не может поступиться логикой.
Религиозное знание дает мозаичную картину явлений и событий, не вскрывая их внутренних связей. Научное знание дает цельную картину действительности. Но это вовсе не означает, что религиозное знание примитивно по сравнению с научным знанием. Религиозное знание, на много опережая научное знание, оставляет вехи, пусть и не связанные между собой. Научное же знание, идя следом, имеет возможность по этим вехам ориентироваться. Каждое знание: и религиозное, и научное, играет, отведенную ему, роль. В связи с этим религиозное знание следует определять первичным по отношению к научному знанию хотя бы уже потому, что каждый ученый прежде, чем сделать открытие, восклицает: «Эврика!». Научное предвидение есть не что иное, как элемент религиозного знания. Религиозное и научное знание взаимосвязаны. Ни один из видов человеческого знания не может быть самодостаточен.
Итак, религия, опираясь на творчество пророков, создает мозаичную картину мира и передает ее науке, форпостом которой является философия. Философию вполне уместно считать переходным этапом между знанием религиозным и знанием научным. Принимая эстафету от религиозного знания, философия передает ее частным наукам, перерабатывая предварительно в удобоваримый для них вид. В чем заключается эта переработка?
Вернемся еще раз к пророчеству Авеля. Казалось бы его видение предельно конкретно. Оно изобилует конкретными лицами и событиями. И, тем не менее, в них полностью отсутствует внутреннее содержание. Внутренний механизм событий понять невозможно. Иными словами, Авель видит события, но связи, как внутри каждого из событий, так и между событиями, он не понимает. Наиболее ярко эта особенность ясновидения проглядывает в пророчестве Ульяны Давыдовой, приведенном в книге Виктора Кандыбы.
«Власть изменится. Люди свергнут царя и все разрушат, забудут бога. Вот я вижу на пятьдесят лет вперед и ни одной церкви не вижу. Люди новой власти размахивают красной материей, собираются и очень много говорят. Почему-то эти люди скот и все богатство держат в одном месте. Я вижу, что люди построили просторные дома и живут вместе. Почему-то я вижу: все копаются в земле, мало охотятся. Вижу странных животных: они вроде дома, некоторые маленькие и странно грохочут, пускают дым и быстро бегают. У этих зверей огненные глаза и почему-то в них сидят люди. Вот диво-то какое! Страшные времена подходят. А на небе тоже такие странные звери летают, и в них тоже люди сидят». ( В. Кандыба, «Загадочные сверхвозможности человека», стр. 44).
В принципе текст, подтверждающий нашу мысль, в комментариях не нуждается. Хочется лишь заметить. Можем ли мы сейчас представить свою жизнь без воздушного, железнодорожного и автомобильного транспорта? Для Ульяны же в ее видении самолеты, локомотивы и автомобили представляются страшными чудищами. Ульяна ведет себя точно так же, как вел бы себя любой человек, например, XVII века (и далее в глубь веков) при просмотре фильма о нашей действительности. Она видит, но внутреннее содержание явлений не понимает.
Если какое-либо событие или объект предстает перед нами, лишенным внутреннего содержания, то о нем говорят, как об объекте, представленном в абстрактной форме. Абстрактное – это одностороннее, простое, неразвитое. Видение пророка дает в высшей степени абстрактное представление о предмете. Из этого следует, что религиозное знание представляет собой абстрактное знание. В связи с этим, философия, непосредственно примыкающая к религиозному знанию, просто не может не нести в себе значительную часть элементов абстрактного знания. Этот вывод в полной мере относится и к философии Георга Гегеля. Но кто же не знает, как пренебрежительно Гегель относился к абстрактному знанию, к абстрактному мышлению. В работе «Кто мыслит абстрактно?» Гегель в полной мере раскрывает свое отношение к абстрактному мышлению.
«Итак, кто же мыслит абстрактно? К абстрактному мышлению люди питают известное почтение как к чему-то возвышенному, его избегают не потому, что презирают, а потому, что возвеличивают, потому, что принимают за нечто особенное, чем в обществе выделяться неприлично. А между тем на самом деле абстрактно мыслит именно необразованный человек, а не просвещенный. Абстрактное мышление примитивно» ». (Г. Гегель, статья «Кто мыслит абстрактно?», стр. 1).
Великолепен эпизод с торговкой, характеризующий конкретное и образное мышление самого Гегеля.
« – Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! – кричит покупательница торговке.
-Что, - кричит та, - мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне! Ишь, целую простыню на платок извела! Знаем, откуда все эти тряпки да шляпки! Если бы не офицеры, не щеголять тебе в нарядах! Порядочные-то за своим домом следят, а таким самое место в каталажке! Дырки бы на чулках заштопала! – Короче говоря, она и крупицы доброго в обидчице не замечает. Вот эта торговка-то и мыслит абстрактно, сводя все: от шляпки до чулок, с головы до пят, вкупе с папашей и остальной родней, исключительно к тому преступлению, что та нашла ее яйца тухлыми». (Г. Гегель, статья «Кто мыслит абстрактно?», стр. 2).
Гегель, безусловно, прав, в том, что чем меньшее число связей объекта с действительностью нам известно, тем более абстрактно формируется данный объект в нашем сознании. Но можем ли мы о каком-либо объекте знать буквально все?
В конце Х1Х - начале ХХ веков среди физиков бытовало мнение, что здание физики практически выстроено в том плане, что все основные законы природы открыты, и остались в этом здании кое-какие недоделки да подчистки. Эту радужную картину немножко портило лишь маленькое облачко в форме планковских квантов, маячившее на горизонте. Казалось, что физика представляет собой практически абсолютное знание о природе. Казалось, что физика может вскрыть все связи с действительностью любого объекта, т.е. предоставить в распоряжение человека конкретную истину о любом объекте. Никто тогда не мог даже предположить, что маленькое облачко разрастется в грозовую тучу в виде квантовой механики, потрясшей все устои классической физики. Конкретное знание классической физики о том или ином предмете потеряло свою конкретность, перейдя в разряд абстрактного, неполного знания, но разве же от этого оно перестало быть истинным? Нет, конечно, оно предстало лишь ограниченным определенными рамками. Физика ХХ века показала, что человек не может достичь абсолютного знания о каком-либо объекте, т.е. не может вскрыть все связи объекта с действительностью, в результате чего может иметь о предмете лишь абстрактное представление. Однако из этого вовсе не следует, что абстрактное знание не может быть истинным.
Религиозное знание сразу рождается в абстрактной форме и иным быть не может. Научное знание часто приобретает абстрактную форму искусственно, когда исследователь сознательно рвет какие-либо уже известные связи, изучаемого им, объекта с действительностью, чтобы получить возможность досконально изучить ту связь, которая его интересует в данный момент. Исследователь тем или иным способом выделяет единственную, интересующую его, связь объекта с действительностью и изучает только эту связь в стремлении выявить истину.
Примечательно, что для Гегеля критерием истины служит, прежде всего, ее конкретность. И с этим положением нельзя не согласиться. Однако Гегель считал, что абстрактной истины не существует. Правда, из этого вовсе не следует, что Гегель не признавал научные абстракции. Он лишь считал, что теории, основанные на абстракциях, не могут быть истинными. Свои философские разработки он относил к разряду конкретного знания и, следовательно, к знанию истинному. Хотя Гегель и придерживался того взгляда, что истина, добытая практической деятельностью, выше истины теоретической, но, тем не менее, за философией он признавал право обладать истинным знанием без проверки его практикой. Гегель считал, что философ внутренним видением обязан провести различие между истинным и ложным, опираясь лишь на собственную интуицию. Не имея возможности наполнить свои, вне сомнений, истинные философские разработки конкретным материалом таким образом, чтобы было понятно всем, он вынужден был прибегать к голословному утверждению об истинности всей философии вообще. Безусловно, это – волюнтаризм.
Согласитесь, что при таком взгляде на истину предвидение философа ничем не отличается от видения пророка, т.е. философия Гегеля несет в себе значительную часть того знания, которое характерно для творчества пророка, проверка которого экспериментом, по крайней мере, на современном этапе развития науки затруднена или даже невозможна.
Когда в руках исследователя имеется минимум опытных данных о предмете его исследования, либо они вообще отсутствуют, исследователю не на что опереться кроме собственного разума, который, как свидетельствует опыт, обладает и способностью пророчества, и, в то же время, построения логических связей, исследователь строит абстрактную модель своих представлений об, интересующем его, предмете, где наряду с истинными связями предмета с действительностью, безусловно, имеют место и ложные. Исследователь, как и пророк, может видеть события, но связи между этими событиями он не видит. Связи исследователь должен выстроить сам, и посредством эмпирического метода отбросить ложные связи. В этом и состоит роль науки.
Таким образом, первые сведения о предмете, о том, что предмет существует, дает исследователю религиозное знание, получаемое в результате творческой деятельности пророка. Религиозное знание, в котором элемент конкретного знания определен лишь фактом существования того или иного события, есть первый шаг человека в непознанный мир.
Следом идет философ, который, опираясь на видение каких-либо событий и явлений пророка и, присовокупляя к нему видение собственное и опираясь исключительно на логику, выстраивает между ними логические связи. Однако, повторимся, связи могут быть как истинными, так и ложными в результате того, что в обществе помимо пророков и ученых были, есть и, вероятно, будут лжепророки и лжеученые.
Когда логические выводы различных авторов об одном и том же предмете начинают противоречить друг другу, возникает необходимость в научном знании. Научное знание, опираясь на опыт, выбраковывает ложные связи и выстраивает истинное представление о предмете, которое, тем не менее, продолжает оставаться абстрактным, но в котором, естественно, присутствует уже значительная доля конкретного знания. Научное знание, в отличие от религиозного, формируется в результате неукоснительного следования тому принципу, что ложное знание может быть выявлено и отбраковано только посредством опыта. Любая теория может быть признана истинной только после подтверждения ее выводов практикой. Истина подтверждается не принадлежностью ее к абстрактному или конкретному знанию, а лишь наличием логических связей в представлении исследователя о каком-либо предмете, подтвержденных опытом.
Возвращаясь к факту первичности религиозного знания, хочется еще раз напомнить, что прежде, чем выстроить истинные связи объекта с действительностью, необходимо владеть истиной о самом существовании объекта, т.е. о проявлении его каким-то образом в нашем мире. Религиозное знание и дает исследователю возможность узнать о существовании предмета. Знание это предельно абстрактно и лишь доводит до исследователя конкретное знание того факта, что определенная субстанция существует. Научное знание, уменьшая степень абстрактного представления человека о предмете, вместе с тем, дает конкретное знание о какой-либо связи предмета с действительностью. Так человек познает окружающий мир, все более погружаясь в него посредством метафизического и физического метода. Без какого-либо из них развитие невозможно.