***
«Тайга, паря, спешки не любит…» - приговаривал Бирюк после очередной кружки крепчайшего чая. Ему, видимо, совсем не хотелось возвращаться в деревню. Здесь – передний край борьбы за процветание коммунистической колонии и соратники по общему делу. Мы – близкие люди, которые его понимают. Для нас он – Бирюк. А там, среди улыбчивых эвенков, он – начальник с обидной кликухой «Чан». Там его ждут обыденные дела: Мальвина с вечной стиркой и грязной посудой, сопливые дети, домашние заботы о дровах на зиму и скучные обязанности управляющего.
Наконец, дюралевая лодка с недовольным скрежетом отчалила от берега, злобно взревел «Вихрь», и наш друг в последний раз помахал рукой, прежде чем исчезнуть в утреннем тумане. Мы ещё долго слышали звук мотора, а потом всё стихло. На общем совете во время утреннего перекура приняли решение, что мы с Иваном будем заниматься срубом, Лилит – приготовлением обеда, а Женька заготовит дрова для костра. А потом, "вдвоём" с малокалиберной винтовкой, он идёт на первую в своей жизни разведку по берегу реки, с правом углубляться в тайгу не далее полусотни метров. И чтобы, не дай Бог, он не заходил глубже! И на всякий случай взял компас, топор, спички и немного еды, чтобы нам не пришлось бросать все дела и заниматься поисками пропавшего чечако, умирающего голодной смертью.
Парня всё равно уже пора было приучать к самостоятельному хождению по тайге, а в плотницких работах большого проку от него ждать не приходилось. Да и некогда нам постоянно думать о том, чтобы он не покалечился. Всему своё время, ведь топор – серьёзный инструмент. К работе с ним нужно привыкать постепенно. Научился дрова колоть и брёвна ошкуривать – всё вперёд.
Мы закончили полтора венца, когда услышали его пальбу.
Щелчки выстрелов раздавались через равные промежутки времени, достаточные для перезарядки малокалиберной ТОЗ-8. Было непонятно: в какую цель, кроме пустой консервной банки, можно так долго и упорно стрелять? Тренируется? Но ведь русским языком было сказано – не палить попусту. Неужто, он случайно зацепил сохатого и сейчас методично его добивает? Такое случается, но это вообще невероятно! Женька пока не умеет ходить по тайге. Всё живое должно в панике разбегаться и разлетаться в разные стороны за километр до его приближения.
Прихватив карабин и дробовое ружьё, мы пошли на звук выстрелов. Идти пришлось недолго. Пальба продолжалась, и наш могучий зверобой, судя по всему, распечатал уже вторую пачку патрончиков. Мы пересекли наволок и увидели узкое и длинное озеро, по берегу которого ходил Женька и с азартом палил прямо в воду.
Иван громко крикнул, чтобы охотник не пристрелил с перепугу нас самих. Женька ужасно обрадовался, увидев нас, но замахал руками и прижал палец к губам. Это, видимо, означало, что подходить нужно осторожно, чтобы не вспугнуть некое озёрное чудовище, которое ещё не понимает, что ему очень хочется погреться на вертеле над жаркими угольками нашего гостеприимного костра. Мы подошли очень тихо и глянули туда, куда тыкал пальцем наш чересчур возбуждённый друг. В глубине прозрачной озёрной воды плавали караси – чудовищного размера. Стрелять в них из малопульки было совершенно бесполезно. Но ведь у нас в хозяйстве имелись две сети с немыслимо крупной для местной рыбалки ячеёй.
Я с большим сомнением разглядывал их ещё в деревне, размышляя: брать или не брать с собой орудия лова, которыми можно поймать только крупных каспийских осетров или мелких крокодилов. Но такие деликатесы в притоках Нижней Тунгуски не водились. Я взял сетки на всякий случай, и он подвернулся. Ванька пообещал охотнику-рыбопыту вычесть стоимость двух пачек малокалиберных патронов из зарплаты, и мы двинулись в лагерь, чтобы тщательно подготовиться к рыбалке.
У нас была маленькая плоскодонная лодка-погонка, но к ней предстояло по-быстрому вытесать двухлопастное весло. За это взялся Иван. Мы с Женькой разбирались с перепутанными ещё в Баку капроновыми сетями, окрашенными в цвет «морской волны» и снабженными белыми поплавками из пенопласта. В качестве грузил, к нижней тетиве были привязаны кольца из стальной проволоки. Всё, вроде бы, нормально, однако ячейки со стороной восемь сантиметров вызывали некоторое смущение. В Нижней Тунгуске я ловил крупных щук обычной «сороковкой». В этих морских однорядных сетях-жаберниках каждый «квадратик» из капроновой нитки – в четыре раза больше. Какая же должна быть рыба, чтобы попасть в сеть и в ней запутаться? В самой Тетее такой уж точно нет.
***
Ни Иван, ни Женька с промысловой ловлей рыбы дела никогда дела не имели. И кроме поплавочных удочек и донок-закидушек, ничего в руках не держали. А потому смотрели на меня и мои манипуляции с сетями, как студенты-первокурсники на уважаемого профессора, который собирается продемонстрировать удивительный эксперимент, но заранее предупреждает, что в силу появления пятен на солнце и магнитных возмущений в атмосфере, опыт может дать неожиданный результат или вообще не получиться. Однако с подготовкой мы управились довольно быстро и, не прикасаясь к уже готовому обеду, двинулись к таёжному озеру всем составом экспедиции. Я нёс мешок с сетями и карабин, женщина, как и положено, – весло, а мужики – лёгкую лодчонку.
Душегубка немного подтекала, но я кое-как в ней угнездился и оттолкнулся от берега. Плавание на подобных посудинах требует особой сноровки. Стрелять, сидя в погонке, из оружия с ощутимой отдачей – карабина или дробовика – можно лишь строго по курсу лодки. Если в пылу азарта выстрелишь под прямым углом к борту, то купание почти неизбежно. Ставить сети тоже непросто: не хватает ещё пары рук. Но маломальский опыт в этом деле я получил ещё на Нижней Тунгуске, где речная гладь вовсе не гладкая, а волнистая, и неожиданные порывы ветра делают согбенную фигуру рыбака, торчащую из лодочки, опасным парусом, обещающим всё те же водные процедуры.
Первая сеть благополучно перегородила это неглубокое озерцо. Поплавки обозначили большую дугу, соединив два берега, и не шевелились. Перед установкой второй снасти, я решил убедиться, что какая-то особо ненормальная и крупная рыба всё-таки может попасть в эту первую сеть. Настоящего ботала для выпугивания карасей из ила у нас с собой не было, поэтому я отправился к ближнему концу водоёма, где Женька бестолку тратил боеприпасы, и, легонько шлёпая веслом по поверхности воды, погнал невидимых карасей-гигантов прямо в сеть. Береговая служба из трёх наблюдателей, соблюдая полную тишину, громко шипела, что поплавки стоят мёртво, а рыба, наверное, скрывается в противоположном конце озера. И нужно гнать долгожданную еду именно оттуда, и не тратить время зря на заведомо пустом месте.
Я почти вплотную приблизился к поплавкам и собирался чуть прижать веслом верхнюю тетиву сети, чтобы она не зацепилась за какой-нибудь заусенец на днище. Но вдруг сеть неспешно двинулась от меня, а потом почти все поплавки медленно исчезли под водой. Я опустил руку в воду почти до локтя, поймал утонувшую тетиву и затащил в лодку первую рыбину. Она лениво шевелилась, но не билась в истерике, понимая свою весомость и не допуская в поведении даже малейших признаков легкомыслия, свойственных какой-нибудь трёхкилограммовой карасьей мелочи.
Вместе с рыбой пришлось снимать сеть, потому что выпутывать из неё гигантских карасей в воде или на весу, сидя в вертлявой погонке, оказалось делом просто невозможным.
Когда последний и седьмой по счёту карась лёг на дно лодки, я понял, что любое неверное движение утопит меня вместе с рыбой и сетью. Вода казалась не настолько тёплой, чтобы в ней хотелось купаться в сапогах, штанах и энцефалитке. Я не рискнул даже разворачивать утлое судёнышко, борта которого торчали из воды всего на сантиметр, так и двигался – спиной к ликующей на берегу команде.
Мужики зашли в воду, насколько позволяла высота развёрнутых голенищ, и пока я вылезал, бережно удерживали лодочку вместе с сегодняшним ужином, завтрашними завтраком, обедом и приличным запасом солёно-вяленой рыбы на «чёрный день». Тайга, обычно скупая на щедрые подарки, иногда всё-таки балует и преподносит человеку неожиданные, но приятные сюрпризы.
К сожалению, ни весов, ни простенького безмена, в списке экспедиционного имущества не значилось. Но караси оказались редкостной величины: в эмалированное ведро можно было с трудом затолкать только трёх рыбок – хвостами кверху. В то время мы ещё не знали, что самое вкусное в карасе – его потроха. А потому чистили и потрошили улов вовсе не так, как это делают аборигены, удаляющие через два надреза – у головы и анального отверстия – только пищевод и желчный пузырь, и сохраняющие потроха внутри рыбьего брюшка. Опытные люди знают, что сам карась – всего лишь условно-съедобная оболочка, внутри которой готовится настоящий деликатес.
Июньское солнышко уже припекало, и сохранить рыбу свежей до полного её поедания до последней косточки, не представлялось возможным. Мы решили, что просто обязаны съесть за ужином, как минимум, двух жареных «озёрных поросят», из голов и хвостов сварить уху, а всё остальное порезать мелкими кусками, освободить от костей и посолить в единственном эмалированном ведре.
Все мы прекрасно знали, что трудимся не в Европе, а в местности, относящейся к Крайнему Северу, но ни одному из нас даже в голову не пришла мысль, что прямо под нашими ногами находится природный холодильник – вечная мерзлота. И это не какое-то теоретическое понятие, а вполне доступное явление: стоит только взять в руки лопату и копнуть земельку в тенистом наволоке. Земля с прожилками льда начинается почти сразу после удаления слоя мха или лесной подстилки. На открытом месте земля прогревается сильнее, но вечная мерзлота никуда не девается, а потому копать в этих местах колодцы – занятие заведомо бесполезное.
Продолжение http://www.proza.ru/2012/02/11/1412