Третьего дня я был в Духе. Говорил пням, кустам, деревьям и птицам. Потом лежал на топчане и силы жизни едва теплились в моем теле. Духом же своим видел видения чудные, сады Эдемские. Не вставал двое суток, и не было потребности в естественных нуждах. Так бывало всегда, после того как Дух овладевал мной.
Сегодня вышел за порог своей землянки и удивился бездонной чистоте осеннего неба. Как-то по-особенному удивился, не так как раньше. Слезами умиления омыл лицо своё и возблагодарил Господа за эти слезы.
Я давно забыл, кем был до того как ушел в тайгу, вырыл в старой медвежьей берлоге землянку и стал жить в ней. Прошлое источилось из меня за эти годы, как источается вода из дырявой посуды, капля по капле.
Разумом своим я понимал, что какое-то прошлое у меня должно быть, но я давно уже не тяготился вопросами разума. До них мне не было дела. Я молился, чтобы Дух вошел в меня и этим жил и живу.
Первую зиму только чудом Господним не замерз, а потом привык и тело мое не замечает студеной воды и пронзающего ветра. Я часто думаю, что у меня нет тела в том понимании, какое оно есть у людей. Я редко испытываю чувство, которое известно всем: чувство голода и жажды. О сне я и не говорю, что сон, что явь - все едино.
Когда я вернулся в свою землянку после благоговейного восприятия мира Божьего и обратил свои внутренне очи к себе, то в самом себе я услышал голос:
- Встань и иди в мир.
Голос повелительный, как голос власть имеющего, и я пошел. Куда и зачем шел - не знал, не думал об этом.
И вот я увидел людей, вернее одну одинокую женщину, мотыжившую свой огород. Вид мой был вид зверя двуногого, и она испугалась меня. Бросила свое дело и побежала в дом. Оттуда вышли двое мужчин, и в руках одного из них было ружье. Они что-то кричали мне, но я не понимал значение их крика, только почувствовал в голосе угрозу. Оказывается, я разучился понимать человеческую речь.
Страха не было, а была жалость к ним, потому что видел я, как сильно они напуганы моим видом, и когда жалость моя достигла их сердец, они пали на колени и плакали. И я плакал вместе с ними, пока Господь давал нам слезы. Омыв души свои, они ввели меня в дом свой, поставили на стол хлеб и молоко, но мне не было в том нужды.
- Кто ты и откуда? - спросили они меня. - Почему ты не ешь хлеба и молока?
И тут пришло мне понимание смысла речи человеческой. Я ответил, что пришел к людям по воле, говорившего во мне голоса. Тогда они спросили меня:
- Ты - святой?
Я ответил им:
- Никто не свят, кроме Господа Бога, но они не вняли моему слову и посчитали меня святым.
Женщина сказала:
- Твой вид страшен, и люди будут бежать от тебя. Тебе нужно быть таким, как все.
Я сказал, что не смогу быть как все, но не воспротивился тому, чтобы волос моих коснулись руки женщины, вооруженные железом.
Они натопили баню и я вспомнил, что люди умывают свое тело горячей водой, ухаживают за ним, как будто это драгоценный сосуд, а не глина, из которой Господь сотворил человека.
Это было странно. Я спросил себя в сердце своем: «Верно, ли делаю?» И не было мне ответа ни «да», ни «нет».
Потом они одели меня в свои одежды, и я долго привыкал к ним. Прожил я у этих людей с месяц, привыкая к образу мира и к мыслям мира сего.
И понял я в сердце своем, что этот образ есть образ боли, отчаяния, зависти и чудовищных потребностей.
Что этот мир во власти тела, а не во власти духа.
И был голос во мне прежний, призвавший меня идти, и сказано мне было вторично, чтобы я шел. И было велено мне идти в образе людей мира и говорить словами людей мира. Я вышел из дома и благословил кров, давшей мне приют.
И вот я пришел в большое селение, и иду я и вижу: у большого дома, роскошно сделанного, каменного, стоит толпа людей. На высоких ступеньках здания бьется в истерике женщина, а люди вокруг исполнены гнева и страха.
И спросил я о причине их гнева и страха и получил ответ:
- Мы вкладчики банка, а руководства банка не желает отдавать наши деньги с процентами. Говорят, что банк обанкротился.
- А что за женщина убивается на крыльце? - спросил я, но в ответ услышал скрытую угрозу и раздражение:
- Шел бы ты по своим делам, старик!.
Они гнали меня от себя, и я пошел от них, но душа женщины открылась мне, и я понял, что хотела она получить на свои деньги баснословный барыш, и потеряла деньги и свои надежды.
Бог покарал её за алчность, как и тех, кто стоял и гнал меня. Не в поте лица, как было заповедано, надеялись получить хлеб и вино, а изощренной хитростью отбирая у других плоды труда их рук.
«Проклят сей мир!» - подумал я и плакал о мире в великом сокрушении.
«Вразуми, Господи!» - просил я в тайной молитве своей, но не нашел отклика на слова свои.
- Что делать мне в мире? - спросил я в душе своей, но голос, пославший меня в мир, молчал. Тогда я спросил свою плоть:
- Что делать мне в мире людей?
И услышал я голос плоти моей:
- Жить.
Растерян я был и не знал куда идти. И увидел я деревья ухоженные, цветы, насажденные рукой человеческой, скамейку и пошел к цветам и деревьям и сел на скамейку. Удобно было сидеть на ней, и цветы радовали глаз мой. К Господу Богу обратил свой взор, к нему открыл свою душу и ждал, когда Господь укажет мне путь и цель пути.
Остаток дня сидел, и вечер пришел, сидел и ночь, до следующего утра сидел, а утром подошел ко мне человек и спросил, как власть имеющий:
- Ты, старик, бомж?
Я не понял его вопроса, но взором своим видел в душе его кипение страстей и желаний.
Несчастный человек стоял возле меня, и я открыл уста свои, чтобы сказать ему слова Господа, но Господь затворил уста мои, ибо не понял бы сей человек слов моих. Он спросил меня:
- У тебя есть документы?
И опять я не понял его. Тогда он дерзко и сильно взял меня за руку, и сказал:
- Пройдемте в отделение.
Я пошел с ним, куда он повел меня.
В отделении было много людей одетых как он и из разговоров понял, что это милиция, а люди, власть имеющие над другими людьми, милиционеры.
Меня провели в душное каменное помещение и закрыли за мной железную дверь. Я остался один.
Молился я Господу о вразумлении себя, ибо не знал, что мне делать. Огненный светильник над моей головой смущал меня. И тогда я покинул тело свое и вышел вон из помещения милиции, переполненного горем и ненавистью, потому что тяжело было там душе моей.
В духе своем я ходил по городу, как называли свое поселение люди. Заходил в дома и места, где торговали вещами и продуктами. Я слушал и понимал, и душа моя стонала и ныла. День и ночь и утро следующего дня я бродил по поселению в поисках радости и веселья, но не находил источников их.
Видел и слышал я смех и пение, но не душа смеялась и пела, а смеялись и пели тела людей, нашедшие источник своей радости. И видел я души людей, заросшие, почерневшие, сжатые паутиной страха, поскольку знали души, знанием тайным судьбу свою.
И вскричал я тогда:
- Господи, Господи, что я для людей этих?
Но голос Господа не прозвучал во мне как обычно и не знал я, что делать мне.
В этот день вернулся я к телу своему и увидел, что лежит оно в гробу и люди волокут тело мое на кладбище. Волокут тайно, ибо в страхе пребывают перед начальством своим, что погиб я в их отделении.
Тело мое было телом мне послушным и верным, и потому я не мог согласиться с решением этих людей, называющих себя милиционерами, похоронить моё тело.
И встал я из деревянного ящика, куда они меня положили. Встал и спросил:
- Пошто волочите меня? Что я вам сделал, люди, называющие себя милиционерами?
И оставили они повозку, на которой везли и убежали, а я пошел.
И пришел я на свое старое место, где росли цветы и была скамья, и сел там. И так сидел весь остаток дня и ночь, а утром к месту моего сидения пришла толпа людей, и один из толпы вышел и сказал мне:
- Кто ты, восставший из мертвых?
Я поглядел на него и понял, что он знает о том, что меня волокли на кладбище. Удивился я сказанному и спросил:
- Отчего говоришь, что восстал из мертвых, когда был жив?
- Так все говорят, - ответил он.
- Не знаете, что говорите, ибо не я был мертв, а вы мертвы.
Ясное сказал, но удивились многие сказанному и спрашивали меня, отчего я считаю их мертвыми, если они живут?
- Тела живут ваши, это верно, но человек не есть тело. Тело человеческое приходит и уходит, как дым. Дымом живете вы.
И опять они не поняли ясного. И опять спрашивали меня, что есть жизнь, а что есть смерть.
- Тело человеческое, если оно не взнуздано душой, есть смерть, - сказал им, - а жизнь человеческая в душе его.
- Тогда, - спросили они, - кто ты?
Словно не видели образа своего во мне, образа и подобия Господа нашего.
- Человек я, - ответил им, но они усомнились. Говорили разные слова обо мне. Слова бессмысленные, глупые, надуманные умом горделивым, вознесшимся в своей гордыне.
И было мне предложено хлеб и вино и кров в доме говорившего со мною. Но я не пошел в дом его, ибо понял, что человек этот хочет выгоду иметь оттого, что я буду в доме его. Смешные вещи говорил он, стараясь убедить меня.
- Вам нужен кров и хлеб. Всю жизнь не просидишь на этой скамейке в сквере, - и даже угрожал. - Вас снова арестуют, как бомжа.
Но поняв, что я плохо понимаю, о чем он говорит, принялся мне объяснять, что лица без документов, без крова и без средств к существованию именуются бомжами.
- Откуда ты знаешь, в чем я нуждаюсь?
Спросил его внятно на языке его, но он и этого не понял и принялся убеждать меня, что все люди нуждаются в тепле и хлебе.
Я ответил ему, что только те, кто служит своему телу, а мне довольно и того, что дает мне Господь.
Опять он ничего не понял и надоел мне, поскольку видел я, что не света он ищет, а выгоды. И сказал я ему:
- Иди и не греши.
Как сказал когда-то Сын Божий, но и этого он не понял. Душно мне было от толпы, обступившей меня, и встал я и пошел прочь, и пошли за мной некоторые. И шел я так, пока не вышел за пределы поселения и несколько человек шли за мной. И сказал я им:
- Зачем вы идете за мной? Что я вам?
И был ответ от них:
- Идем, чтобы ты учил нас.
- Как же я буду учить вас, если вы погребены под телами вашими? Как мне учить вас, если помыслы ваши все о телах ваших?
И увидел я, что тела их немощны и оттого жаждут тела их силы жизни и радостей.
И сказал я им, что не учения моего они хотят, что нет у меня учения, кроме того, о чем проповедано было Иисусом и пророками, а идут они за мной в надежде, что исцелю недуги их.
И сказали они:
- Истину говоришь ты. Так мы хотим.
Просили они у меня исцеления, и тогда я сказал им:
- Зачем вы жаждете здоровья, если Господь наложил на вас руку свою? Разве не знаете, что немощью тела уберегает Господь избранных своих от еще большего греха? Разве не известно вам, что в здоровом теле больная душа? Разве мало вам того, что сделали вы по неправде своей?
И еще говорил, но и эти ничего не поняли из сказанного, кроме одного, что я не целитель. И отстали они от меня, и пошел я дальше. И вот обернулся и вижу - один идет за мной. И сел я на то место, где стоял, и открыл Господу душу свою и был так до утра, а человек тот оставался около меня.
Утром спросил его:
- Что тебе от меня надо?
Он ответил:
- Ничего. Только не прогоняй меня.
Я сказал:
- Так и будет.
И пошел дальше. И видел я, как вопит и хнычет его тело и требует пищи. В растерянности был я, не зная как поступить, ибо власть тела над человеком огромна и без помощи Господа не преодолевается. И сделал так, чтобы окрепла воля его.
И когда пришли мы в одно село, я сказал ему:
- Пей и ешь, так как слаб ты и по слабости своей не перенесешь того, что могу я.
Спросил он меня:
- Как ты можешь не есть и не пить и нужд человеческих не справлять? Откуда у тебя сила идти?
- И ты не понял? А идешь за человеком, не зная, откуда у него сила.
- Я думаю, - сказал он, - что сила твоя от Господа и потому иду за тобой в тайной надежде, что научишь меня служению Господу.
- Умеешь ли ты обращаться к Господу в душе своей? - спросил его, хотя знал истину, но мне нужен был ответ его.
- Я ходил в храм и молился там, - сказал он.
- И плакал ли ты там в радости очищения души своей?
- Нет, - ответил он, и была в его словах истина, и не лукавил он предо мной по природе человеческой.
В том селе он ел и пил, а я смотрел и видел, что ест он без жадности и утоляет жажду свою вполовину того, что требует тело.
И вышли мы из того села, и шли. К вечеру сказал ему:
- Возьми руку мою и стань рядом со мной на колени свои.
И сделал он по слову моему.
- Смотри, - сказал я, - видишь небо и мир, сотворенный Господом? Какого еще храма ищешь?
- Научи меня молитве своей, - сказал он. - И я помолюсь с тобой Господу Богу.
- Нет у меня молитвы для тебя, - сказал ему. - Ищи слова в душе своей и мысленно обращай их к Господу. Будет его благоволение и даст Он тебе слова молитвы твоей.
И вознес я душу свою Господу, и взяла душа моя его душу, но каменная была душа человека сего многогрешного, и не смогла сила души моей оторвать душу его от земли. И спросил я в душе своей Господа:
- Что мне этот человек?». И получил ответ:
- То брат твой в грехе пребывающий, не оставляй его.
И стояли мы так с человеком тем до захода солнца и были слезы обильные на лице того человека. И сказал он:
- Как легко, как торжественно стало на душе моей.
Промолчал я тогда, потому что не нужны были слова.
Так ходил я по стране и бывал в городах, и были со мной случаи похожие на тот, когда меня арестовали милиционеры.
Останавливался я в скверах и парках, и приходили ко мне власть имущие, и арестовывали тело мое. Но тот, кто ходил, со мной говорил им, что я отец ему. И показывал начальникам страж свои документы.
Когда же вокруг нас собирались люди и вопрошали, кто я, он говорил им, что я - учитель его. Когда спрашивали:
- Чему он учит? – отвечал, что я учу любви человеков к душе своей.
- Непонятное и несуразное излагаешь ты, - говорили они и многие уходили прочь.
И привел меня Господь в храм свой роскошный, высокий и богатый. И узнали там меня по делам моим, обступили и спрашивали меня люди в одеждах священнических.
- Кто ты? - спрашивали они, потому что были как человеки слепы.
- Если ты, как говоришь, веришь в единого Господа Христа, Сына Божия, Единородного, рождённого от Отца прежде начала всех веков, как Свет от Света, как Бог истинный от Бога истинного, так и он рожден. Не сотворён единосущный Отцу и им же всегда был.
Если ты веришь, что ради нас, людей и ради нашего спасения с небес сошел и, воплотившись от Духа Света и Марии Девы принял образ человеческий. Если ты веришь в Распятого за нас при Понтие Пилате и принявшего крестное страдание, и погребенного, и воскресшего в третий день по Писаниям. И вознесшегося на небеса, и севшего по праву руку Отца.
Если веришь в Того, кто в предстоящие времена, во славе своей, будет судить живых и мертвых, то почему обходишь храмы стороной и не принимаешь святого причастия тела, и крови Христовой?
Так они спрашивали меня.
И отвечал я им, что принимаю причастие от Духа Святого, по его воле, когда он хочет причащать меня.
Но возмутились, обступившие меня и сказали:
- Ложное изрекают уста твои. Богохульствуешь ты в гордыне своей!
- Так ли? - спросил я их. - Ведь сказано еще Иоанном, что придет тот, кто будет крестить Духом Святым?
- Уж не ты ли?! - вскричали многие.
- Не я, - ответил им, - а Иисус. Почему вы сомневаетесь в том, что Господь может причащать человека Духом своим так, как сочтет нужным? Разве не говорил Иисус своим обвинителям, что Господь есть господин субботы, а не суббота госпожа Господа? С чего вы взяли, что я отвергаю таинство даров святых? Я говорю, что не в каждом храме вино и хлеб преображаются в плоть и кровь Христову.
- Что мелет! Что мелет твой язык нечестивый! – вскричали они.
- Разве не почиет Дух Святый в наших храмах?
- А разве я сказал это? Известны же вам слова Стефана и пророков: «Всевышний не в рукотворных храмах живет».
И ещё говорит пророк: «Небо - престол Мой, и земля - подножие ног Моих». «Какой дом созиждите Мне, - говорит Господь, - или, какое место покоя Моего?»
И сказал я им, что там дух Божий, где праведник.
И опять они бранили меня и спрашивали:
- По какому праву ты говоришь дерзости?
Но не стал я пререкаться с ними и сказал я им, носящим одежды священничества:
- Пусть тот, кто считает себя верным Господу, причастит меня и исповедует. Он узнает, есть ли во мне гордыня, о которой так много говорили языки ваши.
И стояли они в смущении. Был один из среды их, убеленный сединой схимонах и знал я, что чист он перед Господом, как могут быть чисты люди. И сказал я ему:
- Отче, дашь ли ты мне вкусить даров святых?
И был ответ его:
- Ты знаешь.
Очень удивились ответу его, кто нападал на меня.
- Что ты говоришь!? - спрашивали его.
- Что сказал, - ответил он. - Оставьте этого человека, ибо не нам его судить, а Господу. Не церковь устанавливает законы для человека, а Господь.
Так он сказал и вышел, и ушел, откуда пришел. И я вышел из храма сего, и пошел своей дорогой.
Вечером окружили меня, люди власть имеющие, и сказали мне, что правитель страны желает, чтобы я предстал пред очи его. И спросил я:
- С телом моим желает встретиться ваш господин или с духом моим?
Не поняли они простого вопроса и потащили, поволокли тело мое в повозку, и увезли его, а тот человек, который сопровождал меня, бежал следом. Тогда вышел я из тела своего и пошел вслед за ним. Дотронулся до плеча его и спросил:
- Куда и зачем бежишь?.
Остановился он на бегу своем, посреди улицы шумной и пыльной, посреди улицы полной народа и спросил меня:
- Кто ты, остановивший меня?
И сказал я ему:
- Я тот, за кем ты ходил все это время. Не беги, ибо я рядом с тобой пребываю.
И сел он в тени дерев и сидел так, а я был с ним. И сказал он мне тогда:
- Что будет с телом твоим?
- Что тебя так волнует тело мое?
И тут вижу, подходит к нам человек и говорит:
- Тебя видели вместе с тем стариком, которого арестовала милиция. Ты бежал вслед.
- Истинно так, - ответил он, - но в чем его и мое преступление?
Человек тот замялся и сказал:
- Человек тот умер в машине, пока мы везли его.
- Отдайте тело мне, я схороню его, - сказал он.
- Что Вы знаете о том человеке? - спросил его страж.
- То, что интересует власть, того я не знаю о нем.
- Говоришь ты загадками, а кто ты сам?
- Вот паспорт мой, - и он протянул ему книжицу.
Человек посмотрел паспорт и сказал:
- Почему же ты ходишь вслед этому человеку, о котором говорят разные разности?
- Потому, что мне хорошо подле него.
- Если ты скажешь, кто он, то я отдам тебе его тело, - сказал человек с кривыми мыслями и черной душой.
- Я сказал, что не знаю, кто он и откуда, и как его звать. Что ты хочешь еще?
- Я арестую тебя и допрошу, - пригрозил страж.
И увидел я, что это плохо кончится для того, кто ходил вслед меня, и сказал я тогда в ухо стражу так, что он слышал меня:
- «Оставь его. Он не сделал он ничего дурного, как делаешь ты в каждый час жизни своей.
Испугался страж слов моих, вскрикнул и упал у ног человека, ходящего вслед меня.
- Плохо ему! - крикнул тот и на зов его подошли люди и увезли стращавшего арестом. А я вернулся к телу своему, лежащему среди других тел в обширном помещении, и услышал я, что намерены люди в помещении этом разрезать тело моё, чтобы установить причину смерти моей.
И вернулся я в тело свое, находящееся в опасности. Встал я с ложа моего, на котором хотели разрезать тело мое, и сказал я:
- Что оно для вас сделало, что жаждете разрезать его на части?
И побежали они от меня с криками, а кто остался, побледнел и онемел. И ушел я из здания сего, облачив тело свое в одежды свои. И пришел я к тому, кто ходил вслед меня, и сказал я:
- Вот я в облике тела моего.
И рад был тот и обнимал меня и плакал от радости. И почувствовал я тогда жажду тела своего и пил и ел вместе с ним по мере своей. И было это на третий месяц, когда я вышел из глубины лесов. И остановились мы с человеком тем в обширном парке и жили там несколько дней, и люди обходили нас стороной, спешащие по делам своим, по нужде тел своих.
И нашли, и пришли к нам снова люди, власть имущие, и сказали:
- Высшее должностное лицо государства желает видеть тебя, старик, в теле и духе.
И сказал им:
- Вот я. Что же мешает ему увидеть меня?
Смутились они и стали между собой совещаться и сказали мне, что не принято у них такое, чтобы сам президент ходил, а все ходят к нему. И сказал я им:
- Кто же нуждается, в ком?
И опять они говорили между собой, а потом покинули нас, и понял я, что не дадут они покоя мне в городе этом. И ушел я из города и пошел в поле. И был в поле, пока не наступила осень, и не пошел снег.
Сильно страдал человек, кто ходил со мной, и жалко мне стало его, и сказал я ему:
- Вон, видишь на взгорке, стоит монастырь. Иди туда, постригись в монахи и усмиряй плоть свою, доколе не станет она в твоей власти. Пропадешь со мной, ибо Господь не дает тебе должной силы по промыслу своему.
- Пойдем и ты со мной, - сказал он.
- Что мне там? - спросил его, но он не ответил мне как должно.
И сказал я:
- Разве не понял ты, что этого мне не нужно?.
Но человек сей, сказал, как человек:
- Я привык к тебе, и мне будет не хватать тебя.
- Разве ты меня ухватил? - спросил я его.
- Возьми в горсть ветер или воду, удержишь ли их в горсти своей? Вода просачивается в те места, где есть для нее место и так же дух мой приходит туда, где в нем есть нужда, по воле Господа.
Не оставлю тебя, где бы я ни был и откуда бы ты не воззвал к душе моей. Если на то будет воля Господа, приду.
- Разве не сам ты волею своей ходишь по земле? - спросил он.
- Нет, - ответил ему, - не сам. Только грешит человек по воле своей, подчиняясь требованиям необузданного тела. Остальное в воле Господа нашего Иисуса Христа.
И еще сказал ему, прежде чем ушел он:
- Пойдешь, куда я послал тебя и помни, что посылаю тебя на поношение и унижение, на работу тяжкую, на обиды горькие, на суды скорые и неправые, на болезни и тяготы тела твоего. Мера их - в руке Господа, в промысле Божьем относительно тебя. Но не отступай! Это как путь в гору, чем дальше, тем круче и опаснее. Сорвешься и упадешь ниже того, где ты есть. В бездну упадешь. Держись. Нет в царство небесное пути, кроме указанного Христом. Дерзай!
И ушел он по слову моему и так сделал, как я ему сказал.
И пошел я дорогой своей, и где шел, там вид мой смущал людей и власть. И были мне обиды многие, и притеснения разные, и чувствовал я в себе самом, как истончается во мне благодать Божия и растет раздражение на людей, меня притесняющих...
И вот иду я и вижу: сидит на берегу реки юноша и горько плачет. Убивается сердце его, уязвленное и обманутое девушкой. И горе его огромно, неподдельно. Вижу, вьются возле него бесы, толкаются, как мошкара перед ненастьем. И пьют бесы взахлеб горе его, как комары кровь всяческого живого существа. В слепоте своей плачет юноша, как плачет слепой о потерянной дороге, не ведая, что оканчивается дорога его пропастью.
И говорит в себе самом юноша тот:
- Зачем жить? Утоплюсь!.
И ликуют бесы от мыслей тех. Немеет душа его от страха перед мыслями теми и колеблется он. И вижу я, что испытывает его Господь, ибо избран сей юноша из среды людей промыслом Божьим.
И отступил я, не решаясь вмешиваться в испытание. И вижу, чудным образом, зрением своим, что этот юноша некто иной, как я сам. И вижу я, что это не я стою над ним, а ангел хранитель, посланный Господом каждому во крещение его.
Не своими глазами вижу, а глазами ангела вижу. И только понял я это, как исчезло, разом видение и не уразумел я смысла его. И воззвал я к Господу Богу:
- За что ослепил меня?!
И дерзок был крик души моей и совершил я грех перед лицом Господа, как всякий смердящий. И уныние охватило меня на месте том, и взалкал я еды и питья, и тело мое ощутило холод пространства, а ступни ног моих остуду земную. И был мой второй грех хуже прежнего, и сел я на месте том, где стоял.
И сказал я в душе своей: «Не сойду с места сего, пока не вымолю у Господа прощения грехов своих».
И открыл душу свою к Господу и сказал: «Вот я».
И сидел так ночь и день, превозмогая холод и вопли тела моего ожившего к жизни своей. И было мне искушение на месте том вдвое, втрое сильнее прежних.
Видел я в мире этом место своё. Видел я, что мог бы остаток дней своих провести во славе и почете, ублажая прихоти тела своего. И так сладко показалось мне видение то, что потянулся мысленно к нему.
И открыл мне Диавол пути свои и видение одно соблазнительнее другого проплывали предо мною. И мучился я ими чрезвычайно. И дрогнула во мне сила веры моей, ибо попустил этому Господь. И стал я, как человек, не познавший Господа. Как человек, я был на месте том!
И вскочил я и побежал с места этого в страхе, что служение мое Господу было делом ума моего, отягченного обидами. Делом воли моей самочинной и самозваной! И впал я в безумие, и стал упрекать Господа. И было так. Прозревает человек в молчании одиночества, глубиной молитвенного сокрушения, но очищается он окончательно только в миру. Не все долги мои прошлой жизни моей оплачены были. Остался остаток самый горький и Господь воззвал ко мне в чаще лесной отдать этот остаток.
Не к исправлению мира призвал Господь, а к последнему искусу, самому страшному из всех. К славе мира сего! Ибо много грешил я в жизни прошлой жаждой известности и славы мирской. И вот Он дал мне, в руки мои возможность вознестись к этой славе.
- Учение создашь своё, - нашептывал Диавол в ухо мое, и растравлялось сердце мое этим. - Стези выправишь человеческие в мире сем, ибо видишь ты, как покривились и скособочились церкви Христовы.
Ушел я в безумие свое от сего искушения. Увидела душа моя, что ослабел я и спасла самоё себя и суть мою сумасшествием тела моего. И разум, смущавший меня, угас. И поймали меня и увезли в дом скорбных духом. И пытали там тело моё, и мучили его, а потом оставили свои мучения.
Господь вернул мне разум на дни короткие, остатние. И вот знаю, что пришел мой час оставить прах тела своего земле, как гусеница оставляет свое тело куколке, прежде чем превратиться в бабочку. В бабочке есть образ и подобие умершей гусеницы, но раньше она питалась плотью листа, а сейчас нектаром, раньше она несла гибель, а сейчас, опыляя цветы, несет буйноцветие красоты. Охо-хо мне! Ибо не понимаю, зачем в эту красоту откладывает она яйца будущих гусениц! Догадываюсь, ибо не быть смертному свободным даже на пике своего духовного раскрепощения! Зачем, о Господи?! Верую в премудрость твою, но не могу уразуметь твои начала и концы! Но, да будет воля твоя, а не моя!
Людям же обступившим меня, говорю: путь свой оканчиваю. И по воле Господа нашего, в поучение тем, кто ищет путей к Господу, выводит моя старческая рука эти письмена.
Молитва моя за человека давшего мне возможность написать собственноручно житие своё.
Ухожу я слезно, на коленях своих прошу, прежде всего, своих гонителей и мучителей, всех кто раздражен на меня, кто ненавидит меня по праву и облыжно: «Простите мне, люди жестокосердные, одержимые злом и ненавистью, что стал причиной невольною, по глупости своей или по гордыне сердца своего причиной вашей злобы и ненависти. В слезах умоляю вас простить меня с той глубиной искренности, с какой я прощаю вам. И тех прошу, кто не знает меня: простите мне, люди, за дела жизни моей».
И у Господа прошу: «Покаяния двери открой мне, Человеколюбче!».
* * *
- Ну и что мы будем делать с этим сочинением сумасшедшего? - спросил мужчина в белом халате, затягиваясь сигаретой. Напротив него в кожаном кресле сидел невзрачного вида человек в вельветовом костюме и парусиновых туфлях.
- Вы продолжаете считать его сумасшедшим, профессор? - спросил он и отмахнулся от дыма.
- Э, батенька мой, поработали бы Вы с мое в практической психиатрии, то не такое бы увидели и не такие сочинения почитали бы, - ответил мужчина, складывая в стопки листки бумаги и продолжил:
- Вы господа-теоретики, а мы, так сказать, «черная кость»... Надо сказать, в чем-то Ломброзо был прав: психопатические, маниакальные состояния дают потрясающую картину гениальности.
Профессор был в годах, поджар и имел взгляд острый, пронзающий. Когда-то, в молодости, ему прочили карьеру эстрадного артиста-гипнотизера, но судьба решила по-своему.
- Все, дорогой Георгий Павлович, - обратился он к сидящему напротив его мужчине тех же лет.
- Все! Дело можно сдать в архив, ну, и сочинение это туда же присовокупить...
На этом он чуть запнулся, глянул на невзрачного, и сказал:
- Впрочем, - это ваша идея дать ему бумагу и авторучку, так что смотрите…
- Если вы, Василий Петрович, не возражаете, то я заберу, как вы изволили сказать, это сочинение себе.
- Как пожелаете, - профессор вытащил еще одну сигарету и отошел к окну. - Скажите, если не секрет, зачем оно вам?
- У меня есть знакомый священник, хочу показать ему. Как-никак тут речь идет о делах веры. Своё рода житие…
- И что же? - с любопытством спросил тот, кого звали Василий Петрович. - Вы, простите меня, что? В церковь ходите?
И помедлив чуть, махнул рукой:
- Ладно, ладно! Не отвечайте. Это нынче модно стало в церковь ходить. Раньше правительство в Большой театр ходило, а нынче в храмы... Ну и мы, следом...
Наступила тягостная тишина в кабинете. Собеседники молчали. Василий Петрович попыхивал сигаретой, стоя у раскрытого окна.
- Н-да! - наконец сказал он и повернулся всем корпусом к собеседнику. - Разумеется, коллега, есть тайна в том, что человек, умерщвляя свое тело, приобретает над ним неслыханную власть, но, согласитесь, требования положительной жизни… Человек все-таки социальное существо, а не духовное...
- Дорогой Василий Петрович, я ведь тоже учен. Как-то, знаете, неловко... - он потянулся к столу, осторожно взял со стола листки бумаги, сложил их в старомодный портфель.
- Если позволите, то еще есть одна просьба. Я хочу вас просить об одном одолжении: пусть тело умершего полежит день-два в морге. То есть в печку то не отправляйте, пока…
- Неужели вы верите в эти бредни о воскресении из мертвых? - удивился профессор. - Ну, знаете, не ожидал! Удивили, батенька мой! Вы, человек, так много сделавший в науке о человеке?
Но собеседник его промолчал. Василий Петрович обидевшись, перешел на деловой тон:
- Воля ваша, если вы на этом настаиваете...
* * *
На третий день после разговора в кабинете главного врача психолечебницы в местном кафедральном соборе состоялась панихида по усопшему. Священноначалие было удивлено тем, что отслужить службу взялся известный схимонах Варсавий.
Еще памятна была всем встреча со странствующем аскетом. Все еще помнили странную позицию старца, не осудившего, как должно, гордыню пришедшего в храм. Да и само появление усопшего в кафедральном соборе смущало души священоначалия. Кто он? Откуда? Только авторитет старца и его слезные просьбы смирили священоначалие и оно позволило ему отслужить панихиду.
- Пусть служит, - сказал настоятель храма.
К удивлению присутствующих на панихиде, схимонах Варсавий перед началом службы встал на колени перед гробом усопшего и сказал:
- Помяни имя мое, како предстанешь пред Господа.
И показалось, что некий голос, как дуновение легкого ветра, прошел по собору и поколебал огни свечей. И говорят, что явственно слышали:
- Имя твое по многим страданиям твоим в руке Господа. И мне отпусти грехи мои.
Погребли тело в освященной земле и память о человеке том, исчезла из среды людей. Правда, слышал я, что на могилу его приходят люди и получают там исцеление, но не телесное как обычно, а духовное. Впрочем, сам я не был там и пишу эти, окончательные строки с чужих слов.
Сам же пребываю в растерянности и недоумении с той самой поры, как мне, через десятые руки, попала папка с рукописным текстом, озаглавленная «Житие некого странника».
2001-2003 годы.