A pro poetry
О поэзии
(черновик набело или несколько непотерянных мыслей)
“Для меня мёртвая красота – неуслышанное слово. А тут нет ни одного лишнего звука”. В принципе, этих слов достаточно для описания сущности с т и х а. И можно было бы закончить на этом сжатом определении, но я ощущаю потребность проговорить (хотя бы для себя) некоторые вещи, а потому рискну коснуться того, что называют поэзией. А что ей только не называют.
В моём словарике “поэзия” – это, прежде всего, звучание. “Звучание” совершенно не исключает визуализацию, которая может возникнуть при прочтении или служить отправной точкой – толчком – автору: поэт увидел и озвучил / поэт озвучил – ты увидел. Звучание не исключает зёрнышко смысла, особенно если оно существовало до.. (в сознании автора), но может помочь ему прорасти. Или даже изменить сорт семян. Если в прозе при заранее известной сюжетной линии (которая совсем не обязательно должна быть купирована в поэзии) форма служит автору для наиболее верной п е р е д а ч и замысла, в поэзии звучание может стать п р о в е р о ч н о й формой мысли: “Стих только тогда убедителен, когда проверяем математической (или музыкальной, что то же) формулой”. {Цветаева, 1}, более того, вывести её на новый уровень (о котором автор изначально и не подозревал).
Поиск верного звука напоминает плавание в океане без точных навигационных приборов, когда существуешь только ты, ветер и паруса (мысли). Звучание – это ветер. Неожиданная рифма может выбросить на рифы или на доселе необитаемый (авторским познанием) остров. С другой стороны, нельзя ломать мысль, насильно испрямляя в ровную линию. В поэзии возможно всё, кроме линейности мышления. Мысль под линейку, даже выверенная до миллиметра (в ритмике), напоминает _____________ непрерывную линию смерти. И молчит. Да-да, звучания в такой “поэзии” тоже нет, как и в попсовых хитах под фанеру.
Звучание оберегает поэзию от чуждого вмешательства, поскольку нужно не просто уметь слышать, но и уметь верно передать. Я бы сказала з а п и с а т ь, подразумевая под з а п и с ь ю не исключительно диктовку (когда пишут тобой, а не ты), что тоже достаточно часто случается, а работу автора в том океане, когда он л о в и т ветер, а не плывёт по течению (хотя иногда ветер словно дует в спину, тогда нужно справиться с этим потоком (а вот теперь я говорю о диктовке) и не потерять). Автор может “увидеть” этот ветер и паруса, но, не услышав их, никогда не направит корабль. Глухая баржа – это проза. Даже самая талантливая, видимая и прочая, но проза. Сценарное мышление – так же не есть поэзией, иначе сколько бы сценаристов нужно было величать поэтами? Поэзия – работа со звуком. Немых фильмов в ней быть не может.
Вторая не менее важная деталь – ц е л о с т н о с т ь. Стих – как узор в калейдоскопе – невозможен без целостности. Конечно же, я не говорю об умышленных эллипсах, целостность может быть построена на ритме, рифмах, но и невозможна при сбоях в образном ряде и рваности мысли (опять же рваность не означает единомыслие или логическую мотивацию всего, а выступает антонимом «единства»). Почему-то стало модно представлять поэтическую машину как мясорубку, из которой после переработки выползает несметное количество слов… слов.. Да, какая поэзия без слов? Но слово это должно быть н а п о л н е н н ы м. Слово – не несущее в себе смысловой нагрузки – как болезненный сперматозоид: хвостом может и покрутит (не без удовольствия для читателя), но ничего не заложит. Поэзия пустоты – с разорванными дефисами словами, тяжёлыми бусами многосмыслия – бутафория. Стекляшка. Неспособная создать рисунок из калейдоскопа. Для того чтобы создать рисунок на грани претворения одного в другое – нужна виртуозность, это уже светомузыка. Но крошка, вытряхнутая из чудо-трубы, это не искусство. А абортированные слова, которые могли бы звучать, но так и не зазвучали, потому что поэзия (в отличие от прозы) это озвученный
в ы б о р.
Третье. У автора и читателя миры могут не совпадать, а поэзия – не бренчит связкой ключей. Стих – это звук из замочной скважины (или нескольких, как во флейте!), что Вы “увидите”(услышите) за ней (-ми) и насколько полно зависит от многих факторов (об этом дальше), но у Вас никогда не будет гарантии, что Вы отопрёте все двери. Если в прозе автор может пустить читателя в свой мир, в поэзии читателю нет места, как таковому. Читатель может только вслушиваться, но войти полностью в стих – нет. И вот почему. В стихе не может быть общих знаний. Самый наглядный пример это стихотворение Блока о «пяти линиях»:
/Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле.
К ним причастные во мгле
Пять стенаний вдохновенных.
Вы, рожденные вдали,
Мне, смятенному, причастны
Краем дальним и прекрасным
Переполненной земли.
Пять изгибов вдохновенных,
Семь и десять по краям,
Восемь, девять, средний храм -
Пять стенаний сокровенных,
Но ужасней - средний храм -
Меж десяткой и девяткой,
С черной, выспренней загадкой,
С воскуреньями богам./
10 марта 1901
А.Блок *
без дневниковой записи
(«...Я встретил Любовь Дмитриевну на Васильевском острове... Она вышла из саней на Андреевской площади и шла на курсы по 6-й линии, Среднему проспекту — до 10-й линии, я же, не замеченный Ею, следовал позади... Отсюда появились «пять изгибов»... Мне хотелось ЗАПЕЧАТАТЬ мою тайну, вследствие чего я написал зашифрованное стихотворение, где пять изгибов линий означали те улицы, по которым она проходила...») {2}
читатель не может войти в мир Блока, а даже если войдёт, этот мир не станет его. Вот оно простое объяснение заезженной формулы: поэзия – это таинство. Но, тем не менее, поэзия это таинство, а спекуляция на искренности это PR технологии, но не поэзия. Недавно мне сказали, что не могут понять хвост стиха (чему я очень удивилась, стих как стих, даже "не мой", предельно открытый и простой, но…), вот этого:
//Избегая морозных укусов и снежных укоров,
где по первому белому – грязь от следов обещаний,
Новый год по углам засыпает, а в ходиках – ходит,
и кукушкой срывает гнездовья немого молчанья.
Подвывая уставшему кашлять осипшему ветру,
улыбаясь остывшему манному с маслицем солнцу,
разбивая чужие шары и чужие поверья,
зажигает гирлянды лучистые в вымытых стёклах
небесами. И сушатся тучи как пыльные тряпки
(змеевик отопления свыше по сниженным ценам).
Обесснежено осени (нежено лета) проклятье,
облачённое в облако, всходит снежинкою первой//
В оригинальной версии это звучало примерно так: «вдруг появляется Проклятье». Критик-читатель пытается в с п о м н и т ь всё, что ему ведомо об этом чудном языковом акте, но так и не может. Пытается понять: почему осень/лето – тот же провал. Вывод: пафосный идиотизм («в моём понимании»). Что вполне естественно. В «её понимании» - да. Мог ли читатель «вспомнить» линии Блока? Именно не знать о них, а вспомнить? Конечно, нет. И я на сто процентов согласна с Еленой Зайцевой, которая пишет о конкретности искусства: «Искусство конкретно, оно тяжело своей конкретностью, – поэтому его и не любят. Любят эти «по мотивам», где становится всё можно. « – Да я, в конце концов, так понимаю! Да ведь и автор как-то по-своему понимал!». Автор, конечно, по-своему понимал, – (…) и всё на себя перекраивал, – в общем, жил. Но всё его письмо – разворот этого узенького «по-своему» на что-то большее (об этом и «произведение лучше автора», об этом и «вдохновение»)» {Зайцева, 3}. И какая разница, что конкретно за проклятие было в том конкретном стихе и какие у него привязки к осени-лету, главное, что оно трансформируется во что-то иное, т.есть в снежинку, n’est-pas?
Нужно ли в стихе раздавать воспоминания направо и налево (можно ли?)? Нет, есть и такие, кто предпочитают разжевать всё до невыносимости (но ведь даже тюрей кормили своих младенцев! а не всех подряд) и подать это на блюдечке как откровение. Это может поедаться «на ура», но так же "на ура" выводится из организма природным путём: «Поэзия – не манная каша, которую глотают, не жуя, и о которой тотчас забывают» {Заболоцкий, 4}. Но тут важно и не перегнуть в обратную сторону, слушая только отзвук ударившегося о зеркало отражения.
Cтих – как самолётик
«всё быстрей и быстрее и ближе и больше заложены
уши ветром свирепым – песочное танго минут
неоткрытый подарок внутри одного самолетика
непрочтённые буквы – проверка на прочность: прочтут
или нет»
– на котором написали несколько слов, а он улетел выше, чем ты ожидал. Но не пересказ азбучных истин (попробуй букварь бросить – как далеко и высоко он взлетит? То-то).
А ключ к пониманию может прятаться где угодно (да и не один он, а много маленьких, но, повторюсь, без брелка и связки):
1) в знании всего творчества автора, ведь стих – это только один самолётик, узор, осколок мира – одна мелодия, а чтобы понять замысел, нужно знать всю тетрадь, из которой он был вырван, мозаику – симфонию. К примеру, облако тут улепетало из рассказа «В луже облака», а проклятье = проказе, которая встречалась в моих последних стихах (и не расшифровывается, да, мне тоже жаль);
2) в знании автобиографических деталей (что я лично не люблю, ибо стих всегда «по ту сторону правды», а чужое любопытство умудряется дурно пахнуть, даже если в оригинале – запах полевых цветов);
3) в образном мышлении, позволяющем совпасть по вертикали – на уровне ассоциаций, и так далее.
Но ключ (один из) никогда не будет лежать под половичком. Стелить стихи под каждого – хуже проституции. А прелесть такой закрытости вот в чём. Во-первых, разные читатели могут воспользоваться разными ключами. Во-вторых, совсем необязательно вскрывать дверь, чтобы услышать = увидеть ч у д о, ведь "Великая поэзия возможна только при наличии великих читателей" {Уитмен, 5}. И, в-третьих, при этом то, что заложено в слове, остаётся защищено. Я верю в то, что слово не менее опасно, чем атом Кюри. Давать его в руки каждому было бы неосмотрительно, поэтому писателей не так много, как может казаться, а умеющих читать – и того меньше. Стих может дать много новых семян – уколыбелив их в воображении читателя. У кого-то подсолнух вырастет, у кого-то – кувшинка. Но это никак не повлияет на то, что в самом стихе растёт кактус и цветёт один миг – для прочитавшего его. А кактусы на подстилках не растут. Только в теплоте звука.
Тогда стих становится оригами (и снова сравнение помогает утвердиться в мысли про целостность, ведь оригами нельзя р а з р е з а т ь – разрывать), когда из того личного создаётся что-то совсем иное. Большее. И тебя, и меня, и того парня (как сказал бы мой любимый Серёжка Ю). Целостность может касаться и графики: иногда запятые или тире – как гвоздики в пороге – мешают, запинают, сбивают звучание. Не нужно бояться обходиться без гвоздей. Не гроб же заколачиваем, да и настоящее звучание держится не на знаках препинания. Чай, не ходули.
Самое сложное, пожалуй, это вопрос само и вторичности. Но это только «пожалуй». На самом деле, всё просто, ты можешь идти за кем-то, чтобы что-то понять самому, можешь не идти ни за кем и неожиданно совпасть в том или ином символе (или его раскрытии) – и это не есть страшно! Страшно не уметь открывать смысл символа или коверкать его. А осознанное подражание проверяется очень просто – тобой самим. Если ты у кого-то что-то «подразил», то эта мысль будет ещё долго дразниться (если ты не великий компилятор). Да и пустое это. Чтобы искажать чужие слова – нужно быть готовым, что они в любой момент могут вернуться бумерангом и огреть по башке. А игры со словами – хуже «опасных связей».
И главное. О форме и содержании и о логосе и спонтанности. Последнее мне кажется надуманным вообще. Нет "женских" (чувственных) и "мужских" (выверенных стихов), есть разные инструменты, которыми руководствуются при их создании, но ни на одном рацио, ни на одних эмоциях ты не создашь стих. Должен быть инструментальный ансамбль. И слияние.
А вот в какой форме… Меня всегда коробило, когда мне говорили, что я экспериментирую в стихах. Само слово «эксперимент», как и «игра» (см. выше), для меня н е с о ч е т а е м ы с поэзией вообще. Я, правда, не понимаю, как можно осознанно выбирать форму. Нет, не ловить звучание (ветер в парус), а именно выбирать изначально: а какой ветер? северо-южный или юго-западный? У каждой мысли, как и у каждого человека, есть свой набор хромосом. Один толчок – даёт развитие множества клеточек-звуков, вот только в отличие от человеческого ребенка они объединяются самым непредсказуемым образом. Ты уже чувствуешь этого ребёнка ветра и только помогаешь ему стать самим собой. А не выламываешь руки-ноги, чтоб было покрасивее. И людям понравилось. Людей вообще нет. Есть ты и стих. Ну и ветер, разве что.
И ветер…
_________________
Список литературы:
1. Марина Цветаева, «Поэт о критике»: http://lib.kharkov.ua/POEZIQ/CWETAEWA/poet.txt
2. http://gumnaziya.narod.ru/web07/bloc/html/str4.htm
3. Елена Зайцева, «Сияние»: http://www.topos.ru/article/7448
4. цит. по
5. цит. по http://lib.ru/BRODSKIJ/br_poetprosa.txt
Стихи:
* А. Блок http://slova.org.ru/blok/pyatizgibov/
и авторские стихи
фото: Sweet breath of summer,
Floriana Barbu ©