11-XxIII Как просить женщину помолчать

Публий Валерий
                XXIII

  Ведущий объявляет о предстоящем спектакле.

  – Это идущая вне конкурса мини-трагедия «Трибун Аллиций». Её скромный автор, Тит Децин, перед вами. Хорегом выступает мой светлейший патрон: Тит Клодий Эприй Марцелл…

  Пока слуги снимают с возвышения портика постамент и статую Бахуса Неудержимого, пока устанавливаются декорации пролога и зажигаются факелы, специально подготовившийся Децин вкратце объясняет зрителям основные положения учения недозволенных коллегий безумцев. Например, что семиаксии обращаются друг к другу «братья и сёстры в Иисусе»; что Иисус – иудей, основатель зловредного суеверия, осуждённый на казнь своими же соотечественниками, которым он и проповедал, сами семиаксии считают его сыном иудейского Божества, зовущегося Четырёхбуквенный; родила его, Иисуса, земная девственница; последователи должны соблюдать его «заветы»: «не клясться», «любить врагов как себя», «когда ударят по одной, подставлять другую щёку». Надо всем этим театр дружно смеётся. Но вот ведущий-глашатай, увидев, что всё необходимое сделано, а хор готов к выходу, просит взглянуть:
  – … к каким последствиям может привести столь ужасное безумное учение. Действие происходит во время восточной кампании наших доблестных войск. Итак, вашему вниманию представляется пьеса «Трибун Аллиций».

  Децин умолк. Сципиону подсказывают, консул встаёт и громко говорит автору:

  – Введи свой хор!

  Занавес опустился – спектакль начался.

(«Трибун Аллиций» можно прочесть здесь: http://www.proza.ru/2011/02/03/133 )

  Актёры отлично знают своё дело. Публика принимает действие неплохо. В решительные моменты наиболее впечатлительные и затронутые происходящим на сцене зрители кричат в адрес главного героя: «Что ты делаешь, безумец?!», «Аллиций, дурак, ты же всё погубишь!», «Слушай Филиона!» и тому подобное. Когда ничего уже не изменить, публика негодует, а под конец единодушно одобряет Фурий. Представление завершено. Самые сочувствующие кричат: «Долой сектантов!». Кажется, окажись здесь семиаксии, их разорвут на части. Но крики тонут в аплодисментах. Вышедшие актёры и автор благодарят, откланиваясь, и покидают сцену.

  Все расходятся на ужин. Вслед за ним, при свете факелов, начались разудалые весёлые пляски девушек и юношей, а затем и женщин и мужчин, изображавших буйную свиту Бахуса – вакханок и Нимф, Сатиров и Силенов…

  Вера, которой, в отличие от лучшей подруги не надо было участвовать ни в церемонии награждения, ни в других официальных мероприятиях, ни в спектакле на следующий день, выпивала как обычно, плясала гораздо развязнее, как истая вакханка. Уже который раз она повторяет Муции:

  – Как я восприняла слова нашего консула, о! «Введи свой!..» чего-то там.… Звучало так эротично! – вскоре Присцилла слышит от Веры другое. – Бери Бестию, пойдём к мальчикам, к мужчинам, пойдём! Чего стоишь? Они уже ждут там!

  А когда они проходят мимо белеющей в темноте – впрочем, везде вдоль дорожек горят факелы – мимо белеющей статуи Бахуса Неудержимого, Шрамик задерживается и разглядывает льва сзади и снизу.

  – Клянусь Кифереей! Я завидую той львице, что будет подругой столь могучего и невоздержного льва – у него такой твёрдый и боевой чЦн!..

  Забрав себе не самого симпатичного мужчину, полноватого претора, Шрамик оставляет, поцеловав, лучшую подругу. Слышно, как она, удаляясь, громко разговаривает:

  – Пойдём в твой преторий… Ну и что?.. Ты же претор, значит, твоя палатка – преторий!.. – а потом неожиданно слова из эксода трагедии. – Долой сектантов!.. Невеста, будь спокойна! – но затем Веры более не слышно.

  «Наверное, её попросили помолчать, – думает Присцилла. – А это действует, только если просить поцелуем… А мне, похоже, тоже придётся выпить пару кубков…» Вслух обращается:

  – Милая Бестия! Мужественные квириты! Прошу прощения, мне нужно идти.

  – Приходи всё-таки к себе, мы будем там, – после лобзания, уже уходя и обернувшись, зовёт Руфина.

  Присциллу же пригласил консул, и она решила не пренебрегать этим приглашением, хотя Сципион ей совсем не нравился. К счастью, когда она пришла к отведённой ему в Старом доме спальне, его слуга сказал, что хозяин уже спит. Но тут подошла его дочь, призывая Фабию посетить её. Подарив Азии головокружительный поцелуй, Присцилла просит понять её усталость и необходимость рано вставать. И это была не отговорка, а правда. Поднявшись на второй этаж, фламина входит в кубикул, предоставленный брату.

  Торкват приехал как раз к началу первой сыгранной в театре Фабии пьесы. Вместе с женой они сели в кресла поблизости от главной судьи. Брат и в ходе спектакля, и после него выражал восхищение текстом и исполнением, несмотря на личность хорега. Юния была весьма захвачена четырьмя эписодиями, но эксод, как было хорошо видно, её разочаровал. Организатор Дионисий читала «Трибуна Аллиция», видела целиком репетицию, и во время представления на сцене больше вертела головой, наблюдая реакцию зрителей в театре вообще и ближних соседей в частности. Муция заметила и пару обменов взглядами и улыбками между её братом и супругой того самого претора, что теперь ушёл с Верой. На ужине они перемигнулись – очередные уколы ревности обеспокоили Фабию – а на плясках «сатир» Торкват и «нимфа»-жена претора пошептались. Поэтому, когда в покое старшего брата – Спурий был счастлив пожить пару дней в походной армейской палатке – когда в этом покое не оказалось любимого, любящая сестра не удивилась. «Я вполне это предвидела и говорила ему, – думает она. – Но политика для него важнее. Однако пока, похоже, это мало приносит плоды…»

  – Кто здесь? – проснувшаяся Арулена не может разглядеть даже при свете лампы и прерывает думы вошедшей.

  – Прости, что разбудила, Юния. Ужасно устала я нынче. Прилягу здесь?

  Арулена кивает:

  – Конечно.

  – Благодарю. Ана, помоги и иди отдыхать. В конце утренней стражи разбудишь.

  Вестиплика, единственная из слуг сопровождавшая госпожу после бани, сняв с неё тунику и туфли, удаляется.

  – Юния, как тебе спектакль? – укладываясь и укрываясь, спрашивает Фабия, чтобы что-нибудь сказать.

  – Я не хожу последнее время в театр. Что-то разонравилось, – слышит засыпающая фламина. – К тому же неохота одной ходить, Присцилла, а Квинт почти не бывает дома даже в праздники. А тут он говорит, что ты организуешь театральные состязания, где пьесы на тему семиаксиев и их учения, и я решила съездить, а Квинт будто не ждал, что я соглашусь. И правда, в первый месяц он несколько раз приглашал меня на разные зрелища, а я отказывалась, а тут… А теперь он за ужином сказал, что нужно обязательно поговорить с кем-то, с претором, что ли, и ушёл. А я после ужина сюда. А спектакль сначала понравился. Я переживала за Аллиция и Савла и думала, что Захарий, может быть, всё-таки образумится… Но потом… Мне было неприятно, когда все зрители… – дальше Фабия совсем заснула и не слышала.


Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/02/07/362


-------------------------
  у сатиров – рожки, копытца и хвосты козлиные, у силенов копыта и хвосты – конские.