Новый директор

               
Однажды зашёл разговор о верности профессии, а поскольку приближался март, невольными героинями дискуссии стали дамы.
— Нет выше звания, чем женщина-мать! — заявил кто-то.
Все согласились, но тут же и засомневались тоже: логично ли деторождение называть профессией?
— А воспитание детей? Имеются в виду не только нянечки в детских садах…
И снова мнения разделились. Да, если в семье, да ещё многодетной, сумели воспитать людей честных и трудолюбивых, говорить не приходится: низкий поклон этакой матери! Хотя, если вдуматься, а почему не отцу тоже? Пусть он грудью детей не кормил, но своим примером их воспитывал, что уж тут Бога гневить?
И вспомнилась мне большая семья Калиновских со станции Верещагино. Эта станция, как известно, лежит на перепутье трёх губерний — Саратовской, Пензенской, Тамбовской, и когда-то, в 1941-м году, фронтовая теплушка забросила сюда десятилетнего мальчонку — Алёшку Калиновского, отец которого воевал где-то в Белоруссии, а мать погибла при бомбёжке… Мальчонку подобрала Дарья Михайловна, женщина вдовая, бездетная…
— Бери пацана, помощником будет, — сказал начальник станции. — Сама знаешь, Дарья: детские дома переполнены, на Родине у него сейчас немцы хозяйничают… Не объест тебя новый квартирант. Оклемается, на «железку» его возьму!
Вдова поворчала для приличия, но мальца взяла, откормила его чем Бог послал (а посылал тогда Всевышний гнилую картошку да лебеду с отрубями), но паренёк попался не привередливый, вскоре пошёл работать на вагоноремонтную станцию и уже сам приносил скудный рабочий паёк, а к концу войны поставлен был помощником машиниста: кидать уголёк в паровозную топку.
— Мы с тобой, Алёшка, до Берлина доедем, иж как раскочегарил! — хвалил напарника машинист.
Но доезжали, как правило, до Тамбова, а там брали новый состав и везли в обратную сторону.
После войны Лёшку приняли в железнодорожный техникум, а вскоре он и сам пригнал в Верещагино свой первый состав с лесом: пассажирские ещё не доверяли молодому машинисту.
За минувшие годы подрос и окреп Алексей Калиновский, какая-то особая, белорусская стать проглядывалась в его лице. Станционные девки заглядывались на него, но выбрал машинист с виду неприметную, совсем молоденькую Тоню Спицыну с соседней деревеньки.
— Ты машинист, жених завидный! — укоряла его Дарья Михайловна, ставшая за эти годы ему второй матерью. — Нашёл бы кого и краше. А эта… вся в веснушках!
— С лица не воду пить, — хмуро заметил Алексей. — А не любы — пойдём в общагу жить.
— Из собственного дома? — удивилась хозяйка. — Только посмейте у меня!
И стали жить молодые — на зависть всем! Муж паровозы водит, в свободное время пристрой возле старого дома лепит, жена с утра до ночи в огороде возится, поросят кормит, коровёнкой обзавелась…
— Куркули вы, хотя и рабочий класс! — ворчал начальник станции. — Почему твоя Антонина не работает? Пусть идёт воспитателем в детский сад!
— Ей скоро своих воспитывать, — хмурился машинист. — А что касается рабочего класса, ты меня не срами, Семён Захарович. Я не хуже других вкалываю, на всех субботниках тоже!
Как в воду глядел молодой супруг: весной Антонина родила ему сразу двух — мальца с девчонкой, через год ещё одного, и пошло-поехало! Что ни год, то новое прибавление в семье Калиновских!
Лет через пять, перед смертью, призналась Дарья Михайловна сношке: «Не глянулась ты мне с первого взгляда, Тонечка. А теперь вижу: лучшие годы ты мне подарила на старости лет! Своих детей у меня отродясь не было, зато теперь внучат — как грибов на опушке!»
Её и в самом деле вся детвора в доме звала «второй бабушкой». Первой была баба Вера — Тонина мать, которая жила в Липовке — деревушке в пяти верстах от станции и на просьбу зятя переехать к ним в разросшийся дом категорически отказывалась: «Здесь мы с Николкой жили, отсюда он на войну ушёл… А ужели вернётся, да не застанет меня? Что подумает?!»
Николай, колхозный конюх, ушёл на фронт в 1942 и словно в воду канул. Ни похоронки, ни весточки. Из военкомата отвечали расплывчато: «пропал без вести», и баба Вера до самой смерти терпеливо ждала своего единственного, хотя и сватались к ней, и ругали бранным словом: «давно в плену пропал твой конюх, тогда тысячами немцы гнали в плен! Живёшь ни себе, ни людям! Ни вдова, ни мужняя жена…».
Лишь Алексей хорошо понимал тёщу, у самого отец пропал без вести, и, вернувшись с рейса, садился на свой «Урал» с коляской и звал домашних:
— Ну? Кого до бабы Веры прокатить с ветерком?
В коляску садилась хозяйка, поставив на колени корзину с подарками для матери, на колени к отцу — один из младших, сзади ещё двое-трое, и работяга-Урал катил, поскрипывая, по пыльной сельской дороге. 
Баба Вера встречала «станционных» радушно, но больше других любила «Галчонка» — вторую дочь Тони и Алексея. «Ты моя чернявенькая! — звала она любимицу. — Погости ещё, дунюшка. А не то оставайся в меня на недельку-другую?»
Деревня, где жила баба Вера, стояла на краю леса, рядом речушка протекала с водою ласковой, луговина, берёзовая рощица… Грибов да ягод было столько, что косой коси! Галка оставалась, а потом так привыкла к бабкиному дому, что и вовсе не хотела уезжать.
— А не то, так пусть живёт? — одобрил отец. — Школа есть, подружек много.
Галю за её весёлый, озорной нрав полюбили все малыши в деревне, и она осталась. Четыре года отучилась в деревенской малоформатной школе, а потом вернулась на станцию: тут была школа-десятилетка, как положено. Но на лето, на все каникулы, вновь отправлялась любимица к бабушке, жила у неё до самого сентября.
Школа-четырёхлетка была совсем рядом, и ближе к осени Галчонок не раз забегала туда, помогала своей бывшей учительнице готовить классы к началу занятий. Помимо Ольги Матвеевны, которая исполняла одновременно должности и директора, и учителя всех четырёх классов, в штате числились ещё два работника: пожилая уборщица, она же буфетчица, которая поила школьников чаем на большой перемене, и сторож, он же истопник.
— Вот и весь наш штат, — вздыхала директриса. — А когда-то, до войны, семь полноценных классов было, пять учителей!
Ольги Матвеевны не стало в середине мая, и гроб её весь завален был белой сиренью. Старую учительницу провожала в последний путь вся деревенька, все бывшие ученики её, а впереди от школы до кладбища шёл недавний выпускник и не переставая звонил в колокольчик.

Прошла ещё неделя, и Галку, которая готовилась к выпускным экзаменам, позвали к директору — бывшему фронтовику Василию Степановичу. Ходил он с тросточкой, из своего кабинета выходил редко, наказывал учеников ещё реже, но вся школа его побаивалась. Вот и Галя робко постучала в дверь, встала у порога. В чём она провинилась, никак не могла понять.
— Садись, дочка, — сказал директор и указал на стул. — Экзамены сдаёшь?
— Два сдала, ещё три осталось…
— Молодец! Ты у нас отличница, я знаю. Кем хочешь стать после школы?
— Не решила ещё, Василий Степанович. Папка хочет, чтобы я на инженера училась…
— Тоже дело хорошее. Папка твой — лучший машинист на станции, зря не скажет. А мать?
— Она на врача советует. Детского…
— Детского? Это тоже хорошо, — улыбнулся фронтовик. — Ну, а учителем никогда не мечтала стать, Галина Алексеевна?
Старшеклассница удивлённо вскинула на него глаза. Недаром говорили в школе, что директор мысли может угадывать. 
— Вижу, что мечтала, — вздохнул директор. — Поможем мы тебе, Галина Калиновская, поступишь в институт педагогический. Но — на заочное отделение. А пока помоги ты нам, дочка. — Он вышел из-за стола и тяжело поковылял к окну, за которым вовсю зеленело раннее лето. — Ты знаешь, что недавно проводили мы в последний путь старейшего педагога нашего Ольгу Матвеевну. Осиротела без неё деревенская школа…
— Знаю… 
— А раз так… Принимай-ка ты её, Галина Алексеевна! Ребятишки в деревне любят тебя, жители знают и ценят, с кем-то ты сама училась, поддержат. Сама ты круглая отличница, в пределах четырёх классов научишь детей, сама будешь учиться  … А в случае чего мы всегда будем на подхвате: твоя школа — наша подшефная.
У будущей директрисы голова кружилась от неожиданности.
— Мне ведь ещё и семнадцати нет, в августе только.., — сказала она робко.
— Шестнадцать, стало быть? — нахмурился фронтовик. — А кем был Аркадий Гайдар в шестнадцать лет, помнишь?
— Полком командовал…
— Во-от! А тебе предлагают — временно, пока не найдём педагога с образованием — командовать десятком школяров и двумя стариками: уборщицей и сторожем. Неужто не справишься, комсомолка?
Так неожиданно и круто изменилась её жизнь. Тонкая, как хворостинка, со школьной косичкой, переступила она порог районного отдела народного образования в день августовского педсовета. Вахтёр заградил ей дорогу.
— Тебе кого, доченька? Тут совещание, посторонним нельзя.
— Я не посторонняя! — обиделась Галина Алексеевна. — Мне на педсовет.
Проходивший мимо высокий мужчина в строгих очках остановился на секунду.
— Это не вы ли — новый директор малокомплектной школы?
— Я.
— Пропусти её, Сидоркин, да извинись. Директор школы перед тобой, не кто-нибудь!
Галя направилась в зал. Там было тоже самое: солидные дамы и мужчины, директора школ и училищ, с недоумением смотрели на семнадцатилетнюю пигалицу с косичками…
— Посмеивались надо мной, не скрою, — вспоминает Галина Алексеевна. — А уж как я готовилась к началу занятий — ночей не спала! Мне в районо выдали кучу пособий, рекомендаций всяких по проведению занятий с первоклассниками — я их наизусть учила, вот как! — Она улыбнулась. — Позже поняла, что толку от них было мало.  Гораздо больше дали мне книги гигантов педагогики: Ушинского, Макаренко, Сухомлинского…
На всю жизнь запомнила она свой первый День Знаний в качестве директора. Был чудесный сентябрьский день, во дворе школы собрались практически все жители деревни: даже те, кто картошку копал, оторвались от своих занятий. В центре школьного двора стояли нарядные именинники: девять учеников от первого класса до четвёртого. Директриса накануне обошла все семьи, попросила родителей нарядить детей во всё лучшее, а цветов в деревне 1 сентября — пруд пруди, в каждом палисаднике! Поэтому школяров еле видно было под букетами из роз и гладиолусов… Сзади стояли гордые родители, дедушки, бабушки, а подчас и прадеды: в селе или быстро помирают, или живут до ста лет!
Нарядно оделись даже работники школы: седовласая Карповна — уборщица и по совместительницу буфетчица, хромоногий сторож Матвей Ильич, особо значимый в зимнее время, когда предстояло обе печки в школе топить, и, конечно же, директор школы Галина Алексеевна… Дорогого платья она не могла купить, не заработала ещё, но выручила старшая сестра Татьяна, которая дала на время нарядный кримпленовый костюм. А бабушка повязала на шею внучки янтарные бусы, которые муж подарил ей на свадьбу. Туфли-лодочки были свои, купленные на выпускной вечер, и во всей этой красоте новая директриса смотрелась восхитительно.
— Дорогие дети, их родители, — говорила директор, а родители смотрели на неё с весёлой насмешкой: все они были её старше, хорошо помнили «Галчонка» в роли ученицы этой же школы. — Сегодня у вас памятный день. Начинается новый учебный год. Сорок раз поздравляла нас с этим днём Ольга Матвеевна — бывшая директор школы, учившая всех жителей нашей деревни от мала до велика…
В районо ей не советовали вспоминать о покойнице: «Праздник омрачать? Зачем это надо?». Но по лицам сельчан она поняла, что сделала правильно. Нельзя было в этот день не вспомянуть их первую учительницу!
— А теперь, дети, вы пройдёте в свою школу. Кто-то уже четвёртый раз, как Петя Вершинин, а Сонечка Иванова — в первый. Мы дадим тебе колокольчик, Соня, а Петя поведёт тебя в страну знаний.
Обычно в этот день старшеклассник несёт первоклассницу на плечо, но разве десятилетний ребёнок справится с этим? Впрочем, получилось очень хорошо: Петя солидно вёл девочку за руку, а та из всех силёнок звонила в колокольчик. Родители шли сзади и улыбались. День Знаний удался на славу!

Галина Алексеевна покачала головой.
— Школа была просторная, на четыре класса, но как вести занятия, если в первом классе — всего один ученик? Не оставишь её одну: плачет от страха! Вот и приспосабливаешься: Соню сажаю вместе со старшеклассниками, их двое, присматривают за маленькой, а второй класс соединяю с третьим. Пока одни сочинение пишут, другим даю задание по арифметике, с третьим учу падежи, Соня палочки рисует… Так и бегаю из класса в класс! А зимой, когда истопник не справлялся, бывало, все четыре класса соединяла в один — тот, который теплее. Но ничего! Молодая была, энергичная! На следующий год, когда мои старшенькие уже учились в школе-десятилетке, учителя хвалили их: «из малокомплектной, а в знаниях нашим балбесам не уступят!»

Шли годы, Галина Алексеевна, как предвидел Василий Степанович, удачно поступила на заочное отделение педагогического института, закончила его с красным дипломом, была признана лучшим учителем года… Но, увы, бабушкина деревенька вовсе обнищала, молодёжь в ней не держалась, последних школьников перевели в десятилетку.
— Меня тоже туда звали, — вздыхает Галина Алексеевна. — Но я тому времени была уже замужем, дети родились, муж работал в городе, квартиру там получил, … Я пошла в библиотеку работать — поближе к дому. На новом месте никому особенно о себе не рассказывала. Постепенно так и забылось моё «директорство»…
Прошлым летом мне довелось быть в Верещагино. Заехал на станцию, с трудом узнал то место, где жила в своё время многодетная семья машиниста Алексея Калиновского. Их дом давно снесли под строительство ещё одной ветки, но почётному железнодорожнику дали квартиру в новом доме, и я направился туда.
Меня встретила ветхая старушка, в которой я с трудом узнал Тоню Спицыну — вдову машиниста.
— Вы не узнаёте меня, Антонина Степановна? Мы учились с вашей Таней в институте…
— Припоминаю! — вздохнула она и набожно перекрестилась. — Умерла Танюша, царствие небесное. А со мной теперь Павлик живёт, младшенький мой. Сам уже дедом недавно стал…
— А деревенька ваша? Никого уже ни осталось, поди?
— Живут несколько дворов — старики глухие. В бабкином доме у нас теперь дача. Павлуша молодец, ухаживает за ней, яблок мно-ого!
В это время пришёл Павел Алексеевич, удивительно похожий на своего отца. Он работал в районной газете, был человеком начитанным, разговорчивым.
— В прошлом году ездил на исконную родину, в Белоруссию, — с гордостью сказал он. — Хотите верьте, хотите нет, но родственников удалось найти, фамилия Калиновских  известна по всей стране. Во второй половине 19 века в Белоруссии вспыхнуло восстание под руководством Калиновского, и сегодня все они считают себя дальними родственниками бунтовщика.
— Понятно. Я сейчас еду в Липовку, не хочешь со мной?
— Да легко! — отозвался Павел, легкий на подъём, как все журналисты. — Тебе что-нибудь на даче надо, мама?
— Банки захвати на веранде…
— Ладно.
И вот мы едем в Липовку…
 — Давно я здесь не был!
— Давно — это сколько?
— Когда ты в первый класс ходил, — усмехнулся я. — А я уже на стройке работал, купил себе первую машину.
— Иномарку?
— Иномурку! «Запарожец» на сорок лошадей. Но я был молод, мне и он казалось мерседесом. Помню, приехал домой и давай гонять по станции, хвалился перед бывшими одноклассниками. Встретил Татьяну, хочешь, говорю, в деревню съездим? Она взяла Галку и поехали…
Пока я рассказывал свою историю, мы уже подъезжали к Липовке. И прежде не самая крупная деревушка, нынче она стала и вовсе вымирающей. В холодный этот день из редкой трубы поднимался дымок.
Мы заехали  на дача Калиновских, затем к бывшей школе — церковно-приходской, семилетке и, наконец, «малоформатной», как сказал Павел. Здание, которое строилось  до революции из хорошего красного кирпича, разграбили, как могли, забрали шифер, балки, старые доски, но сам каркас стоял целиком.
— Мда… Галина Алексеевна, узнав, что я еду на родину, просила меня заехать в деревушку, посмотреть на школу — что от неё осталось.
— Как видишь…
— Да… Пожалуй, не буду я ничего говорить. Не доехал, дескать, времени не было.
— А бабкин дом, скажи, живой, вы следим за ним, ремонтируем.
Мы загрузили в багажник пустые банки, ещё ко е что по мелочи и поехали обратно.
— А была хорошая деревушка! И вот что интересно. Привёз я двух сестёр, идём по улице. С одной здороваются: «Привет, Танюша! А с Галчонком: «Здравствуйте, Галина Алексеевна!»… — Я рассмеялся. — А Галчонок младшая сестра, да и росточком невелика — настоящая школьница. Я ничего не понимаю: почему так? «Так она здесь директором была!» — улыбается старшая. Семнадцатилетний директор — хотите верьте, хотите нет.