Вольтануло.
Яков Александрович натер туалетной бумагой свой правый полуботинок, предварительно сплюнув на него разок, растер, как полагается в таких случаях и, выкинув грязный комочек в мусорную корзину, облокотился о холодный, сливной бочок. Тот заурчал сразу и самостоятельно смыл. То, что Яков Александрович усердно насидел.
Ледяная вода охладила брызгами, ванильной пеной и, Яков Александрович заметил в щель кабинки над полом коричневые туфли: крупного размера и приятной наружности.
Коричневые туфли помялись; скрипнули пританцовывая. Звякнула пряжка от ремня. Шерстяные брюки юрко соскочили на пол, накрыв с горкой коричневые туфли. Их владелец хлопком присосался об уютную, мягкую сидушку. Раздался всхлип.
Тут же купюра в двести евро поднырнула под ноги Якова Александровича, и словно зачарованная стала на ребро.
В соседней кабине прозвенел звонок. Угли зашипели, булыжники с гор попадали в местную речку, и почувствовалось тягостное облегчение и ступор. Кабинки наполнились терпким ароматом, задрожали одновременно, повысилось напряжение.
Яков Александрович смял купюру в четыре части и засунул в носок. Потом высунул, раскрутил, и, оглядев на просвет понюхал. Пахло омерзительно. Закрутив заново, сунул уже в трусы, подтянул рейтузы, подштанники, гольфы, те же брюки поверх, попрыгал, затянул, завязал, застегнул, и рванувшись в дверь столкнулся грудью с неизвестным.
На неизвестном были коричневые туфли и шерстяные брюки. Яков Александрович улыбнулся приветственно и робко попытался обойти незнакомца. Тот закивал в стороны головой. Голова тоже крупная, как и туфли, и тоже коричневая. Стало страшно.
Первая шпала показалась Якову Александровичу легкой. Он вспомнил детство, Пушкина. Вторая восстановила немного память, и Яков Александрович встал на одну ногу.
Неизвестного, это взбудоражило, и он стал предельно чаще отпускать шпалу за шпалой. С той же силой, с той же отдачей. Каждая новая шпала сопровождалась уникальной стойкой: то рука вверх - нога в сторону, то под присядку руки вперед, то мостиком спина - рука в сторону. Эти позы так ассимилировали странность и неказистую сноровку неизвестного, что тот забыл, зачем дободался до Якова Александровича, и полностью расхохотавшись, ушел прочь.
Яков Александрович открыл глаза от грубого видения. Помутнел рассудком и взглянул еще раз на стоящую ребром купюру. Та не шевелилась. Яков Александрович подменил купюру на меньшую и задул обратно. Радостный взвизг послышался от коричневых ботинок, и слова благодарности ударили в голову. Двери отворились, и неизвестный в коричневых ботинках тепло обнял Якова Александровича, не обращая внимания на множественность толпы в уборных апартаментах.
Всё.