ЧИК - и готово. Гл. 6

Леонид Блох

Доктор Чижевский в утро очередной операции становился замкнутым  и молчаливым. Он не реагировал на шутки и односложно отвечал на вопросы.

– Папа сосредотачивается, – шёпотом сказала Инна Вениамину.

Они сидели в приёмной и наблюдали, как Илья Константинович расхаживает по коридору вдоль палат, наклонив голову книзу и что-то бормоча.

Если бы мы имели такую возможность, то услышали бы: «Это есть мой не последний, но решительный бой…».

Вениамин же выглядел сегодня нарядно. Белла Марковна, узнав, что её сын будет впервые ассистировать Илье во время операции, заставила Веню с утра два раза принять душ, с шампунем и каким-то запашистым мылом, и подстричь все двадцать ногтей. Сама же усадила ребёнка  на стул, включила парикмахерскую машинку, подправила ему бачки и подровняла затылочек, прибрызнув сверху туалетной водой.

По окончании этой процедуры мальчик получил отглаженные брюки, свежую рубашку и новый галстук.

Теперь же он сидел, волнуясь, напротив Инны, не смея взглянуть ей в глаза после своего вчерашнего безрассудного поведения.

– Эту записку Анна Михайловна папе написала, – тихо сказала девушка.

– Спасибо, – ответил Веня.

Хотя краткая Венина речь и не имела никакого отношения к пояснению девушки, но они друг друга поняли и развивать тему не стали.

– Ну, что? – Илья Константинович подошёл к рецепшн, глядя на Веню и Инну по очереди сухим, направленным скорее в пространство, взглядом.

– Вести пациентку? – спросила опытная дочь.

– Пора! – кивнул Чижевский и пошёл мыть руки.

Эта процедура неоднократно описана в книгах и показана в кино. Ничем она не отличалась и в исполнении ЧИКа.

Веня, понаблюдав за доктором, принялся в точности воспроизводить то же самое и со своими подрагивающими от волнения руками.

Вошла бледная Виктория, которую слегка поддерживала под руку Инна.

Дочь доктора тут же вышла из операционной, показав Вениамину кулачок. Помощник с пониманием кивнул в ответ и продолжил стоять чуть в стороне, ожидая развития событий.

– Не трепещите так, рыба моя, – улыбнулся Виктории Илья Константинович. – Я не буду ни чистить вашу чешую, ни вынимать внутренности. Только  сделаю поверхностный косметический ремонт. Протру каждую чешуйку, кое-какие более тщательно, сниму налёт и придам вам тот вид, которым вы обладали в молодости. Ложитесь  вот на этот столик и представьте себя осенним берёзовым листиком, плывущим по тихой озёрной глади. Представили?

– С трудом, – процедила пациентка, лёжа на спине и щурясь от света мощной лампы, направленной прямо ей в лицо.

– Вы – листик, – настойчиво прошептал Чижевский, – плывущий по тихой озёрной глади. Листик, листик…

Глаза пациентки закрылись, лицо разгладилось, одна рука упала вниз, причём с таким грохотом, что в дверь тут же заглянула Инна.

Как оказалось, заснула не только Вика. Рядом со столом, лёжа на полу, крепко спал и Вениамин. Впечатлительный юноша, романтик и любитель фэнтези, представил себя плывущим по озёрной глади листиком гораздо раньше пациентки.

Он лежал в отглаженных брюках, свежей рубашке и галстуке, новых тапочках, специально приобретённых его мамой для того, чтобы ноги на работе не уставали. Дважды вымытый, подбритый и сбрызнутый туалетной водой.

Это его тело, упав с приличной высоты, произвело такой грохот.

Но Чижевскому было не до него. Он уже был сосредоточен на операции. Вряд ли доктор даже заметил, что на полу  лежит его помощник. Только пару раз, споткнувшись, проворчал, что вечно тут что-то валяется, убрать, что ли, некому.

***

Виктория очнулась в своей палате на кровати. Никого рядом не было. Губы, подбородок и шею сковывала плотная повязка. Первая мысль её была: «Где Вася?». Вторая: «Да какая разница? Посплю ещё, пожалуй».

Чижевский так и не сказал ей, что супруг находится в больнице. Кто знает, как она бы отреагировала на это известие. Могла бы и рвануть по бездорожью, отменив операцию.

А у него всё было расписано. Больше трёх пациентов одновременно Илья Константинович принять не мог, количество мест в стационаре  не позволяло, за месяц  проходило примерно человек десять-двенадцать. Но за те деньги, что ему платили, можно было себе позволить и такой вольный режим.

Помещение под клинику Чижевские выкупили, продав одну из двух своих квартир. Коллектив был небольшой, чисто семейный, поэтому затраты на зарплату были не так уж велики. Из посторонних трудилась только уборщица Снежана, получающая оклад, почти как инженер крупного металлургического комбината.

*** 

Веня снова оказался на диване в кабинете у Чижевского. Когда помощник  открыл глаза, Илья сидел за столом и что-то записывал в журнал.

– Ну, как операция? – с улыбкой спросил доктор, увидев, что Вениамин хлопает ресницами.

– Спасибо, – ответил племянник. – Уже хорошо.

– Ну и ладно, – вздохнул Илья. – Я рад, что  осваиваешься. Мне нужен такой крепкий парень, как ты: и в моральном плане, и в физическом.

– Издеваетесь? – прошептал, комкая наждачную бумагу во рту, Веня.

– Вполне серьёзно, мальчик мой, – произнёс Чижевский. – Во второй раз ты продержался на ногах гораздо дольше. Ещё пара попыток, и скорее я потеряю сознание, чем заставлю это сделать тебя.

– Спасибо, – снова промямлил Вениамин.

Заглянула Инна и сообщила, что Виктория открывала глаза и снова заснула. Увидев ожившего многоюродного братца, девушка спросила:

– Чаю хочешь?

– Лучше яду, – мрачно ответил Веня, неуверенно поднимая кверху ослабевшее тело.

– Беллу Марковну жалко, – ухмыльнулась Инна.

– Тихо, дети, – произнёс Чижевский. – Мало вам проблем за стенами этой клиники, так вы ещё и сами создаёте их друг другу? Сохраните свои нервы для более серьёзных событий. Инночка, скажи мне лучше, когда запланировано посещение госпожи Семенько, супруги Петра Сергеевича.

Дочь выскочила за дверь и тут же вернулась со своим блокнотом:

– Сегодня в семнадцать, папа.

– Вот видите, – пробормотал доктор, – столько дел, а вы тут пикируетесь. Давайте перекусим слегка и начнём готовить к показу Петра. Ты знаешь, доченька, что нужно делать. Возьми с собой Веню.

*** 

Пока доктор с дочкой перекусывали, Вениамин сослался на отсутствие аппетита и, оставшись в кабинете, начал изучать содержимое мусорного бачка и других мест, где могли сохраниться следы операции.

– Ничего не понимаю, – бормотал он, – ничего не понимаю. Операция была, перебинтованная пациентка налицо, и ни одного окровавленного тампона, ни одного использованного инструмента, никаких следов на полу или операционном столе. Ничего не понимаю…


(продолжение следует)