«Если у тебя был изумительный четверг, значит, наступит страшная пятница», говорили изыскатели. Потому что после сказочных вечеров кареты, как известно, превращаются в тыквы, друзья - в мерзких крыс, костюм -черт-те во что, и надо еще искать потерянные где-то туфли.
Все заботы и неприятности, от которых вчера удалось легко убежать и спрятаться, за ночь догнали и расселись вокруг в ожидании моего пробуждения. Хорошо, что жена, не чувствуя слабости моего состояния, привычно и таинственно молчала, как грозный резерв ставки Верховного Главнокомандования. А я тем временем пытался сделаться незаметным, как разведчик, и старательно делал вид, что сильно напился: встал, как можно позже, грустно вздыхал и медленно двигался. И когда я, изнывая от голода, с притворным омерзением готовил себе яичницу, она вдруг сказала:
- Слушай, а я, кажется, беременна.
Я продолжал имитировать скудное восприятие действительности, но переспрашивать не стал. Вот как бывает – молчит, молчит, а потом что-нибудь скажет!... Нет, чтобы сообщить, что у нее, кажется, появился любовник. Меня охватил такой озноб, будто залетел я.
По инерции-то я, конечно, обрадовался - мне всегда хотелось иметь много детей: я чувствовал, что, чтобы получилась пара стоящих, их должно быть много, очень много, особенно у меня. А потом волна радости вдруг с разгона ударилась о бетонную стену удивления - вот те раз! Как мне любить то, что внутри, если я не люблю то, что снаружи?.. Когда я мечтал о детях, жена говорила, что это лишнее. А тут - один раз при встрече в Багдаде, когда мы еще были друг к другу приветливы и добры, будто не знакомы… и все вокруг светилось розовым хорошо.
Но паводок энтузиазма тогда прошел в два дня, и все опять вернулось в свое кривое мелкое русло. И я, как гидротехник, знал, что стоит реке запетлять – пиши пропало: петли становятся все больше и больше, пока река не прорывается где-нибудь напрямую, и эти болотистые, брошенные рукава называют грустным словом «старицы»… Да… И кой черт передалась мне от моих предков эта страсть плыть на Украину за своей Забавой Пустятишной!..
- Ну… я очень рад, - наконец-то смог выговорить я, потому что непослушный язык все время вертелся, чтобы сказать что-то другое.
Жена промолчала. Моя фраза была слишком ничтожна, чтобы на нее отвечать. Надо было выразить довольно много восхищения - и словами, и поступками - чтобы она что-то сказала.
А ведь я с самого начала видел основные недостатки своей будущей жены! Но думал, как же расставаться с человеком, если познакомился? Приглашал танцевать, обращал внимание… Она может обидеться. Ведь у нее, наверное, на мой счет уже появились планы… Я не знал, что на прогулках с девушками надо где-то останавливаться и идти в обратную сторону. Я все брел и брел, пока не оказывался перед женитьбой. И тут меня могли выручить либо пропасть, попавшаяся на пути, либо дождь, либо больница.
А с недостатками моей будущей жены, думал я, уж кто-кто, а я-то справлюсь! И мама вторила, когда я показал ей в Москве свою избранницу, что она будто замерзшая, но мы ее отогреем. И только Валерка Крыпаев почему-то вставал на дыбы и не советовал размораживать. Когда я спрашивал его, почему, он, щадя меня, ласково говорил:
- Димыч, я тебя знаю – она еще только начнет капать, а ты уже женишься!
И была свадьба, с которой мне временами хотелось исчезнуть, и была брачная ночь, которую жена всю проплакала неизвестно почему, и началась другая жизнь, красиво заблестевшая надеждами и фантазиями.
И, отогревшись, жена сразу принялась исправлять недостатки, но не свои! Шаг за шагом она ненавязчиво давала понять, что мне надо постепенно меняться, и таким образом, чтобы ей стало удобно. Она старательно и со вкусом подбирала мне изъян за изъяном, выбирая такой, чтобы пришелся мне впору на долгий срок. Остальные шли для ежедневной носки: я не уделяю достаточного внимания то одному, то другому, то третьему, если речь идет не о друзьях и выпивке. А много ли я пил!?. Даже в постели на наше совместное действо у нее всегда было свое особое мнение!
Я не успевал в исправлении и тактично намекнул, что если она хочет, чтобы я сделал что-нибудь, мне не свойственное, то почему бы ей не подвести меня к нужному препятствию, потрепать по шее, сказать на ушко ласковое слово - и я прыгну! Нет, сказала она. Шея и ушко – это баловство, человек сам должен чувствовать, чего хочет жена, и куда ему прыгать в данный момент!.. А я прыгаю все время не туда.
И она все говорила и выговаривала, и как-то через год договорилась до того, что я вообще в своей жизни совершил только один настоящий и серьезный поступок - это женился на ней.
- Смотри, - не удержался я, - а то я сделаю и второй!
И она замолчала с многозначительным видом и выразительным взглядом, а я подумал, что в жизни надо учиться получать удовольствие не от радостей, которых меньше, а от неприятностей – они идут чередой!
Да, правильно говорили в этой стране: «Прежде чем поднять ишака на крышу, подумай, как ты будешь его снимать!» И с женами у них здесь было попроще - купи вторую! Первая, какая-никакая, а была твоей собственной ошибкой – так что терпи и содержи ее в отдельном крепко запертом помещении. А сам в это время потрясти еще раз стаканчик с собственными костями и посмотри, что выпадет.
«И было у него две жены: старая и молодая» - читал я с грустью в восточной книжке... – «И подошла его первая жена, и села на правое колено, и подошла его вторая жена, и села на левое колено, и посмотрел он на них, и счастливо улыбнулся... И пошли они вместе в дом, и подбежала тут к нему прекрасная молодая невольница, и попросила дать ей работу…»
Но даже и в этой волшебной стране не все было сказкой. Родственники первой жены должны были дать согласие на второй брак, и так далее на все последующие, пока у кого-нибудь не кончалось на все это терпение. Я представил себе родню моей первой жены, пишущую соответствующую бумагу, как когда-то на берегу Днепра их предки писали письмо турецкому султану!.. И с каждой женой, вплоть до четырех, я был бы обязан проводить ночь, как минимум, раз в неделю – иначе обойденные имели право подать на меня в суд, а друзья посмеиваться… И, самое главное, я чувствовал, что даже при четырех женах моя первая не успокоится!..
- На тебя все смотрят! – наконец выговорила жена после длинной очереди молчания. - Не доводи дело до скандала. У тебя дети… - сосчитала она уже будущего ребенка, и передразнила жест, когда целуют свою ладонь, потом сдувают поцелуй, посылая его по воздуху... Этого не было, значит, уже появились в хождении приукрашенные мифы, которым, естественно, все с удовольствием верили. И даже мне стало приятно.
Я молчал, припертый к стене, но на колени не падал и «выходить из ситуации с малой честью», как говорили в старину, обозначая этим быстрый бег от противника, не хотел. Но расстрел затягивался, поэтому я взял сигаретку и вышел покурить – последнюю же можно!
Интересно, подумал я, что было бы, если б дело дошло до стрельбы?.. Да просто прибежала бы Эльхам и стала бы меня загораживать… и тогда неизвестно, чем бы все кончилось…
На улице было жарче, но легче. Все качели и даже песочница были заняты специалистами нашего отдела. Кто курил, а кто медленно раскачивался. Все отдыхали после вчерашнего праздника. На детских качелях Лукьянович и Уткин медленно поднимались по очереди один выше другого.
- ...Жениться не напасть!.. – в такт качелям ласково говорил Лукьянович. - Вот наш Уткин перед приездом сюда решил жениться, чтобы ему тут было удобнее. Он сначала пошел к юристу и спросил, будет ли жена иметь право на его квартиру и чеки, что он тут заработает. А когда узнал, что ни на что она никаких прав иметь не будет, то пошел и предложил ей руку и сердце!.. И что она теперь с ними делает, Игорь? Вот уж, наверное, играется!..
- Женщине самой нельзя верить! – весело отвечал с другого конца Уткин. - Вот о моем друге его жена так заботилась, что каждую пятницу давала ему по три рубля, а то и пять: «Сходи, дорогой, попей пивка с друзьями - ты ведь это любишь…» Он млел и все нам хвастался, а потом однажды пришел домой рано, а там его жена с его же школьным приятелем отдыхает!..
Тут не выдержал Точилло, который в песочнице не помещался и задумчиво раскачивался на взрослой качалке:
- Даже, если вас с кем-либо застали, никогда нельзя сознаваться! Это гибель! Клеймо на всю жизнь! Говори все, что угодно! Стечение обстоятельств, неосторожность, любопытство, пари, озорство… В жизни бывают такие странные ситуации, что кроме тебя никто никогда не сможет понять, почему так получилось!.. Говори, что ты только что, минуту назад, зашел в спальню за носовым платком, ударился об угол шкафа, потерял сознание, рубашка на лету соскочила, брюки зацепились за угол кровати, и ты упал, и чувствуешь, что тебе делают искусственное дыхание… И ты очнулся от того, что жена кричит, а ты голый, и рядом женщина тоже голая, и как это получилось, даже не понимаешь! И тем более подозрительно, что жена привела сюда эту женщину, и у тебя закрадывается сомнение, не специально ли все это подстроено!?...
Никогда ни в чем нельзя сознаваться! Этому нас еще в КГБ учили!..
И мы все дружно вздыхали и кивали головами, как подследственные – там тоже раскалывать умели…
А жена все больше беременела, в ней все больше становилось моего, и эта надутость ей очень шла. И Новый год мы решили остаться встречать дома, а все вокруг весело собирались ехать на «Огонек» в Абу-Каср, поселок на створе. Теперь там уже работал и клуб, в котором все постоянно мыли руки.
И я сидел на работе грустный, как на скамье подсудимых, и рядом сидела такая же грустная Эльхам, вызванная пока еще свидетелем.
- Где ты будешь встречать Новый год, Дима? – тихо спросила она, пока судьи вокруг шуршали бумагами.
- В Амаре. Моя жена не может ехать в Абу-Каср. Она беременна.
- Да, я заметила, у вас будет ребенок…
Я посмотрел на нее, как крикнул: «Господи! Почему наши поступки нельзя переделывать, пока из них не начнет получаться хоть что-нибудь приличное!?»
«Тогда жизнь остановится, потому что все только и будут исправлять только что сделанное», - ответила глазами она.
«Как мне объяснить тебе беременность моей жены?» -посмотрел на нее я.
«А что здесь еще делать?» - грустно улыбнулась она. – «Некоторые из ваших инженеров ходят пить днем чай домой по два раза».
«Но я же не хожу! Ты же знаешь, что это получилось по приезде…»
«Я все знаю, Дима…Это жизнь… Это просто жизнь. И каждый справляться с нею, как умеет…»
Да, она смотрела на меня и все понимала. Как, откуда, с какой стороны я был виден весь насквозь!?. Где у меня происходит утечка информации, мысленно ощупывал себя я.
А Эльхам тихо сказала:
- Все приглашают меня на «Огонек» в Абу-Каср. Что мне делать?
- Я советую тебе ехать, - с похоронным видом проговорил я.
- Я не хочу быть там без тебя.
- Тогда нам с тобой здесь будет еще хуже.
Она помолчала, потом сказала:
- Хорошо, я поеду.
Господи, она и грустная была само очарование. Даже, если она придет на чьи-нибудь похороны, все будут смотреть только на нее.
- Я поеду, чтобы они не думали, что я отказалась из-за того, что тебя там не будет. И буду притворяться веселой… There is no hope for you to go there?* /- Для тебя нет возможности поехать туда?/ - спросила вдруг она, глубоко вонзая в меня свой взгляд.
- Yes, there is not,** /Да, нет…/ - грустно пошутил я над английским языком.
Вечером шумная толпа амарцев уселась в автобус и уехала от меня, чтобы праздновать и веселиться. Вот тебе и второй Новый год!
Мы и еще две семьи с маленькими детьми собрались у нас в квартире. Достали малюсенькие химические елочки, привезенные с собой из Москвы, поставили их на большие подарки, посидели часа два за столом и разбрелись спать.
На следующий день в Амаре только и было разговоров, что о новогоднем огоньке.
Точилло при всех травил Нинку:
- Целовалась весь вечер с Олегом-переводчиком! Зацеловала бедного парня всего!..
- Я его целовала!? - возмущенно восклицала Нинка. - Это он меня целовал!..
А жена Лапицкого Женька без устали рассказывала о празднике, будто впервые в жизни побывала в королевском замке на елке. Не слыша от нее о главном, я осторожно спросил об Эльхам.
- Эльхам? - беззаботно переспросила Женька. - Не знаю, она быстро ушла...
Прододжение:
http://www.proza.ru/2012/02/12/15