Может ли наука делать суждения о существовании Бог

Я посчитал полезным предложить читателям любопытную статью моего друга Чухлеба С. Н.
Белхов.
Чухлеб С. Н.
О ТОМ, КТО ВСЕГДА СКРЫВАЕТСЯ ВО ТЬМЕ…
(Может ли наука делать суждения о существовании Бога?)

Оглавление
1. Предварительные замечания. Принципиальная важность вопроса о Боге. Постановка проблемы.
2. Проблема гносеологического статуса науки. Очевидности эпистемологического рассудка и парадоксы гносеологического разума.
3. Определение понятия «Бог».
4. Наука и метафизические сущности.
5. Бог как метафизическая сущность, которая проявляется в эмпирически фиксируемой реальности.
6. «Научные» доказательства бытия Бога.
7. Вероятностный характер суждений науки и косвенные доказательства небытия Бога.
8. Аргументы социальных наук против существования Бога.
a. Когнитивная, социальная и экзистенциальная невменяемость человека.
b. Генетический аргумент, или происхождение идеи Бога.
c. Аргумент от религиозного плюрализма.
d. Идея Бога и картина социального мира, предлагаемая наукой.

9. Является ли вопрос о Боге значимым для науки?
10. Необходима ли религия?
11. О том, что было бы очень хорошо, если бы Бог существовал на самом деле.
12. P. S. Будущее религии.
13.     Примечания

1. Предварительные замечания. Текст, состоящий из слов, в силу самой своей природы, может быть опровергнут, сколь бы доказателен он не был. Ибо опровергающий располагает огромным арсеналом средств. Он может не понять текст и опровергнуть им же созданную иллюзию. Он может выдвинуть ничего не значащие аргументы, но считать их глубоко осмысленными и серьезными. Он может не заметить или забыть сильные места текста и сосредоточиться на слабых пунктах - опровергнув их, можно обрести уверенность, что опровергнуто все. Он может просто игнорировать текст. А способов игнорирования - великое множество, начиная со сложного – прочесть критику текста, не читая самого текста, и этим удовлетвориться, и заканчивая простым – игнорировать потому что…(объяснение может быть каким угодно; даже самые сомнительные причины будут представляться объясняющему очень серьезными).

Как это ни странно, но текст, состоящий из цифр и уравнений, ожидает та же самая участь, если он задевает чьи-то интересы. С той лишь разницей, что способы «опровержения» или игнорирования будут сложнее.
Мой текст состоит из слов. Надеюсь, что он взвешен, строг и рационален. Но он уязвим, хотя бы по вышеприведенным причинам. Покоряюсь необходимости и представляю его на суд читателя. В конце концов, если исходить из способности «понимания», которым обладает большинство, то писать и говорить что-либо вовсе не следует.

Мировоззрение – это очень важная вещь. Иной раз ценой мировоззрения может оказаться жизнь. В 1969 году несколько молодых чехов совершили акт самосожжения на центральной площади Праги, протестуя против оккупации своей страны советскими войсками. Их верность идее патриотизма оказалась равной ценности их жизней.
Многие люди недовольны своей жизнью, но все довольны своим мировоззрением. Простая мысль: жизнь непосредственно зависит, в том числе, и от мировоззрения, - как-то не приходит им в голову. Но даже если у них и возникает такое подозрение, то они ничего не могут сделать. Ибо большинство живущих на Земле людей необразованно и уже в силу этого не в состоянии сознательно и произвольно работать над собственным мировоззрением. Одним даже в голову не приходит, что такая работа возможна. Другие же, пытаясь оценить тот или иной пункт своего мировоззрения, в страхе отступают перед авторитетами, подкрепляющими его.
Но образованный и просвещенный человек имеет возможность сознательно и произвольно менять собственное мировоззрение. (К сожалению, многие образованные люди пренебрегают этой возможностью, ибо бессознательно страшатся тех психологических трудностей и страданий, которые неизбежно возникнут в работе над собственной душой. Но отступая перед этими страхами и этими страданиями, они рискуют прожить не свою жизнь, подчинив ее иллюзорным или чуждым идеалам). В этой работе над мировоззрением разумно пользоваться хорошо проверенными и очевидными средствами. Важнейшее из этих средств – наука.
Свой высокий авторитет наука заработала, поставляя человечеству на протяжении нескольких столетий знания и изобретения. Вполне можно утверждать, что современный мир создан, в том числе, и наукой. И этот мир, по большому счету, есть благо. Я знаю, что существует тьма вздорных мыслителей, которые обрели свою интеллектуальную «оригинальность», специализируясь на критике ценности науки и современной цивилизации. Лукавые люди! Их лукавство и вздорность станут очевидными, если любому из них предложить выбор: предпочтет ли он быть грязным, вшивым смердом, чей рот полон гнилых зубов, а внутренности терзают паразиты; или же он предпочитает нынешнее свое состояние – интеллектуал, расположившийся в уютной, комфортабельной квартире за ноутбуком и обличающий современную цивилизацию? И если такой человек заявит, что первое состояние ему нравится больше, то гоните этого персонажа прочь, как наглого мошенника и лгуна.
Научные методы хорошо проверены и очевидны. Современный человек не только прибегает к ним в своей практике, но и постоянно пользуется их упрощенным аналогом в повседневной коммуникации. Имея дело с мошенником, человек посредством небольшого набора эмпирических констатаций и рациональных умозаключений может быстро понять, что это за персонаж. И так же легко современный человек посредством этих методов обнаруживает иллюзорность многих идей, которые ему пытаются подсунуть. Так, например, жертвами относительно недавних проделок известного мага и волшебника, энергетически заряжавшего воду через экран телевизора, стали преимущественно люди малообразованные и непросвещенные.
Соответственно, исследуя идею Бога – важнейший пункт мировоззрения – разумно использовать проверенные и очевидные средства. Подобное исследование необходимо и важно, поскольку эта идея решительно влияет на человеческую судьбу. Если Бог существует, то отрицающий Его губит собственную душу и обрекает себя на Ад и скрежет зубовный. Если же Бога нет, то человек, отрекшийся от мира и ставший монахом, фактически, выбросил свою жизнь на помойку. И если Бога нет, то многодневное и многотрудное паломничество к святыне – пример мракобесия и слепого фанатизма.
Примеры можно множить до бесконечности, но это умножение излишне. Попробуйте мысленно спроектировать свое поведение и свою жизнь, отрицая или утверждая бытие Божие. Вы сами убедитесь, что идея Бога – это такой элемент мировоззрения, от которого зависит очень многое в нашей судьбе. Важность этого вопроса не допускает отговорок, что заниматься исследованием некогда, неинтересно, излишне, опасно и т. д. Подобные отговорки явно свидетельствуют о нежелании человека серьезно отнестись к собственному мировоззрению  и к собственной жизни.
Очевидно, что при подобном исследовании разумно использовать самые проверенные и самые основательные методы познания. В этом отношении, методы науки представляются мне наиболее надежными. Если мы доверяем науке, когда речь идет о спасении близкого человека от смертельной болезни, или когда речь заходит о спасении общества, то почему мы перестаем ей доверять в вопросе о бытии Бога? А именно на таком недоверии к науке настаивают многие и очень многие. Процитирую в этой связи весьма популярного в широких интеллигентских кругах богослова А. И. Осипова.
««Наука доказала, что Бога нет...» Это утверждение не имеет под собой никаких оснований и является чисто пропагандистским. Научного доказательства небытия Бога не только не существует, но и принципиально не может существовать, по меньшей мере, по следующим причинам.
Во-первых, наука, естествознание в целом, по определению, занимается изучением этого, посюстороннего мира. Поэтому основная религиозная истина — существование Бога — в принципе не может быть предметом научного опровержения.
Во-вторых, иметь наиболее достоверное знание о том, что доказывает и что опровергает наука, могут, естественно, люди науки, ученые. Поэтому факт наличия огромного числа крупнейших ученых, верующих в Бога и во Христа, является самым убедительным свидетельством того, что наука не опровергает бытия Бога…
В-третьих, “на любом уровне развития цивилизации наши знания будут представлять лишь конечный островок в бесконечном океане непознанного, неизвестного, неизведанного”. Научные знания никогда не смогут дать человеку возможность охватить все бытие в целом, следовательно, никогда в принципе нельзя будет и научно утверждать о небытии Бога, даже если бы Бога не было. Атеизм, утверждающий обратное, оказывается концепцией, прямо противоречащей одному из самых элементарных научных выводов». (А. И. Осипов. Путь разума в поисках истины. III. 2. 1)
Как видим, позиция заявлена четко и ясно, хотя и противоречиво. Не касаясь многочисленных ошибок и натяжек, укажу лишь на самое яркое противоречие, демонстрирующее, сколь беспомощным (или лукавым?) теоретиком является А. И. Осипов. В начале своего рассуждения богослов утверждает, что «научного доказательства небытия Бога не только не существует, но и принципиально не может существовать». Далее, в пункте первом, он утверждает: «…основная религиозная истина — существование Бога — в принципе не может быть предметом научного опровержения», а значит, добавляю я, и доказательства!
Мое добавление не произвольно. Любой эпистемолог (ученый, чей предмет исследования – наука) подтвердит: то, что может быть опровергнуто, то может быть и доказано. Поясню: факт опровержения с очевидностью демонстрирует, что опровергаемое суждение находится в поле научной рациональности. А если это так, то относительно его принципиально возможно и доказательство. Теоретические суждения науки подчиняются принципу верификации и принципу фальсификации – изначальное признание принципиальной возможности их доказательства и опровержения. Для любой научной теории можно указать способы ее верификации и фальсификации. Если теория постулируется в качестве принципиально не фальсифицируемого (опровергаемого) знания, то это – первый признак того, что вы имеете дело не с наукой, а с религией или идеологией.
  Но далее А. И. Осипов указывает на авторитет верующих ученых именно как ученых: «Поэтому факт наличия огромного числа крупнейших ученых, верующих в Бога и во Христа, является самым убедительным свидетельством того, что наука не опровергает бытия Бога…». Иными словами, богослов предлагает нам доверится в вопросе о существовании Бога экспертному мнению ученых-верующих, выступающих здесь именно в качестве ученых. Следовательно, наука способна доказывать бытие Бога.
Таким образом, налицо противоречие: либо неверно первое утверждение, либо второе, ибо они противоречат друг другу. Либо наука не в состоянии делать суждения о Боге, либо она вправе судить о Нем, что и подтверждает факт существования авторитетных и уважаемых верующих-ученых.
Подозреваю, что А. И. Осипов – неглупый человек. Он легко мог бы обнаружить и устранить это противоречие. Но он этого не делает. Почему?
Вот здесь то и сокрыто принципиальное различие между ученым и верующим. Ученый больше всего любит истину и преследует ее, не взирая ни на что. Верующий же любит свою веру и то, на что она обращена. Именно поэтому он готов использовать все что угодно лишь бы подтвердить истинность своей веры. Ученый никогда не знает, к чему приведет его поиск истины. Он готов принять любой результат. Верующий же всегда знает, что он обнаружит в своих поисках – конечно же, это будут его религиозные истины. Ученый готов отречься от собственных взглядов, если ему докажут, что они являются заблуждением. Верующий никогда не возьмет на себя подобного обязательства.
Образно говоря, ученый отличается от верующего так же сильно, как честный незаинтересованный судья отличается от судьи заинтересованного. Попробуете потягаться в судебном процессе с заинтересованным судьей – он заморочит вас тысячью правовых хитросплетений и уловок! Но если ваш интерес совпадает с интересом этого судьи, то тогда, скорее всего, вы признаете его олицетворением высокого ума и изумительной непредвзятости.
А. И. Осипов – богослов. И этим все сказано. Его интересует не истина, а обоснование веры. Именно поэтому он бережно сохраняет даже малую возможность найти аргументы в пользу собственной позиции: «ласковый теленок двух маток сосет» - лукавый же теоретик черпает аргументы отовсюду. Наука не в состоянии доказать небытие Бога – говорит он. А доказать бытие Бога она в состоянии? Об этом обстоятельстве Осипов в тексте хитро умалчивает. Почему? Да потому что он с радостью примет эти доказательства. И эти «доказательства» ему поставляют ученые-верующие. И далее он охотно приводит эти свидетельства. Как видите, желание богослова опереться на научные доказательства, если они вдруг появятся, столь сильно, что он даже не боится допустить противоречия в своих суждениях.
Забавная выходит ситуация: наука не в состоянии доказать небытие Бога, но в состоянии доказать Его бытие. Как жаль, что какая-нибудь коммерческая фирма не может воспользоваться этой уловкой. Как было бы хорошо! Эта фирма могла бы заявить, что онтологическая (бытийственная) природа ее товара такова, что в принципе не предполагает какой-либо критики - только похвалы. Естественно, подобные заявления были бы восприняты либо со смехом, либо с возмущением. Но имей эта фирма в своем активе миллиарды слепых фанатиков, она вполне могла бы делать подобные заявления. В этом случае дискуссия с несогласными приобрела бы статус серьезного философского спора.
«На воре и шапка горит» - гласит русская пословица. Подобными ухищрениями А. И. Осипов фактически демонстрирует, сколь он озабочен мнением науки, насколько он боится аргументов науки и насколько он жаждет перетянуть ее на свою сторону. И эта озабоченность, и эти желания присущи почти всем богословам. Я потому и остановился на этом пункте и потратил на него несколько страниц, поскольку он прекрасно демонстрирует характер дискуссий между наукой и религией. Подобные вещи повторяются вновь и вновь и конца этому не предвидится.
В такие моменты утешаю себя известной сентенцией: «делай, что должно и будь, что будет».

Соответственно, в этой статье я собираюсь исследовать вопрос: может ли наука делать суждения о существовании Бога?
Не желая создавать примитивной интриги, я сразу сообщаю вам мой вывод: наука вправе делать суждения о Боге; и наука по совокупности косвенных доказательств может утверждать с громадной долей вероятности, что Бога не существует.
Я сообщаю заранее конечный вывод моего исследования из соображений вежливости. Как бы я не оценивал мировоззрение верующих, я отношусь к ним с уважением. Именно поэтому я не хочу завлекать их в лабиринты философского текста, интригуя и прельщая надеждой еще раз укрепить их иллюзии. Подавляющее большинство верующих неплохо поднаторели в игнорировании «неправильных» текстов – чаще всего они просто не читают их. Мое предупреждение позволяет верующему читателю уже сейчас прекратить чтение.

2. Проблема гносеологического статуса науки. Очевидности эпистемологического рассудка и парадоксы гносеологического разума. Как это ни странно для атеистического трактата, я начну свое исследование с критики гносеологического статуса науки. Вернее, это даже не критика, но указание на серьезные гносеологические проблемы, возникающие при попытке определить гносеологический статус науки. Признаю, эти проблемы создают единственную более или менее надежную лазейку, посредством которой религиозная вера может спастись от всесокрушающей научной критики.
По определению, наука – знание достоверное. Достоверность научного знания покоится на эмпирической проверке и рациональном дискурсе. Иными словами, научные суждения обосновываются фактами и рациональными методами. Сциентисты, то есть люди, полагающие, что наука является единственной формой достоверного знания, обычно этим и ограничиваются. Хотел бы ограничиться и я, но интеллектуальная честность и любознательность не позволяют мне сделать это.
Важнейшим принципом науки является требование обоснованности суждений. Это требование выражается, в том числе, и в фундаментальном законе логики – законе достаточного основания. Проблема состоит в том, что требование обоснованности мы можем обратить не только на суждения науки, но и на ее основания. Иными словами, мы можем задаться вопросом: на каком основании мы используем аксиомы науки? Почему мы решили, что эти аксиомы являются абсолютными гарантами истинности суждений науки?
Формулировка этих вопросов означает, что мы покидаем сферу эпистемологии – философии научного знания (или, если угодно, науки о научном знании) и перемещаемся в сферу гносеологии – теории познания. А это совершенно различные сферы!
Эпистемология исследует природу и характер научного знания. При этом она реализует себя именно как наука, то есть свои суждения и выводы она подчиняет принципам науки. Гносеология же ставит своей целью – исследовать все виды познания. Но подобный проект предполагает гипотезу: помимо науки возможны и иные виды знания. Эта гипотеза не беспочвенна, поскольку помимо науки свои претензии на достоверное знание выдвигают и иные сферы культуры – например, религия.
Но предположение о возможности существования иных форм знания тотчас релятивизирует сами основания знания научного. Следовательно, теперь мы можем попытаться оценить степень и их обоснованности.
Формулируя проект гносеологии, мы тотчас попадаем в сферу парадоксов. Первое, что обнаруживается, - парадокс гносеологических оснований. Суть этого парадокса состоит в том, что каждая гносеологическая система (например, наука или религия) исходит лишь из собственной гносеологической аксиоматики. Это означает, что если мы будем гносеологически «взвешивать и измерять» науку, опираясь на принципы научного «взвешивания и измерения», то мы гарантированно получим подтверждение истинности науки. Если же мы будем гносеологически оценивать религию, основываясь на принципах религиозной достоверности, то мы гарантированно подтвердим истинность религии. Очевидно, что подобный подход изначально предвзят. И очевидно, что самим выбором «мер и весов» гносеологической оценки мы заранее предопределяем результат исследования. Если мы, опираясь на принципы науки, будем оценивать религию, то религия развеется, как предрассветный туман. Если же мы будем оценивать науку, используя при этом принципы религии, то обнаружим катастрофическую ущербность и иллюзорность научного знания.
Парадокс гносеологических оснований есть одновременно и парадокс гносеологических систем. Размышляя о принципах гносеологического мышления, то есть о принципах, руководствуясь которыми мы пытаемся реализовать свой гносеологический проект, мы обнаруживаем, что эти принципы есть всегда принципы той или иной определенной гносеологической системы. Иными словами, желая объективно и непредвзято взвесить на предмет истинности все гносеологические системы, мы изначально вынуждены использовать аксиоматику какой-то одной гносеологической системы. Иначе мы поступить не можем, поскольку не существует общей гносеологической системы, по отношению к которой наука, религия, магия, искусство и прочее являлись бы частными случаями или элементами.
Более того, мы очень быстро обнаружим, что сам проект гносеологии есть лишь смелая и достаточно произвольная интервенция научного мышления за собственные пределы. Формулируя подобный проект, наука как бы пытается покинуть собственную гносеологическую систему и оценить себя со стороны, уподобляя свой взгляд взгляду Бога. Но подобные попытки парадоксальны, поскольку игнорируют, ставят под сомнение собственную аксиоматику науки при том, что сам дискурс этого сомнения покоится на все той же аксиоматике науки. Здесь достаточно вспомнить хотя бы теорему Геделя о неполноте (система всегда неполна). Наука как система не может исследовать и обосновывать собственные основания. Для такого исследования и такой оценки необходимо наличие более общей системы.
Казалось бы, такая система может быть указана в лице носителя науки, религии, искусства и много чего другого – человека. Но это иллюзия, поскольку мы знаем (знанием все той же науки), что не человек порождает системы, а системы порождают соответствующего человека. Именно поэтому ученый как порождение системы науки всегда будет смотреть на мир взглядом ученого, а верующий взглядом религиозного человека.
Таким образом, гносеология, начавшаяся как гипотетический проект, почти сразу рассыпается под гнетом гносеологических парадоксов. Составной частью парадокса является нарушение логического закона запрещения противоречия. А из нарушения закона запрещения противоречия, как известно, следует все что угодно (из А и не-А следует B, C, D, E, F и т. д.) Следовательно, из гносеологических парадоксов мы вполне правомерно (то есть, пользуясь ситуацией произвола и хаоса) можем сделать следующие выводы.
1. Мы можем утверждать необходимость и благотворность для науки позиции умеренного сциентизма. В отличие от сциентизма, провозглашающего единственность и абсолютность научного знания, позиция умеренного сциентизма предполагает гносеологическое смирение ученого – ученый настаивает на абсолютности притязаний науки познать все что угодно, но помнит, что эти притязания ничем гносеологически не обоснованны. Как гносеологическая система наука стремится к экспансии, но, в лице парадоксального гносеологического разума, признает, что она не в силах абсолютно опровергнуть своих противников.
2. Гносеологические системы несоизмеримы – не существует той гносеологической «точки опоры», которая позволила бы привести их в согласование и в сравнение и выяснить степень обоснованности каждой. Каждая гносеологическая система как бы существует в собственном расширяющемся и безгранично экспансирующем мире. Она видит призраков других систем, но не в состоянии их адекватно атаковать и поразить.
3. Гносеологические парадоксы позволяют каждому из нас произвольно выбрать ту гносеологическую систему, которая ему нравится. Выбрав такую систему, человек всегда сможет «обнаружить» в рамках этой системы «доказательства» правильности своего выбора.
4. Каждый человек может «путешествовать» по гносеологическим системам и творить в разных системах. Он может быть и ученым, и поэтом, и верующим, и магом и много кем другим. Единственное требование – не смешивать эти «амплуа». Все эти роли не могут быть разыграны одновременно – эклектика редко бывает плодотворной. Кроме того, нарушение «логики» той или иной системы неизбежно приведет к отторжению. Эти роли могут быть разыграны лишь попеременно. И всякий раз, переходя из одной системы в другую, человек должен помнить и осознавать в какой гносеологической системе он в данный момент пребывает – каждая система предполагает свои специфические принципы работы. Ученый, верящий в Бога и воображающий, что наука способна обосновать его веру – гносеологически невежественен, ибо он не знает гносеологических парадоксов, или забыл о них, стремясь, во что бы то ни стало, обосновать «милые сердцу иллюзии».
Человек как ученый не может найти оснований для веры в Бога, но как верующий он обнаруживает их множество. Подобное раздвоение, растроение, размножение личности дело не простое, но современный уровень культуры более не нуждается в простых умах. Простые умы - моноумы – это анахронизм. Современная культура с неизбежностью порождает стереоумы, способные мыслить и жить «объемно».
Проиллюстрирую эти выводы на примере собственной интеллектуальной и человеческой позиции. Как ученый я признаю правомерность безграничных претензий науки. Наука может познать все, и она в состоянии продемонстрировать иллюзорность знания всех своих интеллектуальных конкурентов – религии, магии, искусства, мифа, идеологии, бытового знания и т. д. Но покидая сферу науки и эпистемологии и мысля гносеологически, я вспоминаю, что подобные претензии невозможно обосновать. Это знание почти не влияет на меня как на ученого, ибо я «забываю» о нем, возвращаясь в сферу науки и эпистемологии. Но возвратившись, я как человек оказываюсь обогащен новым экзистенциальным опытом. И этот опыт позволяет мне быть толерантным и диалогичным по отношению к конкурентам науки. Кроме того, этот опыт открывает мне, что я свободен в своих путешествиях по иным гносеологическим системам.
Естественно, это путешествие с неизбежностью предполагает статус «инкогнито». Вторжение в сферу религии или магии в одеждах ученого не приведет ни к чему хорошему – вы не обнаружите здесь ничего достопримечательного: утлая утварь, мракобесие, безграничная наивность, фанатизм вкупе с инфантилизмом. Но сбрасывая одежды ученого и принимая правила игры, принятые в данной системе, вы можете обнаружить множество сокровищ и примечательных вещей. Если повезет, вы даже сможете создать здесь что-нибудь новое и оригинальное, обогатив этим «местную» систему.
Так, например, я с удовольствием работаю в области экзистенциальной философии. И кажется, мне удалось создать здесь пару интересных вещей. Правда, многие мои коллеги-философы не могут никак уразуметь, как возможно подобное совмещение различных амплуа и обвиняют меня в постоянных противоречиях самому себе. Они говорят мне: «Вас не поймешь! То Вы сторонник науки, то экзистенциальный философ. Одно ведь противоречит другому!» И мне никак не удается втолковать этим моноумам, что никакого противоречия здесь нет.
Подобная теория гносеологической умеренности иной раз провоцирует необоснованные восторги у верующих. «Да! Да! – восклицают они - Наконец-то Вы поняли, что наука не в состоянии опровергнуть религию. Приятно иметь дело с умным человеком!» Естественно, мне лестно слышать подобные похвалы. Но я нахожу в себе силы и демонстрирую мерзопакостность своего характера («под маскою овцы таился лев») – трудно огорчать человека после того, как он столь удачно подкупил тебя фразой о силе твоего ума. Я пытаюсь втолковать очередному моноуму, что такое признание я делаю лишь как философ-гносеолог. Как ученый же я остаюсь непримирим противником религиозных иллюзий (впрочем, как и остальных ненаучных заблуждений).
Кроме того, как философ-гносеолог я получаю опасную возможность на законных для себя основаниях посетить страну под названием «Религия». Визиты же умных иностранцев опасны для имиджа посещаемой ими страны, ибо везде люди следуют своей природе, а природа эта, как правило, неразумна и злопакостна.
Безусловно, я всего лишь визитер в области религии. Я помню об этом и делаю свои суждения с осторожностью. Но тем не менее! Мои «инспекции» в сфере религии обнаруживают здесь по большей части сомнительные вещи. Как умный человек я не могу не видеть иллюзорности и мракобесия подавляющего большинства религиозных культов. Не могу я доверять и священным писаниям и священным преданиям. Церковные же структуры вызывают во мне такое же отвращение, как и партийные структуры коммунистов или фашистов. Но есть лишь один пункт, на который мне как философу-гносеологу не удается покуситься – это мистический опыт.
Как факты и логика являются основой для научного мировосприятия, так мистический опыт является основой для мировосприятия религиозного. Подлинная вера, по моему убеждению, имеет лишь одно основание – мистический опыт. Его по-разному описывают и интерпретируют, но суть одна – мистический опыт с очевидностью сообщает человеку, пережившему его, подлинность существования метафизического. Причем очевидность эта настолько велика, что очевидность материальных предметов блекнет на ее фоне. Для пояснения этого казуса я обычно привожу студентам следующий пример.
Я стучу костяшками пальцев по преподавательскому столу и спрашиваю присутствующих: существует ли этот стол? Пара умников, подозревая подвох, хитро воздерживается от суждения. Но большинство демонстрирует убежденность в очевидности существования стола. Далее я предлагаю студентам представить, что я являюсь чрезвычайно ловким софистом, который может заморочить голову кому угодно и убедить, например, присутствующих в том, что этот стол не существует. В тот момент, когда мне удается это, я предлагаю «ученикам» пройти последнее испытание усвоенной истины. Ученики должны с разбега пробежать сквозь эту «иллюзию» стола. Конечно, найдется пара фанатиков, которые сделают это, не задумываясь. Но большинство, как бы оно не верило мне, будет притормаживать в своем разбеге. Что же касается фанатиков, то и они после первой попытки так же будут невольно тормозить. Иными словами, очевидность стола столь основательна, что ее невозможно совершенно игнорировать. Так вот, в результате мистического озарения очевидность метафизического неизмеримо превосходит очевидность материального предмета.
Человек, переживший мистический опыт, не может игнорировать эту очевидность, так же как другой человек не может игнорировать очевидность материальных предметов. И даже если все общество пронизано атеизмом и материализмом и хором под бой барабанов и трубный рев твердит, что Бога нет, такой человек знает: Он есть. И свою жизнь он сверяет с этим знанием, так же, как другой человек сверяет свой путь со знанием материальных предметов – например, обходит стол.
Мистический опыт правомерно может претендовать на главное гносеологическое основание религии, но из него трудно вывести существование церкви, толп паломников, священных предметов, храмов и т. д. Совершенно не случайно церковь относится к мистическому опыту с осторожностью и подозрением – он плохо поддается контролю бюрократической организации.
Я не имею мистического опыта и потому привержен атеизму. Выступая же в качестве ученого, я склонен интерпретировать мистический опыт в принципах и терминах науки. Один из вариантов здесь – термины и принципы психологии и психиатрии. Кстати, проблема гносеологических парадоксов проявляется на повседневном уровне как проблема интерпретации. Очень многие вещи можно интерпретировать различным образом. Я всегда напоминаю об этом своим студентам. Например, случай, произошедший с апостолом Павлом на его пути в Дамаск, можно интерпретировать и как проявление шизофрении, и как мистический контакт с Божественным – все зависит от гносеологической аксиоматики, лежащей в основе вашей интерпретации. Как философ-гносеолог я помню об этом, как честный преподаватель я говорю об этом, но как ученый я, естественно, придерживаюсь интерпретаций науки, хотя это не мешает мне как человеку размышлять и о том, как выглядят вещи в рамках вненаучных интерпретаций.
Итак, из гносеологических парадоксов возможны какие угодно выводы и выходы – человек может принять позицию любой гносеологической системы. Я принимаю позицию науки. Соответственно, в дальнейшем я буду мыслить как ученый и защищать позицию именно науки. Наука славится бесцеремонностью своих суждений – ее интересует лишь истина и она готова преследовать ее, не взирая на лица, чувства и интересы. Так что не обессудьте!

3. Определение понятия «Бог». Это определение нам необходимо, поскольку невозможно исследовать вопрос о Боге, не имея определенного, пусть и предварительного, понятия «Бог».
Наиболее осторожные религиозные мыслители настаивают на невозможности дать определение такой сущности как Бог. И у них для этого есть основания – знание, полученное в результате мистического опыта, крайне проблематично поддается рациональному оформлению. Естественно, это не смущает науку, ибо иллюзии и фантомы, вызванные экстраординарными психическими состояниями, с трудом, но все же переводятся в удобоваримый язык.
Но подобный отказ от определения, к счастью для задач моего исследования, не является всеобщим правилом. В конце концов, наука может пренебречь откровениями пророка-отшельника и сосредоточиться на типичной религиозной практике. А как мы видим, эта практика предполагает наличие определенного понятия «Бог». Если бы такого понятия не было, то верующие не имели бы возможности общаться друг с другом на религиозные темы и полемизировать на эти же темы с неверующими.
Кроме того, сущность, которую невозможно определить, потому что она не определима, и потому, что она никак себя не проявляет в нашем мире (эмпирически не фиксируется) не нужна подавляющему большинству верующих. Это большинство нуждается не только в указаниях со стороны Бога относительно того, как человек должен организовать свою жизнь, но и в вере в то, что Бог помогает человеку прожить эту жизнь.
Помимо этого, даже большинство мистиков предполагает, что Бог – это не просто некая мистическая сущность, вступающая с ними в контакт и указывающая им, что они должны делать, а сущность, которая создала мироздание и управляет им. Таким образом, мы видим, что Бог – это сущность, которая проявляется в эмпирически фиксируемой реальности (как создатель ее и как организатор ее). Следовательно, мы можем дать определение понятия «Бог» с учетом этого обстоятельства.
Естественно, такое определение должно учитывать достижения философской и богословской мысли. Понятие «Бог» чрезвычайно объемно, поскольку используется в очень многих практиках и дискурсах. Именно поэтому я не буду давать исчерпывающего определения, учитывающего все значения этого понятия, а сосредоточусь лишь на характеристиках значимых для данного исследования.
Соответственно, определение будет следующим: Бог – метафизическая сущность, создавшая все сущее (эмпирически фиксируемую реальность) и активно в нем проявляющаяся (чудеса; управление процессами и событиями; влияние на человека посредством помощи, поддержки, наставления, руководства и т.д.)

4. Наука и метафизические сущности. Определение Бога как метафизической сущности архипринципиально для богослова. К сожалению, не все, кто оказывается замечен в серьезных попытках устно или письменно защитить бытие Бога, знакомы с философской методологией и знают (или понимают) понятие «метафизическое». А, между тем, без этого понятия позиция религии перед лицом современной науки оказывается крайне уязвимой.
Напомню, что метафизика – это учение о сверхчувственной реальности (как правило, любой метафизик полагает, что эта сверхчувственная реальность является первичной по отношению к реальности чувственной, материальной, то есть эмпирически фиксируемой).
Следовательно, определение Бога, как метафизической сущности, с самого начала выводит эту фигуру из под удара науки. Таким образом, теологи начинают дискуссию с наукой, уже имея у себя в запасе изрядную фору. Перед наукой лукаво (1) ставят задачу, условия которой уже сами по себе предполагают невозможность для науки эту задачу разрешить. Проделав это, теолог добродушно улыбается и заявляет нам, ученым: «Что ж, попробуйте доказать, что Бога нет. Интересно: как у вас это получится? Надеюсь, вы понимаете, что задачка вам не по зубам?»
Положение действительно серьезное. Наука оказывается в положении игрока в шахматы, противник которого перед партией выставил условие, что его ферзь и король в принципе не могут быть атакованы какими-либо враждебными фигурами, но, при этом, сам он вправе атаковать любую фигуру противника. Очевидно, что подобную партию практически невозможно выиграть.
Кстати, пользуясь подобными уловками, можно создать сколь угодно много религий, идеологий, философий и даже «наук». Атеисты хорошо продемонстрировали это, сконструировав новую религию «Летающего Макаронного Чудища» (автор – Бобби Хендерсон). Добавлю и я в эту коллекцию свой экземпляр. Правда, это будет не новая религия, а новая научная дисциплина – «метафизическая математика».
Признаюсь, математика давно и сильно беспокоит меня. Чудовищная наука, лишенная сердца и нравственного начала, бесчувственно исчисляющая все что угодно в этом мире. Добру и злу она внимает равнодушно. Упражняясь в этой дисциплине, даже самый добродетельный человек поневоле становится черствым, бездушным и циничным. Именно поэтому она должна быть заменена более человечной наукой – метафизической математикой. Помимо всего прочего, эта новая дисциплина соответствует самому духу современной науки, поскольку, как известно, выдающиеся гении новейшей философии абсолютно точно доказали, что современная (постнеклассическая) наука с необходимостью предполагает в своей аксиоматике целый набор общечеловеческих ценностей (2).
Метафизическая математика покоится на центральной метафизической сущности - Девуле. Девуль – это суперчисло, которое с необходимостью должно использоваться в математике. Необходимость использования Девуля оказывается абсолютной, если математика используется для вычислений в фундаментальной физике, космологии и в морально значимых вопросах (например, подсчет жертв того или иного политического режима).
Основные характеристики Девуля:
1. Метафизический характер. Девуль не фиксируется, не выводится и не проверяется эмпирически. Это число имеет мистический характер и по своей природе не от мира сего.
2. Сверхрациональный характер – Девуль непостижим полностью разумом. Для понимания доступны лишь некоторые его проявления.
3. Сверхматематический характер Девуля. Он непостижим средствами математики – математика сама есть следствие Девуля, из которого выводится мистическим образом.
4. Сверхзакономерный характер проявлений Девуля – невозможно выявить закономерность, когда следует учитывать Девуль, а когда – нет. Использование Девуля определяется мистической благодатью, снизошедшей на математика. Кроме того, случаи использования Девуля могут быть указаны официальными представителями сообщества метафизических математиков, поскольку благодать изначально лежит на этом сообществе и может передаваться от члена к члену посредством соответствующего ритуала.
5. Четверичность значения Девуля. В некоторых случаях Он означает число 90, в некоторых – 9, в некоторых – 0. Особый случай: Девуль используется в значении 09. Эти основные значения могут меняться в зависимости от цвета и размера начертанного Девуля.
6. Знание о Девуле, о способах и результатах его использования изложено в Священных Книгах, которые нельзя понимать буквально. Эти книги должны быть истолкованными особыми представителями священного сообщества.
7. Все предыдущие неудачные и катастрофические манипуляции с Девулем дискредитируют только пытавшихся неудачно использовать его, но не сам Девуль и не сообщество метафизических математиков в целом. Метафизическая математика несет лишь благо - зло же возникает вследствие искажения сущности ее положений.
8. Энергичные возражения против Девуля и сомнения в его существовании бестактны, кощунственны, неприличны, социально опасны и оскорбительны для чувств метафизических математиков. Они свидетельствуют об ограниченности интеллектуальных способностей сомневающегося. Кроме того, легко продемонстрировать, что сомневающийся находится во власти личной неприязни к Девулю и его представителям. Возможны психоаналитические интерпретации невроза и психоза отрицания Девуля.
Теперь формулируем задачу. Попробуйте, господа математики, убедительно, строго и прямо доказать, что суперчисла Девуль не существует. (Но имейте ввиду, что если вам это удастся, то мы учтем ваше доказательство и дискредитируем его, добавив в характеристики Девуля соответствующие элементы. Естественно, сделаем мы это лишь на основании обретения в результате дискуссии нового знания о Девуле)
Очевидно, что строгого и прямого доказательства небытия Девуля дать при таких условиях невозможно (докажите рационально небытие сущности, которая по определению иррациональна; сама формулировка задачи предполагает нарушение логического закона запрещения противоречия)
В этом воображаемом споре очевидна неравноправность сторон. Первая сторона произвольно постулирует – вторая же берет на себя обязательства рационально доказывать и обосновывать. Эта неравноправность уже сама по себе обличает верующих (в данном случае «девульцев»), поскольку демонстрирует их лукавый и софистический подход – человек, который играет честно, не нуждается в подобных ухищрениях. Кроме того, подобная ситуация освобождает ученых от какой-либо дискуссии, так как ученый вправе пренебречь дискуссией с заведомо известным софистом.
Пока в Девуль верит лишь один человек, этот благой проект находится под серьезной угрозой гибели. Силы зла в состоянии внушить подавляющему большинству людей, что этот человек – сумасшедший. Но чем шире движение девульцев, тем больше шансов у сил добра победить, ибо один человек – это сумасшедший (или, в лучшем случае, чудак), десять человек – это секта, а миллион – это религия или (не приведи Господи!) наука. Если удастся перетянуть на сторону сил добра подавляющее большинство математиков, то сумасшедшими и лжеучеными окажутся те, кто не примкнул.
Эпизод с Девулем – конечно, шутка. Но эта шутка в гипертрофированной форме демонстрирует реальную ситуацию полемики науки и религии.
Удивительно, но полемизируя с наукой, современный теолог с удивительной непосредственностью выстраивает свою позицию так, как если бы никаких предшествующих дискуссий не было и в помине. Он вступает в полемику, игнорируя предыдущие банкротства своей позиции, и аргументирует так, как если бы эти аргументы существовали сами по себе, а не были порождены предыдущими поражениями. И это большое лукавство. Дискуссия между наукой и верой имеет более чем двухтысячелетнюю историю. И всякий раз в этой дискуссии религия оглушительно проигрывала. Проиграв же, восставала вновь, вооружившись аргументами, учитывающими причины и обстоятельства предыдущего поражения. Успешно полемизировать религии удавалось лишь в том случае, если за ее спиной стояло вооруженное насилие, одобряемое большинством членов общества. Таким образом, современная позиция теологов не есть озвучивание изначально существующих, само собой разумеющихся аргументов. Она – сложная конструкция, учитывающая все случаи и все причины предыдущих поражений религии в ее споре с наукой.
Бог не всегда был метафизической сущностью. Существовали блаженные времена, когда о метафизике никто и не ведал. Не ведали и о едином Боге. Богов было много, и их размещали то на Олимпе, то на небе, то где-нибудь еще. В этом отношении, весьма остроумно и точно высказался Р. Докинз: все верующие по большому счету – атеисты: они верят в существование одного Бога, отрицая существование всех остальных богов прошлого и настоящего. Докинз с усмешкой констатирует, что его отличие от верующих состоит лишь в том, что в этот список отрицаемых богов он добавил еще одного Бога (Бога, в которого верит его собеседник).
В этом блаженном состоянии наивной и непосредственной веры человечество пребывало почти двести тысяч лет. Но, к несчастью, это состояние невежества внезапно прервалось – в V веке до н. э. в античных городах Древней Греции появились философы, которые достигли такой степени интеллектуальной зрелости, что смогли подвергнуть положения религии рациональной и эмпирической проверке. И эта интеллектуальная ревизия почти мгновенно обрушила традиционную религию. Консерваторы и традиционалисты реагировали по-разному. Толпа требовала казнить или изгнать опасных вольнодумцев. Интеллектуалы же попытались переформулировать религиозную позицию с учетом сокрушительной критики атеистов и скептиков. Наибольших успехов в этом деле достиг Платон – величайший ум Античности, да и всей мировой философии в целом. Я удивляюсь: почему современные монотеисты не воздвигаю повсеместно памятники этому философу? Подозреваю: не происходит этого лишь потому, что их непримиримость не позволяет им публично воздавать почести тем, кто официально не заявил о своей принадлежности к их культу.
Платон, как умный человек, не мог не признать, что рациональная критика религии не оставляет от ее положений камня на камне. И он понимал, что в рамках рациональных аргументов, опирающихся на факты, невозможно доказать существование Бога. Эмпирическая реальность не позволяла утверждать существование Бога в ней. Бог таившийся в горах или в тенистых рощах теперь уже не мог вызвать какого-либо доверия. Из этого затруднения Платон нашел гениальный выход – он сконструировал иную, надмирную, сверхчувственную, сверхфизическую, сверхматериальную, метафизическую реальность, в которую и поместил Бога. (На самом деле, у Платона богов много, но думаю, ему можно простить эту ошибку - он находился в плену у античного политеизма. В конце концов, он все же догадался, что главный Бог один, а остальные боги сотворены им. Эта конструкция не сильно отличается от христианского пантеона, предполагающего единого Бога в трех лицах, Богоматерь, ангелов, святых и падших сущностей.)
Метафизическая реальность, согласно Платону, постигается умом, но не чувственным восприятием (эмпирически). Те же, кто умом постичь эту реальность не в состоянии, демонстрируют слабость ума или грубость души. Аргументы Платона не казались современным ему философам неопровержимыми. Именно поэтому его Академия была лишь одной из множества философских школ Античности. И уж тем более его аргументы выглядят легковесно для современного научного ума. Но главное Платону сделать все же удалось – он обогатил религиозную мысль понятием «метафизическое» (3) и вывел Бога из под удара критики, опирающейся на научные методы. Начиная с Платона, любой грамотный богослов изначально постулирует метафизическую природу божественной сущности. Этим постулированием он сразу выбивает из рук науки наиболее эффективные ее инструменты.
Постулируя метафизическую природу божественной сущности, теолог фактически закрывает дискуссию с наукой до того, как она начнется. Прекрасно зная, что наука опирается лишь на эмпирически фиксируемую реальность, теолог с усмешкой предлагает ей опровергнуть существование метафизической сущности. Иными словами, он предлагает науке задачу, изначально нарушая логический закон запрещения противоречия (а этот закон – один из центральных пунктов аксиоматики гносеологической системы «наука»): докажите эмпирически небытие сущности, которая эмпирически не фиксируется. Видя же забавные «барахтанья» науки в условиях этой задачи, он с торжеством заявляет: «Что и требовалось доказать! Я с самого начала говорил вам, что эта задача науке не по зубам!»
Корректно сбивать подобные софистические проделки можно лишь следующим образом.
Во-первых, ученый должен напомнить, что для того, чтобы наука занялась вопросом о существовании Бога, эта гипотеза должна быть доказана или хотя бы обоснована средствами науки. Если такого доказательства или обоснования нет, то предположение о существовании Бога следует отнести к бесконечному количеству прочих фантастических предположений, как то: существование на орбите Марса летающего фарфорового чайника микроскопических размеров, или существование невидимого розового единорога.
Во-вторых, прежде чем говорить о метафизичности Бога, необходимо доказать обоснованность и адекватность термина «метафизический». Причем, доказать это необходимо лишь средствами науки. И только после этого доказательства теоретик имеет право предстать со своим метафизическим скарбом перед лицом науки и ставить ей задачи и задавать вопросы. В противном случае наука вправе не заниматься подобными вещами – в конце концов, мало ли каких интеллектуальных конструкций может наплодить ненаучный разум. До сих пор наука с легкостью интерпретирует метафизические теории как заблуждение.
Подобные трудности возникают вследствие ограниченности науки. Наука – система ограниченная, то есть она четко фиксирует средства, которыми пользуется, цели, которые преследует, объекты, с которыми работает. Эта определенность, а, значит, и ограниченность науки сама по себе есть прекрасный аргумент в пользу научного знания. Любой полезный инструмент ограничен в своих возможностях. Если вам продают инструмент, пригодный для всего – например, волшебную палочку – то уже одно это свидетельствует о том, что вы имеете дело с мошенниками. Ограниченность науки позволяет ее оппонентам ставить перед ней некорректные задачи. Но подобные проделки уличают скорее тех, кто этим занимается, чем тех, кто от этого страдает. Если верующие стремятся продемонстрировать подобными вещами сомнительность научного знания, то они ставят сами себя в весьма нелепое положение: ведь они охотно пользуются плодами научного знания, летая на самолете, разговаривая по телефону, или прибегая к помощи психологии в случае сумасшествия кого-либо. Как говорит русский народ: «Не плюй в колодец – вода еще пригодится».
Попытка ограничить притязания науки вполне правомерна, но это ограничение должно осуществляться обоснованно, но непроизвольно. Очевидно, что научное знание всегда будет неполным. Но эта неполнота еще не дает право помещать «любимые объекты» во тьму тех участков, которые не освещены светом научного знания.
В конце концов, подобное размещение фигуры Бога во тьме непознанного допустимо (по-человечески) лишь как единовременное действие. Если подобная уловка проделана и закончилась крахом, то дальнейшие попытки подобного рода оказываются очень сомнительными. А именно это мы и имеем в случае с религией. Бог всякий раз размещался верующими в областях, не доступных научному познанию. И всякий раз наука добиралась до этих областей и не обнаруживала в них Бога. Последующие уловки такого рода уже больше не вызывают доверия.

5. Бог как метафизическая сущность, которая проявляется в эмпирически фиксируемой реальности. Утверждение метафизичности природы Бога действительно достаточно сильно стреножит науку. Стреножит в том случае, если наука из-за великодушия или из-за уверенности в собственных силах готова принять этот ни чем не обоснованный тезис. Но положение о метафизической сущности Бога не способно полностью избавить религию от сокрушительной научной критики.
Хорошо, допустим, что природа Бога действительно метафизична. В этом случае наука действительно не в состоянии делать суждения о бытии Бога - она не может ни доказать Его существование, ни опровергнуть. Подобное положение означает, в том числе, и то, что верующие не могут каким-либо образом апеллировать к авторитету науки (а они этим охотно занимаются). Означает ли такое допущение, что наука в принципе не в состоянии судить о существовании Бога?
Нет! Она действительно не могла бы судить о существовании Бога, если бы Бога мы определяли только как тотально метафизическую сущность, то есть сущность, которая никак не проявляет себя в эмпирически фиксируемой реальности.
Но слабым местом в религиозных концепциях является то обстоятельство, что ни одна из этих концепций не может принять тотальную метафизичность Бога. Бог, который не создал мира, который не управляет этим миром, который не вмешивается в течение дел в этом мире, не совершает чудес и не направляет жизнь человечества и человеков, не нужен ни одной религии. Религия и верующие нуждаются в Боге, который приходит в каждый дом, в каждую человеческую жизнь и благотворно влияет на них. То есть, действия такого Бога эмпирически фиксируются, поскольку они реализуются в реальности нашего мира. Если же нам говорят, что Бог проявляется в эмпирически фиксируемой реальности, то какие-либо рассуждения о метафизичности Бога теряют силу. После подобных заявлений уже невозможно потребовать от науки, чтобы она стояла с понурым видом на пороге религиозных вопросов и не смела о них судить.
Если Бог проявляется в эмпирически фиксируемой реальности, то наука располагает всеми возможностями исследовать эти проявления и имеет полное право делать суждения о характере и сущности их источника.
В конце концов, задача, сформулированная таким образом, не сильно отличается от иных задач, стоящих перед наукой. Научному исследованию часто приходится иметь дело с объектами, существование которых самих по себе невозможно зафиксировать эмпирически из-за их удаленности или отсутствия в наличной реальности. Например, многие космические объекты не могут быть эмпирически зафиксированы сами по себе. Но мы можем судить о них по их влиянию на те объекты, которые доступны нашему наблюдению и исследованию. Гипотетическую метафизичность Бога вполне можно уподобить максимальной удаленности от нас эмпирического объекта или его отсутствию в наличной реальности (например, космическое тело, испарившееся полностью при падении на Землю и взрыве).

6. «Научные» доказательства бытия Бога. К сожалению (для верующих), научное подтверждение бытия Бога иллюзорно. Подобных иллюзий существует несколько видов.
1. Научные доказательства бытия Бога. Их представляли и представляют верующие во множестве. Но все эти доказательства немногого стоят.
Во-первых, напомню еще раз, что спор науки и религии начался не сегодня и даже не вчера. Он длится не одно столетие. И мы видим, что всякий раз «строго научное» доказательство правоты религии оказывается опровергнуто развитием науки. Потерпев поражение, теологи отступают, перегруппировываются и формулируют новые аргументы с учетом своих предыдущих поражений. Сама эта цепочка непрерывных поражений уже говорит о многом и освобождает науку от необходимости спорить с религией.
В правилах науки допустимо игнорирование неоднократно обанкротившейся и дискредитировавшей себя теории. Этого правила придерживается не только наука, но и обычный человек. Например, если некто утверждает, что им управляет злой дух Сиракава, и, при этом, все доказательства этого утверждения опровергнуты, то вполне правомерно считать этого человека невменяемым и ограниченно игнорировать дальнейшие его утверждения, а они могут быть очень остроумны, если сумасшедший – спятивший интеллектуал.
К сожалению, наука пока еще не может воспользоваться этим правом в случае с религией. Обанкротившуюся и дискредитировавшую себя теорию можно игнорировать. Но если эту теорию поддерживает подавляющее большинство человечества, то поневоле приходится обращать на нее внимание. Кстати, сам факт популярности идеи Бога скорее свидетельствует в пользу иллюзорности Его существования – почти всегда идея, принятая большинством, оказывалась заблуждением. Массовость идеологии объясняется, как правило, не ее истинностью, а социально-психологическими причинами. Даже если бы наука могла доказать небытие Бога с абсолютной математической и экспериментальной точностью, то это не повлияло бы на позицию миллиардов верующих. Основание их веры покоится не в разуме, но в социально-психологических и экзистенциальных пластах. Именно эти основания и заставляют верующих вновь и вновь формулировать «научные» доказательства бытия Бога, не замечая их ущербности и иллюзорности.
Подобное положение вещей провоцирует ученого бросить это дело – спор с религией – и перестать обращать внимание на когнитивно-невменяемое большинство. Но, к сожалению, поддаваться этому соблазну ученый не должен. Если не давать отпор интеллектуальному наступлению религии, то она заполонит все и однажды вторгнется в пределы науки и начнет здесь диктовать свои условия. Так уже было, и нельзя допустить, чтобы это случилось в будущем.
Во-вторых. Всякий раз, когда я знакомлюсь с очередным так называемым «научным доказательством» бытия Бога, я не только изумляюсь его наивности, но и поражаюсь его бессмысленности для дела религии. Чего стоит хотя бы доказательство через «Большой Взрыв». Мало того, что теория Большого Взрыва никак не свидетельствует в пользу Бога – тьма непознанного, окутывающая «область» до Большого Взрыва не дает никаких оснований для утверждения бытия Творца (с таким же успехом можно утверждать и множество прочих сущностей и вещей) – так эта теория совершенно бесполезна для дела религии. Допустим, что теория Большого Взрыва действительно доказывает существование Творца. В этом случае мы получаем некую космическую силу. Возможно, она наделена разумом. Но дистанция, отделяющая эту силу от «Бога людей», просто чудовищна. В конце концов, верующим нужна ведь не абстрактная космическая сила, создавшая Вселенную. Им нужен Бог, полагающий основания для морали и благотворно вмешивающийся в течение человеческой жизни. Всякий раз меня изумляет (и, вместе с тем, пугает) с какой легкостью верующие переходят от утверждения бытия разумной космической силы к бытию личностного Бога – между этими двумя понятиями нет ничего общего. Такой переход предполагает произвольный логический «скачок».
2. Существование ученых-верующих. Это обстоятельство весьма любимо теологами в качестве аргумента, что наука не только не опровергает истины религии, но и подтверждает их. Коварство этого аргумента как всегда покоится на слабостях науки.
Было бы замечательно, если бы наука – научное сообщество – состояла целиком из настоящих, стопроцентных ученых. Но наука делается людьми. И, следовательно, она есть не только автономная гносеологическая система, но и социальный институт. Любая же социальная общность подвержена многочисленным искажающим влияниям со стороны других социальных общностей. Кроме того, авторитет и успехи науки притягивают к ней множество лиц, преследующих не истину, но личные или идеологические цели. В научном сообществе процент настоящих ученых никогда не бывает высоким. Аргумент через указание на наличие ученых-верующих базируется именно на этом обстоятельстве. Этот аргумент трудно опровергнуть, поскольку он переводит дискуссию из области фактов и рационального в область столкновения социальных групп и личностей.
В науке всегда найдется группа ученых, доказывающих существование Бога (4).  Для внешнего наблюдателя дискуссия подобной группы с иными представителями науки будет выглядеть как внутринаучная полемика. Слабость или иллюзорность аргументов группы ученых-верующих не очевидна для такого стороннего наблюдателя. Если же этот наблюдатель заинтересован, то для него вполне достаточно просто констатировать наличие многочисленной группы ученых-верующих.
Из этой почти неразрешимой ситуации опять же можно выйти посредством указания на то, что все предыдущие позиции ученых-верующих были сбиты и опровергнуты и они защищаются и даже пытаются контратаковать с десятой, а то и с двадцатой линии обороны.
Кроме того, всякий раз, когда речь заходит об ученых-верующих, разумно обращать внимание на два обстоятельства.
Первое. Ввиду вышеперечисленных трудностей хорошо принимать во внимание не просто человека с ученой степенью, а авторитетного представителя науки, чьи достижения удостоверены научным сообществом. В этом отношении, наиболее референтной группой являются лауреаты Нобелевской премии. А, как известно, среди них ничтожно мало ученых-верующих.
Второе. Разумно принимать во внимание позицию лишь тех ученых, изыскания которых так или иначе сталкиваются с утверждениями религии. Например, человек, занимающийся теорией эволюции, поневоле вынужден дискутировать с креационистами, в то время как ученый, исследующий миграции птиц, вопросом о существовании Бога, как правило, не занимается. Очевидно, что мнение орнитолога в этом вопросе менее авторитетно, чем мнение эволюциониста. Кроме того, человек может быть превосходным ученым в одной области науки и профаном – в другой. В конце концов, он может быть даже просто сумасшедшим. Превосходный физик, полагающий, что причиной холеры являются грехи заболевшего – ученый в физике и лжеученый в медицине. Превосходный физик, полагающий, что белковые соединения можно получить посредством избиения рыжего, встреченного в 15.00 на углу Колодезного переулка города Москвы, ученый в физике и сумасшедший в биохимии.
Положение ученого-верующего весьма проблематично. В научной картине важен каждый элемент, каждый пункт. Измените один элемент теории, и вы совершите научный прорыв или «сорветесь» в бездну заблуждения. Мировоззрение ученого-верующего гарантировано содержит в себе, как минимум, один иррациональный пункт (как правило, значительно больше). Соответственно, чем фундаментальнее научный вопрос, тем радикальнее искажает выводы религиозная вера (например, проблема происхождения жизни и человека). Рано или поздно ученый-верующий станет жертвой своих религиозных взглядов не в этом, так в другом пункте своих ученых изысканий.
Поэтому поводу позволю себе обширную цитату из работы Р. Докинза «Бог как иллюзия». Случай, описанный Докинзом произвел на меня глубокое впечатление. С подобными вещами сталкиваюсь иной раз и я.
«Как ученый, я враждебен фундаменталистской религии, потому что она активно работает на подрыв научного познания мира. Она учит нас не менять раз и навсегда усвоенные идеи и не пытаться узнать новые, интересные, доступные познанию факты. Она разрушает науку и высушивает разум. Самым печальным примером из известных мне служит американский геолог Курт Вайз, возглавляющий нынче Центр исследований происхождения в колледже Брайана в городе Дайтон, штат Теннесси. Колледж не случайно носит имя Уильяма Дженнинга Брайана, который выступил с обвинением против учителя Джона Скоупса во время проходившего в Дайтоне в 1925 году "обезьяньего процесса". Вайз мог бы, воплощая свою мальчишескую мечту, стать профессором геологии в настоящем университете. В университете, девизом которого могла бы быть фраза "Мыслить критически", в отличие от смешивающего несовместимые понятия девиза с веб-сайта колледжа Брайана: "Мыслить критически и библейски". Вайз действительно получил настоящий диплом геолога в Университете Чикаго, а затем закончил две аспирантуры (геология и палеонтология в Гарварде) (ни больше ни меньше), где его научным руководителем был Стивен Джей Гулд (ни больше ни меньше). Блестяще образованный и, несомненно, выдающийся молодой ученый, он был на пороге свершения мечты о преподавательской и исследовательской карьере в нормальном университете.
Но случилось несчастье. Оно пришло не извне, а изнутри собственного сознания, роковым образом пораженного и расшатанного воспитанием в духе фундаменталистской религии, требовавшей от него верить, что планета Земля — объект, который он изучал в Чикагском и Гарвардском университетах, — имеет возраст не более 10 тысяч лет. Он был слишком умен, чтобы игнорировать лобовое столкновение своей религии и своей науки, и этот конфликт все больше тревожил его разум. Однажды терпению пришел конец, и он решил дело при помощи ножниц. Взяв Библию, вырезал из нее, страница за страницей, каждый стих, от которого пришлось бы отказаться в случае правоты науки. В конце этого беспощадно честного и утомительного труда от Библии осталось так мало, что,
«... как бы я ни старался, даже пытаясь держать Писание за оставшиеся неразрезанными поля страниц, я не мог поднять Библию так, чтобы она не развалилась надвое. Мне приходилось выбирать между эволюцией и Священным Писанием. Либо Писание было право, а эволюция — нет, либо эволюция — права, и я должен отшвырнуть Библию... В ту ночь я принял Слово Божье и отверг все, что ему противоречит, включая эволюцию. Одновременно, с неимоверной горечью, я бросил в огонь все мои надежды и мечты о науке».
Я нахожу этот рассказ душераздирающим… история Курта Вайза вызывает жалость и чувство брезгливости. И карьера и счастье всей его жизни погибли от его же собственной руки — и как бессмысленно! Как легко было этого избежать! Взять да и отшвырнуть Библию. Или интерпретировать ее символически и аллегорически, как это делают теологи. Он же, как истый фундаменталист, отшвырнул и науку, и факты, и здравый смысл, а вместе с ними — свои надежды и мечты.
По-видимому, Курт Вайз обладает уникальной для фундаменталиста чертой — он честен, опустошающе, мучительно, потрясающе честен. Дайте ему премию Темплтона; возможно, он стал бы первым искренним ее получателем. Вайз выносит на поверхность все тайные бури, тревожащие фундаменталистов в глубине их сознания, когда они сталкиваются с научными фактами, опровергающими их верования. Прислушайтесь к его заключению:
«Хотя и существуют научные доводы в пользу теории "молодой Земли", я являюсь креационистом-младоземельцем потому, что таково мое понимание Священного Писания. Как я говорил своим учителям давным-давно, когда еще учился в колледже, повернись все до единого факты во Вселенной против креационизма, я первый это признаю, но по-прежнему буду креационистом, потому что на это, по моему убеждению, указывает Слово Божье. На том я должен стоять".
Похоже, что он цитировал Лютера, прибившего свои тезисы к дверям виттенбергской церкви; но мне бедный Курт Вайз больше напоминает Уинстона Смита, героя романа "1984", отчаянно пытающегося поверить, что если Большой Брат говорит: два плюс два — пять, то так оно и есть. Но Уинстону выпало согласиться с этим под пыткой. Двоемыслие же Вайза вызвано не физическим страданием, а религиозной верой, служащей для некоторых, как видно, не менее жесткой формой принуждения — своего рода интеллектуальной пыткой. Я не терплю религию за то, что она сделала с Куртом Вайзом. И если ей удалось так скрутить геолога, получившего образование в Гарварде, только представьте, что она может сделать с другими, менее одаренными и менее образованными людьми». (Докинз Ричард. Бог как иллюзия. М.: КоЛибри, 2010. – 560 с. С. 397 - 400)


7. Вероятностный характер суждений науки и косвенные (непрямые) доказательства небытия Бога. Научное знание имеет вероятностный характер. Это выяснилось не сразу. Еще в XVIII – XIX вв. ученые и философы полагали, что научное знание абсолютно. Это заблуждение доставило массу неприятностей науке и породило множество спекулятивных философских систем.
О вероятностном характере науки следует помнить. И это обстоятельство не должно смущать ученого в его споре с религией – ведь теологи пытаются атаковать и в этом пункте. Научное знание имеет вероятностный характер. Но суждения, признаваемые в науке истинными, имеют вероятность очень высокого порядка. В этом отношении, они однозначно предпочтительнее фантастичности абсолютистских суждений религии.
Вероятностный характер научных суждений и постулируемая верующими метафизическая сущность Бога не позволяют науке опровергнуть существование Бога прямой аргументацией. К сожалению, наука может выставить против Бога лишь совокупность косвенных аргументов. Но объем этих косвенных аргументов столь велик, что существование Бога, в итоге, оказывается крайне маловероятным.
В этом тексте я не буду обращаться к данным естественным наук. Превосходных книг на эту тему достаточно много. Я упомяну лишь уже цитированную мной выше работу Р. Докинза «Бог как иллюзия». Из известных мне книг, работа Докинза – наиболее удачный свод атеистических аргументов против религии и веры.
Из отечественных авторов достоин упоминания А. Никонов. Его книга «Религия как бизнес-проект» весьма любопытна. Правда, она несколько проигрывает книге Р. Докинза в глубине и корректности. Текст А. Никонова написан в лучших традициях просветительства XVIII века со всеми достоинствами и недостатками этого стиля мышления. Суждения автора зачастую неоправданно резки и прямолинейны. Забавно, что Никонов, так часто мечущий стрелы в сторону гуманитариев и гуманитарного образования, собственный текстом демонстрирует полезность этого образования – если бы автор этим образованием обладал, то он не допускал бы излишних прямолинейностей и односторонностей. Но, впрочем, для вдумчивого читателя эти недостатки книги не могут быть причиной для ее игнорирования. Недостатки следует пропускать, а в разумную суть вникать. Различного же рода колеблющихся «товарищей» и верующих этот излишне резкий текст отпугнет – они не преминут ложно обвинить автора в вульгарности и глупости.
В числе прочего Р. Докинз говорит о «Боге белых пятен». Из столетия в столетие наука обогащает наши знания о мире и обнаруживает естественные процессы там, где верующие полагали действие или участие Бога. Всякий раз религиозным представлениям приходится отступать под давлением науки. Но это обстоятельство не смущает верующих. Вновь и вновь они размещают Бога в тех областях, относительно которых наука пока не имеет твердого знания. Очевидно, что отступать они могут до бесконечности.
Совсем недавно одна моя студентка заявила мне: «Если условно обозначить всю информацию о мире как сто процентов, а научную информацию как десять процентов из этих ста, то в этом случае можно утверждать: Бога нет в этих десяти процентах, но Он – в оставшихся девяноста». В ответ я заметил, что она сильно подыграла науке; я не решился бы утверждать, что наука может претендовать даже на один процент – мир огромен, а человеческие возможности малы. Но любопытно здесь не это соотношение, а стремление поместить Бога в тех областях реальности, которые покрыты тьмой нашего незнания. Эта уловка косвенно уличает верующих – они фактически признают несовместимость научного и религиозного знаний. В противном случае у них не было бы нужды в «Боге белых пятен».
Я приведу лишь аргументы против веры, поставляемые современными социальными науками. В XX веке социальные науки (науки, изучающие социальную реальность; при таком определении психологию или филологию также можно отнести к ним) получили блестящее развитие. К сожалению, в нашей стране подавляющее большинство гуманитариев совершенно не в курсе этих достижений, что пагубным образом отражается, в том числе, и на качестве преподавания социальных наук. Естественно, я укажу не все аргументы и не распишу их подробно из-за ограниченных возможностей жанра статьи. Но особо хочу подчеркнуть, что за каждым из этих аргументов стоит множество частных случаев, множество фактов, находящихся в противоречии с идеей Бога.

8. Аргументы социальных наук против существования Бога. Эти аргументы я буду адресовывать монотеистической религии (чаще всего, христианству). Гидра религии отрастила такое количество голов, что невозможно сразиться со всеми ними в рамках одной статьи. Но, очевидно, что нижеприведенные аргументы при соответствующей переформулировке адекватны и для прочих разновидностей религиозного сознания.
1. Когнитивная, социальная и экзистенциальная невменяемость человека. Религия предполагает наличие божественных заповедей и повелений, которыми должен руководствоваться человек в собственной жизни. Иными словами, религиозный проект исходит из уверенности, что человек – существо разумное и вменяемое, способное адекватно понять требования религии и сознательно реализовать их в собственной жизни.
Данные современных социальных наук свидетельствуют, что подобная уверенность – заблуждение. Человек – существо когнитивно, социально и экзистенциально невменяемое.
«Что есть человек? Прежде всего, человек – биологическое тело, материальный носитель информации. Эта основа содержит в себе очень важные генетические программы, обуславливающие большую часть нашей жизни. Но, безусловно, человек – еще и социальное существо. Эта материальная основа является носителем и множества социальных программ. То, что мы называем личностью, есть индивидуальная конфигурация социальных и генетических программ. Социальные программы определяются и задаются культурой. Культура – это информационная сфера или, вернее сказать, сторона общества, которая отвечает за создание, поддержание и трансляцию социальных программ, то есть определенных алгоритмов, схем поведения и мышления. Используя философский язык, можно сказать, что общество и, прежде всего, его культура являются субстанцией, или, если угодно, матрицей, отдельный же человек есть модус, индивидуальная форма проявления этой субстанции.
Чтобы пояснить это, я использую два примера из современного кинематографа.
По сюжету фильма «Матрица» власть над миром захватили машины, которые создали тотальное виртуальное пространство. Каждое человеческое сознание подключено к этому пространству и живет в нем. Центральный компьютер, матрица порождает в этом виртуальном пространстве множество разумных существ. Каждое из них способно мыслить и поступать самостоятельно и разумно, но сущность каждого из них определяется теми программами, которые вложила в них матрица. Общество и его культура – это матрица. Человек же есть индивидуальное порождение и воплощение этой матрицы.
В фильме «Терминатор 2» действует разумный робот, созданный из особого жидкого металла. Подобная основа, или субстанция, позволяет ему приобретать любую форму и преобразовывать любую свою часть в потребное орудие. Рука такого робота может превратиться в пилу, сверло, крюк и многое другое. Образно говоря, общество и культура есть эта субстанция жидкого металла. Человек же есть то или иное преобразование этой субстанции, сообразно необходимости.
Каждая культура порождает человека определенного типа. Чем сложнее культура, тем больше в рамках этого типа различных подтипов. Это обстоятельство, кстати, объясняет, почему среди людей, особенно среди представителей сложных культур, никогда не будет единомыслия. Каждый человек отражает и выражает свой кусок матрицы. Естественно, что ему трудно найти общий язык с иным модусом проявления этой матрицы, поскольку каждая форма биологической или социальной жизни всегда стремится к экспансии и поглощению окружающего.
Любая наша способность, любой наш поступок, любой наш мотив детерминированы (определены) определенными социальными программами. По большому счету, человек есть компьютер, его тело есть «железо», «детали» компьютера, а сознание – набор программ, записанных на жесткий диск (мозг)… Большинство этих программ предназначено для управления коммуникацией с внешним миром. Программы же, ответственные за сканирование самой системы, почти отсутствуют». (Чухлеб С. Н. Археология идей: История философии в доступном изложении. Запад: Античность. Средневековье. – М.: Книжный дом «Либроком», 2012. – 464 с. С. 35 – 36)
Этой обширной цитатой я попытался продемонстрировать логику культурной детерминации человеческого сознания. Но существуют еще социальные (принадлежность человека к той или иной социальной страте) и экзистенциальные (здесь разумно исследовать данные социальной психологии и психотерапии) факторы. В итоге, человеческое сознание детерминируется (определяется) множеством механизмов, которые неизвестны среднестатистическому человеку. Но даже те специалисты, которые знают о них, лишь отчасти могут их контролировать. Все эти механизмы превращают сознание в послушную марионетку, которая не ведает, что творит.
То, что это так, знает почти каждый человек не на собственном, естественно, а чужом примере. Любой из нас сталкивался с ситуацией невозможности втолковать другому человеку «очевиднейшие» вещи. Эти трудности возникают, прежде всего, при контакте с представителями иных социальных (или возрастных) групп. И они минимизируются при контакте с представителями собственной социальной группы. Повседневный человек объясняет это тем, что он и его группа – нормальные, разумные, добродетельные, вменяемые люди. Наука же констатирует – относительный успех коммуникации внутри группы обеспечивается идентичностью и общностью социо-культурных и экзистенциальных программ.
В этом отношении человек не сильно отличается от животных. Животным же, насколько я знаю, религия не проповедуется из-за бессмысленности. Неразумие, невменяемость животных обессмысливает какую-либо религиозную веру и проповедь. Но то же самое и в случае с людьми.
Таким образом, если человек – существо невменяемое, то религия превращается в совершенно бессмысленную вещь. Она не способна преобразовать жизнь человека. Наоборот, люди преобразуют религию, всякий раз подгоняя ее требования под свои потребности. Именно так возникают инквизиторы, которые во имя любви к ближнему подвергают этого ближнего ужасающим пыткам (это всего лишь сильный пример; в более ослабленном виде этим занимаются все).
Кроме того. Когнитивная, социальная и экзистенциальная невменяемость человека предполагает его социальную и экзистенциальную несвободу. Индивидуальность каждого человека определяется совокупностью генетических, социальных и экзистенциальных (психологических, бессознательных) программ. Его действия также определены этими программами. В этом отношении, почти все люди оказываются несвободными. Их способ понимания окружающего мира и самих себя, их действия в этом мире определяются той социальной матрицей, представителями которой они являются. Безусловно, в рамках этой матрицы мы наблюдаем некоторый разброс в стилях и вариантах поведения. Но этот разброс объясняется не только тем, что каждый социальный модус (человек) занимает определенную точку социального пространства и времени, а значит, обладает уникальностью в рамках общего закона, но и тем, что у каждого человека есть свой набор бессознательных психологических потребностей и способов реакции.
Эта несвобода почти обессмысливает какие-либо проповеди человеку. Если вы сомневаетесь в этом, то попробуйте проникнуть в какую-нибудь бандитскую «малину» и обратитесь к ее обитателям с проповедью о добродетели. Ваша попытка гарантированно закончится катастрофой. Если вам повезет, то вас примут за сумасшедшего и просто со смехом выкинут вон. Ваша неудача будет обусловлена тем, что идеи, которые вы будете проповедовать, изначально чужды той части социальной матрицы, представителями которой являются бандиты.
Кажется, нам известны случаи успеха добродетельной проповеди. Но при тщательном исследовании мы всякий раз обнаруживаем, что этот успех был обусловлен какими-либо обстоятельствами или особенностями тех, к кому эта проповедь была обращена. И успех проповеди просто означал, что в силу этих обстоятельств одна форма социальной жизни (проявлением которой и была проповедь) успешно экспансировала по отношению к другой форме социальной жизни. При экспансии животные либо пожирают других животных, либо вытесняют их на периферию. При социальной экспансии одна форма социальной жизни вполне может «перевербовывать» представителей другой формы социальной жизни.
Итак. Человек – существо невменяемое и несвободное. Следовательно, религиозная моральная проповедь ему не имеет смысла. Она будет либо отброшена, либо понята крайне превратно. Даже приняв проповедуемые ему идеи, человек не сможет реализовать их адекватно. Классический пример тому - история христианства. При всей видимости успеха можно констатировать: идеи Нового Завета поняты крайне превратно и извращенно, а христианство оказалось полностью поглощено и ассимилировано социальным миром. Конечно, христианский богослов может рассматривать в качестве неоспоримого успеха тот факт, что некая область средневековой Франции оказалась населена одними лишь христианами, возглавляемыми епископом. Но то обстоятельство, что этот епископ и его паства погрязли в пороках и преступлениях и, при этом, даже не подозревают, что они делают что-то не так, полностью обесценивает этот успех.
Таким образом, мы приходим к неприятному выводу. Либо Бог совершенно не знает и не понимает, что собой представляют люди: Он предлагает им то, что они не могут понять и требует от них то, что они не могут сделать - безумный или невежественный Бог. Либо Бога нет.
Правда, и здесь возможны различные уловки. Можно переформулировать традиционный религиозный проект в сверхсовременном духе. Такая переформулировка будет уловкой, поскольку она не имеет никаких оснований и доказательств. Но она становится необходимой из-за давления научного знания и современного сознания, формируемого этим знанием.
Пример такой переформулировки мы можем обнаружить в романах Бернара Вербера: «Танатонавты», «Империя ангелов», «Мы, боги» и т. д. Его проект религии вполне может стать образцом для религии будущего. Такая религия отбрасывает все архаические формы и стремится сохранить иллюзию Бога, не обременяя сознание современного верующего нелепостями и сказками прошлых тысячелетий.
В общем, схема Вербера выглядит следующим образом. Души (духовные субстанции) бессмертны и способны к реинкарнации. Основной закон Вселенной – движение душ по лестнице осознания. Те души, которые достигают определенного уровня осознания, поднимаются на более высокую ступень существования: из минералов в растения, из растений в животных, из животных в человека, из человека в ангелов, из ангелов в богов и т. д. Возможно, и нисхождение. Предполагается, что более высокий уровень осознания порождает и более высокий уровень ответственности и нравственности. Правда, я несколько подшлифовал идеи Вербера. Необходимость романной фабулы заставляет его достаточно сильно искажать эту схему.
Подобные примеры дают нам основания полагать, что эволюция религии возможна и в дальнейшем. Эта иллюзия имеет и будет иметь долгую историю. Но от этого она не перестает быть иллюзией. Всякий раз из тысяч возможных объяснений верующий с энтузиазмом принимает (и игнорирует другие) как истинное лишь то объяснение, которое позволяет ему сохранить веру, пусть даже и в преобразованном виде.
2. Генетический аргумент, или происхождение идеи Бога. За несколько столетий развития социальные науки наработали достаточно фактического и теоретического материала, позволяющего понять – как возникла религия и, в частности, идея Бога.
Религия и идея Бога – не тождественные вещи. Не всегда религия предполагает идею Бога. Десятки, если не сотни, тысяч лет первобытные люди жили без идеи Бога, «исповедуя» анимизм. Известны и примеры «цивилизованных» религий, не предполагающих фигуры Бога или богов – ранний буддизм или конфуцианство. Именно поэтому умные социологи предпочитают определять религию не через понятие «Бог», а через понятие «сакральное».
Правда, при таком определении также возникает ряд трудностей. Например, некоторые современные политические идеологии автоматически попадают в разряд религий. Что, впрочем, меня не удивляет. Полагаю, они являются «светскими религиями», возникшими в эпоху разложения традиционных монотеистических систем (пострелигиозная культурная эпоха). Кроме того, сам термин «сакральное», понимаемый в смысле «потустороннее», «сверхъестественное» предполагает в качестве точки отсчета науку с ее понятием «естественное».
Я не буду описывать социальные, культурные, психологические механизмы возникновения религии и идеи Бога. Эта тема для отдельной статьи. Укажу лишь на то, что и религия, и идея Бога есть тотальные социоантропоморфные проекции на реальность – человек воспринимает и осмысляет мироздание по образу, подобию и в терминах своего человеческого бытия. В этом отношении, идея Бога уже сама по себе оказывается крайне сомнительной. Познание мира предполагает замену социоантропоморфных образов и терминов представлениями и терминами науки.
Чем больше мы знаем о чудовищных размерах, а значит, и о бесконечном качественном разнообразии, Вселенной, тем труднее представить или поверить, что все это управляется одной высшей силой. Миллиарды людей лишь на одной планете находятся под ее контролем. А таких планет бесконечное множество! С точки зрения Высшего Космического Разума отдельное разумное существо с его интригами, повседневными заботами и мелкими чаяниями не различимо в громаде бесконечной Вселенной.
Зная, как возникли религия и идея Бога, мы можем твердо утверждать, что если бы Бога не было, то Его обязательно выдумали бы. Для научного объяснения существования религии гипотеза о существовании Бога излишня. Есть Он или нет Его, люди неизбежно верили бы, что Он существует.
Соответственно, крайне маловероятно, что идея, возникшая с социо-культурной и психологической необходимостью, окажется истинной. Эта идея отсылает нас не к сущности мироздания в целом, но к природе человеческого и социального.
Здесь уместно упомянуть о так называемом «психологическом аргументе» в пользу бытия Бога. Этот аргумент весьма любим многими «серьезными» и уважаемыми теологами. Суть его сводится к следующему. В мире нет ничего сверхсовершенного (сверхмогущественного, сверхразумного, сверхблагого и т. д.), но человек имеет идею о сверхсовершенном существе – Боге. Следовательно, если мы не можем объяснить, как эта идея возникла естественным путем, мы обязаны придти к выводу, что Бог существует как источник этой идеи.
Признаюсь, всякий раз, когда я сталкиваюсь с «психологическим аргументом», меня берет оторопь и я начинаю гадать: что это – святая простота или наглое лукавство?! «Мы не можем объяснить…» - кто это мы? Допускаю, что такие люди существуют. По себе знаю. Я вот, например, не в состоянии объяснить естественным образом, почему ящик в моей квартире, именуемый «телевизором», показывает мне картинки и беседует со мной. Недоступность для меня естественного объяснения этого феномена с очевидностью указывает, что я являюсь обладателем магического предмета и что магия существует. Думаю, что при подобных моих заявлениях любой физик или просто «технарь» также будет впадать в оторопь: дурак, дикий человек или мошенник? В данном случае я предпочел бы четвертый вариант – язвительный человек.
Персонажам, рассуждающим о «психологическом аргументе», рекомендую обратиться к соответствующей научной социологической, антропологической, культурологической и психологической литературе.
3. Аргумент от религиозного плюрализма. Профессиональный богослов – это мастер интеллектуальных и словесных уловок. Вот вам пример еще одной уловки.
Богослов старается доказать бытие Бога, в том числе, и рациональными, и эмпирическими методами. Достигнув в этом успеха  (по его мнению), он тотчас совершает подмену. Место якобы научно доказанного абстрактного Бога – некоего мирового Разума, создавшего все и управляющего всем – тотчас занимает Бог той конфессии или религии, представителем которой является богослов. Удивительно, но мастер уловок даже не удосуживается обосновать эту подмену. «Вы видите, я доказал, что Бог существует – говорит он. И этот Бог – наш Бог!»
Таким образом, утверждающие существование Бога всякий раз предполагают существование именно их Бога, Бога их религии или их конфессии. Некий абстрактный внеконфессиональный Бог не нужен никому и не устроит никого. Такой Бог просто опасен, ибо он своим существованием обличает всех верующих в их заблуждениях. Если такой Бог существует (Бог нескольких интеллектуалов, проникших в его сущность), то все остальные люди обрекают себя на погибель, ибо верят в неправильного Бога. Тратить слова на опровержение существования такого Бога я не собираюсь. Это сделают и без меня теоретики всех религий и конфессий. И будут правы – кому нужен Бог, который оставил без помощи, поддержки и спасения 99,9999 % людей, не удосужившись сообщить им о себе и своих правилах.
Но положение не улучшается, если предположить, что истинным Богом является Бог какой-то одной религии или конфессии. В этом случае, большинство живших и живущих на Земле людей также погибли, ибо верили в неправильного Бога.
Конечно, можно допустить, что Бог помилует людей, которые верили в него неправильно. Например, христианский или исламский Бог помилует индейцев Америки, которые не могли знать о Нем по независящим от них причинам. Но подобное предположение вряд ли будет принято реальными религиями и конфессиями. Такое предположение фактических предполагает необязательность, бессмысленность религии – ведь незнание истинного Бога по своим последствиям тождественно отрицанию Бога.
Одна из сердцевинных идей религии – установление особой связи с Богом. Верующий уверен, что именно его способ позволяет ему правильно обратиться к истинному Богу и установить с ним наиболее интимную, личностную связь. Если я обращаюсь к иллюзорному Богу, или общаюсь с Богом неправильно, то это уничтожает мою особую связь с Ним. В этом случае оказывается, что подавляющее большинство человечества лишено Бога. Из этой ситуации можно сделать два вывода: либо Бога вовсе не существует, либо этот Бог абсолютно равнодушен к человеку и человечеству, ибо Он при всем своем всемогуществе с легкостью допустил невозможность для большинства людей прийти к Нему.
Естественно, второй вывод по своим следствиям фактически тождественен отрицанию Бога, ибо такой Бог никому не нужен. Он не нужен даже тем, кто уверен, что знает истину о Нем. Если Бог по равнодушию или каким-либо другим причинам допустил духовную гибель большинства человечества вследствие невозможности его узнать истинного Бога, то где гарантия, что этот Бог отнесется с вниманием и любовью даже к тем, кто обладает истинным знанием о Нем? Если такой Бог равнодушен к участи большинства, то что мешает ему потешаться и над потугами избранного меньшинства? Странно, что большинство верующих, наслаждаясь своей избранностью, не видит тех чудовищных следствий, которые из этой избранности вытекают и которые эту избранность девальвируют.
Мне понятно, почему эта мысль не приходит в головы людей необразованных и диких. Такие люди, как правило, полны ксенофобии и горделивого самомнения. На вопрос о причине их избранности они с удивлением ответят: «А как же может быть иначе?! Ведь Бог видит и знает, сколь мы добры, прекрасны и достойны и сколь пакостны и слепы все остальные. Было бы странно, если бы Он стал спасать людей, творящих скверну, и пренебрег бы нами – людьми, ведущими правильный и чистый образ жизни». Но человек образованный и просвещенный не может мыслить подобным образом. И для такого человека проблема плюрализма религий оказывается очень серьезной.
Я часто задаю представителям разных конфессий следующий вопрос: «Если ваша конфессия истинная, то тогда подавляющее большинство живших и живущих людей заблуждались и в силу этого заблуждения погубили свою душу. Вам не кажется это утверждение очень смелым и, вместе с тем, очень сомнительным?» Воцерквленные люди обычно отвечают мне без тени сомнения: «Нет, не кажется. Подавляющее большинство людей своей неправильной верой погубили себя. Истина доступна лишь нам».
Счастливые люди! Их самоуверенность подобна граниту.
Идея Бога в ее развитом виде все же предполагает, что Бог желает блага всем человеческим существам. И поскольку Он создал мир и создал людей, возможность обеспечения этого блага предусмотрена заранее. Если это благо зависит от правильного понимания требований Бога, то необходимо констатировать, что большинство людей лишены этой возможности. Чудовищный разброс религиозных и конфессиональных взглядов взаимно уничтожает уверенность в истинности той или иной религии или конфессии, и ставит под сомнение существование самого Бога. Единственный выход – предположить, что Бог либо злонамерен, либо равнодушен к подавляющему большинству людей.
Но, впрочем, это предположение вряд ли может быть принято современным богословием, рассчитанным на массовое признание. Такое предположение мгновенно перемещает идею Бога из области насущных интересов миллиардов людей в область интереса маленькой группки теоретиков – они знают, что во Вселенной есть пульсары и знают, что есть еще Бог.
Кроме того, в своем споре с наукой религия выставляет определенные основания достоверности своих утверждений и приводит определенные аргументы. Религиозные теоретики горячо настаивают на том, что эти основания и эти аргументы неоспоримо свидетельствуют в пользу истинности религии.
Но проблема состоит в том, что религий много и каждая из них почитает себя истинной, а все остальные – заблуждением. Но при этом, каждая религия обосновывает свою истинность примерно одними и теми же аргументами.
Таким образом, религиозный теоретик в споре с наукой настаивает на радикальной истинности оснований и аргументов его религии, но, при этом, когда эти же основания и аргументы используются другой религией, он не воспринимает их как серьезные и основательные. Иными словами, когда христианский богослов выдвигает аргументы в пользу истинности христианства, эти аргументы представляются ему в высшей степени основательными и серьезными. Но когда эти же аргументы использует мусульманский богослов, отстаивая истинность ислама, христианскому богослову эти аргументы и основания не представляются заслуживающими внимания. Так, например, чудеса и мистический контакт святых с Богом свидетельствует, по мнению богослова, в пользу абсолютной истинности христианства. Но чудеса и мистический опыт мусульманских святых не убеждают христианского богослова в истинности ислама.
Соответственно, полемизируя друг с другом и с легкостью отклоняя основания и аргументы своих оппонентов, религии фактически дискредитируют основания и аргументы религии как таковой. Если их основания и аргументы не могут убедить их религиозных противников, то почему они считают, что эти доказательства могут убедить скептически настроенного ученого, обладающего высокоразвитым интеллектом?!

4. Идея Бога и картина социального мира, предлагаемая наукой.
Несколько столетий развития социальных наук создали определенный комплекс знаний и представлений относительно того, что собой представляет социальная реальность и каким закономерностям она подчиняется. В этой картине социального мира совершенно нет места для Бога. Идея Бога в ней присутствует, но лишь в качестве одной из множества идеологических конструкций, занимающих человеческий ум. Для успешного объяснения социальных феноменов науке не требуется прибегать к религиозным «истинам». Более того, эти религиозные «истины» совершенно не вписываются в общую парадигму социальных наук, они противоречат ей.
Есть и еще одно неприятное обстоятельство. Идея Бога, как правило, оформляется в ту или иную конкретную религию или конфессию, предлагающую соответствующую картину прошлого и настоящего человечества. Всякий раз история так, как она предстает в религиозных текстах, оказывается в разительном противоречии с историей, реконструируемой наукой. Наиболее показательный пример здесь – христианство. Современная наука не может принять той картины прошлого человечества, которую предлагает Библия. Либо Библия сообщает истину и тогда в мусорное ведро следует отправить целый комплекс социальных наук. Либо эти социальные науки дают адекватное представление о человеческой истории и тогда Библию следует поместить на одну полку с «Тысячей и одной ночью» и «Мифами Эллады». Впрочем, разумнее использовать ее как один из источников древней истории – проблематичный, но полезный.
На примере того же христианства мы можем видеть сколь губительна для науки идея Бога. История самого христианства, реконструируемая верующими историками, разительно отличается от истории христианства, созданной наукой, не предполагающей существование Бога. Естественно, предпочтительней вторая история – она не содержит иррациональной предпосылки, и потому оказывается точнее и истиннее.
Таким образом, мы констатируем: идея Бога находится в явном противоречии с парадигмой, принципами и знанием современных социальных наук. Из этого обстоятельства мы косвенно можем умозаключить, что, скорее всего, Бога не существует. В противном случае в последние несколько столетий социальные науки движутся по пути заблуждения.
Последнее предположение не может испугать верующего – ему легко предположить, что социальные науки, которые обходятся без идеи Бога, несомненно, движутся по пути заблуждения. Но подобное предположение немыслимо для ученого – прогресс социальных наук имеет хорошее основание в мощном массиве фактов и проверенных методов.

Научное знание всегда имеет вероятностный характер. Соответственно, и выше приведенные аргументы не могут рассматриваться как прямые, однозначные доказательства небытия Бога. Это косвенные аргументы. Из них лишь следует вывод, что существование Бога предельно маловероятно. Определенная осторожность подобного суждения не должна радовать теологов и внушать им какие-либо надежды. Р. Докинз справедливо указывает, что неполное знание, отрицающее существование Бога ни в коей мере не может быть приравнено по своему статусу незнанию, на основании которого утверждается существование Бога.
«В невозможности абсолютного доказательства отсутствия бога нет ничего странного и необычного хотя бы потому, что невозможно с полной вероятностью доказать отсутствие чего угодно. Важнее не то, можно ли доказать отсутствие бога (нельзя), а то, насколько велика вероятность его бытия. Это совершенно другой вопрос. Одни недоказанные вещи гораздо менее вероятны с рациональной точки зрения, чем другие. Почему бы не проанализировать вероятность существования бога? Несомненно, факт невозможности доказательства присутствия или отсутствия бога не делает эти варианты равновероятными». (Докинз Р. Бог как иллюзия. – М.: Издательство КоЛибри, 2010. – 560 с. С.79 – 80)

9. Является ли вопрос о Боге значимым для науки? Безусловно, да. Наука не может игнорировать утверждения и претензии религии и обязана противостоять им. Обусловлена эта необходимость несколькими обстоятельствами.
1. Различные гносеологические системы неизбежно конкурируют между собой. Фактически, эта конкуренция есть борьба за выживание. Система, которую перестают использовать, становится мертвой системой. Вполне естественно, что и религия, и наука сражаются друг с другом в своих претензиях на культурное доминирование в обществе.
Эта конкуренция предполагает, в том числе, и различные интервенции на территорию противника. Эти интервенции осуществляют как наука, так и религия. Если наука хочет выжить и даже господствовать, то она обязана сражаться с религией.
2. Вопрос о Боге оказывается очень значимым в некоторых областях науки. Представители этих областей с неизбежностью принуждены исследовать этот вопрос. Пример – теория эволюции.
3. Для социального научного знания вопрос о Боге также очень значим. Здесь интересы религии и интересы социальных наук непосредственно пересекаются.
Об этом скажу более подробно.
В XVII веке французский философ Рене Декарт сформулировал в некотором роде компромиссный проект взаимоотношений науки и религии. Выделив в рамках мироздания две субстанции – материю и мышление – Декарт постулировал их автономность по отношению друг к другу: материя не воздействует на мышление, мышление не может влиять на материю. Это крайне сомнительное положение упорно отстаивалось Декартом в виду тех полезных (по его мнению) следствий, которые из него вытекали: материей занимается наука, мышлением – преимущественно религия и дисциплины согласующиеся с ней. В XVII веке подобный проект больше устраивал науку, чем религию. Согласно ему, наука получала карт-бланш на исследование материи, то есть природы. В то время наука еще не могла претендовать на надежное знание мира социального. Именно поэтому Рене Декарт с легкостью уступал религии эту область.
Подобная щедрость не могла обмануть представителей церкви. Еще вчера они осуществляли тотальный контроль над любой сферой знания о мире. И церковь не собиралась просто так сдавать свои позиции и отказываться от этого контроля. Проект Декарта не был принят ею.
Но ныне, по прошествии нескольких столетий, и религия, и общество фактически приняли и реализовали проект Декарта. В этом легко убедиться, включив телевизор и посмотрев некоторое количество интеллектуальных передач. Если в телепередаче обсуждаются вопросы об устройстве Вселенной, галактиках, черных дырах, кометах или жизни животных, то среди экспертов вы, как правило, не обнаружите представителей религии. Но если речь заходит о социально значимых вопросах, то присутствие при их обсуждении жреца становится очень даже вероятным. Иными словами, и общество, и религия не считают необходимым прибегать к экспертной оценке жрецов в вопросах, связанных с материей. Но в вопросах, касающихся человека, экспертная оценка жреца считается уместной и даже необходимой.
В силу этого обстоятельства социальный ученый не может остаться равнодушным в отношении проблемы Бога. Либо он отстаивает автономию социального научного знания, либо капитулирует перед религией и ставит крест на себе как на ученом. Сочетание веры и науки крайне опасно и проблематично прежде всего для науки. Рано или поздно религиозные представления ученого вмешаются в его научную деятельность и поведут ее в ложном направлении. Невозможно одновременно служить двум господам – Богу и Истине.
Конечно, возможна и третья позиция – агностицизм. Но она фактически есть косвенное отрицание Бога. Незнание о чем-либо по большому счету помещает это что-либо в разряд небытия. Например, если преподаватель и студенты не знают - заложена ли в аудитории бомба, то, фактически, они ведут себя так, как если бы бомбы не было – занятия продолжаются в обычном режиме. Если же они перед лекцией тщательно обыскивают аудиторию, то это уже не чистое незнание, поскольку косвенно они руководствуются идеей бомбы в аудитории. Так и с агностицизмом. Последовательный агностик, констатируя, что у него нет знания о Боге, действует так, как если бы Бога не было. Если же агностик из факта незнания о Боге допускает, что тот существует, то он впадает в эпистемологический произвол, предпочтительно выбирая из множества возможных следствий своего незнания лишь одно.
4. Вопрос о Боге еще более значим в прикладных социальных областях (политика, психотерапия, социальная практика, человеческая жизнь и т. д.). Ценность научного знания проявляется, прежде всего, в его практическом применении. В области же практики конкуренция социальной науки и религии чрезвычайно высока. И наука, и религия сражаются за право выступить главным, а в идеальном варианте – единственным, экспертом в области практики. Именно поэтому социальный ученый обязан отнестись к вопросу о Боге принципиально и решить его для себя однозначно.
В качестве иллюстрации этого тезиса приведу психотерапевтическую практику. Современная психология имеет достаточно мощные знания о природе и механизмах психических проблем. И здесь психология оказывается в ситуации жесткой конкуренции с религией. Религия, с точки зрения психологии, – это мощная теоретическая рационализация целого комплекса невротических проблем верующего. Погружаясь в эту теоретическую рационализацию, верующий не только не решает свои экзистенциальные проблемы, но и усугубляет их (в лучшем случае, консервирует). Например, человек, чья жизнь отравлена тотальным чувством вины, в рамках религии найдет развернутое объяснение, что эта вина полностью оправдана и имеет фундаментальное онтологическое основание. Человек, испытывающий патологический страх перед сексуальностью, обретет в рамках религии уверенность, что этот страх не является его личной проблемой, а является его величайшей добродетелью, поскольку через этот страх Бог отвращает его от порока. Человек, строящий свою жизнь на основании жестких абсолютных норм и ценностей, найдет в религии прекрасное основание для этих норм и ценностей. В то время как психотерапевт обеспокоено констатирует, что речь идет о жестко интроектированной личности.
Возможно, просвещенный психолог-верующий скажет, что совсем необязательно тащить религию в психотерапию – их можно развести. Но почему он так скажет? Это суждение будет выражать не прогресс религии, а прогресс науки и светского общества. Не религия уступает эту область светскому знанию, а светское знание вырывает еще одно поле из цепких лап религии. Таким образом, мнение нашего психолога-верующего будет не отражением истины, а всего лишь демонстрацией его умеренного консерватизма – он уже принял как само собой разумеющиеся достижения вчерашнего дня, но не готов принять все достижения дня нынешнего или завтрашнего. Что ж, спасибо и за это.
То же и в других областях. Например, рассматривая проблемы отсталой, немодернизированной страны, социальный теоретик предложит целый комплекс экономических и политических реформ. В то время как представитель религиозного мировосприятия будет уверять, что все проблемы страны мгновенно будут разрешены, если страна вернется к чистым образцам древней религиозности (крайний случай такого подхода – религиозный фундаментализм).
Таким образом, и в поле практического наука сталкивается с религией и жестко конкурирует с ней. И мы не будем удивляться этому, если вспомним, что наука – это продукт эпохи секуляризации. Более того, прогресс научного знания оказался важнейшим фактором секуляризации общества. Наука всегда была, есть и будет наиболее непримиримым противником религии. Конечно, многие представители науки не в силах преодолеть давление социальной среды и отказаться от религиозности. К ним следует относиться терпимо. Но эта терпимость не должна затмевать для нас того факта, что потенциально эти люди являются «пятой колонной» в науке. Если однажды характер общества изменится и у религии появится возможность вновь поглотить, подчинить и уничтожить науку, то ее проводниками и агентами, скорее всего, выступят именно эти люди, ибо они не увидят в этих действиях чего-либо опасного или неприемлемого.

10. Необходима ли религия? Исследуя этот вопрос, мы покидаем поле строгой науки и оказываемся во власти вольной философии и идеологии. Любая оценка субъективна. Она выражает личные предпочтения субъекта и отсылает к той форме социальной жизни, представителем (модусом) которой он является.
Мне часто говорят о том, что религия полезна и необходима. Мне трудно однозначно согласиться или не согласиться с этим тезисом.
С одной стороны, очевидно, что как господствующая форма идеологии архаических обществ религия выполняла социально важные, а значит, и благотворные функции. Впрочем, то же можно сказать и о других социальных институтах. Например, древнее государство позволяло сохранить и развить цивилизацию. Но это же государство повинно в многочисленных несправедливостях и насилиях. Или, например, рабство. В античном мире рабство стало основой невиданного взлета античной цивилизации. Но вряд ли современный человек испытает приступ умиления или восторга, вспоминая об этом социальном институте.
Более уверенно я могу говорить о неизбежности религии. Человек - слабое, ограниченное и конечное существо. Большинство людей нуждается в религии, как средстве компенсации, поддержки и утешения. Большинство людей невежественны, и именно поэтому религия оказывается неизбежной формой их мировоззрения. Большинство людей не обладают строгим систематическим мышлением, и именно поэтому религия представляется им вполне истинной формой мировоззрения. Большинство людей консервативны, и именно поэтому они тяготеют к традиционным культурным формам. Таким образом, религия с неизбежностью еще долго будет сохранять свою власть над умами людей.
Но религия – это хитрый и опасный зверь. Оперируя фигурой Бога, она получает возможность утверждать абсолютную истину и абсолютное добро. А если есть абсолютная истина и абсолютное добро, то, следовательно, есть и абсолютная ложь и абсолютное зло. Естественно, что добродетельный человек непримиримо и бескомпромиссно борется с абсолютными ложью и злом. То, что приближает человека к Богу, есть истина и добро. То, что удаляет его от Бога – ложь и зло. Следовательно, сама природа религии порождает фанатизм, нетерпимость и насилие.
Например, человек, растлевающий детей, безусловно, будет воспринят как абсолютный враг общества. Но что ценнее тело или душа? Любой верующий, не колеблясь, ответит, что душа неизмеримо выше тела. Следовательно, человек, растлевающий душу ребенка, значительно более опасен для общества, чем человек растлевающий тело. Любой человек, отравляющий душу ядом неверия и сомнения, значительно более опасен, чем маньяк, подстерегающий свои жертвы в темных переулках. И если маньяк смиряется тюремным заключением, то в еще большей степени это наказание должно быть применено к инакомыслящему, имеющему наглость заявлять о своем инакомыслии во всеуслышание.
Этот простенький силлогизм не является лишь абстрактным рассуждением. Мы видим, что всякий раз, как религия занимает господствующие позиции в обществе, начинается эпоха религиозной нетерпимости и насилия.
Конечно, нам говорят, что эти так называемые «эксцессы» есть следствие неправильно понятой воли Бога и искажение ее. Эта отговорка популярна не только среди верующих, но и среди представителей других абсолютистских, а значит, и с неизбежностью, тоталитарных идеологий. Так, например, коммунисты часто прибегают к этой формулировке. «Но позвольте, - отвечаю я – сколько раз вы пытаетесь строить коммунистическое общество, столько раз у вас и выходят искажения и тоталитарный режим. Не пора ли задуматься о том, что сама сущность вашей идеи с неизбежностью порождает именно этот результат?! Мне кажется, что не только пора, а просто необходимо это сделать, поскольку всякий раз расплачиваться за ваши неудачные эксперименты приходится ни в чем не повинным людям».
То же мы видим и в случае с религией. Любая идеология, построенная на абсолютах, с неизбежностью приводит к нетерпимости и насилию. В этом отношении, я рассматриваю такие идеологии как коммунизм или фашизм в качестве разновидностей «светских религий». Эти идеологии возникли после господства абсолютистской, монотеистической религии и на базе основных идеологических схем этой религии. Именно поэтому, размышляя о пользе или вреде религии, я записываю в ее счет не только ее собственные преступления, но и преступления светских абсолютистских идеологий. И они и монотеистические религии – разновидности абсолютистской идеологии.
Религия – опасный и хищный зверь. Современное общество не имеет возможности, да и большого желания, убить этого зверя. Поэтому оно держит его в узде, не давая возможности вырваться на свободу и начать творить зло. Как минимум, это положение вещей следует сохранять и поддерживать. В конце концов, смирение этого зверя далось дорогой ценой – на протяжении нескольких столетий с ним велась тяжелая, кровопролитная борьба. Не стоит начинать все с начала.
В смиренном состоянии религия и религиозные организации могут быть и очень полезны. Так, например, цивилизованная церковь является ценнейшим элементом гражданского общества, ограничивающего чрезмерные притязания государства.

11. О том, что было бы очень хорошо, если бы Бог существовал на самом деле.
Каждый отрицает существование Бога по своим мотивам. Очевидно, что существуют и богоборцы, которые отрицают Бога из ненависти к Нему. Нет ничего удивительного в том, что если существует множество людей, фанатично любящих Бога, то наберется и некоторое количество тех, кто фанатично Его ненавидит.
Ученых, отрицающих существование Бога, не следует причислять к числу богоборцев. Ученый отрицает существование Бога на основании научного знания, так же, как он отрицает существование кентавра или теплорода. При этом, естественно, он не испытывает ненависти ни к кентавру, ни к теплороду. Хотя некоторая эмоциональность здесь возможна. Например, в случае, если ученого порядком «достанут» кентавром или какой-либо еще фантастической сущностью.
Не знаю как другие ученые, но про себя я могу заявить: если бы мне научно доказали существование Бога, то это доказательство меня очень порадовало бы. Как человек я хотел бы, чтобы Бог существовал.
В свое время Сартр совершенно справедливо отметил, что отсутствие Бога не радует, но серьезно беспокоит атеистических экзистенциалистов. Я полностью с ним согласен. Отсутствие Бога делает трагическое положение человека в этом мире еще более трагичным. Если бы Бог существовал, то это решило бы массу человеческих проблем.
Из человеческой жизни ушли бы страх и тревога. Человеческая жизнь наполнилась бы надеждой. И человек получил бы воздаяние! А воздаяние, скажу я вам, это чудесная вещь. При наличии воздаяния разрешились бы даже проблемы с религиозным насилием. Как хорошо: растерзанный инквизиторами или фанатичной толпой просветитель блаженствует в Раю и удовлетворенно созерцает, как все эти тупые, злобные, фанатичные толпы, все эти папы, епископы, патриархи, священники и инквизиторы, все эти ограниченные и безжалостные педагоги и воспитатели парятся в геенне огненной и скрежещут зубами от осознания того, как глубоко они ошибались и как гнусно себя вели.
Заманчивая, очень заманчивая картина! Она столь заманчива, что на секунду меня охватывает сомнение и посещает надежда: а может быть и правда – Бог существует и все это неизбежно случится!
Кроме того, у меня есть надежда, что мне удалось бы поладить с Богом. В конце концов, каждый рисует себе Бога в меру своих интеллектуальных и культурных возможностей. У большинства эти возможности крайне ограниченны. Вот и получается у них, в итоге, «Бог котлет, свечей и длинных юбок» - эдакий пошлый конторщик, который ревниво отслеживает количество съеденных котлет, поставленных свечей и ударов лбом во время молитвы об пол. А еще этот Бог крайне стыдлив, сексуально озабочен и садистичен – всякий раз, когда он видит женщину в короткой юбке, то приходит в неистовство и тотчас начинает измышлять истязания, которым будет подвергнута грешница на том свете.
Не знаю, правда ли, но мне рассказывали знающие люди, что для собак очень важен статус их хозяев. Чем круче хозяин, тем увереннее и наглее чувствует себя собачонка. Что ж, некоторые люди очень похожи на собак. Взять, к примеру, какую-нибудь пакостную старушку. Она постоянно тусуется в церкви и чрезвычайно горда тем, что у нее очень крутой Хозяин. Этот Хозяин столь крут, что не грех и облаять какого-нибудь незадачливого персонажа, который, по мнению старушенции, не проявляет должного почтения к месту и к Хозяину этого места.
Я считаю себя умным человеком. И как умный человек я понимаю, что все эти глупости вряд ли занимают Бога. Они кажутся нелепыми мне, так неужели они будут восприниматься серьезно Тем, Кто по определению в бесконечное множество раз умнее и глубже меня? Очевидно, что Бог обращает внимание на более серьезные вещи – например, на наше отношение к другим людям. А может быть, как думал Б. Рассел, Бог – ученый? В этом случае мы с Ним точно поладим.
Заманчивая, очень заманчивая картина! Она столь заманчива, что на секунду меня охватывает сомнение и посещает надежда: а может быть и правда – Бог существует и все это неизбежно случится!
Большинство людей слабо и не искушено интеллектуально. И желаемое оно тотчас считает реальным и сбывшимся. Но крепкий систематический ум не может увлекаться иллюзорными надеждами и обольстительными картинками. Чувство реальности, присущее мне, как человеку уже достаточно пожившему на свете, подсказывает, что из двух вариантов – оптимистического и пессимистического – верным окажется скорее вариант пессимистический. Мир не благоприятствует человеку. Он чужд его надеждам, страданиям и отчаянию. Мы – человеческое племя - каким-то чудом вцепились в космический кусок материи и всеми правдами и неправдами пытаемся выжить на нем. Эта борьба будет долгой и бесконечной и, скорее всего, закончится нашим поражением. Это нужно принять и с этим следует жить. Истина, какая бы она ни была горькая, для меня все же предпочтительнее сладкой лжи.


12. P. S. Будущее религии. Признаюсь, меня крайне удручает темп продвижения дискуссии между наукой и религией. Этот темп почти минимален. Такое впечатление, что слова и аргументы науки падают в пустоту. Казалось бы, наука одолела и сокрушила передовые отряды теологов, и они, в который раз, отступили, громогласно провозглашая несоизмеримость научного и религиозного знаний. Но, при этом, с флангов и тыла науку пытаются теснить самоуверенные толпы, собирающиеся сокрушить ее посредством чуда или «научных» аргументов. Эти атаки легко отбиваются, что, впрочем, не мешает новым персонажам снова и снова торжественно провозглашать о своей мнимой победе над наукой. И имя им – легион.
К сожалению, умных и образованных теологов мало. С ними можно и нужно дискутировать. Они потенциально доступны рациональным аргументам. Но за ними и под ними бездна беснующихся религиозных профанов. И эта толща не проницаема для каких-либо рациональных аргументов. Остается лишь уповать на успешное развитие современной цивилизации, которая сможет за десяток столетий, наконец, «подтянуть» человеческие массы до уровня современного мышления. Возможно, еще несколько столетий - и человек массы достигнет того уровня, на котором находится современный интеллектуал.
Эта надежда имеет некоторые основания. Не раз было замечено, что чем более развита страна, тем ниже в ней уровень религиозности населения. Наиболее религиозные страны – это страны наиболее бедные и отсталые.
Если рассуждать идеологически (а идея прогресса - глубоко ценностная и ненаучная, идеологическая идея), то можно сказать следующее:
Человеческие массы движутся по пути прогресса неравномерно. Единицы находятся на острие прогресса. Образованные круги в большей или меньшей степени приобщены к прогрессу. Массы, медленно, но верно, подтягиваются. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с человеком, возмущающимся так называемыми «современными нравами и идеями», я начинаю тестировать его на предмет вещей, которые он считает правильными и образцовыми. Всякий раз выясняется, его ценности и представления соответствуют культуре 20-50-100-летней давности. После чего я демонстрирую ему, что с точки зрения культуры XVII или X века, его взгляды социально опасны, безнравственны, вульгарны, бездуховны и просто неприемлемы. В итоге, я констатирую, что его, так называемая духовность, нравственность и благонамеренность есть лишь феномен умеренного консерватизма. Он, как человек массы, уже «съел» те идеи, нормы и ценности, которые были прогрессивны 20-50-100 лет назад, но, как консерватор, он не хочет принимать идеи новейшие. Сожалею, что мне отмерен обычный человеческий срок жизни – я с удовольствием поговорил бы с его внуками и правнуками.
Это правило распространяется и на религию. Религия – интеллектуальный продукт прошлых тысячелетий. Всякий раз ее старательно обновляют и реставрируют, но скоро под этими новшествами уже не будет заметен оригинал. Если человечество будет развиваться и дальше так, как оно развивалось до сих пор, то религия рано или поздно просто упразднится.
Мне возразят, что религия выполняет очень мощную психологическую функцию. Человек – конечное существо, и он нуждается в утешении и поддержке, сталкиваясь с трагедиями и катастрофами жизни. Все так. Но развитие цивилизации поставляет нам не только новейшие технические изобретения. Мы видим, что последние столетия этого развития обогащают человечество и весьма перспективными гуманитарными новшествами (например, психотерапия). Допускаю, что в будущем психологическая функция религии будет заменена иными культурными образованиями.

Примечания.
1.Мне возразят: «В чем же здесь лукавство? Такова природа Бога». Возможно. Но если обратиться к истории возникновения метафизики, то мы обнаружим, что эта парадигма изначально сознательно создавалась ее автором с целью защиты религии. Впрочем, об этом ниже.
2.Надеюсь, читатель понял, что весь абзац – раздраженное язвление в адрес философских остолопов и болтунов, кои были всегда и ныне продолжают плодится во множестве.
3.Правда, сам термин «метафизика» возник уже после Платона.
4.И эта группа не единственная. Есть множество других идеологически ангажированных «научных» групп. Есть ученые-коммунисты, доказывающие абсолютную истинность учения Маркса, есть ученые-фашисты, доказывающие истинность их расовой теории. Можно вспомнить и науку КНР, которая абсолютно точно доказала, что китайцы не относятся к виду homo sapiens. Недавно некоторые китайские генетики без всякой опаски провели генетический анализ на этот счет и были крайне озадачены полученным результатом. Выяснилось: китайцы генетически принадлежат к виду homo sapiens. Теперь китайские ученые мучаются: как правильно интерпретировать полученные данные с учетом очевидного – китайцы произошли от иной ветви эволюции.