Перекур в ПечорНИИпроекте. За окном метель с минус 38. Там дышать нечем, даже глаза замерзают. Потому что за окном Воркута. В курилке тоже не амбре, но здесь светло, цветы, милые люди и главное — тепло. Мы в рубашках — научные «киты», инженеры-фанатики, два журналиста и девушка из института Арктики... Не помню, кажется, она к отцу пришла. Люд в основном солидный не начальствующим положением, а профессиональной особостью — не много на планете наберется людей, знающих поведение вечной мерзлоты, пятнадцатиметровых свай под фундаментами, бетона №№№ марок и компрессионых загибов тоннелей шахт на глубинах ниже мерзлоты, Океана и вообще здравого смысла.
Лица еврейские, карело-финские, русские, строгие немецкие и почти кавказские (наверно, тоже чуть-чуть еврейские).
-Вот, китайская чайная роза, что позади тебя, - говорит весь в белом еврей с красивым сочетанием имени-отчества, с красивой прической , весь седой-седой, - Она была замерзшая вообще. Ни листика, ни сколь нибудь живого стебелька. А стояла она внизу у лестницы в горшке — видно выбрасывать её хотели. Там уж поверх грунта и известка была и битое стекло... Что-то я взял её, принес к нам в отдел, у принтера поставил и полил...
Куст китайской чайной розы выше меня на голову. Он уже отцвел, но коллеги Еврей Евреича кивают головой, подтверждая, когда он говорит : « Вы себе представить не можете, как она красиво цвела!!!! Она будто благодарила меня и весь наш институт, что мы взяли её на поруки....». Все , будто в первый раз, рассматривают сочный громадный куст, делающий совершенно параллельным мир курилки к мирам за окном или в зале конструкторов с острой геометрией рейсфедеров, планшетов, настольных ламп, похожих на кузнечиков-инопланетян.
А над головами нашими теперь мы все уже замечаем целые каскады вьющихся растений. Впрочем, теперь припоминается, что они есть и в коридорах института, а не только в курилке. Но не о вьющихся, а: «Вот посмотрите на эту драцену... Я её у мэра нашего украл. Ну не украл, а коварно мы вместе с мэром обманули его секретаршу. Милая женщина не хотела мне отщипнуть росточек... Говорит «не время», весной только можно. А там одна веточка и вправду обламывалась. Я её говорю — засохнет ведь — давай доломаю. Подрежу, в стаканчик с витаминками положу. Нет, говорит, и все — и не давала... Ну, мы с Игорем Леонидычем маленько схулиганили...Он перед секретаршей честно оправдывался, что сломал нечаяно — дескать жалюзи открывал... Теперь, клянусь, у нас драцена больше, чем у него в кабинете. А все почему? Горшочки надо вовремя менять! Она ж на корень оглядывается! Она ж тебе не фиалка какая-нибудь!».
-А у меня Лео Маркович, помните (он называет растение, как рецепт — что-то типа «хренперинбубоцию полофигенную»), - Тоже ведь выбрасывали. Стояла себе на подоконнике в филиале Горного института. Студенты уронили и подметали... Я забрал. За пазухой нес. Такой же мороз стоял. Сначала домой, а потом сюда — так же, за пазухой...
Дальше весь разговор — о судьбах вот этой лимонной забубенции, вот этого аленького цветочка, вон той каскадной красивой сказки. Интересно! Мир цветов и людей в снегах...
… Через сорок минут мы на наших УАЗиках будем буксовать в заносах на Западном кольце, и застынет даже чай в термосах. Тьма будет приходить с океана, и далекие огни Воргашора — жесткого, побелевшего от мороза в своих бетонных конструкциях — будут казаться теплыми огоньками. Уже хотя бы потому, что они единственные в этом мраке пурги, бесцветия и усталых глаз - усталых уже к четырем часам вечера.
А где-то в тридцати минутах езды есть зеленая цветущая лакуна, созданная людьми чтобы победить серость и мрак Полярной ночи. И ведь полВоркуты были такими — создавшими подоконники «имени Сулавеси и Ямайки», коридоры имени Крыма, курилки им. Тавриды... Вкус к жизни и свету, и цвету. Модель своего Эдема... Своего потерянного рая... Потерянного из-за страсти покорения мира.