Нет, не скажу, что здесь плохо.
Просто…
Неуютно как-то…
Всё одна и одна…
Хотя, это не совсем так.
Вот, справа от меня – дедушка Диван.
Так он постоянно спит!
Конечно, можно его понять. Работа у дедушки не из лёгких. Собачья, прямо скажем, работа.
Ночью, когда Мужчина и Женщина ложатся спать, он долго ворочается, скрипит недовольно. Правда, я уже знаю, что это недовольство – напускное. Он любит своих хозяев. И очень о них заботится. Потому и скрипит. Старается так уложить свои бока, чтобы им было удобно. А как поймёт, что всё, вот так – удобно, замирает и не шевелится. И так – всю ночь. Вот в такой, может, и очень неудобной для него позе.
Потому и отсыпается днём…
И то, не всегда.
Женщина-то с утра убегает. А мужчина может уйти ближе к ночи. Ему куда-то на шахту надо. Это – под землёй. И работают там не только днём, но и ночью. Мужчина это называет – «по сменам». И если ему уходить вечером, когда за тёмным окном уже давно горит яркая, как Солнышко, но холодная уличная лампа, то и днём Дедушка Диван вынужден бодрствовать…
Хотя, о чём это я? Сколько стою здесь, а Солнышка ни разу не видела. Всё ночь, ночь. И лампа на улице постоянно горит. Вот только Часы, спасибо им, подсказывают, когда утро, а когда, если первый круг подружки Стрелки пробежали, - вечер уже…
Неудивительно, что дедушка Диван почти всегда спит. Темно ведь всё время! Так что, как только выпадет какая минутка, - он сразу:
- Хр-рр… Х-р-рр…
Дедушка здесь самый, самый..
И по возрасту. И по положению солидному.
Потому, если он спит, то все - замолкают.
Чтобы не потревожить ненароком старика.
Только Часы, что висят на стене, прямо над ним, не могут удержаться, чтобы не подчеркнуть свою значимость и важность.
Каждый час:
- Б-бо-о-оммм…
Хорошо, если один раз. Но это бывает очень редко. Значительно чаще – больше, чем один. Два. Три. А иногда, так разговорятся, что этот «б-бо-о-оммм» двенадцать раз подряд докладывают…
Вот именно – докладывают.
Им хоть говори, хоть нет. Они всё своё и своё по уже давно выученной наизусть бумажке. Других, и меня тоже, – даже и не слушают. Словечко какое между этими «бомами» - не вставить.
А вставишь, что толку? На все твои вопросы у Часов только один ответ:
- Б-бо-о-оммм…
Воображалы и задаваки несчастные!
И настроения какого разговаривать с ними о чём-то нет. Ты им «стрижено», хоть двадцать пять раз подряд скажи, в ответ всё равно «б-бо-о-оммм» услышишь…
Как с ними только Маятник дружит?
Вот тот-то – ещё та балаболка.
Ну, как тётушка Сорока, дай ей Лесные Духи доброго здоровья и долгих лет. Только та всё-таки потрещит-потрещит, все новости, что с опушки или с ламбушки* принесёт, вывалит тебе на крону и улетит куда дальше рассказывать. А этот… Неугомонный…
И бормочет, и бормочет что-то…
- Тик-так… Ти-ик-та-ак…
Вот только я всё никак разобрать не могу, - о чём это он всё?
Конечно, если бы был у нас, в лесу, какой учитель часовых языков... Я бы – обязательно.
Хотя…
До того ли там было? Каждый день – столько разных важных дел.
Да и кто ж подумать тогда мог, что этот язык вообще когда понадобится. Знала бы, где упасть…
Нет…
Ка-ак всё-таки хорошо было у нас, в лесу…
То вот, тётушка Сорока прилетит, новости какие расскажет. То дядюшка Ветер ласково так погладит, спросит:
- Как вы тут, девчонки?
- Хорошо, дядюшка… Вот, дождевые капельки в гости заскочили, да и остались на какое время в веточках. Нам хорошо, а малыш Паучок ворчит, что опять в его хозяйстве беспорядок навели. А какой беспорядок? Сам посмотри – Солнышко выглянуло и таким узором его паутинку раскрасило! Каждой капельке – маленькую радугу подарило.
Или с подружками о чём своём, еловом, пошептаться…
Ах, сколько у меня подружек было… И сестрёнок.
Но…
Нет, не зря, видно, матушка дядюшку Ветра постоянно укоряла. Мол, зачем он нас с сестрёнками на эту просеку, под линию электрических передач, занёс. А он оправдывался. Мол, что шумишь, старая, посмотри только, как девчонкам просторно. Не то, что все вы там, в тесноте, да в обиде. Постоянно ведь кого вываливать вместе с корнями приходится…
А на просеке – красота!
Всем и места, и Солнышка хватает…
Но не зря, матушка…
Вот, пришли люди, под самый корешок забрали всех и увезли.
Долго везли. Сначала машиной. Потом – поездом.
Темно было, тесно.
И страшно…
Но не одна ведь я. Сколько родных сестрёнок, подружек вместе со мной, рядом, было…
И пока везли, и потом, когда высадили и поставили всех вместе в том месте, у входа в которое большими буквами кто-то написал – «Елочный Базар».
А когда не одна – не так уж и страшно. Вместе ведь все. Рядышком…
Ну, почему…
Почему меня одну Мужчина на Базаре взял и сюда принёс?…
В дом этот, что он квартирой назвал и который им какой-то Хрущёв строить помогал. Мастер, наверное, по строительству. Вот только он здесь не живёт.
Кроме Мужчины и Женщины больше – никого.
А место – есть. Вон, за дедушкой Диваном, - у окошка. Или вот, если из прихожей, сразу у входа в комнату. Конечно, тогда бы сестрёнка проход ветками загородила…
Но – ничего. Пройти-то можно! А я бы – не одна здесь была…
Правда, дедушка сказал, что ещё и мальчик маленький здесь живёт. Но я его не видела. Нет его.
Ещё до моего приезда, ночью, у него ушко заболело. Он не спал и плакал. И Женщина с Мужчиной не спали. Но не плакали. Потом приехали люди в белых халатах, посмотрели мальчику в ушко какой-то блестящей трубочкой и увезли на машине с красными крестами. Тоже белой.
Это уже сёстры Шторы сказали. Они в окошко видели. Машина как раз под лампой стояла.
Нет, не скажу, что здесь плохо.
Когда меня сюда принесли, я та-а-ак пить хотела. Сколько ехали! И хоть бы капельку какую кто бы где дал…
А Мужчина - догадался. Поставил меня в ведро и, чтобы я не падала, песка насыпал. Утрамбовал его. Потом и водички налил.
Так хорошо-оо… Почти, как дома, в родном лесу. И тепло. Прямо – весна! Вот только Солнышка нет. Но я всё равно новые, зелёные пальчики из веточек высунула. Может, здесь весна такая. Без Солнышка.
Кто-то же греет!
Значит, весна.
Вот я и высунула.
И все та-а-ак обрадовались…
Давай мне подарки разные дарить…
Вот, шарики стеклянные повесили. Почти как капельки дождевые, когда Солнышко в них смотрится. Только – больше. И – каждый шарик – одного цвета. Но все почти – разные. И красные есть, и синие, и желтые…
Ещё часы повесили. Тоже стеклянные. Но они не идут. Как встали, что-то около двенадцати, так и стоят… Зато – красивые…
А на верхушке у меня укрепили красную пятиконечную звезду.
И ленточки тоненькие серебристые на веточки бросили. Их почему-то «дождиком» все называют. Хотя, какой же это Дождик? Я же его знаю. Не Дождик это совсем. У того – капельки. А здесь – ленточки. Нет, не дождик!
Только я молчу. Поймут ещё, что – не то что-то, и снимут. А я такая в них…
Краси-ивая…
Да! И лампочки. Здесь все на этих лампочках просто с ума посходили. И на улице – они, и в доме… И вот… Мне тоже дали!
Их тоже как-то интересно называют.
Но я – забыла…
Столько кругом нового…
Интересного…
И все ждут, не дождутся какого-то Нового Года.
А ещё – когда мальчик из больницы вернётся.
И дедушка Диван говорит, что вот это всё…
Всё, что на мне и подо мной…
Да! Опять чуть не забыла…
Под моими ветками, прямо у ведра, что какой-то белой тряпочкой обёрнуто. Мол, снег это…
Глу-упые…
Какой снег, если весна!
Так вот…
Под ветками – коробочка, на которой вертолёт нарисован, и пакет.
А в пакете…
Разный мелкий народец в красивых бумажных одёжках. Нет, так-то я не видела. Закрыт пакет и ленточкой такой синенькой перевязан. Да народец в нём суетной, неугомонный. Всё шебуршит, разбирается промеж собой. Кто из них вкуснее, да лучше.
Но.
Все вместе против каких-то одних дружат. Те по-русски плохо говорят…
Всё:
- Калев**, калев…
И, - мы, мол, желе-е-ейные… В шоколадной глазури!
Фу-ты, ну-ты…
У меня тоже – смола под корой. И что с того?..
Но эти хоть, мал-мало, но по-русски гутарят.
А ещё там такие мячики маленькие. Оранжевые.
Вот, правду люди говорят. Мал клоп, да вонюч. Уж тако-о-ой от этих мелких запах…
Даже мой, приятный, хвойный, перебивает.
Дедушка говорит, что они откуда-то издалека.
Само собой. У нас таких вонючек сроду не было…
Вот эти вообще по-нашему ни бум-бум.
И откуда только такие серые? То есть – оранжевые.
А дедушка Диван и говорит, что всё то…
Ну, что на мне и под ветками…
Так всё – мальчику.
А то он всё один и один в больнице.
Да-аа…
Плохо одному. Сама знаю.
Знать-то знаю, а сама?
Всё о себе, да о себе…
Конечно, плохо без сестриц и подружек…
Но и ему.
Мальчику.
Хорошо, что ли?
Я вот, и красивая, и пальчики у меня новые, и…
Нет, не плохо мне здесь…
А ему там, в больнице? Одному… Без сестриц. Без подружек.
Не берёзовый сок сладенький…
Вот, придёт он из больницы…
- Ого!
Это же я тут! Така-ая… Кра-си-ива-я-а…
Не будет он больше один!
И я не буду…
Буду – с ним.
Ой…
Это что? Ключ в замке проворачивается?..
Так дедушка же говорил!
Что – сегодня…
А-аа…
А ты кто?
Такой маленький…
В смешной тёмной круглой шапке, сверху перетянутой резинкой, валенках и маленьком пальтишке, к рукавам которого на такие же резинки, что и на шапке, пришиты варежки.
И глазки…
Тёмненькие.
Широко-широко раскрыты.
А в них…
В них, как в той тихой, прозрачной ламбушке – я…
Я отражаюсь…
Такая красивая, нарядная…
С новыми зелёными пальчиками…
Ну…
Здравствуй, малыш…
* Ламбушка (карельск., уменьшительно-ласкат. от ламба) – небольшое лесное озерко
** Калев (Kalev) – торговая марка таллиннской кондитерской фабрики