1.
Когда начались бомбардировки, первым делом я побежал в "Фото-экспресс". Двигаясь быстрыми шагами мимо выбитых стекол по пустым улицам, я прислушивался к бешеному биению сердца и вою бомбардировщиков где-то вдалеке. Я сильно хромал после того, как стол упал мне на прямо на колено, каждый шаг давался с трудом, но останавливаться было нельзя. Остановка се,час означает смерть, по крайней мере, ожидание смерти. Проходя мимо автобусной станции, с которой я в детстве уезжал к бабушке в деревню, я с грустью понял, что она мне больше никогда не понадобится: ни остановка, ни бабушка. Она жила с южной стороны города, и эту местность начали бомбить одной из первых, за час до того, как было получено официальное сообщение о нападении.
2.
"Фото-экспресс" был пуст, но все-таки заперт. На что надеялись его хозяева, когда запирали магазин? Что они смогут вернуться в него после того, что случилось? Я никогда их не видел, но знал в каждую продавщицу в нем.
Медлить было нельзя: я огляделся в поисках чего-то тяжелого. На глаза мне попался вывороченный кусок низкого металлического ограждения. Я встал боком и, посильнее размахнувшись, бросил его в стекло дверного проема. Оно со звоном, треском и грохотом разлетелось на тысячу маленьких кусочков. Прикрыв кисть рукавом, я сбил остатки стекла с краев двери и забрался внутрь. Здесь все было так же, как и всегда, только некоторые вещи упали со своих мест и разбились. Странно, что тут не повылетали стекла.
Электричества нигде не было - я двигался в утреннем полумраке, и поэтому, зайдя за стойкуЗа стойку, чтобы набрать пленки, чуть не упал, когда споткнулся о мертвое тело. Это была Оксана, одна из моих знакомых продавщиц. Два выстрела - прямо в центр грудной клетки и в шею. Она лежала в луже крови, в которую я наступил, окончательно лишив свои ботинки приличного вида. Я стоял некоторое время в раздумьях. Кому понадобилось ее убивать? Черт. Я точно знал, что нападющие еще не добрались до этой части города. Мой взгляд упал на кассовый аппарат: он был раскрыт и небрежно разворочен. Зачем грабить магазин в городе на военном положении, куда скоро ворвутся части противника? Зачем убивать при этом девушку за кассой? Город стремительно сходил с ума.
3.
Я брал все, что попадалось под руку: Коника Минолта, Кодак Колор Плюс, Кодак Голд, Фуджифилм, 12, 24, 36 кадров, со светочувствительностью 100, 200 и 400. Все карманы на моей одежде топорщились от небольших картонных коробочек. Потом я зарядил свой зенит первым, что вытащил: это был Кодак Колор Плюс, 24 кадра, светочувствительность 200, сделал несколько снимков: темный интерьер магазина, мертвое лицо Оксаны, разбитый кассовый аппарат, жидкий свет, играющий на осколках.
Выбираясь через дверной проем обратно на улицу, я порезал руку о кусочек стекла. Рана была неглубокая, но сильно кровоточила. Нужно было найти ближайшую аптеку и взять там бинт.
Когда стали падать первый бомбы, я сидел в своей комнате, гляда в окно. Сначала было слышно нарастающее гудени, потом стал раздаваться резкий отрывистый свист. Всю комнату тряхнуло, я упал с кровати на спину. Но ногу мне упал мой письменный стол, на лицо посыпались карандаши, ручки, тетради и книги. Казалось, весь мир опрокинулся вместе со мной. Я некоторое время лежал, чувствуя, как нарастает пульсирующая боль в колене, потом нашел в себе силы приподняться, отодвинуть стол с ноги. Я кое-как встал и, держась за стены, дошел до прихожей. Потолок над комнатой родителей обвалился, по полу гостиной шла трещина. Вещи в глубине нее уже начинали загораться, передавая огонь дальше. Я схватил фотоаппарт и выскочил на улицу.
4.
Было странно идти по городу: он теперь выглядел, как это бывает только утром первого января. Тут и там взрывались бомбы, по небу, словно фейерверки, летали сигнальные ракеты. Встречающиеся на пути редкие прохожие шатались, словно пьяные.
Трудно было поверить в окружающую реальность: как будто разбился экран телевизора и из него вывалилось все, что было внутри. По небу пролетали самолеты. Прямо перодо мной на уличный асфальт выпал человек головой вниз. Я взглянул наверх: из окна на шестом этаже полыхал пожар. На упавшем горела одежда, кровь, смешанная с мозгами, забрызгала мне штаны и капала из его развороченного, треснувшего черепа. Я приблизил фотоаппарт к его обезображенному лицу. Кровь сочилась из моей левой руки, тепло стекала вниз по руке, капала на асфальт, смешиваясь с его кровью. Мой палец судорожно нажал на кнопку, словно спустив курок.
5.
Прошло минут двадцать, прежде чем я доковылял до ближайшей аптеки. У нее была сбита вывеска и выбиты все стекла. Я зашел внутрь, хрустя осколками.
Внутри было пусто. Чувствовался запах дыма, наверное, что-то горело внутри здания. Я двигался осторожно, боясь наткнуться еще на одно тело, но, зайдя за стеллажи с коробочками и флаконами, ничего не обнаружил.
Я открывал ящики один за другим. Странно, что в аптеке так трудно найти бинт. Наконец, с четвертой или пятой попытки я их нашел. Я знал, что нужно было одезенфицировать рану, но не было времени искать еще и перекись водорода. Руками, дрожащими от боли и слабости, я порвал упаковку и кое-как намотал бинтна левую кисть. Я не мог одной рукой завязать узел, поэтому просто заткнул болтающийся конец бинта под намотанные слои. Вскрыл еще одну пачку, наскоро отер лицо и предплечье от крови и пота.
Потом мой взгляд упал на самую нижнюю полку стеллажа около кассы. Там ровными рядами стояли коробки с флаконами сиропа от кашля. Декстрометорфан, добираясь до центров сухого кашля в мозгу, в больших количествах подавляет по пути еще кучу других центров. Реальностью является то, к чему мы привыкли, то, что вылезло сейчас из экранов, или то, чего мы не знаем? Город сходил с ума, и я не был безумнее остальных.
Я выпил один за другим пять флаконов. Вкус был мерзкий и приторный, запах бросал в тошноту, но все-таки можно было справиться: выдыхаешь и заливаешь жидкость в себя, сразу глотая и страраясь, чтобы она как можно меньше касалась языка. После пятой бутылочки я понял, что превращаюсь в жвачку с вишневым вкусом. Необходимо было срочно попить воды. Рядом со мной на полке стояла бутылка негазированой воды. Я открыл ее и залпом, не отрываясь, выпил. Мерзкий вкус никуда не исчез изо рта, но, по крайней мере, стало легче дышать и двигаться.
У меня в запасе было не больше часа, за это время надо было выйти к реке.
6.
Меня стошнило на землю около реки. Я передвигался с трудом, но одновременно чувствовал легкость в каждом движении: как будто некоторое время поднимал рукой тяжелую гирю, а потом вместо нее взял пакет с обувью - легкость, похожая на невесомость.
Я с трудом различал, что происходит на противоположном берегу. Река надувалась пузырями, словно в шторм, пытаясь выйти из берегов, деревья шевелили и переплетались ветками, по небу медленно ползли светло-фиолетовые тучи. Было трудно вникнуть в происходящее, но, кажется на том берегу шел бой. С того места, где я стоял, открывался вид сразу на несколько мостов через реку: на них суетились люди. Вспышки выстрелов и взрывов вибрировали и покачивались в моих глазах, расходились волнами, словно от камнч, брошенного в воду. Звуки доходили до меня с сильным опозданием: я видел пули, врезающиеся в землю там и тут, но слышал их свист лишь через несколько секунд.
Придвинув отверстие видоискателя ближе к глазу, я вдруг оказался внутри фотоаппарата. Я стал очень маленьким, но какая-то часть меня смотрела на меня откуда-то сверху. Сзади была огромная стена фотопленки, блестящей, темно-коричневой. Я лег и свернулся клубочком на холодном черном металле. Звуки совсем перестали долетать до меня, тошнота отпустила. Я лежал и плакал от того, что вся предыдущая жизнь была обманом. Я понял, почему так странны и печальны детские воспоминания - потому что в них живут те, кого потом отсюда забирают. Мы все лишь донашиваем разваливающиеся тела, вздрагивая от порывов холодного вечного ветра, продувающего сквозь прорехи. Мы пытаемся найти смысл жизни, чтобы хоть как-то смягчить боль чуждости миру и самому себе. Мы не те, кто должны жить в этих телах, этот мир непохож на том, в котором мы должны оказаться.
Вдруг мой палец дернулся сам по себе. Шторки затвора плавно и быстро разъехались в разные стороны. Солнце стояло в зените, резкий холодный свет заливал все вокруг. Я ощущал, как его лучи медленно проходя сквозь меня, врезаются и плавят пленку, оставляя на ней следы своего пути через вселенную.
Потом раздался запоздалый свист, хруст, гудение и плеск, звон разбивающегося на части стекла, и я выпал прямо на грязную, заблеванную землю.