На небе сырный круг луны съела ночь и удалилась. На окна солнце навалилось, ножкой опрокинув свет. Птиц звенели голоса в дыму черёмухи душистой. На стенке тикали часы. Сон слетел с моей постели и срылся в сини хищной птицей.
Встав с постели босиком, глянув в зеркало с тоскою, я увидела себя и, отпрянув, испугалась: под глазами синяки, лицо опухло от побоев. Мне всего лишь двадцать девять, а выгляжу на сорок пять. Положив зеркало на столик, я присела на диван, и так мне скучно, тошно стало! Моя судьба скупа, черства жалеет дать немного счастья, чтоб было мне что вспоминать, на что надеяться и жить, лишь тумаки, да слова полыни горше от мужа, что тихонько спит, дожёвывая аппетитный сон.
Серый воробышек в груди, наклевавшись слёз солёных, заболел и дню не рад, что с небес в мой дом спустился. Куда мне деться от беды, от судьбы куда мне деться? Как излечить больное сердце заболевшее печалью. Моя грешная душа тоже просит исцеленья.
Бела черёмуха в цветении, её парное молоко пьёт ветер, подбежав, с ладони. В небесной сини бесконечной дремлет облако, на солнце разомлев, в белой ситцевой рубахе. Но не радостно глазам глядеть, как всё растёт и дышит. Кричу, мой голос еле слышен. Никто моей беды не видит, а кто видит, тот молчит. Моя горючая слеза обиды след с души не смоет. Зима в сердце вьюгой воет. Никому я не нужна. Кто меня поймёт, утешит! Мне бы выбросить страданья как надоевшие игрушки, печали платье снять с души, да ветру вольному отдать, пусть снесёт его он в ночь, да закопает в темноте. Может станет легче мне.
Хожу по комнате тихонько, время меряю шагами, и что делать мне не знаю. Как дальше жить в таком аду? Солнце не свети мне боле, предпочту тебя я тьме. Всё будет кончено. Я совсем одна останусь, без никого, без ничего. Я всех забуду не простив, излечусь от всех болезней, не буду я себя казнить, виноватого винить, не буду видеть солнца, света, не буду больше я грешить,лишь стоит тоненькую нить разорвать без колебаний.
Я достала хлорофос налила его в стакан, выпила и задохнулась С дивана, корчась, сползла на пол, горело всё внутри меня. Наверно я уже в аду, чёрт нагрел сковороду, чтоб на ней поджарить душу, потом съесть её тихонько, болью жгучею приправив.
Голова моя лежала в рвотных массах. Я умирала, слыша крик, вдруг проснувшегося мужа. При жизни бил, теперь жалеет, гладя мои плечи, руки. Вздох оборвала тишина. Стало тихо и спокойно, боль ушла, я умерла, став никем и никакой, ни хорошей, ни плохой, обретя покой навеки.