Я очень хорошо запомнил свой первый секрет. В Хинжане. Вообще это был населённый пункт под названием Чаугани. Хинжан располагался выше к Салангу. Но звали это селение всё-таки Хинжан. Причин не знаю. Я не знаю как правильно назвать это селение, по ихнему кишлак. По нашему несколько хуторов в небольшой долине между подножием одних гор и не такими высокими пятью хребтами уходящими к другой стороне гор. В кишлаке есть свой рынок -«Дуканы». Есть цементный заводик, на котором трудился, предполагаемый афганский пролетарий. Он стоял на выезде из дуканов по направлению на Кабул. На нём трудился и советский пролетарий – вольнонаемные. По моему их было человек 10.Мне так запомнилось. Мужчины. ЖЕНЩИНЫ! Они жили напротив завода через дорогу на Саланг в двухэтажном здании. Двухэтажных, европейского типа домов в Хинжане было всего два. Один для администрации кишлака, а один для вольняшек. Ценился наш советский пролетарий! Весной 84 го нас бомбили с самолетов. Одну из женщин убило. Я её не видел ни разу. В этот день я и Колька Ковынёв были радистами 1-ой батареи гаубичного артдивизиона 177-го мотострелкового полка 40 армии Краснознаменного Туркестанского военного округа. МЫ это ограниченный контингент советских войск в Афганистане. Сокращенно ОКСВА. Во взводе управления батареей. В наши обязанности входило обеспечение батареи связью. По рациям, по телефону (с соседним батальоном 1 МСБ 177-го). Вру телефона с ними не было. Было электроснабжение. В батальоне установили бензиновую электростанцию, она давала напряжение 110. До батареи было примерно метров триста-четыреста. По телефонным проводам доставлялся свет в казарму. Провод постоянно рвался проезжающими машинами. Мы с Кольком чинили обрыв, отыскивая обрыв на ощупь провода, который был под напряжением. Садануло током, значит здесь повреждение. Так вот в этот день мы с Колькой были на губе. Не сидели на губе, а были на ней. К губарям был прикомандирован аккумуляторщик Костя Костин. И мы с Колькой по долгу службы пришли отдавать разряженные аккумулятора и забирать заряженные. Но Костя был ещё и дружбаном. И мы этот долг тоже соблюдали. Дружбанский долг, наряду с долгом службы. Мы подпалили средних размеров пластинку чарса, предварительно надев её на проволку и по очереди пыхали через свёрнутою трубочкой пятидесятку (пянджоу) афоней. Кайф наступал почти моментально. После третьей тяги. Уже начинался разговор «просветленных», с беззлобным юмором, который набирал обороты и готов был превратиться безудержное, дикое ржание над очередным приколом (я и Костя рассказывали Кольку, как мы вдвоем на прошлой неделе ходили ночью в дуканы. С целью поживиться чем аллах послал. Нашли какой-то пристрой к дукану (магазину), то ли склад, то ли кабинет какой-то Глиняная кибитка, как куб 3-3-3 метра. Мы взломали лёгкий навесной замок, пальцем от трака, предварительно обмотав его подшивой, сдернутой со своего воротника (моё изобретение!) Костя остался на шухере на дороге со своим и моим автоматом. (74-ые калаши) Я залез в кибитку, спички не зажигались, но я нащупал какой-то здоровый ковёр и уже когда выползал через низкую дверь с ковром услышал выстрел. Я подумал, что Костян в кого выстрелил. Или в него, не дай Аллах (он у них там главнее по географическим основаниям) кто-то стрельнул. Бросил ковёр выбежал, гляжу Костя держит оба автомата за приклады стволами вниз. Испуган. – Что случилось? – кричу. Он говорит, что у меня был снят предохранитель с автомата (как будто кто-то ночью ходит по дуканам с предохранителем!) и он нечаянно нажал на спусковой крючок. Пуля впилась в землю рядом с носком левого кроссовка Кости. И я у Костяна вырвал свой автомат, при этом естественно схватив за спусковой крючок и нажав на него. Моя пуля была цельче, чем Костина. Она легко прошила кирзовый ботинок на правой ноге и так же легко прошила мясо и кожу между большим и средним пальцем. Я орал сквозь зубы, - молча. Выл как голодный шакал. Успокаивался целую минуту! Время было дорого. Могли заявиться пьяные офицеры-комендачи, царандой (местная милиция). Да и просто дуканщики могли сбежаться. А нас с Костей знают все как облупленных. Палево, пахнущее дисбатом как максимум, но скорее всего губой, которая в принципе нам не страшна. Костя прихватил ковер левой рукой, правое плечо подставил для раненного товарища и мы скрылись с места преступления. Конечно, когда были выстрелы оба мы приплясывали гопака. Со стороны это было смешно.)
Мы рассказывали это Кольку. Я сидел с перевязанной ногой в сланцах. Комбат Тагашов сказал, что это был умышленный самострел, что я дезертир и хотел отправить меня в госпиталь, одновременно написав рапорт в штаб полка о том, что я симулянт. Я предусмотрительно отказался ехать в госпиталь, проявив одновременно солдатское благородство. Комбату я сказал, что прострелил ногу в туалете. Калаш лежал на коленях. Предохранитель был снят. Я растяпа нажал на спуск. Продырявил ногу. Она скоро сама заживёт. Комбат остыл и посадил меня на семь дней на губу. Я отсидел свой срок, Колька пришёл менять аккумуляторы и объявить мне условную вольную. Мы сидели и курили. Ржали на пике своих, брызжущих молодостью, способностей. И началась бомбёжка. Первое, что пришло в голову, что Ахмадшах – сука хитрая, купил самолёт. Ведь говорили, что Панджерский Лев и Король Саланга купил себе танк! А почему бы не прикупить самолёт. Но это была одна из мыслей, в ошарашенных мозгах. Вообще, сначала молча пролетели сверхзвуковые. Они всегда появляются беззвучно. Это было нечастое, но не необычное явление для нас. С запозданием на несколько секунд за самолётами полетел их гул. Гул Сушек, нарастал из воздуха, из ниоткуда и почему то вызывал определенный трепет. А уже потом послышался свист летящих бомб. Очень похоже на то, как это показывали в кинофильмах. Затяжной свист и оглушительный взрыв разорвавшейся бомбы. Кажется, следующий свист попадёт в тебя.. .Не укакаться бы! В надежде укрыться от бомб, мы забежали в каменный домик Кости, я оставил автомат на улице, вспомнил, метнулся назад за боевым другом. Костя успел меня хромого перехватить возле двери, заорал также громко как тогда семь дней назад, когда я выстрелил сам себе по ногам. Что он орал буквально не запомнилось, да и не воспринялось теми словами, которыми он их произнёс. По сути его ор, состоял из ревущих мин, бешенных взрывов, нечленораздельного буквосочетания с каким то немного бабским визгом. Буквы запомнились в таком порядке. Нераздельно. Слитно. Ёпнахплясугафродёпяпонскийгородовой тебе с твоим автоматом. Никуда твой кореш не денется. Выживет.
Мой Калаш. Колюня. Я его так зову. Знаемся прилично, уже год. Подружился на третий день знакомства. Первые два дня я его один раз разобрал и почистил. Потом я научусь делать это мастерски. Вслепую. За секунды. Наверное, это единственное, что я делал мастерски с автоматом, это разбирать, и чистить. Колюне это нравилось. Я не вылизывал его как сумасшедший. Как делали некоторые маньяки-черпаки. Это были какие-то выставочные автоматы. Ни пылинки. Подкрашены тонко кусбаслаком царапины. На прикладе сводилка восточной страстной женщины. Приклад в аккуратном брезентовом чехольчике на верёвке с карабином. Ну, просто тьфу ты, ну ты! У моего друга была тяжелая солдатская судьба.
На третий день службы на артбатарее в Хинжане случилась тревога. Часовому показалось, что возле ближайшего дувала бродят духи. Стали обстреливать места, предполагаемого скопления противника. Я стрелял из автомата третий раз в жизни. Три патрона на стрельбах в Союзе, два рожка по двадцать патронов в полку в Джабаль-Уссарадже и вот третий раз, на третий день службы на батарее. Я легко надавил на спуск в положении предохранителя «автомат» и Колюня уверенно, хотя косо из-за кривого ствола, стал пахать. Я выпустил весь магазин зараз, целиком. Все тридцать патронов. С первого патрона Колюню потянуло вправо, где сидел дед - механик Евдокимов. Патроне на 13 руки сами по инерции стали двигать ствол автомата вправо. Положение было критическое, мозги не успевали дать команду рукам просто прекратить стрельбу, не нажимать на спусковой крючок. Они подавали неопытный, а потому часто ложный, посыл рукам попытаться удержать автомат от крена. Но руки сами уже двигали ствол вправо!!! И тут я почувствовал, что Колюня весь напрягся и стал сопротивляться движению вправо. И по-моему даже быстрее, чем это положено по уставу, выстрелил находящиеся в его чреве пули, чем сократил время для движения ствола вправо. Мушка остановилась в миллиметрах от плеча Евдокимова. Он обернулся, в пылу боя, что-то крикнул мне, как всегда ласково и матерно. Я сразу оценил потенциал душевных качеств Колюни. И мы с ним пробыли вплоть до моего дембеля, когда я его передал достойному духу весной 85-го – Толику Губанову.
Я не знаю, сколько всего компаньонов по войне у него было? Сколько держали его в руках. 10, двадцать, пятьдесят человек. Солдат. Сколько раз они стреляли из своего коллеги. Нет, не точное число, хотя бы приблизительно. Это был наверное первый выпуск, то есть ему было примерно 10 лет. Такой вывод можно было сделать исходя из отшлифованного солдатскими руками приклада. Многочисленных царапин на стволе, мушке, газовом компенсаторе. Очень часто я спал с ним в обнимку. В солдатской двухярусной металлической кровати. На подстилке тростниковой на земле в секрете. Пару раз на посту. Один раз стоя. Упал вперёд. Колюня в тот раз упал вперёд меня на землю и предательски звякнул. Я, падая, успел вытянуть руки вперёд и принял положение «упор лёжа». Дед, стоявший на соседнем посту в 50 метрах, дежурно проворчал в мой адрес вопрос, мол, не уснул? Случаем? Ну, только в свойственной деликатной солдатской манере. Отмазка сбежала с языка быстрее мысли, родившейся для её сочинения, - Споткнулся, упал! Безукоризненно точная и вовремя сказанная отмазка это значит не получить лишних пряников. Но Колюня, конечно, не нарочно это сделал. Он наверное и сам прикемарил. А тут я падаю, он даже сориентироваться не успел. Чтобы не уснуть опять, я стал монотонно бродить по дороге вперёд-назад. Колюня позвякивая карабинами ремня, извинялся передо мной. Я не обижался. Представляю состояние Колюни когда он выпустил пулю мне в ногу. Весь его мозг кричал, - Что, ты делаешь, сука!!! Ты же в своего друга стреляешь, он попытался использовать кривой ствол и заклинить пулю!!! Но он знал, что Бог его создавший, по имени Михаил Тимофеевич, исключил все изъяны у своих детей. Колюня был безотказен в стрельбе. Не стрелять было выше его сил. Но выстрелить в боевого друга. Это всё равно, что стать предателем и перейти на сторону душманов. Я потом долго уговаривал Колюню успокоиться. Он тёрся мне ремнём об плечо. С юмором постукивал по правому бедру мушкой.
И тут я оставил Колюню под ударами бомб! Своего кореша!
Костя удержал меня у выхода. Через несколько минут грохот прекратился. Причём в этот период время исчезло. То есть оно не замедлилось, не убыстрилось. Оно исчезло напрочь. Мы в состоянии «одухотворения», которое полирнули эмоции бомбёжки, потеряли ощущение времени. Это когда ты сразу и в прошлом и в будущем и в настоящем. В деталях и в подробностях. Одновременно. Свист бомб ещё звучал в ушах, но бомбы уже не взрывались. Нет, они взрывались в мозгах! Хотя бомбёжки уже не было, но она стояла в глазах. И одновременно мы вышли из домика. То есть в нашем представлении (а может в реальности) ещё летели самолёты, рвались бомбы, а мы ещё прятались в домике и, в тоже самое время, вышли из домика. Рядом с домиком стоял БТР, между ним и домиком торчало оперение кассетной бомбы. Она воткнулась на всю свою тридцатисантиметровую длину. И не разорвалась. От дома вольняшек выскочил небритый мужик в трениках и как-то картинно вскрикнул, Там человека убило!!! Или он сказал женщину. Я не смог тогда определить слово. Что это была за бомбежка, - это отдельный разговор. Длительный и обстоятельный. На гражданке я слышал, как эту бомбёжку вспоминали. Мол, где то читали, от кого-то слышали.То ли корректировщики попутали ориентиры, то ли лётчики замахнули перед вылетом по стакану самгаря.
Колюня от бомбёжки не пострадал. В 50 сантиметрах от Колюни воткнулась кассетная бомба, только оперение из земли торчало. Не разорвалась. Судьба у Колюни была такая - пережить эту бомбёжку.
P.S. Номер Колюни 120191. АК-74. Слегка кривой ствол. Надёжный.