Роман
Ключ от замка с пояса верности.
Глава 1
Всё как всегда!
15 июня
Скрипнули двери старого ЛАЗа, выпуская меня из душного чрева. Задребезжал мотор, обдав горячим выхлопным газом мне ноги, автобус, кряхтя-пыхтя, скрылся за поворотом. Я осталась одна в звенящем летнем полдне. После долгой поездки я вздохнула полной грудью и мысленно обругала тех гениев советского автомобилестроения, которые придумали этот «мусорном баке на колёсах». Может быть раньше он и был прорывом и ноу-хау, но не теперь!
Я приехала домой. Я решилась.
Как долго я здесь не была! Сердитое, палящее солнце, этот злобный Желтый карлик плавил воздух. Пыльная, потрескавшаяся от жажды, степь пахла полынью. Возле дороги, на обочине, стелилась ковриком травка с меленькими листочками и желтыми цветочками. Словно кто-то плеснул в дорожную пыль желтой краски. Её сладкий, медово-дынный аромат привлекал пчёл и шмелей. Маленькие лужайки фиолетового бессмертника величественно красовались между выгоревшим и поблекшим пыреем, этим цветам была нипочем такая сушь! Волны серебряного ковыля переливались на бугорке, полевые цветы, чудом выжившие в такую жару, тянули свои головки к небу. Над ними порхали стайки маленьких разноцветных бабочек.
Небо сегодня было красивым. В нем беззаботно щебетали, зависая на месте, как в невесомости, жаворонки и стрелами носились, ласточки. Высоко над ними патрулировал просторы ястреб, зорко высматривая, чем поживиться. Маленькие пухленькие облачка играли друг с другом в шахматы, иногда закрывая собой солнце.
Колёсики моей дорожной сумки зарывались в пыль проселочной дороги, ведущей от главной трассы, её почему-то у нас называют «профилем», через две балки прямо к дому. Было безветренно, ветерок, как капризный ребенок, прятался от меня по верхушкам деревьев, но иногда играл шифоном моего сарафана или закручивал пылевые воронки на дороге, как маленькие торнадо.
Радостное ощущение свободы, полета, счастья заглушило усталость и раздраженность после длительной поездки. Родные места напомнили мне счастливое детство, веселье, баловство, шалости. От нахлынувших чувств хотелось бросить сумку и побежать, распахнув руки-крылья, запрокинуть голову к небу, кружиться и визжать, как в детстве, когда тебя переполняют счастье и беззаботность, когда знаешь, что о тебе позаботятся и вовсе не нужно думать о взрослых делах, а только жить и радоваться.
Из-за второго холма, показались три старых, тенистых тополя. Сейчас они казались уставшими и запылёнными, но как они были красивы весной, когда на ветках созревал пух! Стояли в белом снегу, как заколдованные Снежной Королевой. Под ними на сочной молодой траве, в сугробах пуха, мы любили играть с сестрой. Тут же стояла раньше и наша песочница, где мы возились целый день. Как же было хорошо! Мама выходила из калитки, прижимала руку ко лбу козырьком и кричала нам:
- Девочки! Обедать!
И мы неслись с холма, кто быстрее. Висли на маминых руках, она нас по очереди целовала в макушки, и мы весело шли мыть руки!
Я дотронулась до шершавой морщинистой коры одного из них, решила отдохнуть и спрятаться от Желтого карлика, нещадно сжигающего мои плечи. Теперь здесь лежало массивное бревно. Наверное, для вечерних посиделок сестры. Да… выросли мы и сами не заметили…
Как только я села на бревно, меня обнаружили папины собаки: борзая Тайга и гончая Ветер. Они неслись ко мне во весь опор, оставляя за собой столб пыли. Сначала грозно лая, а потом виляя хвостами и улыбаясь!
- Собаки мои дорогие! – отбивалась я от хаоса из прыгающих на меня лап, лижущихся лопат-языков и звонкого, радостного лая. – Как я соскучилась!
Вот я и пришла! Здесь было всё как всегда. У большого кирпичного дома росла старая, ветвистая береза, под ней широкая лавка. Зелёный решетник по пояс, а за ним палисадник с пушистыми кустами жасмина. Весной мы открывали форточки и всю ночь наслаждались брачными песнями соловьев и нежным ароматом жасмина. Сейчас он уже отцвел и уступил место всеобщего любования вьющейся алой розе. Она заплела всё окно до самой крыши яркими, сочными цветами. Когда я была здесь в последний раз, она была маленьким кустиком, а теперь стояла красавицей, радуя глаз и возбуждая зависть у соседей.
Перед воротами и калиткой, на лужайке, важно разгуливали индюки, напыжившись, скребли о землю перьями крыльев, чем-то напоминали томных барышень в длинных платьях. Слева от ворот, под кустами смородины, гуси учили ещё не оперившиеся потомство обходиться без речки, и показывали «мастер-класс» по плаванью в корыте. Куры с цыплятами суетились в хоздворе, оттуда же доносилось довольное хрюканье свиней, разлегшихся в тени загона и переваривающих обед.
Всё, как всегда…, - подумала в который раз я, - только не было мамы. Неприятно кольнуло сердце. Я вспомнила тот страшный летний день, когда на четвертом курсе, после последнего госэкзамена пришла в общагу. Мы собирались всей группой пойти отметить сдачу «госа» в посадке возле института. Я забежала переодеться, взять подстилку и провизию, пока мальчишки сгоняют за пивом. Комендантша вызвала к себе в кабинет, и с наворачивающимися на глаза слезами, она была добрая тетка и всегда хорошо ко мне относилась, вручила телеграмму:
«Мама умерла. Похороны завтра.
Папа».
Прошло уже два года, а, кажется, что случилось это вчера.
- Верка! – донёсся откуда-то справа голос сестры.
- Сюрпри-и-з ! – кинула я сумку и раскрыла руки для объятия.
Она бросилась ко мне, забыв о ведре и о корове, удивленно обернувшейся на наши крики.
- Наконец-то! А чё не позвонила? – радостно обнимала меня Любаша. – Мы бы встретили!
- Я точно не знала, получиться у меня или нет!
- А я дою Марту на пастбище и думаю, куда это собаки попёрли? И лают как на своего.
- Любаша! Как я соскучилась! – я спрятала голову на плече у сестры и чуть не расплакалась.
- А я-то как! – Любаша, упав в мои объятия, ласково погладила меня по спине.
Меня мама называла – тонкошкурой. Я всегда тонко воспринимала чувственные, душевные моменты, а особо остро равнодушие, беспочвенную критику и наглость. В детстве подолгу плакала над умершим котёнком или птенцом, вывалившимся из гнезда, потом над шекспировской трагической историей двух влюблённых. А в старших классах мне мытарили душу обиды сверстников и одноклассников, а учителям несправедливую оценку я вообще не могла забыть.
- Да уж, не часто ты нас балуешь визитами! – с упрёком разглядывала мой сарафан Любаша.
- Прекрати! Я же звоню вам почти каждый день! – я ласково погладила её по щеке.
- Нет, сеструха, это всё туфта! Мне нужна живая сестра, а не виртуальная!
Интерес у собак к нам пропал, и они разлеглись в тени берёзы, спрятав морды под лавку.
- Где папа? – перевела я тему.
- Как всегда! - махнула Любаша рукой в сторону сада, когда мы дошли до калитки. - С пчелами муздыхается на пасеке.- Она поставила почти полное ведро вспененного парного молока на землю, чтобы открыть калитку.
- Ему не надоело?
- Не-а, он, походу, мазохист!
- У него же аллергия на пчелиный яд. Так нельзя! Когда-нибудь укусит какая-нибудь злючка - и что тогда?!
- А ты, поди, скажи! Отморозится и базарить даже не будет! – махнула рукой Любаша.
- Ими всегда мама занималась, а теперь…. – вспомнила я с грустью.
- В память о маме, и не хочет продавать, – упавшим голосом сказала сестра. - Вот опять рой разделился и вылетел. Сам прикол, что сел на макушке вишни! Прикинь? Что делать? Пришлось лезть доставать! – по-деловому, почти как взрослая, делилась Любаша новостью.
Мы не виделись с ней с зимних каникул, и я заметила, что очень она повзрослела! В разговоре и поведении всё ещё проскальзывали детские интонации, словечки модного сленга, но в глазах уже плескается осмысленная забота об отце и её легкомыслие и взбалмошность отступают на второй план.
Моя Любаша - высокая, полногрудая, девушкам с длинной, толстой, черной косой. Уже успевшая загореть, конечно же, на огороде «в трудах праведных» пошла в отца, так говорила мама. Не то, что я, молочно белая от неоновых ламп библиотечных светильников и душных аудиторий. С рыжей копной непослушных завитушек. Сейчас ещё не заметно, что Любаша склонна к полноте, она просто крупная, а вот дальше… ей нужно будет держать себя в руках. Она пошла в папину породу, а там все как на подбор «колобки». Я насмотрелась в общаге, как эти несчастные девушки мучают себя всевозможными диетами, шейпингами, антицилюлитными программами. И что в итоге? Либо – липосакция, а потом бешенная физнагрузка, либо – смирись, радуйся жизни, ешь дальше и толстей, приговаривая, что хорошего человека должно быть много! А вот я, сколько бы ни ела, как говориться - не в коня корм! Костлявая и безгрудая, с веснушками по всему телу - вся в мать! На меня толстушки смотрят с завистью и называют анорексичкой, а я всё мечтаю поправиться и загореть, чтоб не «тарахтеть костями», как выражается наш папа. Только еду переводишь, - в шутку сердилась в детстве мама. На солнца пять минут, и превращаюсь в варёного рака, сгораю мгновенно, если не начинаю мазаться автозагарными кремами с марта! В школе меня дразнили «рыжей шваброй», я выросла быстрее всех, но долго оставалась плоской (в принципе до сегодняшнего дня), с худыми паучьими ручками-ножками. Бухенвальд какой-то!
В летней кухне я села в свой любимый с детства уголок возле окна, за который мы всегда дрались с сестрой. На подоконнике при маме там всегда стояла вазочка с каким-нибудь букетиком. Так было и сейчас и это меня растрогало и умилило, но слезу-предательницу я сглотнула. У моей Любаши стоял букетик мелких ромашек, а вокруг заячий холодок. Мне было приятно, что традиции не изменились. Напоив меня холодным квасом, Любаша лукаво подмигнула.
- Я втрескалась! - прошептала она.
- Неужели? – тоже шепотом спросила я. – Папа в курсе?
- Ты чё? Для него я ещё маленькая.
- Понятное дело, – развела я руками.
- И ты заодно с ним? – накинулась Любаша. – Вы отстали от жизни! Я уже нормальная деваха – выпускной класс! Мои подружки уже давно… - осеклась Любаша.
- Кто б сомневался! – укоризненно подняла я бровь.
- Не веришь – не надо! Он, кстати, самый классный на земле! Я тебе отвечаю!
- О-о! Как всё запущено! Давай выкладывай, кто там у тебя завёлся.
- Заводятся вши, а мы познакомились! - сестра нервно теребила по подбородку хвост толстой косы, не зная с чего начать.
- Ну? – подгоняла я её. - Кто он, откуда, кто его родители? Я его знаю?
- Мы не на допросе у следователя! – по-киношному сказала Любаша. – Познакомились с ним на экскурсии, - нормальным тоном продолжила она. - Наши школы вместе ездили в Сталинград. Мама – «завучка» в его школе, папа - мент. Кстати, он тоже ментом будет! Скажи мне, так бывает? Живем в соседних деревнях, он с «3-ей фермы», и не знаем о существовании друг друга.
- Бывает. Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждешь! – пропела я.
- Распелась! Старьё какое-то!
Мне показалось, что говорит сейчас мама, так сильно были похожи их голоса, а особенно эта фраза! Так мам спросонья ворчала на петухов и просила их сменить мотив. До трагедии, их с Любашей обязательно перепутывали все звонившие к нам, и нашей маме приходилось выслушивать первые детские любовные перипетии подружек Любаши и приглашения на дискотеку парней-поклонников. А сестре, в свою очередь везло на звонки учителей, которые жаловались на её же поведение. Любаша в школе не спускала никому и лупила, если её обижали, «по чём зря» всех без разбору, даже не обращалась за помощью ко мне! Да и что я? Худая, тощая! Скорее коренастой Любаше было реальнее заступиться за меня, но таких прецедентов не было. Мама удивлялась, как это хватало у Любаши ума разговаривать с учителями по-взрослому и те всегда покупались и маму в школу не вызывали, раз уж поговорили с ней по телефону.
- А что у вас сейчас поют в таких случаях? – рассмеялась я.
- Ничего не поют, сейчас реп читают.
- Ну-ну? Просвети!
- Ой, да, пожалуйста! «Коламбия пикчерз не представляет, как хорошо мне с тобою бывает!» - речитотивом проговорила Любаша.
- Вау, тоже не плохо!
- Он такой клёвый и мы с ним уже целовались, – закатив глаза, прошептала она.
- Да ладно… Так сразу?
- А чё ждать, чтоб какая-то лохушка его увела? У него была девка, но он с ней расстался. Говорил, что дура ещё та!
- Они все так говорят! – фыркнула я, удивляясь её наивности. - И о тебе, следующей своей девушке, он скажет тоже самое.
- Умеешь ты Верка тягу наломать! Не будет у него следующей! – сердито топнула сестра ногой, - Я сказала! – строго добавила она, разделив хвост косы на две части и приставив к губам, как усы.
- Убьёшь его что ли?
- Хм… - не удосужила она меня ответом, а лишь небрежно дёрнула плечом, - больно надо руки марать!
И откуда в ней сочетаются ещё детская наивность и уже женские ужимки?
- Ладно, не дуйся, я просто предупреждаю, чтобы ты была ко всему готова. Рассказывай дальше! Ты…, не теряя времени…
- Само собой! – расплылась в улыбке девушка. - Он милашка, чё теряться, сопли жевать? Привет, мол, то да сё! Его Глеб зовут. А назад мы уже вместе в автобусе сидели, я, по типу, спать захотела и на плече пристроилась, а он не согнал.
- Понравилось? – спросила я и улыбнулась, увидев идущего с пасеки отца.
- Спать или целоваться? – не поняла сестра.
- Вы уже спали? – похолодела я от ужаса.
- Ты чё? Гонишь? Нет, конечно! Я про плечо имела в виду!
- Кхе-кхе, – послышался из-за двери кашель заядлого курильщика.
- Просто кайф! – зажмурилась Любаша. – Может потому что в первый раз?- добавила она торопливо.
- Я бы не сказала, что первый раз самый классный, - подмигнула я сестре, - Любовные дела можно сравнить с велосипедом. Вначале обязательно шлёпнешься и разобьешь нос или коленки, потому что не умеешь ещё ездить и держать равновесие. А вот потом, как научишься, то несёшься навстречу ветру, новым приключениям и новым ощущениям.
- Ну, чё? Поймал? – окликнула Любаша отца, который ещё топтался на улице.
- Поймал и посадил в новый улей! С кем ты там болтаешь?
- Со мной! – выпрыгнув из-за двери, в шутку напугала я отца. Крепко обняв его за шею, поцеловала в щеку через москитную сетку шляпы.
- Дочка, Верунчик! Ну, ты даёшь! – радостно и суетливо снимал отец костюм.
Он располнел ещё больше и стал вообще необъятным, полутораметровым в обхвате, поэтому я помогла ему снять куртку и шляпу пасечника. Седая щетина на осунувшемся постаревшем лице, бросилась в глаза первой. Заметными стали морщины на лбу, четкими бороздками залегли мимические складки возле губ. Двойной подбородок придавал лицу ещё большую округлость. Но глаза! Остались те же, светло голубые, может быть слегка выцветшие и потускневшие от перенесенной потери – ухода мамы, в мелкой паутинке близоруких морщин, но такие, же любящие, как и всегда. Он крепко обнял меня, и глубоко облегченно вздохнул.
– Ну, вот Любаша будет присмотрена, а то она совсем одичала без женской руки. Как я рад! Ты к нам до осени, я надеюсь? – и тут же, чтобы я не отнекивалась, засыпал меня вопросами. - Как продвигается учёба? Всё сдала? Звездочёт ты наш!
- Ну, какой я звездочёт! - улыбнулась я. – Пап, наша кафедра называется «Кафедра астрономии и физики космоса». Сдала всё на «отлично»! Два года мучений и теперь я магистр. Взяли без конкурса в аспирантуру.
- Как там твой Витя? – спросил отец, напившись холодного резкого кваса. - Не забил тебе голову замужеством, детьми и прочими глупостями.
- Нет, папочка, что ты! Мне теперь ещё 3 года в аспирантуре тарахтеть! Кандидатскую готовить!
- А то ведь ему уже пора жениться! – со вздохом сев на стул, резонно заметил отец. – У него уже возраст Христа, как ни как!
- Четыре года уже встречаетесь! Пора бы и под венец! – дразнилась, хитро подмигивая, Любаша. – Он и так тебя на 10 лет старше! Ждёшь, пока он совсем постареет?
- Это для меня не срок, – отмахнулась я беззаботно в угоду отцу, хотя сама знала, что свадьба близка.
Витя сделал мне предложение еще на банкете в честь моей магистерской степени. Я, конечно, кольцо надела, чтобы не обижать его при всех наших друзьях, но ничего конкретного ему не ответила. Тогда я ещё не знала, возьмут ли меня в аспирантуру или нет. Да и роль жены в мои ближайшие планы не входило. Сказала ему, что нужно просить моей руки у папы. Как он решит, мол, так и будет. Сегодня в автобусе переодела кольцо на левую руку, а затем и вовсе сняла и положила в косметичку. Зачем мне бриллианты в деревне? Да и меньше вопросов будет.
- Правильно, – одобрительно похлопал меня по плечу отец. – Сначала карьера, а потом всё остальное. Раз уж не хочешь оставаться у нас в деревне и коровам хвосты крутить – значит выбивайся в люди. Дурное дело, как говорят, не хитрое. Успеешь ещё и замуж выскочить и детишек нарожать.
- А мой любимый Витёк к нам приедет? – спросила с ехидством сестра.
- Как соскучится – приедет осенью забирать! Да, доча? – засмеялся отец, не давая мне и слова вставить.
Он мыл руки и тихо кряхтел от боли в затёкшей спине.
- У него отпуск через месяц. Мы планировали недельку у вас… - я споткнулась о сердитый взгляд Любаши, - то есть здесь… - быстро исправила я свой ляп, - дома… пожить, если ты, папа, не против, конечно, а потом на море махнуть дней на десять. Витя уже договорился, домики заказал для всей нашей компанией.
- Это правильно. Нужно с ним ближе познакомиться, – рассуждал отец.
- Я думаю, они до свадьбы ждать не стали, уже давно ближе познакомились, - съязвила Любаша, придавая иной смысл словам отца, за что и получила от меня подзатыльник.
- Любка! Прекрати подстрекательство! – прикрикнул в шутку отец. – Верунь, видишь, что твориться?
- Вижу, – смеясь, пригрозила я кулаком Любаше.
- Чего ты взъелась? Какая муха тебя укусила? - махнул отец на Любашу полотенцем.
- Это её бешеные оводы у Марты инфицировали! – отмахиваясь, как от заразной, сморщила я свой курносый носик.
- Я имел в виду, что нам нужно с ним поближе познакомиться, а то виделись в общаге твоей пару раз и всё, – усаживаясь за стол, по-деловому произнес отец.
- Если Любаша ему яду не подсыплет, то познакомитесь, – усмехнулась я.
Сестра Витю на дух не переносила! Он к ней относился снисходительно, сюсюкался как с ребенком, когда она приезжала ко мне. Дарил мягкие игрушки, куклы, диски с мультиками, а ей хотелось косметики, духов, и мелодрам про любовь. Витя же сам ни разу не был здесь в деревне.
- Ну, яд где я вам найду? Разве что - крысиный у ветеринара Кузьмича? Так от него не всегда умирают дозировку нужно знать, и попалят меня быстро, а в колонию по малолетству, ох как неохота загреметь из-за такого…, - она сморщилась как от лимона, - …а вот от пургена в чайке Витька твой, я думаю, не откажется.
Хоть все мы и засмеялись, но я приняла к сведению её слова, ведь в каждой шутке есть всего лишь доля шутки.
Остаток дня прошел по-семейному. Я уже и забыла, как это приятно сидеть и вспоминать веселые моменты из детства, разные курьёзы, приколы! Общение с Витей – это совсем не то. Конечно, он и приласкает, и приголубит, и пожалеет, когда нужно. С сексом у нас всё в порядке, но всё-таки родственные связи заменить не сможет, да и не пытается. Духовная и телесная связь между мужчиной и женщиной, когда они любят друг друга, это не та неразрываемая нить родства, которая связывает отца и дочь, или двух сестер.
Я после смерти мамы боялась, что отец меня не пустит в город учиться дальше, и я автоматически займу пустующее место хозяйки. Я этого ужасно не хотела! Мне были чужды деревенские заботы, это заметила первой мама и всегда сокрушалась. А вот наука, пыльные библиотеки, карты звёздного неба – это моё, я этим живу. Астрономия - была моей страстью ещё со школы. Я, негодяйка, вырвалась после похорон - такой трагедии для всех нас - из дома, и боялась два года приезжать. Любаша сильно обижалась, даже злилась, и правильно делала. Но я не могла… Я жила в общаге, и мне казалось, что мама жива и просто не звонит. Иногда я с сестрой разговаривала как с мамой, ведь голоса-то похожи, но тут же одёргивала себя, чтобы не разреветься.
Любаше и папе было куда сложнее. Они постоянно ощущали её потерю, натыкались на её вещи, любимые книги. Я вообще не представляю, как отец мог спать в их кровати и не мучиться от горя и одиночества. После полугода мне было просто стыдно появляться дома, и тогда они, хоть и редко, но стали приезжать ко мне на выходные, получалось в основном у Любаша. То зимнюю куртку с сапогами нужно купить, то к школе одеться. В деревне-то, какой выбор? Тем более Любаша у меня модница «от мозга до костей», так говорил наш бывший председатель колхоза, не понимая, что он говорит не правильно. От мозга до костей не очень большое расстояние, но ему, видимо, было всё равно! Сколько бы все его не поправляли – всё без толку.
Потом я уже и привыкла жить без семьи, все, что меня интересовало, я узнавала по телефону. Как раз в то время операторы мобильной связи ставили вышки по всему району, захватывая новую клиентуру и расширяя рынок услуг. Сегодня я вновь почувствовала себя по-настоящему кому-то нужной. Они меня любили, не смотря ни на что и вопреки всему!
Любаша накормила нас вкусным обедом. Холодная окрошка на домашнем резком квасе – это что-то! Как в детстве! Никакая сыворотка или покупной квас не сравнится с этой вкуснотищей! От второго я отказалась и попросила добавки, а на десерт мы все дружно умяли сметанную «радугу», запивая травяным чаем. Я приняла освежающий душ, и мы пошли отдохнуть в прохладе дома и посмотреть подарки, которые я привезла.
Отец с сестрой уселись у меня в ногах на кровати и жадно, наперебой обо всём меня расспрашивали. Некоторая неловкость между нами исчезла сама собой, и я поняла, что они меня ни капельки не укоряют и не осуждают. Простили мне мои выбрыки и чистосердечно продолжают любить. Потом рассказали, что нового произошло у них. По телефону я узнавала только об их жизни и не интересовалась жизнью общественной, а зря.
В деревне происходили действительно комические случаи. И все обо всём сразу же узнавали, а через неделю ситуация обрастала сплетнями, догадками и превращалась в небылицу или бестселлер местного масштаба.
- Васька, друг мой закадычный, заядлый рыболов, – рассказывал, улыбаясь, папа. – До того, как эта сумасшедшая жара пошла, поставил на речке сети. Сейчас-то ничего не ловиться, ясный пень.
- А чё, пап? – поинтересовалась я.
- Говорят, что в такую жару рыбе кислорода вроде бы не хватает, она на дно залегает. Речка за месяц высохла сильно и, как назло, ни дождичка! – с досады ударил себя по колену отец. – Так вот… А вечером, как он рассказывал мне потом, делать ему было нечего, да ещё и полная луна светила. Видно было - как днём. У него, как и у меня – куриная слепота, чуть стемнело - я уже плохо вижу, могу споткнуться, или упасть, как слепой. Вот он и решил поехать к речке на мопеде проверить свой улов, чтоб раньше его мальчишки этого не сделали. А то где-то с весны, наверное, браконьерничает у нас кто-то. Улов забирают, а снасти ломают и на бережку бросают. Так вот! Начал Васька тянуть сеть и увидел спину здоровенного сома, – отец развел руки, чтобы рассказу предать наглядности. - Васька пулей на мопеде домой будить Клавку. Она у него здорова поспать, даже тарелки никогда не помоет, лентяйка! Сразу от стола на диван, разляжется как белуга, и противненько так говорит: «Я устала!» Однажды как-то заходил я за ним на утреннюю рыбалку, у него лодка есть, - пояснял отец, – так под навесом посуды гора - некуда приткнуться. Я вон Любку гоняю.
- Точно, – ворчала Любаша. – Хоть помри, а посуду вымой, в кухне прибери.
- Папик, так ты, оказывается изверг? – шутливо погрозила я.
- Правильно-правильно, у матери, Царство ей Небесное, всегда порядок и чистота. Так вот, слушайте дальше, – засмеялся отец в кулак, а Любаша подвела глаза и тяжко вздохнула, видимо, слышала эту историю не первый десяток раз. Ей бы о жениха потрепаться, а тут отец со своей рыбалкой.
– История смешная получилась. Позвал он Клавку, чтоб помогла с рыбой справиться. Его сом, как он говорит, плавником застрял в сетях. Если бы его аккуратно к бережку бы! Эх! – вскинулся папа. – Васька надел рыбацкие сапоги и зашёл поглубже в воду, а жене доверил тянуть сети на берег. Клавка, дурында, тянула потихонечку, а Васька взял замах лопатой и ждал, чтоб оглушить сома, когда его к нему сетью подтянет. И вдруг сом, почуяв недоброе, заплескался в надежде вырваться. Как, по-вашему, что в таких случаях нужно?
- Я не знаю! – удивилась я. - Я бы, наверное, его быстренько к берегу вытащила! – предположила я.
- Эх вы! Бабы - одним словом! Не так надо! Нужно остановиться и подождать, чтоб не сорвалась, пусть затихнет рыба, успокоится. А Клавка такая же, как и вы! - отец обвёл нас с сестрой рукой. Ему не хотелось говорить: «такая же, как и ты», так он и Любашу приплёл, на что та возмутилась:
- А чё это «вы», я бы вообще туда не пошла, пускай муж сам за своим уловом сморит!
- Да ладно! – отмахнулся отец, - Клавка в панике стала тянуть веревку на себя. Сом, естественно рванул, со всей силой, в полуметре от Васьки ускользнул!
- Жалко как! – подытожила я.
- Это правда. Васька, озверев от досады, как даст этой лопатой по лбу своей жене!
- Какой ужас! За что? – округлила я глаза от удивления, а отец покатился со смеху.
- Неудивительно, деревенские мужики на расправу суровые, – фыркнула Любаша, откровенно скучая.
- Он вообще-то тихий, её за 20 лет и пальцем не тронул, - оправдывал друга отец, «смеясь в бороду» - но тут получилось, что замах-то уже взял, настроился на удар. Клавка как заголосит, как завоет! И дёру домой! Васька поматерился, говорит, и сел на мопед. Смотрит, что сначала Клавка по лугу в сторону дома бежит, а потом споткнулась, упала и левее взяла. Он, с перепугу, подумал, что она к участковому Федьке жаловаться и вдогонку за ней. Васька быстрее и она быстрее. Кричит не своим голосом: «Караул! Убивают!» Всех собак на хуторе перебудила. А он ей, чего, мол, орешь! Дура, баба! Садись на мопед, домой поехали примочки холодные сделаем! А она боится подходить, руками невпопад машет. Не тронь меня, кричит! А когда он её поймал, прижал к себе, тогда и разглядел, отчего она направление пути поменяла. Он, говорит, засмеялся, обнял её и повез домой. У неё-то от удара глаза начал заплывать и она дорогу после падения перепутала.
- Да, любовь зла, полюбишь и рыболова! Весело у вас тут! – засмеялась я, но в душе как-то коробило.
Вечером, покормив скотину и птицу, мы сели ужинать. Я удивлялась своей сестре все больше и больше. Потеряв мать в восьмом классе, она стала самостоятельной хозяйкой в столь юном возрасте. Мало того, что она доила, кормила, следила и выращивала хозяйство не хуже любой другой взрослой женщины, но ещё и научилась потрясающе готовить и консервировать. На ужин она нам подала картофель кусочками с гуляшом и ароматной восточно-пряной подливкой, которую виртуозно готовила мать и Любаша переняла этот талант. Из погреба достали острые маринованные кусочки патиссонов. Мне до неё было далеко. Мой кулинарный апогей – это яичница и жареная картошка. А о хозяйстве – я вообще молчу! Я уже и забыла, с какой стороны к корове подходить, хотя мама меня учила доить. Мне иногда становилось страшно рядом с таким огромным рогатым животным.
В 14 лет Любаше пришлось резко повзрослеть, взвалить на детские плечи немалое хозяйство, продолжая хорошо учиться. А я как последняя трусиха спаслась бегством.
- Пап, отпусти нас с Верой вечером на улицу! – вытирая после мытья тарелки вафельным полотенцем, попросила Любаша.
- Что вам там делать? – ворчливо ответил отец, допивая кофе с диабетическим печеньем. – У Верочки в городе парень, а тебе ещё рано.
- Ну, па-ап! – подлизывалась Любаша.
- Действительно, пап, я хочу со своими одноклассницами повидаться. Поболтать, посплетничать.
- Ты иди, а Люба дома пусть сидит.
- Ничего себе? А назад как я буду возвращаться? Почти два километра пешком? Я уже отвыкла от таких ночных прогулок.
- Да-а, два года домой калачом не затянешь, – сердито кряхтел отец, – а только на порог, как сразу хвост задрала и по друзьям. Значит, и ты не ходи. Тем более все твои сверстники давно уже детьми обзавели и не шляются по ночам, а те которые шляются - непутёвые. Позвонишь завтра, в гости пригласишь, кого захочешь!
- Папа, не вредничай! – ласково попросила я, состроив смешную рожицу.
- Сидите дома!
Мне идти не очень хотелась, но я видела, как загорелись глаза Любаши. Она, за спиной отца, молитвенно сложила руки, и старалась мне мимикой показать, как ей очень хочется на улицу. Это самое малое, что я могла для неё сделать.
- Папулька! Ну, я прошу! – твёрдо сказала я. Я уже отвыкла, чтобы мной кто-то командовал и куда-либо не пускал.
- Ладно, идите, только чтоб к полуночи были дома, – сдался он.
- К часу явимся, – торговалась я, как с комендантшей в общаге.
- К полуночи! А не то …
- Что? – с вызовом спросила я.
- Не успеете – узнаете! В полпервого я закрываю двери, – лукаво улыбнулся отец и вышел из кухни. – Что-что? – передразнил он меня, ворчливо,- Ночуете на сеновале, вот что! – бросил он уже с крылечка.
- Клёво! – запрыгала от радости Любаша.
- Я твоей радости не разделяю! Мне на сеновале спать не по приколу, как ты там говоришь, да и не с кем, – улыбнулась я нашей маленькой победе над отцом.
- А если чё, то мы найдем с кем! – подмигнула мне сестра.
- Ничего себе заявочки? – удивилась я. – У меня Витя! Ты забыла?
- О нем забудешь! – скривилась она. - Мне уже 16, если ты забыла!
- А мне 23 - и вот об этом я хотела бы, чтобы все забыли.
- Ну и чё? Не строй из себя старуху, тебе больше 18 не дадут! Спорим?
Приготовления к походу на улицу проходили в суматохе. Отец уже пошел к себе в спальню, и дом был полностью в нашем распоряжении. Я надела свою обновку от «голубой» парочки Дольче и Габана. Короткая плиссированная джинсовая юбка с изящной вышивкой украшенной стразами, была последним писком моды. Я думаю, что молодёжь следит за показами неделей мод хотя бы по телевизору и оценят мою вещицу. Я «выклянчила» её у Вити, когда заглянула в один из бутиков. Она идеально сидела на моих бедрах, и я уже не могла с ней расстаться! Я вообще была великая шмоточница и шопоголик! Витя шутил, что моя точка G находится в конце слова Shopping.
Для сегодняшнего похода из всего, что я привезла, была выбрана черная маечка, моя любимая, на бретельках с белым силуэтом танцующей девушки. Она понравилась Любаше и я пообещала, что обязательно куплю ей такую же. Она сильно удивится, когда увидит, что в темноте девушка светится, а на дискотеке в лучах ультрафиолета она вообще горит зелёным. Я сомневаюсь, конечно, что здесь на дискотеке будет этот спецэффект, но в темноте она будет светиться - этого достаточно. Босоножки на высоком каблуке были не очень практичные для таких прогулок, но другой обуви кроме шлепанцев и домашних тапочек у меня не было.
Макияж я себе сделала быстро. Тонкие стрелки на верхнем веке убирали недостаток моих рыжих ресниц. С ресницами беда – они были редкими и никакая даже суперудлинняющая и распушивающая тушь не удовлетворяла моих требований. Зато глаза у меня красивые, большие, темно-голубого цвета, с крапинками серого, как у мамы. Витя говорил, что он влюбился в мои глаза, а потом уже заметил, что я «рыжая худышка с веснушками». А я кокетливо отшучивалась, что веснушки – это поцелуи солнца, и вообще моя внешность экзотическая (где-то в роду, по маминой линии, «повалялись» ирландцы или скандинавы). Я девушка - на любителя, так сказать. Зелёные тени двух тонов, розовая помада и сочный блеск завершали мою «экипировку». Я завязала свои кудряшки высоко на затылке в хвост, и получилось подобие прически, эта хитрость меня всегда выручала в институте. Девчонки с длинными прямыми волосами проводили мучительные ночи на бигудях и мечтали о вьющихся локонах. Я же расчесывалась на скорую руку и никогда не жалела, что такая уродилась и не хотела ровных волос.
С Любашей я возилась дольше, она бегала в трусиках и лифчике туда-сюда от своего шкафа до огромного зеркала в прихожей, не зная во что нарядиться. Я вспомнила, что привезла ей в подарок шикарный, темно вишневый, брючный костюм с блузой. Любаша одела и была в нем красавицей! Вырез блузы выгодно подчеркивал красивую грудь, и скрывал белые не загоревшие следы от домашнего сарафана. Корсетный пиджак убирал визуально лишнюю полноту с талии и подчеркивал, округлость бедер. Волосы из обыденной косы были уложены на голове в прическу и ниспадали накрученными локонами. Над этим мне пришлось потрудиться, вооружившись плойкой, лаком для волос и десятком шпилек. «Мейк апом» я занималась со знанием дела - окончила двухмесячные курсы визажиста. Любаша не красилась в школу, а дома тем более - поэтому, подведя глаза и накрасив губы, на меня смотрел совершенно другой человек.
- Спасибо тебе, Верунчик! Просто отпад башки!
- Слава Богу, что папа уже спит и не видит, что я с тобой сделала. Он был бы в шоке от твоего вида. Ты не школьница с косичкой, а соблазнительница, коварная «женщина-вамп».
- Ему бы эта шняга точно не понравилась, – грустно сведя брови, сказала Любаша и тут же улыбнулась своему отражению в зеркале.
- А то! – закатила я глаза, предугадывая возмущение отца.
– Хожу как «дуська» дома, осталось косыночку повязать и всё…, хоть «Тихий Дон» снимай. А я хочу быть такая как ты…
- Будешь, будешь. Ровно через семь лет. Ну, что в бой?
- Ты в конкурентки мне записалась? Припухни! У тебя нет шансов! – изображая крутую, выделывалась Любаша, отставив в стороны указательный и мизинец.
- Разберёмся, малая! – приняла я её игру. - Сегодня я – Боец. Пока еще не понятно с кем, за что и против кого.
- Без базара! Но к моему не суйся! – предупредила сестра. – Наши лохушки, увидев нас, от зависти завернуться! – в последний раз посмотрела на себя в зеркало Любаша.
- На великах не поедем, пойдем пешком, – сменила я тему.
- Устать не боишься? Ноги, небось, не привыкшие к такому, – подколола сестра.
- А на велике на каблуках по типу не устану! Любань, прекращай! Это вообще чмошничество будет! В юбке и на велике! В городе я ещё и не такие километры наматываю! Это тебе только кажется, что городские на такси разъезжают. Может, разве что мажоры, а так на стипендию много не накатаешься.
- Ты же говорила, что подрабатываешь.
- На еду я подрабатываю, а на такси не хватает. Не каждый день вечерние прически и акриловые ногти делаю. Так от случая к случаю.
- Могла бы у отца попросить. Ведь мы от тебя не отрекались, это ты от нас, – глухо сказала Любаша, отводя взгляд.
- Не говори глупостей! – одёрнула я её, настроение стало портиться.
- А то что? Опять бросишь нас? Приедешь через полгода или к следующему лету на мой выпускной? – уколола сестра.
- Люб, прекрати, – строго сказала я, - а то никуда не пойдём! Я вас не бросала! Я училась!
- Ладно, проехали! Просто если тебе было сложно, то почему ты у нас с папой не попросила денег? Вы с мамой похожи! Она нас тоже взяла и бросила! Эгоистично бросила! - прошипела Любаша, стараясь не сорваться на крик. - Просто умерла. Не болела, не лежала, а в одно проклятое утро не проснулась…
- Любаша! – кинулась я обнимать, готовую зарыдать сестру. – Бедная моя девочка, тебе сложно, я знаю. Не реветь! Не реветь! Всё потечёт! Кому сказала! – закудахтала я возле неё. - Я не просила у отца денег, чтоб тебе больше досталось. Как ты не поймешь до сих пор. Я хотела ещё и вам помогать, но получалось только концы с концами сводить, да свои долги отдавать.
- Правда? А я думала, что ты живёшь там в шоколаде, без запаха навоза и сена.
- Что ты такое говоришь! Стипендия мизерная, а составление гороскопов в местные газетёнки, не такое уж и прибыльное дело, не прибыльней парикмахерства. Я же всё-таки астроном, а не астролог или гадалка! На дискотеку или в ночной клуб хожу за счет Витьки или в такой день, когда девушкам бесплатно.
- Вау! Бывает и такое? – грусть с лица, как рукой сняло.
- Я тебе у нас и не такое покажу, давай перед началом учебного года смотаемся ко мне на недельку.
- А хозяйство как? Меня батя не отпустит.
- Ой, об этом не думай! Неужели не найдется кто-нибудь из баб, чтоб присмотреть за хозяйством и отцом!
- Ага, тебе легко так говорить, а я на измене была, когда после года траура местные бабы стали к нему клинья подбивать. Как стервятники! Отец – ещё ничего, мужик видный, работящий, непьющий. Это капец был какой-то! Пёрли – не отгонешься. Я так боялась жить с какой-нибудь мачехой! Вот всему сама и научилась, чтоб у отца и мысли такой не было, а всех престарелых невест – кошелок гнала так, что тырса сыпалась!
- Моя ты девочка! Я перед тобой виновата.
- Ладно, уж, кто старое помянет…
- Тому глаз вон, – закончила я за неё фразу, мы стукнулись три раза кулаками как раньше, в детстве. – А кто забудет – оба! – добавили мы, синхронно шепотом прислонившись, друг к дружке лбами, как когда-то мирила нас мама.
Фото из интернета.
Продолжение следует…
Глава вторая http://www.proza.ru/2012/02/06/300