Глава 2. 3. Отец. Война

Жанна Жарова
Отец заканчивал 3-й курс Мухинского художественного института, когда началась Великая Отечественная война, и его призвали.
Воевал сначала в 42-м артиллерийском полку 23-ей стрелковой дивизии, а затем в партизанском отряде «Храбрый», который входил во 2-ю Ленинградскую партизанскую бригаду, был трижды в плену и трижды бежал из плена. Как ему удалось при наличии таких фактов в биографии избежать репрессий, до сих пор остается загадкой! Впрочем, отец говорил, что был период, когда им начали интересоваться «органы». Почувствовав это, он решил «потеряться» – начал менять места жительства, переезжать из города в город, словом - «заметать следы». Это ли помогло, или просто повезло – во всяком случае, как говорится,  «бог миловал»!
О войне отец рассказывал не очень много – а может быть, я тогда не слишком внимательно слушала (в чем сейчас себя виню). Тем не менее, знаю, что к первому своему ордену – Красной Звезды – отец был представлен в 41-м году, когда ордена еще не очень-то давали – ведь шло отступление. А второй орден – тоже Красной Звезды – догнал его много лет спустя после войны – в 1993-м! Отец даже думал, что произошла какая-то путаница в военкомате и ему собираются вручить второй раз награду за одно и то же. Но оказалось – ничего подобного: просто отец был ранен и отправлен в госпиталь в тыл, а командир отряда в это время представил его к награде – когда отца в отряде уже не было. После госпиталя отец в отряд не вернулся – его комиссовали,  поэтому и награда искала его так долго. Был еще орден Отечественной войны 1-й степени, который отец получил тоже уже после войны – к 40-летию победы.
А тогда после ранения отец получил инвалидность, – которую, вполне в соответствии с духом того времени и своими идеалами, отдал в Фонд обороны.
 Много позже, после войны, когда здоровье (вследствие ранения, полученного на фронте, в том числе) стало сдавать, отец предпринял было попытку восстановить (или получить?) инвалидность – но с первого раза ему это не удалось. И тогда отец, крепко обидевшись на советскую власть, махнул на все рукой, и долгие годы мы его не могли уговорить вернуться к этой теме. Инвалидность (I группы ВОВ пожизненно) он все же получил – всего за несколько лет до смерти, когда по состоянию здоровья уже не выходил из дому, и его лечащий врач сама убедила его в необходимости повторить попытку, – которая на этот раз удалась.
Но вернемся к годам войны.
В отряде отец был политруком роты – хотя сначала даже не был членом партии, а только кандидатом. (Видно, выбор был не так уж велик – не думаю, что мой отец был особенно «идейным»). В партию, правда, потом тоже подал заявление – перед боем, как это тогда было принято на фронте: «Если я не вернусь, прошу считать меня коммунистом». Вот уж не знаю, получил ли он партбилет или нет – ведь он попадал в плен несколько раз, а в таких ситуациях документы уничтожаются. Во всяком случае, после войны восстанавливаться в партии он уже не стал. А может быть, и пытался, а, получив отказ – из-за того, что он был в плену, – махнул на это дело рукой – точно не знаю.
Из рассказов о войне помню случай, который отец часто повторял.
Он с еще двумя бойцами ехали куда-то – то ли после разведки, то ли после вылазки какой-то возвращались в отряд – не знаю. По дороге завернули в село подкрепиться и переночевать. В хате, куда они зашли на ночлег, оказалась старая цыганка – видно, зашла милостыню просить или тоже остаться на ночь. Увидев бойцов,  предложила погадать – за харчи. Ребята, конечно, больше в шутку, согласились. Одному я уж не помню, что нагадала, отцу сказала, что он доживет до 70 лет и умрет богатым (!!!). А на третьего только взглянула – и отказалась ему гадать. А когда он зачем-то вышел из комнаты и ребята к ней пристали – в чем дело, мол? – сказала: «Я не могу ему гадать – у него смерть за плечом стоит». Хлопцы сначала никакого значения этому не придали: только вышли из боя, в тылу...
На следующий день выехали дальше. И вот – едут они по лесу (или по полю?) – солнечное утро, птицы щебечут... И вдруг – что-то свистнуло... и этот боец без звука завалился навзничь на спину лошади – его убило насмерть. Видно, где-то снайпер прятался, что ли...
Отец этот случай запомнил, и, хоть не верил ни в бога, ни в черта, и суеверным никогда не был, но при приближении к этой дате – 70 лет – нет-нет да его вспоминал. А мы, чтобы «расслабить» его немного, над ним подшучивали: что ты переживаешь, мол? Ведь, пока ты не разбогатеешь, ты не помрешь!
И действительно – отец благополучно пережил эту дату. Он дожил до 85 лет и умер через месяц после своего юбилея, так и не разбогатев: как был всю жизнь бессребреником, так и остался.
Но пора вернуться в те суровые военные годы.
Как я уже сказала, после ранения отца демобилизовали, и он работал в Новосибирске  в учреждении типа "Главрыба" или что-то в этом роде, кем-то вроде начальника отдела. Думаю, работник из него был тот еще:  он ведь тогда (как, впрочем, и всю жизнь) с карандашом и бумагой не расставался и в рабочее время рисовал всех сотрудников подряд.
Но сейчас речь пойдет не о его деловых качествах: главное, что там же он и познакомился со своей будущей женой Аллой – моей мамой, которая работала в этом же учреждении машинисткой. Как я уже писала, она со всей семьей была в это время там в эвакуации. По рассказам отца, он сначала встретил ее на улице – она шла с мамой (моей бабушкой Розой) – и сразу подумал про себя: "вот на этой девушке я бы женился". А на следующий день зашел к машинисткам что-то отпечатать – и увидел ее!!!
Дальше события развивались достаточно стремительно: отец пригласил ее в кино, она согласилась. Думаю, он ей понравился, хотя, в нарушении традиций моего рассказа, красавцем никогда не был. И тем не менее: синие глаза, густые русые волосы, фуражка с «крабом» («Главрыба»!!!) – мама, видимо, как и ее брат Осик, была неравнодушна к морской символике (см. гл. 1.4). Черты лица крупные, неправильные: большой нос, большой рот, ямочка на подбородке. Большой покатый с залысинами лоб, шишковатый – отец шутил: шишки мудрости! (Залысины в лысину, кстати, так никогда и не превратились: шевелюру –  в последние годы белоснежную – отец сохранил до смерти). Чтобы завершить свой «словесный портрет», добавлю, что по типу внешности отец напоминал Марка Бернеса – но не в фильме «Два бойца», а там, где он поет «Тучи над городом встали» – в фильме «Человек с ружьем». И, кроме всего прочего, ореол героя! Партизан, орденоносец, после ранения (ходил с тростью, прихрамывая)... Да ко всему еще и художник! Ну как тут устоять?
Итак, они пошли в кино. Там у кассы произошел инцидент, о котором отец тоже очень любил рассказывать: какой-то милиционер или военный то ли полез без очереди, то ли  толкнул их, или нахамил маме или отцу. Отец, не долго думая, развернулся – и врезал ему по морде – он был очень вспыльчивым всю жизнь, хотя и отходил быстро. Этот вояка взбеленился, выхватил оружие: «Руки вверх! А ну пошли в милицию!». И повел их – вернее, повел отца – а мама пошла с ними, хотя это было их первое свидание, и было бы естественно для нее испугаться и убежать – ведь в те военные годы поднять руку на представителя власти было достаточно опасно! Пришли в милицию, отец объяснил, как было дело, предъявил документы, мама все подтвердила. Все окончилось благополучно: отца отпустили, и поведение мамы в этот вечер его окончательно покорило – он увидел в ней ту верность и преданность, которые действительно были всю жизнь ее отличительными чертами.
Нужно сказать, что, когда отец в застолье рассказывал – сто раз! – эту историю, мама всегда комментировала ее шутливыми репликами типа: «Вот дура была!.. И где мои глаза были?.. Знала бы, чем это кончится – за три версты бы удрала!..».
Как бы там ни было, они начали встречаться.  Думаю, отец ухаживал достаточно красиво: во всяком случае, еще одна семейная легенда повествует о том, что он посвятил своей будущей жене… поэму под названием «Мой черный тюльпан» – хотя ни одной строчки из этой поэмы я так никогда и не слышала. Вскоре отец сделал предложение – по всем правилам: попросил ее руки у ее мамы. Предложение было принято, и отец пошел к своему начальнику просить то ли аванс по случаю женитьбы, то ли о выделении какой-то жилплощади. И тут произошел весьма примечательный разговор:
; Поздравляю! На ком же ты женишься?
; Да вот, на Аллочке Шварцберг – нашей машинистке.
; Вот как... Не советую. Это бесперспективно – она еврейка.
Отец возмутился:
; Как! Да ведь мы же и воюем, чтобы таких разговоров никогда не было!
; Ну что ж – дело твое. А я тебя предупредил.
Тем не менее – начальник повел себя после этого разговора «по-джентльменски»: выделил какую-то сумму (или продукты) на свадьбу, и посодействовал в получении жилья – крохотной каморки под лестницей, в которой вся семья, хоть и с трудом, но помещалась.
На свадьбе, по рассказам отца, был чуть ли не весь Одесский  русский драмтеатр во главе с известным артистом театра и кино Николаем Волковым-старшим: труппа тоже в то время была в Новосибирске, и бабушка Роза там у них костюмершей работала.
Я узнала об этом факте, уже будучи взрослой, и он меня особенно поразил, наверное, еще и потому, что мне всю жизнь – с детства – Николай Волков очень нравился во всех его ролях, начиная со "Старика Хоттабыча" (при том, что я тогда не знала историю свадьбы родителей). А в театре (в нашем русском) я его очень хорошо запомнила в спектакле «Филумена Мортурано» по пьесе Эдуардо де Филиппо, где он играл вместе с уже очень пожилой тогда Лией Буговой. Да и сам он в то время был уже немолод. Но спектакль был замечательный – ничуть не хуже известного фильма «Брак по-итальянски» с Софи Лорен и Марчелло Мастрояни, поставленного Витторио де Сика по этой же пьесе.
Но вернемся в годы войны. Через какое-то время отец устроился в этот театр художником, и потом вся семья вместе с труппой театра переехала в Прокопьевск. Не знаю, почему отец не остался работать в театре и дальше – как-то не догадалась спросить в свое время. Как бы там ни было, после войны родители поехали в Москву – может быть, для того, чтобы встретиться с Осиком. И только потом, когда я уже родилась, вся «мешпуха», кроме Осика с семьей, вернулась в Одессу. Но об этом речь пойдет уже в следующей главе.

На фото - мой отец.